Текст книги "Пророк"

Автор книги: Фрэнк Перетти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 38 страниц)

– Тина, во-первых, мы обе понимаем, что у нас не очень хорошие отношения.

Тина резко прервала ее:

– А ты понимаешь, не правда ли, какую должность я занимаю, каковы мои обязанности и перед кем ты должна отчитываться?

Лесли посчитала, что ей затыкают рот, и не стала продолжать.

Но она была полна решимости стоять на своем, а если дела примут угрожающий оборот, то так тому и быть.

– Понимаю, Тина.

– Тогда мне хотелось бы знать, над чем вы с Джоном работаете сейчас. Я обязана знать это, а ты обязана сказать мне. Я только что посетила архив и заметила, что ты взяла пленку с записью похорон Хиллари Слэйтер. Чем вы занимаетесь?

– Мы собираем материал для одного сюжета, но пока не добыли ничего существенного и не готовы предложить его вам. Нам потребуется еще немного времени.

– Ты была в больнице «Бэйвью Мемориал» сегодня утром?

Вопрос был задан прямо, и Лесли поняла, что лгать не имеет смысла.

– Тина, я была там в свое нерабочее время и представляла только себя саму, а не телекомпанию – и я так и сказала.

– Кому сказала?

Лесли замолчала, освежила в памяти все неписаные правила отдела новостей и потом заняла твердую позицию.

– Тина, я могу сидеть здесь и увертываться от ваших вопросов, но сама я не люблю, когда люди ведут себя так, и поэтому не хочу так вести себя с вами. Если честно, я просто не желаю обсуждать эту тему. Сюжет еще не предложен никому из редакторов и режиссеров, а равно не утвержден официально, поэтому студия не имеет к нему никакого отношения, а вы не несете за него никакой ответственности. Послушайте, если вам не понравится идея, когда я предложу ее вам, тогда вы зарубите сюжет на месте. Но до тех пор, пока мы не будем готовы предложить вам сюжет, а для вас не настанет время одобрить его или нет, я не желаю о нем разговаривать.

Тина выпрямила спину. Эта поза свидетельствовала о ее готовности к схватке.

– Ты не хочешь обсудить эту тему с Беном?

– Конечно. Пойдемте.

Лесли поднялась, вышла в проход и даже успела сделать несколько шагов в сторону кабинета Бена, прежде чем Тина наконец сдалась и сказала:

– Подожди.

Лесли медленно повернулась, отметив ледяной взгляд Тины, и возвратилась к своему столу. Она снова села, радуясь первому проблеску надежды: она вынудила Тину сблефовать и фактически вышла победителем из стычки. Политика отдела помогла ей спасти свою шкуру.

Почти все сотрудники отдела новостей знали, что Бен поощряет репортеров, проводящих самостоятельные расследования в поисках сенсаций и эксклюзивного материала – даже в служебное время, – пока они справляются со своими заданиями, и справляются хорошо. И до тех пор, пока режиссеры или главный редактор не берут тот или иной сюжет в работу и не закрепляют его за репортером официально, собранный материал целиком и полностью остается собственностью репортера. Подобная политика давала хороший стимул к деятельности и служила залогом того, что сенсацию не перехватят конкуренты. Вероятно, Тина надеялась, что Лесли не станет ссылаться на это правило, но, к великому ее сожалению, Лесли сослалась.

– Хорошо... – сказала Тина с плохо скрываемым раздражением, – этот сюжет твой.

– Пока да.

– А Джон Баррет? Он тоже работает над ним? Вопрос загнал Лесли в угол. Она могла бы солгать и сказать

«нет», но Тина сразу распознала бы ложь; а отказ отвечать был бы равносилен ответу.

– Мы оба над ним работаем. Но как я уже сказала, пока мы не далеко продвинулись. Вероятно, чуть позже у нас появится что показать вам.

Тина медленно покачала головой и вынесла приговор:

– Я никогда не одобрю ваш сюжет. Лучше не тратьте время попусту.

– Но, Тина, вы же еще даже не видели материал, – возразила Лесли. – Вы даже не знаете содержание сюжета.

– Я знаю достаточно, – отрезала Тина. – И могу твердо обещать, что никогда не пропущу его.

