Текст книги "В пустыне волн и небес"

Автор книги: Фрэнсис Чичестер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

– Далеко идешь?

– В Австралию.

– Хо, Австралия, хей! Ты давай мне эту штуку, когда она пустая, хей? Сколько миль эта Австралия? ,.

– Тысяча пятьсот.

– Богом клянусь! Да эта очень далеко плыть, казется. Когда туда придешь?

– Сегодня я иду только до острова Норфолк. То есть, – добавил я, поглядев на облака, – надеюсь туда добраться.

– Ты дай мне эта жестянка, когда ты ее кончишь? Остров Норфолк? Ты что? Хо! Хо! Хо! Остров Норфолк. Ты что? Далеко остров Норфолк?

– Отсюда примерно пятьсот миль.

– Пятьсот миль! Ого! Да эта опять очень далеко плыть, Богом клянусь!

Я опорожнил все три жестянки, и теперь у меня в баках было 50 галлонов горючего, примерно на 10 часов полета. Полной заправки хватало на 12 часов, но с таким грузом мне было не взлететь. Я выторговал у маори якорь. Это потребовало времени, но я знал, что если нарушу процедуру переговоров и проявлю напор, то ничего не добьюсь. Я попросил старшего маори поторопиться с подъемом якорей. Убрал свой якорь, наклонился вперед, чтобы принять другой, и в этот момент маори сообщил мне, что на берегу для меня есть телеграмма. Я схватил себя за волосы, изрыгая проклятия. Потом, остыв, рассмеялся и предложил ему съездить за телеграммой. В ней, вероятно, был прогноз погоды – я ожидал его. Тут подошел катер, на носу стоял белый человек и размахивал телеграммой. "Прогноз от доктора Кидсона, – прочитал он. – Погода ожидается хорошая. Ветер юго-восточный, умеренный до сильного. Волнение среднее, переходящее в выше среднего".

Глава двенадцатая

В ТОЧКУ

Я дал полный газ, гидроплан заскользил быстрее, поплавки били по воде, но отрываться не хотели. Так мы пробежали больше мили, и мне пришлось остановиться – берег был уже близко. Я развернулся и пошел по ветру, пытаясь сообразить, в чем дело. Может быть, поплавки текут? Их проверяли, наполняли водой, и ни одна капля не вытекала; значит, думал я, дело не в этом (я ошибался: один из моих поплавков набирал воду). Развернулся на ветер и опять пошел на взлет; гидроплан подпрыгивал, подскакивал на воде, но взлетать не думал. Я рванул ручку управления и задрал нос машины; она подпрыгнула выше, но тут же опять опустилась на воду, увязая в волне пятками поплавков, – правда, не так глубоко, как прежде. Я опять рванул ручку, и "Мот" снова прыгнула в воздух, потом опустилась, но не до самой воды. Постепенно она набрала скорость, преодолела сковывавшую ее тяжесть и поднялась. Взлет удался. Я был в полете.

Курс – на воображаемую точку в 90 милях слева от острова Норфолк. Впереди за слоем черных облаков виднелось чистое небо. В полдень я пролетел над северным краем Новой Зеландии, над заливом Духов, где, по маорийским легендам, в большой пещере обитали духи умерших. Облачность надо мной кончилась, небо теперь было чистым. Все мои страхи и тревоги улетучились, осталось волнующее чувство приключения. За левым плечом быстро удалялась Новая Зеландия, впереди простирался сверкавший под солнцем океан – несравненная стихия, бросающая вызов, за причастность к которой я был готов отдать почти все.

