Текст книги "Кругосветное плаванье "Джипси Мот""

Автор книги: Фрэнсис Чичестер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

Трудно было себе представить, что приходилось отапливать каюту. Хотелось поскорее облачиться в летнюю одежду. Ночь стояла изумительная, с чистым, безоблачным небом. Звезды были такими яркими, что по крайней мере половину из них я принимал за кометы. Можно было читать картушку путевого компаса при свете полумесяца. (Но мне все еще казалось, что звезды перевернуты вверх тормашками, ведь я привык смотреть на них в северном полушарии.)

С переменой климата стала меняться вся природа. На самой корме в лучах солнца блестела какая-то прозрачная, радужная лента. Это была первая летучая рыбка, встреченная в Южной Атлантике. Ее длина не превышала 7 дюймов. Пошел в каюту за тряпкой, чтобы поймать рыбку, но, когда вернулся, она уже исчезла, проскочив в шпигат.

Теперь яхта находилась в поясе переменных ветров, достигающем 1200 миль в ширину. Он расположен между областью западных ветров, к югу от 40-й параллели, и юго-восточными пассатами, к северу от 20-й параллели. Ветры здесь постоянно меняют не только свое направление, но и скорость, что заставляет то и дело переставлять паруса. “Джипси мот” требовала теперь, чтобы площадь парусов точно соответствовала конкретным условиям, ни дюйма больше или меньше. Мало того, ей нужны были разные наборы парусов, в зависимости от силы и направления ветра. Все это вызывало бесконечные хлопоты. К 7 апреля яхта находилась примерно посредине пояса переменных ветров, и они успели дать мне жару.

Три дня бушевал встречный шторм, и мне пришлось дважды поворачивать на юг или юго-запад, убегая от слишком сильного волнения. Пересек 30-ю параллель, а на следующий день снова оказался к югу от нее. Между штормами ветер то и дело менялся, и я сбился с ног, переставляя паруса. Налетали и ливневые шквалы. В некоторых случаях они переходили в яростные штормовые заряды, которые начинались внезапно и обстенивали паруса прежде, чем я успевал выскочить из койки. Протянул тросы в каюту так, чтобы в случае опасности повернуть яхту по ветру, не вылезая из койки.

Одно время казалось, что яхта пробивается сквозь целое семейство маленьких циклонов. Ветер крутил по всей картушке компаса – от юга через восток до северо-запада. Как правило, он перескакивал с северо-запада на юг. Если я в это время находился внизу, то все паруса забрасывало назад, и ветер оказывался с их противоположной стороны раньше, чем мне удавалось выскочить в кокпит. Тогда приходилось поворачивать яхту через фордевинд на обратный курс, пока паруса снова не заберут ветер с правильной стороны. Утомительное занятие! Многие шквалы сопровождались такими ливнями, словно старались вылить на меня все до последней капли. Опять наладил свое водосборное хозяйство. Ведь у меня оставалось всего 4 галлона питьевой воды в цистерне емкостью 40 галлонов.

Вода поступала стремительно, я и не заметил, как она переполнила цистерну и начала с таким же усердием выливаться в яхту! Стекая с паруса, вода была сначала солоноватой, но, чтобы не потерять ни капли, я выстирал в ней четыре рубашки и пижамную пару. Вскоре раскаялся в своем чрезмерном рвении, так как просушить белье не было ни малейшей надежды.

В полночь 7 апреля выяснил, что мчусь к мысу Горн со скоростью 8 узлов. Но с этим пришлось смириться, ведь если бы я повернул “Джипси мот” поперек ветра, то началась бы катавасия. Оставалось только философски смотреть на вещи и улечься спать. Как известно, утро вечера мудренее, и, когда я проснулся, все еще дул крепкий, семи– или восьмибалльный, ветер, но кое-где среди высоких темных туч уже проглядывало голубое небо. Чувствовалось, что волнение скоро начнет стихать. Было поразительно жарко, и за завтраком хотелось снять рубашку. Вода тоже была теплой. Но лучше жара, чем холод! “Определенно, обстановка сложилась неплохо, – писал я в журнале. – Не беспомощный же я ребенок, чтобы не добиться от яхты хорошего хода!”