Несколько мгновений Лесли изучала лицо Тины – сейчас суровое, холодное, хмурое, по с едва заметной дьявольской улыбочкой, играющей на губах, – и вспомнила слова Джона о тайной душевной боли Тины. Все сходилось. Она сама почти физически чувствовала эту боль, глядя на Тину, которая сидела перед ней – твердая, как камень, и в то же время хрупкая, как стекло. Впервые Лесли поняла, какие скрытые силы движут этой женщиной.

Лесли мягко произнесла свое заключительное слово:

– Поживем – увидим.

Тина поднялась с кресла и напоследок посмотрела на Лесли сверху вниз уничтожающим взглядом, после чего повернулась и, решительно выдвинув челюсть, зашагала обратно к своему кабинету.

Лесли оглянулась. Джон наблюдал за происходящим со своего места. Она торопливо направилась к нему, чтобы ввести его в курс дела.

– Похоже, Тина нас застукала – и далеко не в восторге от этого, – сообщила она.

– Я это заметил, – сказал Джон. – Но откуда она узнала?

– Мы не очень откровенничали друг с другом. – Джон рассмеялся, а Лесли продолжала: – Тина знает, что мы взяли в архиве видеоматериал к сюжету о смерти и похоронах Хиллари Слэйтер, и она откуда-то узнала, что я была сегодня в «Бэйвью Мемориал». Не знаю, может, Мэтьюс пожаловался, но мне кажется, она догадалась о том, что речь пойдет о проблеме абортов, и пообещала мне, что никогда не пропустит наш сюжет.

– Да, прямо скажем, она знает многое. И судя по последним событиям, у нас начинаются гонки: мы пытаемся собрать материал для сюжета, а Тина пытается разоблачить наши действия и зарезать сюжет в зародыше.

– Это она умеет.

– Мы должны позвонить Шэннон Дюплиес сегодня же.

– Мы должны были сделать все еще вчера.

– Карл сейчас оборудует телефон записывающим устройством. Позвоню ему, проверю, как продвигается дело.

Лишь спустя некоторое время, когда другие дела, другие вопросы и другие люди немного отвлекли ее мысли от безрезультатного разговора с Лесли Олбрайт, Тина позвонила в офис Мартина Дэвина.

Близился конец рабочего дня, и Дэвин разговаривал довольно грубо.

– Что ты узнала?

– Лесли Олбрайт и Джон Баррет работают над каким-то сюжетом.

– Значит, Джон Баррет замешан в деле?

– Я почти уверена, что да.

– Что значит «почти уверена»? Он замешан или нет? Тина, оскорбленная, отняла трубку от уха, а потом предостерегла:

– Мартин, следи, пожалуйста, за своим тоном. Дэвин попытался говорить помягче.

– Извини. Вся эта история расстроила меня – на случай, если ты не заметила.

– Так ты собираешься объяснить мне, что происходит?

– Просто скажи мне, над чем они работают.

– Я точно не знаю. Дэвин выругался.

– Они ведь работают на тебя, не так ли? Неужели ты не знаешь, чем занимаются твои подчиненные?

– Мартин, сюжет не утвержден официально, и они не предложили его ни главному редактору, ни мне, ни кому-либо еще, поэтому в данный момент отдел новостей не имеет никакого отношения к этому делу. Сенсация является их собственностью до тех пор, пока они не предложат ее нам.

– О чем ты, черт побери, говоришь?

– Я говорю о политике Шестого канала, вот о чем.

– Тина, подожди, дай мне опомниться. Этой истории необходимо положить конец. Ты должна зарубить сюжет, прежде чем он попадет в руки еще кому-нибудь.

Это звучало серьезно. Тина спросила:

– Мартин, о чем сюжет?

– Я же сказал тебе! Это гнусная клевета, призванная очернить имя губернатора, грязные слухи о его дочери. Наглость некоторых людей просто уму непостижима!

– Хиллари Слэйтер делала аборт?

На мгновение Дэвин впал в полную прострацию. Молчание на другом конце провода было красноречивей любых слов. Наконец он сказал:

– Не говори ерунды!

Теперь настала очередь Тины выругаться, и она постаралась самым доходчивым образом изложить Дэвину свое мнение о нем:

– Не надо играть со мной в твои дурацкие игры! Ты знаешь мою позицию по этому вопросу, и я не желаю выслушивать твое вранье! Я много для тебя сделала. Я поставляла тебе информацию. Я тебе доверяла. И если ты хочешь иметь друзей на телевидении, можешь рассчитывать на меня. Иными словами, давай сейчас скажем друг другу «прощай» и на этом расстанемся!