Мне надо было тщательно выполнить расчеты своего местоположения. Особенно важно определить скорость и направление ветра. Например, северо-восточный 30-мильный ветер в течение часа сносил меня с курса на 24 мили. В те годы пилоты считали невозможным при полете в одиночку вычислять свой дрейф. Но я изобрел способ. Я фиксировал на воде какую-нибудь точку, например белое пятнышко, и летел так, чтобы оно уходило из-под фюзеляжа под углом, скажем, 5 градусов. Иными словами, делал так, что самолет, когда он пролетал это пятнышко, сносило на 5 градусов. Затем быстро смотрел на компас, и, если оказывалось, что самолет не отклонился от курса, значит, величина дрейфа действительно была 5 градусов. Если же компас показывал, что самолет отклонился от курса, скажем, на 2,5 градуса, значит, я неверно определил дрейф и надо повторить попытку. Я полагал, что таким способом могу рассчитать дрейф с точностью до градуса с четвертью. Я определял дрейф в трех разных направлениях и затем наносил их на карту. Каждый из этих дрейфов мог быть результатом действия многих ветров, но в каждый конкретный момент только один ветер мог вызывать определенный дрейф в определенном направлении. Каждые полчаса я определял и наносил на карту три разных значения дрейфа и брал среднее для каждого часа полета.

Я пользовался картой с меркаторской проекцией. Это была карта, которую я вычертил сам, сделав ее в удобном для себя масштабе. Она раскладывалась на крышке алюминиевого ящика, в котором находились все карты, и передвигалась с помощью колесиков, укрепленных по бокам крышки. Так я летел и передвигал карту, летел и передвигал. Ветер был идеальный, попутный – удивительно благоприятный. Вычислил время прибытия в "пункт поворота". Если ветер сохранится, то должен быть там в 5 часов вечера.

Душевная суета, в которой я пребывал перед стартом, теперь исчезла, и голова у меня работала спокойно и четко. Я знал, что все зависит только от одного: точной работы. Условия были превосходные, солнце светило на безоблачном голубом небе. Мотор работал ровно, стрелка на индикаторе оборотов стояла практически неподвижно, как на незаведенных часах. Время работы с секстаном, от которой зависело все, быстро приближалось. В конце часа я опять трижды определил дрейф и, положив его на карту, увидел, что ветер снес гидроплан на 12, 5 градуса вправо от курса. Чтобы уравнять это отклонение, надо было изменить курс на 10 градусов влево и лететь, таким образом, не на остров Норфолк, а на точку, находящуюся в 200 милях слева от него. Мне стоило труда убедить себя в том, что, меняя курс, я поступаю правильно.

Час дня; за последний час я пролетел 103 мили – неплохой результат. Ключом передатчика, прикрепленным к моей правой ноге, я отстучал сообщение радисту авиабазы в Окленде, который был на приеме ровно в час дня. Мое сообщение гласило: "Положение по счислению на 01.00 по среднегринвичскому времени 33 градуса 15 минут южной широты, 171 градус 35 минут восточной долготы. Истинный ветер 162 градуса, 24 мили в час".

То же самое я выполнил через час; направление ветра почти не изменилось (теперь оно было 155 градусов), скорость возросла до 30 миль в час. Он хорошо нес меня вперед (за час я сделал добрых 105 миль), но не мог не думать и о том, что от такого ветра здорово разыграется море вокруг острова Норфолк. Надо было попробовать взять измерение секстаном, чтобы определить, сколько мне осталось лететь до поворотной точки, и в то же время проверить мое счисление. Я очень осторожно поработал рулями, чтобы выровнять самолет, но отпустить ручку не удавалось, пришлось держать ее все время, пока я готовил секстан. Над концом крыла я видел солнце, под крылом – горизонт. Для точного измерения мне пришлось отрешиться от самолета и полностью сосредоточиться на секстане. Но только поймал секстаном и солнце, и горизонт, как неожиданное ускорение прижало меня к спинке кресла, и я выронил свой прибор. Гидроплан резко нырнул носом. Я схватил ручку управления и выровнял его. Потом установил хвостовой стабилизатор так, чтобы гидроплан пошел вверх, как только я отпущу ручку. Снова взялся за секстан, и на этот раз все получилось хорошо. Левым локтем слегка отпускал ручку, когда гидроплан забирал вверх так круто, что крыло закрывало солнце. Отметил время с точностью до секунды, а потом повернулся взять показания альтиметра. Он показывал 2500 футов. Я не поверил, посмотрел за борт: не более 400 футов. Какая-то ошибка: я проверял этот альтиметр дважды в день – утром и вечером в течение шести месяцев, и все было в порядке. Я снизился, изменил высоту. Альтиметр показывал все те же 2500 футов.