В полночь на 8 апреля поднялся в кокпит, чтобы отрегулировать румпель-тросы. Вышел не одевшись, точнее – нагишом, если не считать дождевика, и мне не было холодно на ветру, так сильно прогрелся воздух. Утром внимательно осмотрел палубу, не осталось ли там летучих рыбок мне на завтрак. Рассчитывать на это было глупо, так как высокие волны, заплескивая на борт, начисто смывали все с палубы. Какая-то прелестная тропическая птица с белоснежным оперением и длинным, тоже белым, хвостовым пером летала над яхтой.

Сегодня готовил грядки под салат. Благодаря этим грядкам я был обеспечен зеленью, но, к сожалению, их приходилось часто пересевать. Вначале я сеял на фланель, но вскоре убедился, что мягкая бумага с успехом заменяет материю. Это было ценным открытием, так как вычесывание старых корешков из фланели нудное занятие.

На повестке дня стояла и уборка воды из форпика. Этим я занялся в полночь на 9 апреля, так как мне не спалось. Поставленная в носу водонепроницаемая переборка, разумеется, превосходная вещь с точки зрения безопасности, но зато она задерживала в носу всю воду, которая туда попадала. Удалить воду можно было только при помощи сифона. Для этого я вводил в форпик длинную, восьмифутовую трубу, затем пригибал ее к настилу каюты и, сам нагибаясь, сосал конец трубы, пока не пойдет вода. Как только я переставал сосать, вода не шла. Бился почти целый час, но без толку. С трубой что-то не ладилось: либо она засорилась, либо в ней образовалась незаметная щель. Подготовил другую, совсем новую трубу, и она сразу заработала. Воды в отсеке – набралось много, и я был очень рад от нее избавиться. Получил вознаграждение за ночную работу в виде летучих рыбок к завтраку.

11 апреля, в день рождения Шейлы, договорился с рацией Буэнос-Айреса, что они свяжут меня с GCN4 в Лондоне и я смогу передать весточку Шейле. От Лондона меня отделяло 4700 миль на прямую, по пеленгу большого круга, расстояние огромное для моего 75-ваттного передатчика фирмы “Маркони-Кестрел”. Тем не менее я отлично слышал лондонского радиста и сумел передать свое послание. Получил весточку от Шейлы: в свой день рождения она тоже думала обо мне. Вместе с Гилсом Шейла обедала в тот вечер с Эдуардом и Белиндой Монтегю (годовщина их свадьбы приходится на тот же самый день). Пришел в восхищение, что установил радиосвязь с Лондоном, и записал в вахтенный журнал: “Честь и слава главному почтамту и Маркони”. Я, разумеется, передал бы более длинное послание, но “Джипси мот” пошла назад в самый разгар радиопередачи. В таком положении я не люблю оставлять автоматическое рулевое устройство присоединенным к румпелю. Пришлось объявить о конце передачи.

Вторым памятным событием этого дня было завершение кругосветки. В 21.45 я пересек линию маршрута, по которому шел в передний путь. Понятен мой восторг. Ведь к этой цели я стремился еще в 1931 году, пытаясь совершить кругосветный полет, но потерпел неудачу. На переднем пути я был в точке смыкания моих маршрутов 3 октября в 08.14. Итак, кругосветное плавание заняло 190 суток, 131 /2 часов, или 6 месяцев, 8 суток, 131 /2 часов. Это чуть больше (всего на 5 дней) половины того времени, которое затратил Вито Дюма, установивший рекорд для одиночного кругосветного плавания: один год и семь суток. В обоих случаях, разумеется, время перехода включает стоянки в попутных портах. Вито Дюма, устанавливая свой рекорд, затратил лишь около половины времени, потребовавшегося любому из его предшественников по одиночному кругосветному плаванию. Споловинив в свою очередь время этого рекордсмена, я испытывал законную гордость[15]15
  Должен оговориться, что у меня было большое преимущество по сравнению с Вито Дюма; я располагал автоматическим рулевым устройством. Когда мой автопилот сломался, скорость хода при наличии ветра значительно уменьшилась. На протяжении последних 2758 миль до Сиднея, после того как рулевое устройство перестало работать, я делал в среднем 102 мили в сутки против 142 миль за предшествующий период, при исправном автопилоте. “Лег II”, на котором поставил рекорд Вито Дюма, был много меньше “Джипси мот IV”. Но, по моему мнению, это не давало мне особых преимуществ; если яхта Дюма была слишком мала, то моя – излишне велика. Несомненно, и “Джипси мот” и я сам были лучше снаряжены. Зато, по мнению многих, у него было преимущество молодости (Вито Дюма на год меня моложе, следовательно, когда он совершил кругосветное плавание, ему было 42 года). Не уверен, что это действительно преимущество. Согласно поговорке, сравнение – еще не доказательство. Должен заявить, что считаю Дюма отличным моряком. Его книга “Один среди Ревущих сороковых” восхищает меня по-прежнему, как и до кругосветного плавания.