Дэвин долго размышлял и потом сдался.

– Наверно, нам стоит позавтракать завтра вместе.

– Обед сегодня вечером.

– Хорошо... Обед. Как насчет ресторана Китона, в семь?

– Замечательно.

Дэвин еще некоторое время молча кипел от злости, а потом спросил:

– Ну и... что ты думаешь о сюжете, над которым они работают? Я имею в виду, ты сможешь зарубить его?

– Он уже зарублен, Мартин. Я сказала Олбрайт, что никогда не одобрю его. Они могут делать все, что им угодно, но они не смогут пустить сюжет в эфир.

– Слава Богу.

– Нет, благодари меня. Но, Мартин...

– Да?

– Это не значит, что их сюжет не выплывет еще где-нибудь. Каким бы ни было его содержание, оно наверняка станет известным общественности – сюжет наверняка возьмут другие телекомпании. Тебе стоит подготовиться к этому.

Дэвин тяжело вздохнул, выругался и простонал одновременно.

В тот вечер, сразу после семичасового выпуска, Лесли и Джон помчались домой к Маме Баррет. Мама и Карл ждали их: Мама – с легкой закуской и кофе, Карл – с телефоном, подготовленным к записи разговоров и соединенным множеством проводов с двумя парами наушников и катушечным магнитофоном.

– Он работает? – с порога спросил Джон. Карл поднял большой палец.

– Мы немного позаписывали передачи радиостанции, но знаешь, я просто гений, тут уж ничего не скажешь!

Джон возбужденно и благодарно похлопал сына по спине. Лесли сняла пальто, а Мама обошла стол, чтобы взять его и пальто Джона.

– Просто здорово, что правление университета еще не закрылось. Спасибо, Ма. Все-таки два часа разницы во времени.

– Откуда вы звонили?

– Из телефона-автомата напротив телестудии. – Лесли достала из сумки записную книжку. – Я узнала телефон комнаты Шэннон в общежитии. Если она сейчас там...

Джон взглянул на часы.

– Сейчас 8.10...

– Значит, там 10.10. Наверное, она еще не спит.

– Нам придется пренебречь приличиями, – сказал Карл.

– Мы всегда можем помолиться об удаче, – сказала Мама. Лесли села за стол перед телефоном, из трубки которого выходили два провода.

– Как он работает?

– Как обычный телефон, – пояснил Карл. – Я подсоединил провода к раковине телефонной трубки, а вот здесь – к магнитофону. Таким образом мы сможем записать разговор, партию собеседника, а потом прослушать его через наушники.

– Отличная работа. – Лесли находилась под сильным впечатлением.

– Как насчет быстрого испытательного пробега? – предложил Джон.

– И, думаю, нам стоит помолиться, – повторила Мама.

– Прекрасно, – сказала Лесли. – Кому будем звонить?

– Может... твоей сестре? – предложил Джон.

– Конечно... Хорошо.

Карл сел на свое место перед магнитофоном. Джон сел между Карлом и Лесли и взял одну пару наушников. Мама села с другой стороны от Карла, а Карл повернул один наушник на сто восемьдесят градусов так, чтобы Мама могла прижаться к нему ухом и слушать.

– Готовы? – спросила Лесли.

– Поехали, – сказал Карл, включая магнитофон. Лесли подняла трубку и набрала номер своей сестры. Джон, Карл и Мама напряженно прислушивались. Джон был в восторге: звук в наушниках был громкий и чистый.

– Алло? – послышался голос.

– Алло... Энджи?

– О, привет, Лесли. Что случилось?

– Ну, мы тут проводим небольшой эксперимент... – Лесли принялась объяснять суть изобретения Карла, не вдаваясь в подробности относительно конкретного его предназначения. Энджи собиралась продолжить разговор, но Лесли попросила на этом закончить, и Энджи поняла ее.

– Ладно, – сказал Джон. – Неплохо.

Карл перемотал пленку назад, чтобы проверить запись, и они услышали громкий и отчетливый голос Энджи. Мама вручила Лесли исписанный лист бумаги, над которым она работала днем, – полный текст телефонного разговора неизвестной девушки со «службой спасения».