На приборной доске был еще один альтиметр – тот, который подвел меня над Ла-Маншем. Теперь его надо было настроить на уровень моря и надеяться, что в этот раз он не подведет: точное определение высоты необходимо при работе с секстаном. Я летел над самой водой и не успевал следить за движением волн; они казались мне застывшими на разных стадиях – зарождающиеся, вздымающиеся, пенящиеся – словно отдельные кадры киноленты. Скорость гидроплана перестала ощущаться: я как будто повис над неподвижным морем. Бросив взгляд вперед, с изумлением увидел, что нахожусь ниже уровня моря. Я автоматически следовал за его "рельефом": поднимал гидроплан над гребнем огромного вала, а затем, перелетев через него, спускался в лощину. На меня нашло какое-то гипнотическое состояние; мне казалось, что я скольжу меж двух миров, один-одинешенек на всем свете. С трудом стряхнул с себя это оцепенение.

Поднялся на 400 футов – согласно показанию моего старого альтиметра и взял секстаном пять измерений высоты солнца. Затем сделал вычисления и нанес результаты на карту – это заняло 20 минут. Получилось, что до поворота к острову мне оставалось лететь еще 230 миль. Вычисления делал без логарифмических таблиц – я отказался от них, потому что вечно ошибался в цифрах. Мне не удавалось до конца сохранять внимание; надо было найти в таблице шестизначное число, посмотреть на показания приборов и записать значение в тетрадку – тут я всегда путал одну из шести цифр. Вместо таблиц пользовался цилиндрической логарифмической линейкой. Вычисления на этой линейке проводились последовательно, одно за другим, и, работая с ней, я почти не ошибался. Линейка, полностью выдвинутая, достигала длины 19 дюймов, и, если держать ее наклонно, как раз помещалась в кокпите.

В 3 часа взял еще четыре измерения солнца, которое теперь находилось точно впереди меня. С секстаном я должен был управляться без промедления и одновременно направлять гидроплан немного вниз, чтобы держать солнце над верхним топливным баком, а горизонт – под крылом, у мотора. Поймав секстаном и солнце, и горизонт, немедленно подтягивал ручку управления гидроплан опять слегка задирал нос кверху, а я тем временем снимал показания секстана, часов и альтиметра.

К новому состоянию "Мот" как к гидроплану я уже привык, хорошо чувствовал машину и управлял ею автоматически. Произведя быстрый расчет, получил результат– 127 миль до точки поворота.

Умственная нагрузка была порядочной. Вычисление дрейфа и нанесение его на карту, ежечасное отстукивание сообщений в эфир – все это требовало большого напряжения. А если я забуду о верхнем топливном баке, и там кончится бензин, или допущу еще какую-нибудь глупую промашку, то мне не поможет никакое точное определение своего местонахождения. Вдруг мне показалось, что в работе мотора послышался какой-то приглушенный стук – должно быть, опять этот чертов цилиндр № 2. Если мотор откажет, мне надо немедленно развернуться против ветра – прежде чем гидроплан коснется воды. Я знал, что ни в коем случае не должен суетиться, и потому решил пропустить следующее вычисление дрейфа и вместо этого обдумать ситуацию. Немного расслабился и затем проверил все необходимое: уровень топлива, давление масла, число оборотов, высоту, компас, карту. Я приближался к точке поворота. Попутный ветер очень помог мне, значит, надо быть готовым к повороту раньше, чем предполагал и, следовательно, надо сделать новые вычисления не в 5 часов, а в 4. И нужно торопиться, потому что впереди показались кудрявые облачка – легкие, слава богу.