[Закрыть]

Ох уж эти мне “Конские широты”.[16]16
  Название “Конские широты” – печальное воспоминание о далеком прошлом парусных кораблей. Переходы через область переменных ветров занимали так много времени, что лошади (и другие животные), взятые на борт в качестве живого груза, обычно погибали здесь от недостатка кормов и воды.


[Закрыть] Мой вахтенный журнал насыщен гневными строками, свидетельствующими о предельном раздражении:

“В “Конских широтах” нетрудно спятить с ума! Не успеешь спуститься в каюту, чтобы записать в вахтенный журнал только что взятый курс, как ветер все перепутает, зайдя, скажем, на 60°, и мне приходится начинать игру сначала…

Не действуют ли злые духи “Конских широт” по заранее обдуманному плану, лишая меня она? Только заберусь в койку и задремлю, как обязательно случится что-то, требующее немедленного вмешательства. Опять “Джипси мот” пошла назад. Какие силы ада ее крутят?..

Тут нужно иметь резиновые мозги. Направление ветра на ветромере, установленном на кокпите, на 20° севернее, чем показывает репитер над койкой по левому борту”.

Большей частью на протяжении 1000 миль почти все время дул встречный ветер, тогда как мне позарез был нужен юго-восточный пассат. Тем не менее как хорошо было сидеть на носу яхты в солнечных лучах и водяных брызгах. Хотелось даже петь! После палубы каюта казалась духовкой!

Двенадцатого апреля, согласно штурманской карте, изданной в США, я находился в 300 милях к югу от пояса юго-восточных пассатов. Однако карта (№ 2202А) Британского адмиралтейства меня более обнадеживала. По ней выходило, что южная граница юго-восточных пассатов лежит всего в 60 милях от того места, где я тогда находился. Чувствуя, что “ждать теперь не долго”, решил по этому случаю выпить. Какое блаженство я испытал, когда наконец-то опять пошел на север, но, боже, до чего же это было тяжкое плавание! Крен 30°, беспощадные удары и неописуемая бортовая качка. Каждый раз, как “Джипси мот” накренивалась чуть побольше, она внезапно устремлялась под ветер и летела со скоростью 8 узлов на 40° от линии ветра. При этом яхта неизменно некоторое время шла назад; паруса, разумеется, забрасывало, и приходилось их заново ставить в правильное положение.

Ночь на 12 апреля была поистине чарующей. Яркая Венера попала в серп месяца, плывшего вверх рогами. Казалось, все звезды высыпали на гулянье, оставляя сверкающие дорожки на гладкой поверхности моря. Никогда в жизни мне еще не приходилось видеть на море блестящие дорожки от звезд. Следы от планет я видывал и раньше, но это зрелище наблюдал впервые. Немного позже пришла еще одна радость: ветер отошел так, что стало возможно держать курс 10°. Как же это облегчило плавание! Но неистребимая склонность “Джипси мот” обязательно идти на 40°, если ей дан курс 10°, продолжала меня бесить!