– Мама, ты чудо! – воскликнул Джон.

– Карл сделал несколько копий, по одной для каждого, – сказала Мама, раздавая страницы.

Лесли перечитала текст, подчеркивая ключевые слова.

– Полагаю, среди всего прочего нужно будет заставить ее произнести некоторые из этих ключевых слов – любые слова, которые она произносит по особенному.

– Это будет трудно, – заметил Джон. – Если бы она шепелявила или картавила, было бы проще.

– Ладно, будем надеяться, мы узнаем знакомые интонации. Джон снова взглянул на часы.

– Восемь тридцать четыре. Там становится все позже и позже.

– Давайте лучше помолимся, – сказала Мама. Они склонили головы, как это принято, и Мама произнесла короткую молитву:

– Дорогой наш Отец Небесный, мы просим Твоей Божественной помощи в этом нашем предприятии. Дай нам узнать Истину, дорогой Бог, и пусть Истина освободит всех, имеющих отношение к этому делу. Мы обращаемся к Тебе во имя драгоценного Иисуса Христа. Аминь.

– Аминь, – хором повторили все.

– Да поможет нам Бог, – сказала Лесли, поднимая трубку. Потом она заглянула в записную книжку и набрала номер.

Карл включил магнитофон, и они с Джоном надели наушники. Мама придвинулась вплотную к Карлу, чтобы все слышать.

Длинный гудок. Никакого ответа. Лесли бегло просматривала свои записи, прикидывая, как начать разговор.

Еще один гудок.

Щелчок.

– Алло?

Если до сих пор Лесли смотрела на Джона и Карла, то теперь переключила все внимание на молодую девушку, находившуюся от них на расстоянии двух часовых поясов.

– Алло, я хотела бы поговорить с Шэннон Дюплиес.

– Кто ее спрашивает?

– Мм... Лесли Олбрайт. Я работаю в новостях Шестого канала. Это Шэннон?

– Да. – Голос звучал неуверенно, недоверчиво.

– Здравствуйте.

– Здравствуйте.

– Извините за поздний звонок. Надеюсь, я вас не разбудила? – Лесли закатила глаза в отчаянии от того, что ей приходится вести подобный разговор.

– Я еще не ложилась.

– Послушайте... ээ... мы думаем сделать еще один сюжет о первой стипендиатке Мемориального фонда Хиллари Слэйтер... ну знаете, хотим просто рассказать о ваших делах, ваших планах на будущее...

– Простите? – Похоже, Шэннон не улавливала мысль собеседницы.

Лесли увидела какое-то слово в тексте, лежащем перед ней.

– Вообще-то мы хотели обратиться к вам письменно с этой просьбой, но не смогли достать ваш адрес. Мы знаем, что выучитесь в университете Мидуэстерн, но не знаем точный адрес.

– Вам нужен адрес?

Лесли понимала, что подвела Шэннон к ключевой фразе, но не могла сообразить, как заставить девушку произнести ее.

Лесли продолжала: «Заставь ее говорить, заставь ее говорить».

– Ээ... конечно. Вы можете дать мне его?

– Абонентский ящик 9921, университет Мидуэстерн...Лесли записала.

– Отлично. Собственно, я звоню вот с какой целью: мы хотели спросить, дадите ли вы согласие на то, чтобы мы сделали еще один сюжет о вас – о вашей жизни, ваших делах. Сюжет послужит вроде как продолжением истории о Хиллари Слэйтер и стипендиальном фонде, учрежденном губернатором.

– Угу. – Больше Шэннон ничего не сказала. Лесли пришлось задать еще один вопрос: эту девушку было непросто разговорить.

– Так вот, во-первых, насколько мы поняли, вы с Хиллари были близкими подругами, верно? Секундная заминка.

– Да, в общем... да, верно. Мы учи... – Последнгя фраза прозвучала неразборчиво.

– Извините? Кажется, какие-то помехи на линии. Шэннон заговорила громче:

– Я сказала, мы учились в одной школе.

– Замечательно. Вы можете поделиться самым дорогим своим воспоминанием о ней? Опять заминка.

– Ммм...

– Что вам больше всего запомнилось в Хиллари?