Я заранее, не дожидаясь 4 часов, определил положение солнца и рассчитал свою позицию по отношению к нему на 4 часа, чтобы, когда наступит это время, мне осталось бы только взять высоту солнца и по результату тут же узнать, сколько осталось до поворота. Я чувствовал, как нарастает мое волнение, но именно такое состояние – состояние нервного возбуждения – мне необходимо, чтобы подготовить себя к предстоящей работе, от которой будет зависеть моя жизнь. 8 4 часа я взял секстаном четыре значения на высоте 100-150 футов, заложив крутой правый вираж, чтобы поймать солнце между крыльями. После каждого измерения выравнивал гидроплан и ложился на прежний курс, пока записывал показания секстана и часов. Быстро вычислив результат, получил расхождение в 19 миль. Где-то ошибка. Но где? Раз есть одна ошибка, значит, могут быть и другие (мой указатель скорости ветра завышал показания на 5 миль в час, что и давало ошибку в 20 миль за 4 часа полета).

Но у меня не было времени беспокоиться об этом; я должен был всецело положиться на секстан. А он показывал, что до точки поворота оставалось всего 45 миль.

Ветер по-прежнему был попутным и сильным, и, значит, я летел быстрее; чем ожидал. Уменьшил скорость гидроплана до 60 миль в час, чтобы оказаться в точке поворота через полчаса, и стал готовиться к предстоящей работе секстаном. Приближался критический момент: повернув, должен полететь прямо на остров. Я с тревогой наблюдал за тем, как легкие облачка впереди быстро сгущались и превращались в плотные кучевые облака. К концу получасового срока стало очевидно, что взять высоту солнца не удастся: впереди висела темная облачность, и никаких просветов там было не видно. Мог ли я положиться на результат предыдущего измерения? Нет, мне необходимо еще одно для проверки. Весь мой полет зависел от этого поворота, и его надо было сделать в нужный момент. Слева облака выглядели немного светлее. До конца получасового срока оставалось совсем немного, и тогда я повернул налево – не на остров, а в сторону от него – и прибавил газу. Пролетев 3-4 мили, увидел на море впереди и немного правее круглое пятно солнечного света и еще больше прибавил газу. Я терял терпение: мне был жизненно необходим этот солнечный луч, который, казалось, почти не приближался, хотя до него было не более 5 миль. Солнце освещало совсем небольшое пространство поверхности моря, я заложил вокруг него крутой вираж. Ногами управлял хвостовой плоскостью, освободив обе руки для секстана. После каждого измерения выравнивал гидроплан и, пока снимал показания, вылетал за пределы солнечного участка. Так я сделал четыре измерения, во время которых мой гидроплан выполнял крутые виражи, как пес, гоняющийся за собственным хвостом, Я привел эти измерения в соответствие со временем, прошедшим после 4. 30, и сравнил их с уже имевшимися значениями. Они совпали– мы были в точке поворота!

Я ждал этого результата, желал его, и тем не менее он оказался для меня невероятным сюрпризом. И огромным облегчением. Я повернул и полетел туда, где в 85 милях от меня должен был лежать остров Норфолк..

В этот момент, задавая гидроплану новый курс, почти под прямым углом к прежнему, я испытал чувство отчаяния. После того как час за часом летел над морским простором, где глазу не за что было зацепиться, и не менял направления, мой инстинкт отказывался принять это внезапное изменение курса без всяких зримых ориентиров. Психологически почти невозможно было поверить в то, что остров должен лежать не впереди, а где-то справа. Моя навигационная система казалась хрупкой выдумкой, сомнительной игрой ума. Я так долго держался одного направления, что остров просто обязан был лежать впереди, но никак не справа. Меня охватила паника. Часть моего существа взывала: ради бога, не делай этот безумный поворот! Мышцы готовы были сработать и вернуть гидроплан на прежний курс. "Спокойно, спокойно, спокойно", – говорил я себе в полный голос. Я должен верить в свою систему – мне не оставалось ничего другого.