Тринадцатое апреля объявил санитарным днем! Занимался стрижкой и бритьем (боюсь, что мой цирюльник с Бонд-стрит не пришел бы в особый восторг от результатов). Снова заштилело, но, судя по карте адмиралтейства, я уже прошел южную границу юго-восточных пассатов и тешу себя надеждой, что следующим ветром будет непременно юго-восточный пассат. В остальном, кроме ветра, обстановка чудесная. Закатное солнце ласкало кожу. Ночью уже не приходилось одеваться для перемены парусов. Вот что я в таких случаях надевал: туфли, кепку и спасательный леер. Штиль использовал, чтобы перебрать продовольственные запасы. Выкинул за борт все заплесневевшее и испорченное. В 21.15 записал в вахтенном журнале:

“Вот и пришел, наконец, юго-восточный пассат! Перекинул паруса. На зеркальной поверхности воды появились пузырьки воздуха, двигающиеся к корме. Мы входим в юго-восточный пассат! Заработал счетчик лага; ну, наконец-то тронулись с места! Такое событие надо бы отметить! А что, если откупорить одну из бутылок австралийского шампанского, только останусь ли я после этого в живых?”

Увы, на следующее утро запись была минорнее: “Мой юго-восточный пассат оказался сплошным блефом. В это утро плавание совершалось в основном при северо-западном или западном ветре”. С утренним визитом к яхте подплыла шестифутовая акула. Судя по очень широкому размаху грудных плавников, это была, пожалуй, крупная морская собака. Стояла такая жара, что обливался на палубе из ведра. А тут еще подвернулась нелегкая работенка – починить освещение нактоуза, так как контакты проводов и пробки разъело в нескольких местах. Поразительно, почему строители яхты не поставили герметические фитинги и проводку, не боящуюся морской воды? Ведь, казалось, не было задачи труднее, чем сконструировать аппаратуру для съемок под водой, но эта проблема теперь успешно решена. “Джипси мот” капризничала и всякий раз, как только я оставлял ее без присмотра, неизменно поворачивала на запад и забирала хороший ход. Если это ей не удавалось за счет перемены румба, она устремлялась на запад кормой. Как шаловливый щенок, яхта рвалась на запад, в каком бы другом направлении я ее ни повертывал.

Бросил попытку починить свет в нактоузе. У меня не было ни паяльника, ни паяльной лампы, и при покачивании судна не удавалось вставить провода в ламповый патрон. Решил, что гораздо проще, когда это понадобится, подвешивать над компасом переносную лампу.

Наконец, 15 апреля я, пожалуй, попал в настоящий юго-восточный пассат после множества огорчительных фальстартов. Ночью в первый раз на пути к дому увидел созвездие Большой Медведицы, и меня охватило радостное волнение.

На следующий день “Джипси мот” прошла десятитысячную милю от Сиднея.

“Мне бы следовало попетушиться, – писал я в журнале, – но вместо этого почувствовал какое-то смутное отчаяние, тревогу и тоску по дому. Ведь впереди остается еще 5200 миль (как позже оказалось – 5500 миль), и я прошел только две трети пути. Сколько неприятных неожиданностей еще может подстерегать меня на том расстоянии, которое надо преодолеть. Я уже целую вечность нахожусь вдали от дома, а он еще так далек от меня. Разумеется, такое проявление слабости мимолетно. Между тем я совершил поистине захватывающее плавание. Серп луны прямо по курсу яхты. Он смотрит на меня в иллюминатор каюты”.

А вот запись от 18 апреля:

“Меня одолевает чертовская лень, и я безмятежно наслаждаюсь плаванием. Радуюсь покою и отдыху. Какое блаженство нежиться в кокпите, когда солнце и теплый ветер ласкают кожу. Любуюсь морем, небом, парусами и размышляю! Меня ждет куча дел, но без крайней необходимости не стану ничем заниматься. Луна, достигшая четверти своей полной величины, глядит на меня через светлый люк каюты. Жаль, что я за трое суток прошел уже половину пути через область юго-восточных пассатов: мог бы неделями вести такую жизнь. Использовал на салат ростки соевых бобов, которые достигли 6 дюймов длины, а оставшиеся две пригоршни сварил. К сожалению, в вареном виде эти бобы чересчур жесткие”.

Расписавшись в своей лени, я устыдился и через три часа уже перечислил в журнале все проделанные за этот срок работы.

“Со времени последней записи починил неисправный затвор фотокамеры; отремонтировал насос для пресной воды, у которого заедало поршень; налил керосин в пять бутылок; наполнил резервуары керосиновой печи метиловым спиртом из новой канистры; составил график для поправок к хронометру и проверки часов; трижды переставлял паруса в самое выгодное положение; царит почти полный штиль. Два раза приложился к приятнейшему на вкус розовому джину”.