– Ну... – Продолжительная пауза.

– Алло?

– Я не буду... Я... я не могу говорить о Хиллари. О Господи! Что дальше?

– О... извините. Вероятно, эта тема все еще очень болезненна для вас...

– Пожалуй, мне вообще не следует разговаривать с вами. Джон и Лесли мгновенно переглянулись.

– О, очевидно, сейчас не время? – осторожно продолжала Лесли. – Уже поздно, я понимаю. Все-таки два часа разницы, правда?

– Я не могу разговаривать с вами.

– Вы не можете разговаривать со мной?

– Да. Я... это действительно ни к чему. Я не хочу в этом участвовать, понятно?

Лесли чувствовала: она теряет контакт.

– Мы ни в коем случае не вынуждаем вас говорить на темы, для вас неприятные...

– Я не буду... Послушайте, дело не в вас. Я просто не хочу говорить об этом.

– Значит... вы не даете согласие на очередной сюжет, на...Щелчок. Шэннон Дюплиес повесила трубку. Лесли положила трубку на рычаг, страшно злая на себя, но Джон сразу успокоил ее.

– Эй, ты все сделала замечательно. Думаю, у нас достаточно записано.

Но Лесли все еще расстраивалась.

– С этой девушкой что-то не ладно. Карл отмотал пленку назад.

– Она напугана, разве непонятно по голосу? Джон бегло просмотрел текст.

– Что ж, у нас есть одна законченная фраза – «Вам нужен адрес?» – плюс одно «алло», одна «Хиллари» и три «не могу».Может, мы найдем еще что-нибудь, когда прослушаем запись.

– Это она, – сказал Карл. – Без вопросов.

– Это она, – подтвердила Лесли.

– Давайте прослушаем запись, – сказал Джон. Они прокрутили пленку до фразы: «Вам нужен адрес?», и Джон дал Карлу знак остановиться здесь. У Джона был Папин магнитофон, в котором стояла кассета с записью звонка в«службу спасения». Он прокрутил пленку до того места, где девушка произнесла фразу: «Вам нужен адрес?»

– Я бы сказала, звучит чуть истеричнее, – заметила Мама.

– Давай прослушаем их одну за другой, – предложил Джон, буквально на секунду нажав клавишу обратной перемотки. Карл отмотал пленку назад, вручную вращая катушки. По знаку Джона он снова прокрутил фразу: «Вам нужен адрес?», а потом Джон прокрутил на кассетнике: «Вам нужен адрес?» Джон обвел присутствующих вопросительным взглядом.

Лесли глубоко вздохнула и повторила еще более уверенно:

– Мы нашли ее. Карл потряс головой:

– Никаких сомнений. Это она. Мама кивнула:

– На этот раз девушка не так нервничала, но... это она. Тот же голос.

Джон пока воздержался от окончательного суждения.

– Проверим еще раз. Давай найдем на пленке место, где она говорит «Хиллари».

Джон отыскал на кассете единственное место, где девушка произносит имя, а Карл нашел единственную «Хиллари» на своей пленке. Они прокрутили записи одну за другой.

– То же самое, – сказала Лесли.

– Это она, – сказал Карл. – Теперь я более чем уверен. Мама подняла руку и сказала:

– Хвала Господу, это она.

Джон медленно обвел взглядом всех по очереди, а потом вынес свое суждение:

– Мы нашли ее! Лесли разволновалась:

– Но как, собственно, мы собираемся добраться до нее? Как мы заставим ее говорить?

– Мы будем молиться! – воскликнула мама.

– Да, но... помимо этого?

Джон был еще новичком в деле веры и молитвы, но он учился.

– Нет, ты хочешь сказать: после этого. Если Бог на нашей стороне, мы должны включить Его в наш план действий. Мама совершенно права – давайте помолимся.

Лесли улыбнулась:

– Конечно, много времени утекло, но, полагаю, даже заблудший баптист может помолиться. Это не повредит. Карл напряженно наблюдал за Джоном:

– Ты действительно считаешь, что это поможет? Джон постарался быть честным:

– Сынок, я признаю, что все еще плохо разбираюсь во многих вещах, но одно я знаю наверняка: Бог существует, и Он может говорить и слушать, и если мы делаем правое дело, которого Он ждет от нас, думаю, Он нам поможет. – Затем Джон задал сыну встречный вопрос: – А ты? Как ты считаешь?