Облачность сгущалась, темный небосвод нависал надо мной без единого просвета. Ветер стихал и сносил меня на 15 градусов влево – такой дрейф можно себе позволить. Я чувствовал, что должен еще раз взять измерения секстаном, и то и дело сбрасывал газ, вглядываясь в облака и горизонт. В одном месте, где облачность была тоньше, я вдруг увидел силуэт солнца, но через мгновение он исчез. Настроил секстан и держал его наготове. Пролетел 5 миль и вдруг опять увидел солнечный диск сквозь черную облачную вуаль. Очень скоро он скрылся, но я успел взять хороший замер. Это произошло за 10 секунд до 5 часов, поэтому можно использовать вычисления, сделанные еще до полета. Результат получился таким же, как прежде, значит, мой гидроплан шел прямо по линии, ведущей к острову. Я отложил секстан, на этот раз окончательно. Если острова там не окажется, значит, он просто куда-то уплыл, иных вариантов нет. Я чувствовал страшное волнение, пристально вглядывался в горизонт, и минуты казались вечностью.

Скоро начнет смеркаться. Ветер стихал, дрейф теперь был всего 10 градусов. Серовато-синее море выглядело холодным и враждебным. Если я промахнусь с островом, что мне делать? Но голова не работала, мыслей не было. 5 часов 8 минут. Остров уже должен был показаться 10 милями раньше. В 5.09 мне показалось, что слева на горизонте видна земля, но, пока я смотрел, она изменила форму – это было облако. 5.15 – 15 миль сверх расчетных. Нет, точно, слева – земля: две горы над узкой серой полоской облачности, а внизу темно-красное побережье. Да или нет? Нет, опять облако. Внезапно я успокоился: глупо волноваться, когда все равно ничего не можешь сделать.

Облако поднялось, и под ним была земля. Во мне будто что-то взорвалось: моя система навигации оказалась верной. "Держу пари, подумал я, – что Кук, открыв этот остров с моря, не был взволнован так, как я, открыв его с воздуха".

Волны накатывались на остров с юго-юго-востока, и, внимательно изучив карту, я решил, что лучшую защиту от них может дать бухта Каскад. Она едва вдавалась в скалистый берег, в котором была вырублена дорога, ведущая к маленькому молу. Подлетев ближе, я разглядел на молу людей. Сбросил газ и скользнул вниз, чтобы осмотреть поверхность моря. Ветра почти не было. Прибой бил о скалы, но поверхность бухты была как будто спокойной. Я подумал, как удивительно повезло мне с погодой, и в этот момент гидроплан резко провалился вниз. Меня подбросило в воздух; я схватился одной рукой за приборную доску, другой вцепился в ручку управления и мгновенно покрылся холодным потом. Я не был пристегнутменя предупреждали никогда этого не делать, если есть риск оказаться под водой. Я пролетел немного дальше, надеясь, что воздух там поспокойнее. Но в следующей бухте скалы громоздились еще выше, дороги не было, и все место выглядело пустынным. Развернулся, полетел обратно к бухте Каскад и увидел там лодку: она медленно пробиралась по волнам. Спустился, крепко держась на случай еще одной воздушной ямы. Я продолжал плавно скользить вниз, ямы не попадались, потом вдруг резкий бросок вниз – и гидроплан плюхнулся на воду. Волна приподняла его, потом опустила. Более леткой посадки нельзя было и пожелать. Я выключил мотор. Часы показывали 5. 40.

Лодка, похожая на большого неуклюжего кита; шла прямо на мою хрупкую "Мот". Гребцы дружно налегали на огромные весла, а на корме стоял крупный мужчина и управлял длинным рулевым веслом.

– Эй, там! – закричал я. – Стойте, вы же меня протараните!

– Все в порядке, шкипер, все в порядке, – зычно отозвался рулевой, обликом напомнивший мне Калигулу. – Не волнуйтесь, мы вас не заденем.

В самом деле, эти люди, вероятно, как никто другой во всем мире, умели обращаться с лодками. К тому же они были очень терпеливы.