На следующее утро угостил себя изумительным завтраком из четырех блюд. Море подарило мне летучую рыбку, а я добавил к ней жареный картофель, яичницу-болтунью и три ломтя хлеба из непросеянной муки с медом и мармеладом. Такой день представляется мне идеалом безмятежного плавания. Не хотелось уходить из кокпита. Так и сидел бы там часами, вспоминая прошлое и мечтая о будущем. Теплый ветер ласково овевал кожу, а солнце щедро дарило жизненную силу. “Джипси мот” шла хорошим ходом, и никаких авралов не предвиделось. Разумеется, в полдень на солнце было жарковато, но зато душ из нескольких полных ведер океанской воды доставлял несказанное наслаждение. После полудня занялся чисткой фруктовых и овощных рундуков. К удивлению, обнаружил, что потери ничтожны: один-два грейпфрута, несколько апельсинов и лимонов. Сгнила только одна картофелина, но она превратилась в противное месиво и источала ужасающую вонь! Странно, что не пострадали соседние клубни. Ничего не скажешь, австралийский картофель был действительно первоклассный, в Англии такого не достанешь!

После полудня разгуливал босиком, и осколок стекла вонзился в пятку. Еще одно напоминание об аварии в Тасмановом море! Осколок, видимо, упал на пол каюты либо из одежды, либо откуда-то сверху. Постоянно находил такие сувениры в самых неожиданных местах.

Двадцать первого апреля простился с юго-восточными пассатами и вступил в экваториальную полосу штилей. Яхту несло течением прямо на запад. Течение это разделяется у выступа Южной Америки на две ветви: одна идет вдоль побережья на юг, к Буэнос-Айресу, вторая – параллельно берегу на север, в Вест-Индию.

Всего за пять суток хорошего хода с юго-восточным пассатом “Джипси мот” накрутила на лаге 818 миль, делая в среднем по 163,5 мили в сутки.

Вечером, впервые за обратный рейс, слушал музыку, записанную Гилсом на ленту магнитофона. Последний раз внимал ей, когда на переднем пути входил в “Ревущие сороковые”, и она навела на меня такую грусть и тоску по дому, что я отказался от концертов. Теперь же, на пути к дому, все воспринималось совсем иначе.

За вторые сутки плавания в экваториальной полосе штилей сделал только 83 мили; последние двое суток почти все время еле плелся вперед. Два жалких суточных перехода погубили шансы на хороший итог за неделю. Надеялся пройти за этот срок 1150 миль, а прошел только 1004 мили.

В воскресенье 23 апреля собрался испечь хлеб, как вдруг впереди показалась иссиня-черная чудовищная громада ливневого шквала. Решил подождать, чем это кончится. Казалось, что шквал надвигается с севера, но он перешел на норд-вест, повернул на вест, на юг и с юга двинулся прямо на меня. Дождь начался, как только поднялось тесто.

Шквал обошел “Джипси мот” с запада и снова оказался прямо на юге. Решив, что теперь все в порядке, поставил хлеб в духовку. Шквал как будто этого ждал. Он немедленно зашел с севера и буквально прыгнул на “Джипси мот”, как кошка на мышь. С ним пришел ветер и разверзлись хляби небесные. Закрыл крышку и дверцы люка, чтобы избежать потопа. Жара стояла несусветная, так как примус горел во всю мощь. Даже еще до того, как я его зажег, температура в самой прохладной части каюты достигала 30,5°. Тем не менее хлеб я испек.

Глава шестнадцатая. ПАССАТЫ И ЭКВАТОРИАЛЬНЫЕ ШТИЛИ

В понедельник 24 апреля в 03.30 я пересек экватор. Было слишком рано, чтобы немедленно отпраздновать это знаменательное событие. Экватор встретил меня своими штилями, долгими периодами безветрия, которые сменяются легкими ветерками от всех румбов компаса. В промежутках между ними ливни.

В полдень находился в 21,5 мили от экватора. Палящий зной заставил меня чуть ли не каждый час обливаться полными ведрами морской воды. Палуба в кокпите так раскалилась, что жгла ноги; приходилось охлаждать ее водой.