Карл немного подумал.

– Если ты будешь молиться, я тоже буду.

– Что ж, значит, все мы пришли к согласию, – заключила Мама.

И вот они попробовали молиться – еще несколько неуклюже, но с сердцами, исполненными веры, – и хотя они не могли доказать это с помощью лакмусовой бумажки, все они точно знали, что вступили в связь с Создателем к тому времени, когда Мама произнесла заключительное «аминь».

24

Шэннон Дюплиес, девятнадцатилетняя студентка-отличница, сидела на краю своей постели в комнате общежития и резкими движениями водила щеткой по длинным каштановым волосам, безжалостно их выдирая; лицо девушки хранило мрачное выражение, а сердце яростно спорило с рассудком. На столе лежало домашнее задание, почти законченное, но брошенное после звонка женщины с Шестого канала – звонка, который воскресил призрак прошлого, чтобы он мог вернуться и преследовать ее.

Воскресил? Да неужели? Продолжая расчесывать волосы и напряженно размышлять, Шэннон внезапно поняла, что призрак этот никогда не умирал и никуда не исчезал, но всегда жил и здравствовал. Он последовал за ней в университет и, конечно же, собирался сопровождать ее до конца жизни. Да, входе первых нескольких недель занятий она пыталась повернуться к нему спиной, но сейчас этот телефонный звонок глубоко потряс ее, заставил резко обернуться и увидеть, что страшный призрак по-прежнему рядом и все так же безжалостно запускает пальцы в ее сердце, вызывая нестерпимые муки боли и раскаяния.

Кроме того, была еще незримая тонкая нить, связывавшая события прошлого с университетским настоящим. Никто не упоминал об этой нити – вернее, этой привязи, – когда Шэннон присудили стипендию, но и она сама никогда не заговаривала о ней. Соглашение, подразумевающее деньги в обмен на ее молчание, было заключено без всяких слов и теперь действовало – подобно петле на шее, которая время от времени затягивалась чуть туже и едва не задушила ее до смерти, когда позвонила та женщина с Шестого канала.

Она была заперта в клетке со своей ужасной тайной – с заткнутым ртом, не в силах закричать.

Телефон зазвонил снова. Было десять сорок пять. Кто может звонить в такой час?

– Алло!

– Алло, Шэннон? Мартин Дэвин беспокоит. Как поживаешь?

Привязь! Петля на шее! Шэннон чувствовала ее всякий раз, когда звонил Мартин Дэвин, чтобы высказать ей добрые пожелания и узнать, как дела, другими словами, разведать ее настроение. Сегодня, особенно после звонка с Шестого канала, Шэннон буквально физически ощутила, как эта петля затягивается на ее шее с небывалой силой – не дает вздохнуть, рывком ставит на место, постоянно напоминает о своем присутствии. Сейчас ей предстоит получить еще один небольшой урок от своего покровителя и воспитателя Мартина Дэвина. Он будет щелкать кнутом и бросать ей угрозы, а она будет бегать перед ним на задних лапках.

Или не будет?

– Шэннон? Алло?

Она замялась, сбитая с толку, смущенная новым и неожиданным для нее чувством протеста. Сегодня, сейчас она не испытывала обычного страха. Вместо этого она разозлилась.

Наконец Шэннон ответила:

– Алло.

– Извини за поздний звонок. Я пытался дозвониться раньше, но у тебя было занято. – Он хотел знать, с кем она разговаривала по телефону, он исподволь требовал у нее ответа.

– Угу, – было единственное, что она ответила.

– Вероятно, ты с кем-то мило болтала, да? – Это был уже не намек, а назойливый вопрос.«Не твое собачье дело, проныра!»

– С подругой.

– Так-так. – Потом резкий переход к непринужденному, дружескому тону. Этот парень с такой легкостью переключался на светскую беседу, что было просто противно. – Ну и как идет твоя учеба?

– Хорошо.

– Что ж, замечательно. Мы все внимательно следим за твоими успехами.

– Мне бы хотелось, чтобы иногда звонил губернатор. – Таким образом она давала понять: мне до смерти надоели твои звонки. Она не общалась с губернатором Слэйтером со времени грандиозного представления с вручением ей стипендии, разыгранного для средств массовой информации, но с Мартином Дэвином общалась по телефону чаще, чем с собственными родителями.