Я не хотел задерживаться здесь, собирался заправиться и лететь дальше следующим же утром как можно раньше. Бензин надо было везти с другой стороны острова, но на это потребовалось всего около 10 минут. А вот заправить баки на такой волне оказалось далеко не просто. Чтобы залить верхний бак, надо было встать на мотор, но "Мот" так качало, что я не мог удержаться на ногах. Пришлось усесться на узкий капот мотора, В одной руке – 4-галла-новая канистра, в другой – складывающаяся воронка изобретение, надо сказать, дьявольское. Гидроплан подкидывало и мотало, воронка при этом услужливо складывалась сама собой, бензин взлетал фонтаном и лился во все стороны. Потом я спустился на поплавок и стал заливать бак в переднем кокпите. От бензина и морской воды крылья и поплавок стали скользкими, как лед. Я обеими руками поднимал тяжелую канистру, а ноги разъезжались в разные стороны. Ноги, кстати, тоже были совершенно мокрыми: от подошвы до колен – от морской воды, выше – от бензина. Бензин оказался небезобидной жидкостью: как вскоре выяснилось, он сжег мне кожу на левой ноге. "Здорово, – подумал я. – Если мне так достается при спокойном море, что же будет, когда оно разгуляется? А! вдруг сказал я себе, чувствуя прилив какой-то дикой удали. – К черту слабости, надо привыкать к о всему!" Тем не менее решил прекратить заправку: в конце концов, сегодня мне уже удалось сделать немало пролететь 718 миль.

Меня пригласили в дом губернатора. Раньше, когда на острове содержали заключенных, в этом доме размещалась тюрьма. Каменные стены были очень толстыми; в одной из них, рядом с моей комнатой, осталась глубокая ниша для часового. Ночь, казалось, пролетела мгновенно: только лег, а уже будят – 4 часа утра. Одевался и стонал – тело отказывалось залезать в грязную, заскорузлую одежду. Съел яичницу с ветчиной, сдобрив ранний завтрак порцией крепкого виски с содовой. Хотел тут же идти на берег, но меня попросили подождать до рассвета: должен прийти управляющий с письмами в Австралию.

На берег меня доставили на машине. По дороге мы заехали за теми, кто вчера встречал меня в лодке. Как мне объяснили, это были потомки бунтовщиков с "Баунти", которые пришли на Норфолк с острова Питкэрн спустя 66 лет после высадки там Крисчена с компанией.

На борту гидроплана я первым делом проверил мотор. Цилиндр № 4 работал неважно, но во втором цилиндре компрессия вообще отсутствовала. Мотор неисправен, а меня ждет 8-часовой полет над океаном. Делать, однако, нечего, надо лететь. Не исключено, что компрессия восстановится, когда мотор разогреется. Гидроплан тронулся, я направил его в море, чтобы там, подальше от берега, поймать легкий бриз. Машина прыгала по волнам, но нужной скорости не набирала. Вскоре ветер действительно появился – волны становились выше, но гидроплан вдруг резко накренился, и я почувствовал, что мы вот-вот перевернемся. Быстро сбросил газ. Мотор работал теперь на малых оборотах, гидроплан продолжал медленно уходить в море, преодолевая волну за волной. Я чувствовал, что это стоит ему огромного напряжения. Надо разворачиваться, поворот дается с большим трудом – я думал, Из-за сильного волнения моря, на самом же деле, потому что правый поплавок пропускал и уже набрал много воды (тогда я этого еще не знал). Пришлось опять дать полный газ. Поплавки глубоко зарывались в воду, пропеллер время от времени обдавало фонтаном брызг. Иногда он чуть не задевал пенные гребни волн. Нервная это была работа – сбрасывать газ каждый раз, когда гребень обрушивался перед самым пропеллером. И все время вытирать очки.