Отметил пересечение экватора пинтой эля из бочонка, хранившегося в трюме, и поднял тост в честь Нептуна, надеясь, что это принесет мне счастье. Надо ловить свою удачу! По случаю праздника снова заработала “корабельная парикмахерская”, и клиент был подстрижен.

Мое плавание в поясе юго-восточных пассатов сопровождалось каким-то странным явлением. Мне постоянно чудилась земля на видимости, и каждый раз я испытывал психическую встряску, хотя отлично знал, что вокруг нет никакой земли ближе, чем остров Фернанду-ди-Норонья, в 350 милях прямо на запад, да еще скал острова Рокас, в 200 милях на левом траверзе. Думается, что все дело объяснялось необычайно хорошей видимостью: в поле зрения попадали облака, находившиеся далеко позади и ниже линии горизонта, а их вершины легко можно было принять за очертания любой суши.

Продолжал медленно продвигаться на север. Каждая миля в этом направлении там, в экваториальной полосе штилей, стоила пяти в любом другом месте. В интервалах между тропическими ливнями выпадали менее обильные осадки, точно на перекрытие каюты все время был наведен шланг. Совершенно изводили бесконечные перемены направления ветра, и в ночь на 25-е я записал в журнал: “К чертям все на свете! Пойду попробую уснуть”. Но в полдень того же числа я с удовольствием отметил хороший суточный переход в 142,5 мили.

Небывалая удача для полосы штилей! Обнаружилось, что за 19 дней я израсходовал 20 галлонов пресной воды из 40-галлонной цистерны. Решил пополнить запасы, пока еще не вышел из зоны ливневых шквалов.

В потускневшее зеркало моего большого секстана солнце было плохо видно, и пришлось обратиться к маленькому секстану для гидросамолетов. Мне его дала после войны в 1945 году Мария Блюитт.[17]17
  Мария Блюитт водила яхты на гонках в Фастнете и участвовала во многих других океанских регатах. Она написала несколько руководств по навигации для яхтсменов.


[Закрыть] Этот инструмент очень удобен для тесных помещений маленьких яхт, меня он просто восхищает! Есть, правда, и у него один недостаток: очень трудно читать отметку высоты на шкале. Мария, видимо, считала этот дефект очень серьезным.

Мне не хватало штурманской карты Северной Атлантики (я забыл захватить этот лист при отъезде), но по карте адмиралтейства я уже был за весенней мартовской границей северо-восточных пассатов, хотя все еще в 660 милях к югу от летней августовской границы. С нетерпением ждал северо-восточных пассатов.

В следующий тропический ливень подсоединил водосборник грота-гика к цистерне № 2. Ливень был так силен, что приемная труба не успевала принимать всю воду, которая с плеском лилась на палубу.

За 24000 миль пути, пройденного к 26 апреля, я видел всего одну рыбу, если не считать летучих. Но в этот день вокруг сновали мириады мелких тунцов. Они выскакивали из воды, совершая причудливые прыжки, то совершенно вертикальные, то очень длинные по настильной кривой. Вот два тунца разминулись в воздухе, прыгнув навстречу друг другу! Около двух десятков сизых птиц с заостренными крыльями и хвостами, наполняя воздух своими криками, ныряли в воду в 10 футах от яхты, их полет удивительно напоминал голубиный. Это оживление продолжалось около шести часов, начиная с 11.00. Скопище рыб и птиц явно было как-то связано с “Джипси мот”, ибо и те и другие крутились с обоих бортов и по носу судна. Вокруг больше нигде не было ни рыб, ни птиц. Возможно, они кормились рыбешками, которые кишели возле “Джипси мот” и принимали яхту за кита.

На яхте то и дело приходилось раскидывать мозгами, чтобы придумать новое решение проблемы: чем, например, заменить снасть, если она вышла из строя, или как избежать неприятностей в опасный момент. К более важным проблемам добавлялась масса всяческих мелочей. Так, я всегда читал за едой, но долго не мог придумать, как бы пристроить журнал на качающемся столике, перед подвесным креслом, ведь площадь его доски ограничивалась 12,5 на 17,5 дюйма. Внезапно меня осенило. Я расшил журнал и, отбирая по одной странице, ставил ее перед собой. Это расширило мои возможности заниматься познавательным и развлекательным чтением. Решив эту проблему, я принялся и за цветные воскресные приложения к газетам, которые собирал до самого выхода из Сиднея. Случайно удалось открыть, что чтение текста, непрерывно двигающегося вместе с качающимся столиком, отличное упражнение для глаз.