– Знаешь, – сказал Дэвин, – губернатор страшно занят избирательной кампанией. Но я передам, что ты ожидаешь его звонка.

– Спасибо.

– Шэннон, я не стану тебя задерживать, по мне надо обсудить с тобой кое-какие очень важные вопросы.

Она никак не отреагировала на это заявление и продолжала молчать. «Пусть он говорит, – подумала она.

– Он позвонил – пусть и поддерживает разговор».

Он так и сделал.

– Шэннон, тебе звонили с телевидения? Задавали ли какие-нибудь вопросы?

– Да, действительно. – Ей ничуть не было стыдно. «На-ка, скушай, Мартин».

В голосе Дэвина послышалась тревога.

– Ты разговаривала с репортерами?

– Не совсем. Но мне звонили только что, как раз перед вами.

Дэвин впал в замешательство.

– Это была... эээ... та подруга, о которой ты упомянула?

– Да.

– А кто именно это был?

– Кто-то с Шестого канала. – Шэннон не расслышала отчетливо, но поняла, что Дэвин пробормотал ругательство себе под нос. – Они позвонили, поскольку хотят сделать еще один сюжет обо мне как о первой стипендиатке Мемориального фонда Хиллари Слэйтер.

Голос Дэвипа прозвучал напряженно:

– Ты помнишь имя репортера?

– Ммм... Лесли какая-то.

– Лесли Олбрайт?

– Да, точно.

На этот раз Шэннон ясно расслышала, как он выругался.

– А Джон Баррет? Ты с ним разговаривала?

– Нет. Только с Лесли.

– И что ты ей сказала?

– Что не могу с ней разговаривать.

– Правда? В самом деле?

– В самом деле.

– Значит... ты не отвечала ни на какие вопросы?

– Послушайте... – Шэннон слегка фыркнула. – Вы производите впечатление параноика, вы это знаете?

Дэвин не засмеялся. Голос его звучал нервно, возбужденно.

– Шэннон... мне очень жаль, что приходится взваливать на тебя такое бремя, но ты должна понять: это семья губернатора, его личное дело, а сейчас год выборов, и он проводит избирательную кампанию, а на телевидении есть люди, которые с радостью ухватятся за любую возможность уничтожить его, раскопать какую-нибудь дискредитирующую информацию. Ты ведь понимаешь это, правда?

Шэннон понимала это все более и более ясно, пока слушала лихорадочную трескотню Дэвина.

– Пожалуй, понимаю.

– Я очень рад, что ты ничего им не сказала, и знаю, губернатор будет тебе очень благодарен. Но я должен предупредить тебя: они могут позвонить еще раз, и если такое случится, пожалуйста, не разговаривай с ними. Ты действительно должна пообещать мне, что ни с кем не будешь обсуждать смерть Хиллари.

Шэннон физически ощутила петлю на шее; она чувствовала, что этот парень пытается контролировать ее жизнь. Поражаясь собственной смелости, она спросила:

– Мистер Дэвин, а что, если я поговорю с ними? Что тогда будет?

Дэвин ответил не сразу. Очевидно, прямота вопроса привела его в замешательство.

– Шэннон... в самом деле, поверь мне, это было бы неразумно с твоей стороны. Ты повредила бы некоторым людям. Ты обманула бы наше доверие.

Теперь он пытался воздействовать на Шэннон старым добрым методом: пробуждая в ней чувство вины! Губернатор использовал этот метод с самого начала!

– Мистер Дэвин... – О нет, теперь у нее перехватило горло от переполнявших ее эмоций. Только бы не заплакать! – Похоже, на мои чувства вам наплевать. Вряд ли вам вообще приходит в голову задуматься о них.

Дэвин переключился на сострадательный тон:

– О, Шэннон, конечно, мне не наплевать. Ты прошла через ужасное испытание. Мы стараемся защитить и тебя тоже. Мы не хотим, чтобы репортеры совали нос в твою жизнь.

Мистер Дэвин... – Раньше эта мысль не приходила ей в голову, но сейчас, сию минуту показалась просто замечательной. – Мистер Дэвин, я думаю прекратить занятия в университете и возвратиться домой. Я могу вернуть вам деньги. Я немного поработаю, а потом поступлю в колледж прямо там.