Я подложил под себя толстую книгу логарифмических таблиц – чтобы лучше видеть. Гидроплан боролся как мог. На гребне волны он немного набирал скорость и даже как будто слегка отрывался от воды, но тут же натыкался на следующий вал, поплавки зарывались в воду, и скорость падала. А что, если сменить направление движения? Я вспомнил соответствующие строчки из руководства по управлению гидропланом: "Взлет вдоль линии волн при встречном ветре чрезвычайно опасен и может выполняться только самыми опытными пилотами и только в случае крайней необходимости". Но иначе я никогда не взлечу. Я направил гидроплан вдоль волны и дал газ. "Мот" пошла быстрее, но каждая проходящая волна швыряла ее из стороны в сторону. Удерживать машину стало гораздо труднее, она подпрыгивала высоко в воздух, ее швыряло вправо, и она падала на воду, слегка развернувшись к волне. Прыжок, еще прыжок – выше прежнего, и еще более резкий бросок в сторону. Понимаю, что сейчас либо поплавки отлетят, либо самолет перевернется. Я уже далеко в море – вода изменила цвет, стала синей, и волны накатывают порядочные. Вдруг почувствовал какое-то раздвоение: будто одна моя часть наблюдает за тем, как другая тщетно борется с морем.

Я решил сменить место и перебраться в другую бухту – Данкоум. До нее было 2,5 мили. Внезапно услышал над собой пронзительный крик и резко дернулся, будто получил удар в спину. Немудрено: ведь я тут был, очевидно, совершенно один и к тому же никогда прежде не слышал в самолете других звуков, кроме рева мотора. Вскинув голову, увидел крупную птицу: она пикировала на меня, вытянув шею, и, похоже, целилась прямо мне в голову своим заостренным клювом. Это был буревестник. Я пригнулся, буревестник со свистом пронесся надо мной, резко развернулся и ринулся прямо на пропеллер. Этого еще не хватало! Видит ли он вращающиеся лопасти? Перед самым пропеллером буревестник метнулся в сторону. Появились другие – целая стая; они кружились, громко кричали и проносились у самого гидроплана. Я отчаянно ругался – задень кто-либо из них пропеллер, и он разлетится вдребезги. В конце концов они оставили меня в покое, и я добрался до бухты Данкоум. Здесь волна была меньше. Ветер дул параллельно скалистому берегу. Я подрулил к нему как можно ближе и дал газ. Гидроплан заскользил вдоль скал по спокойной воде, но взлететь не смог. Пришлось выключить мотор. Очевидно, что-то неладное было с поплавками.

Помпы у меня не было, а люки открывать нельзя: вода быстро зальет. Достал резиновый шланг, вставил его в трубку, ведущую в нижний отсек поплавка, и стал отсасывать воду ртом, как насосом. В этом отсеке воды не было, в двух других тоже. Принялся за четвертый и тут же набрал полный рот. Так и откачивал, выплевывая за борт порцию за порцией, присев на корточки. Волны шлепали о поплавок и обдавали меня снизу по пояс. Время от времени по-, плавки с булькающим звуком уходили под воду, но потом поднимались на поверхность. Вода была не очень холодной, но и не теплой. Рот свело, челюсти ныли. За полчаса я откачал, по мои расчетам, 4 галлона воды, мой "насос" стал давать сбои. Сил на выплевывание уже не осталось, я просто открывал рот, и вода сама выливалась наружу. В конце концов рот свело так, что пришлось прекратить этот каторжный труд. Другого способа откачивать воду я придумать не мог, поэтому закрыл трубку: что осталось – то осталось.

Включив мотор, я поехал обратно к берегу. Впереди из воды торчала скала, но на мои приказы повернуть "Мот" не реагировала. Мы шли почти на полном газу, вот уже прямо перед собой я вижу черную верхушку скалы. Гидроплан отказывался поворачивать, мне необходимо принять экстренные меры. Резко и до конца дернул ручку поворота и дал максимальный газ. Гидроплан дернулся, завалился на борт, кончик крыла окунулся в пенящуюся воду. Не сбавляя газа, я выровнял руль и удержал гидроплан. "А ну-ка, попробую еще!" – решил я и погнал гидроплан по воде. Гнал его и гнал, пока он не разбежался до предела, и тогда я резко рванул ручку на себя. "Мот" прыгнула в воздух с гребня волны, но удержаться не смогла шлепнулась на воду. Еще одна попытка – с тем же результатом, даже худшим: на поплавке что-то сверкнуло, как лезвие шпаги, – это лопнул один из 12 стягивающих тросов. Теперь возникла проблема: смогу ли добраться до бухты Каскад? На каждой волне поплавки немного расходились, и я ждал, что вот-вот произойдет непоправимое. Но мне удалось добраться до места.