Иногда мне чудились странные вещи. Так, незадолго до пересечения экватора мне казалось, что яхта идет по слегка поднимающейся поверхности океана как бы в гору. Некоторое время я был этим слегка обескуражен, но примерно в 240 милях от экватора опять обнаружил то же явление. Только на этот раз море шло на подъем во все стороны, а яхта как бы плыла в блюдце.

Через область экваториальных штилей “Джипси мот” шла так, точно перед ней была открыта зеленая улица. Вечером 26 апреля ветер отошел по часовой стрелке на север-северо-восток. К следующему полдню уже не оставалось сомнений, что я попал в северо-восточный пассат. Прилетел прелестный слабый ветерок (около 3 баллов), и началось восхитительное, хотя и не быстрое плавание. Вытащил подводную вертушку лага с восточного борта яхты, так как рассчитывал, что крен на протяжении оставшихся 1400 миль уже не изменится. Старик Нептун, очевидно, милостиво принял тост, провозглашенный мной в его честь при пересечении экватора. Решил нацедить эля из бочонка и еще раз выпить за его здоровье, надеясь на дальнейшую благосклонность.

В камбузе мне не так повезло. Испек золотистый бисквитный пуддинг и заранее пускал слюнки, но когда положил его на тарелку, началась морская болезнь, и я не мог проглотить ни кусочка. Тогда взялся печь хлеб. Это было глупо, так как уже спустилась ночь и вскоре глаза мои начали слипаться. Засыпал я на ходу и все-таки провозился с чертовым хлебом целый час. Никак не мог понять, почему нижний каравай в духовке совсем не пропекся внутри. Это было новостью, такого еще не случалось. Особенно странно было, что верхний каравай отлично пропекся. Обычно мне приходилось возиться именно с верхним, которому не хватало жара. Видимо, в этот раз духовка слишком перегрелась и корка нижнего каравая быстро пропеклась, тогда как середина осталась сырой.

К этому времени меня стало нестерпимо тянуть на свежую рыбу. 28 апреля нашел на передней палубе двух летучих рыбок, забившихся под свернутые паруса. А вдруг на борту побывали и другие рыбки, но их смыло волной обратно в море? Чтобы помочь своим гостьям не расставаться со мной, протянул кусок мелкоячеистой сети вдоль подветренного борта на баке. Это было недурно придумано. На следующее утро нашел в ловушке двух летучих рыбок, которые иначе непременно оказались бы за бортом. Правда, рыбки-невелички едва достигали 7–8 дюймов, но зато у меня было лакомое яство. Очевидно, в летучих рыбках есть какое-то важное питательное вещество, которого нет в рыбных консервах.

Двадцать девятого апреля кончились свежие (гм!) яйца и был съеден последний грейпфрут; осталось всего по одному апельсину и лимону. Любопытно, что фрукты так долго выдерживали совсем неподходящие условия: сырость, страшную болтанку и жару. В какой-то степени я даже радовался, что покончил с яйцами. С течением времени я со все нарастающим страхом разбивал очередное яйцо. Многие треснули еще при аварии близ Сиднея; снаружи почти на каждом яйце чернели пятна плесени, образовавшейся из-за сырости, но не все они были поражены изнутри.

Сыр тоже испортился. В каюте усиливалась вонь, которую я сначала приписывал гниющим фруктам и овощам. Но и после того, как я проверил их запасы, вонь продолжала усиливаться. Меня просто тошнило всякий раз, как я проходил через каюту. В конце концов выяснилось, что отвратительный запах исходил от пяти сыров, уложенных в пластмассовый ящик. Сверток карт упал на него и сшиб крышку, выпустив злых духов на волю. Сыры разложились и так воняли, что вызывали головокружение. Было нелегким испытанием выбросить их за борт. У меня, правда, оставалась еще одна головка, завернутая в несколько листов “Иллюстрейтед Лондон ньюс”. На вкус этот сыр был хорош, хотя и с крепким душком, но после чудовищной вони от других головок я уже не мог выдержать и этого запаха. Последняя головка тоже полетела на корм летучим рыбкам.