Дэвин всполошился:

– Шэннон, подожди. Ты просто расстроена сейчас.

– Можете не сомневаться, расстроена! – Теперь Шэннон действительно плакала, но испытывая восхитительное чувство облегчения. Она так долго собиралась с духом для этого шага! – Вы с губернатором никогда не думали обо мне! Вы просто хотели убрать меня с дороги!

– Шэннон, это неправда, и ты это знаешь!

– Тогда почему мне звоните только вы?

– Шэннон, я же объяснил: губернатор очень занят, поэтому я звоню от его имени.

– Тогда почему вы каждый раз звоните с одними и теми же вопросами: «С тобой все в порядке, Шэннон? Ты уже пришла в себя? Ты ведь никому ничего не сказала, правда, Шэннон?»

Теперь Дэвин по-настоящему разволновался. Даже обуреваемая сильными эмоциями, Шэннон почувствовала, что затронула больное место.

– Шэннон, послушай... ты же знаешь, что это неправда! Мы думаем о тебе и твоем будущем! Именно поэтому и вручили тебе стипендию!

– Вы думаете о себе, о губернаторе и о выборах – и больше ни о чем! Мне кажется, вам и на Хиллари всегда было наплевать! Я знаю, что губернатор никогда о ней не думал!

Ого. Дэвин переключился на тон сурового родителя:

– Придержите язык, юная леди! Это абсолютно безосновательное заявление!

Шэннон больше не боялась этого парня. В конце концов, он ей не мать и не отец – просто далекий голос в телефонной трубке; голос, как она поняла вдруг, ей глубоко ненавистный.

– Ах неужели? Да Хиллари не раз говорила мне об этом, она часто плакала из-за этого – из-за того, что она никогда не видит отца, что ему наплевать на нее, что он никогда не бывает дома, вечно занимается своей политикой. Но теперь, когда она умерла, она стала такой важной для него! Теперь, когда она умерла, он так заботится о ее драгоценной репутации!

– Хиллари... – оговорился Дэвин. – Шэннон... сейчас уже поздно, и ты устала, но завтра утром все представится тебе совершенно в другом свете. Тебе просто нужно выспаться как следует, идет? А завтра мы все обсудим на свежую голову. Позвони мне, хорошо?

– Я не хочу вам звонить. Я не хочу с вами разговаривать...больше никогда в жизни. Меня тошнит от разговоров с вами.

– Послушай, Шэннон, ты позвонишь мне завтра, когда как следует все обдумаешь. Мы вложили в тебя много сил и средств и не хотим, чтобы ты свела наши старания на нет.

Этого оказалось достаточно. Очередной жалкой попытки пробудить в ней чувство вины оказалось достаточно для того, чтобы Шэннон почувствовала небывалый прилив смелости. Она швырнула трубку, не отвечая.

Потом она расплакалась – отчасти от печали и боли, отчасти от облегчения, принесенного ей вновь обретенной свободой. До этого момента она не сознавала, насколько крепко была связана по рукам и ногам, насколько сильно придавлена тяжким бременем.

Мартин Дэвин плохо спал в ту ночь. Он лежал в постели, глядя то в потолок, то в стену, ворочаясь с боку на бок, и вел длинный, яростный разговор с самим собой: первый вариант повестки дня, второй вариант, линия поведения, альтернативные решения, отбор информации, рассмотрение фактов, первое впечатление, второе впечатление, аргументы, встречные аргументы. Он репетировал завтрашний разговор с губернатором, тихо бормоча под одеялом. Он заходил в тупик, яростно ударял кулаком по матрасу и начинал все снова.

Что он может сказать? Что не может? Сколько на самом деле нужно знать губернатору? Сколько в любом случае следует открыть губернатору? Какая информация послужит к его выгоде, а какая – нет? Каковы будут последствия?

Как ни крути, ему придется что-то рассказать. Меньше всего ему нужно, чтобы губернатор узнал обо всем от кого-нибудь другого.

Одна мысль не однажды возникала в уме Дэвина той ночью: «Пленка у Баррета. Я знаю: пленка у него».

И за этой мыслью неизменно следовала другая: «Твоя песенка спета. Шах и мат. Это конец. Пришла пора платить по счетам – ты вышел из игры».