Глава тринадцатая

АВАРИЯ

Следующие несколько дней пришлось заниматься ремонтом самолета. Отношение ко мне жителей острова было весьма доброжелательным. Местный коммерсант господин Мартин пригласил меня остановиться у него, ив его доме я нашел исключительное гостеприимство. Огромную помощь в ремонте самолета оказал человек по имени Брент – чрезвычайно умелый механик. Мартин нашел подходящий трос для поплавка, а Брент закрепил его, после чего стал разбираться с мотором. Сняв головку цилиндра, он позвал меня:

– Посмотри-ка сюда – тебе повезло!

Я увидел, что седло выпускного клапана разболталось и отошло.

– Слава богу, что оно еще держится, а то заклинило бы клапан, и мотор бы полетел, – объяснил Брент.

Я тем временем обследовал поплавки. В Окленде с ними было все в порядке, почему же они стали набирать воду? Вместе с Мартином мы один за другим проверили восемь отсеков обоих поплавков, заполняя их пресной водой. Никаких признаков течи не нашли, только водном месте – слабое просачивание, но не из-за него же поплавок за месяц набрал целых 10 галлонов воды? Мы с Брентом очень внимательно осмотрели оба поплавка и в конце концов пришли к выводу, что вода могла проникнуть внутрь только одним путем – просачиваясь под пластины, прикрепленные сверху на каждом отсеке. Эти пластины – своего рода крышки: снимая их, можно осматривать поплавки изнутри. У некоторых винтов стерлась резьба, и, вероятно, крышки слегка приподнимались, когда поплавки погружались в воду. Брент подобрал новые винты, и мы решили, что проблема ликвидирована. Оказалось – нет. Действительная причина течи – причина, ускользнувшая от внимания всех, кто обслуживал поплавки в Новой Зеландии и позже, была в том, что кили поплавков, изначально сделанные из дюраля (как и весь поплавок), заменили потом на стальные, из нержавеющей стали. Никто тогда не мог предположить, что такая замена вызовет электролитический процесс, в результате чего произойдет коррозия заклепок и истончание дюраля. При погружении поплавков в воду, истонченный дюраль отходил от киля, и вода проникала внутрь. Как только поплавок оказывался в воздухе, вода внутри него прижимала стенку обратно к килю, зазор закрывался, и течь прекращалась.

У Мартина был пасынок, который слегка переделал для меня свой велосипедный насос, и теперь я мог пользоваться им для откачки воды из поплавков. Кроме того, он сделал в кузнице новый якорь. А Мартин вручил мне 140 писем для доставки на остров Лорд-Хоу и в Австралию.

Итак, вторая попытка. День выдался замечательный – ясный, безоблачный. Ветра, правда, не было совершенно, но по морю все еще шли валы. Я повел гидроплан в море навстречу волнам, но взлететь не смог. Вернулся, выгрузил часть бензина (на час полета) и кое-что не самое необходимое из снаряжения. Повел гидроплан обратно в море, но тут сломалось крепление оттяжки. Брент исправил поломку прямо на борту гидроплана. Я опять попытался взлететь – раз, другой, все резче и резче направляя гидроплан на волну и удивляясь его выносливости. Однако оттяжка все же не выдержала – лопнула. К. тому времени, когда мы с Брентом нашли, чем ее заменить, и заменили, лететь на остров Лорд-Хоу было уже поздно. Я отправился к Мартину.

Я решил найти для взлета другое место, и бухта Эмили на южном побережье острова представлялась мне единственной подходящей стартовой "площадкой". Там, правда, был коралловый риф, но между ним и берегом оставалась полоска воды. В самом узком месте эта водная дорожка изгибалась, а маневрировать во время разгона я не мог. Но другой возможности я не видел и решил рискнуть. Но как доставить гидроплан в бухту Эмили? Ехать по неспокойному морю – слишком далеко. Перевезти гидроплан на грузовике? Тоже много сложностей.