Кончалось горючее для дизеля. Какого же дурака я свалял, что не захватил достаточного запаса в бидонах. С наступлением темноты решил зажечь штаговый огонь, так как пересекал пароходную линию Нью-Йорк – Кейптаун. Чтобы сэкономить электроэнергию, заправил дешевый керосиновый фонарь, изготовленный одной американской фирмой (в Гонконге). Когда я поднял фонарь на бакштаг, язычок пламени затрепетал на ветру. Казалось, он не прогорит и 30 секунд, но фонарь ни разу не погас. Этой ночью я записал:

“Большое событие! Впервые увидел Полярную звезду. Теоретически она видима, начиная от экватора, но облачность и атмосферная дымка мешали мне полюбоваться на нее в столь низких широтах. “Джипси мот” бежит вперед. Перестал прокладывать курс по карте: не могу твердо держать циркуль, трясутся руки”.

За приподнятым настроением, в котором я тогда находился, последовали неприятности: возобновились боли в правом локте. Рука так меня мучила, что я начал опасаться, не сломана ли кость. Боль не давала спать. Я заметил, что становилось немного легче, если держать локоть над головой. К несчастью, как только я засыпал, рука падала на лицо, и прощай сон!

Позднее обнаружил, что локоть не болит, если я делаю тянущие движения или держусь за какой-нибудь предмет, это казалось мне сверхъестественным. Зато боль становилась нестерпимой, когда я пытался толкать что-нибудь, хотя бы одним пальцем этой руки. Обмотал локоть четырехметровой креповой повязкой, и болезненные ощущения стали слабей. Когда начинаешь думать о том, к каким неприятным последствиям может привести перелом руки, то все предстает в самом мрачном свете.

Печальный денек выдался для меня! Помимо боли в руке, я чувствовал себя отравленным. Двигался неуверенно, голова кружилась, в ушах шумело. Выполнив самую необходимую работу, сразу же ложился в постель. Как-то умудрился все-таки сделать все самое нужное, правда, ругаясь и кряхтя. В результате суточный переход составил 181,5 мили. Днем я вдруг догадался, почему мне было так плохо: предполагаемые приступы морской болезни, выводившие меня из игры, наступали каждый раз после того, как я распивал австралийское шампанское. Осушив полбутылки, я больше ничего спиртного в рот не брал. Полбутылки шампанского – это всего два стакана, а я чувствовал себя совсем больным, как после сильного отравления. Думается, что морская качка превращала шампанское в яд. Весь день 30 апреля самочувствие было отвратительным, в ушах гудело, казалось, что вот-вот я взлечу на воздух. Растворил в стакане воды чайную ложку соды, надеясь, что она поможет в беде. Первомай был не лучше; все шло шиворот-навыворот. Летучие рыбки, приготовленные к завтраку, снаружи подгорели, а внутри не прожарились, к тому же они оказались слишком жирными. Большой каравай хлеба не пропекся, как и в прошлый раз, хотя я держал его в духовке полтора часа. Стукался больным локтем о все окружающие предметы, но чаще всего о ступеньки трапа, когда брался за рукоятки насосов, чтобы накачать морской и пресной воды, или за спуск раковины в камбузе. То и дело ушибал локоть об острые края лебедок в кокпите. Свалял дурака, вступив в рукопашную схватку с устройством для взятия рифов на грота-гике. В механизме что-то заело, и мне вздумалось налечь изо всей силы на рукоятку. Она соскочила, и я ужасно больно ударился локтем. Тут я рассердился на самого себя за хандру и записал в вахтенном журнале:

“Я чертовски неблагодарен! Мне еще повезло, что справляюсь с насосами и лебедками, слава богу, могу двигать локтем и достаточно силен, чтобы справиться с завтраком”.

Плавая в этих водах, наблюдаешь любопытное явление.

Там, где я был 1 мая, солнце висело над самой головой, под углом 30 от вертикальной плоскости судна, что равно 30 милям на поверхости Земли. За несколько минут солнце переходило с почти чистого востока почти на запад. За 16 минут пять раз брал высоту солнца, и полуденное место по навигационному счислению оказалось всего в 1 миле от четырех позиционных линий. Суточный переход составил 171 милю.