Текст книги "1759. Год завоевания Британией мирового господства"

Автор книги: Фрэнк Маклинн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 42 страниц)

В дополнение к финансовому кризису, религиозному недовольству, фрагментарному и неполноценному принятию решений и некомпетентным коллегам, Шуазелю приходилось мириться с капризами короля и горячему политическому вмешательству мадам де Помпадур. Людовик XV разделял пристрастие Шуазеля к распутству, он мог выделить лишь минут для заседания совета. Но у монарха было мало качеств, характерных для секретаря по иностранным делам. Нервозный, слабый и нерешительный, он сам любил благочестивые собрания. Ему не нравились философы и янсенисты, хотя король и разрешал Шуазелю и Помпадур объединиться с ними по политическим причинам, а также изгнать иезуитов, которых сам тайно обожал.

Людовик, будучи слабым человеком, не любил сильные и решительные характеры. Чрезмерно скрытный, он полностью изменил пропрусскую политику, проводимую до 1756 г. Работая в тайном сговоре, король взял новый проавстрийкий курс, хотя его государственный секретарь по иностранным делам продолжал усиленно трудиться, проводя прежние директивы. Но самое невероятное заключалось в том, что Людовик проводил тайную иностранную политику в отношении дел на Балтийском море, в Польше и России, о чем не сообщал никому, даже Помпадур. Монарх сотрудничал только с близкими друзьями.

Сначала приверженцем короля был герцог де Конти, но он отошел от своего господина после того, как монарх (что было для него типично) обманул герцога с командованием армией. Затем Людовик использовал графа де Бролье и осторожно назначил старшего официального чиновника в министерстве иностранных дел для охраны и выполнения «королевских тайн».

Людовик был злопамятным и мстительным, ни один человек не осмеливался встать у него на пути даже случайно или непреднамеренно. Ведь монарх мог бы затаить свой гнев и ждать подходящего момента, чтобы покарать виновного внезапным и окончательным наказанием. Для большинства людей он вообще утратил доверие. В начале своего правления и в 1740-е гг. его называли Людовиком Горячо Любимым, но к 1759 г. все его воспринимали как Людовика Горячо Ненавистного.

Уважение к монархии рухнуло, когда король, даже после серии катастрофических военных поражений, остался в Версале вместо того, чтобы возглавить армию и постараться исправить ситуацию. Для рабочего человека в Париже Людовик был бесполезным бездельником, который предпочитал сражаться с оленями-самцами в своих охотничьих угодьях, а не встать во главе армии на фронте. И для аристократов в парламенте монарх был слабым человеком, который не должен был пасовать, трусливым автократом, пользовавшимся грамотами с печатями вместо того, чтобы работать головой.

Так как Шуазель сам был протеже мадам де Помпадур, он ничего не мог поделать с ее частыми политическими вмешательствами. Но что бы министр не предпринимал и с рассмотрением вопросов, связанных с войной в Северной Америке, и с попыткой вторжения на Британские острова, ему приходилось учитывать ее возможные реакции. Жанна Пуассон, а позднее маркиза де Помпадур, была, по всеобщему признанию, феноменом Франции Людовика XV. Дочь богатого сборщика налогов родилась в 1721 г., в 1741 г. вышла замуж за Ле Нормана д'Этуаль, но через четыре года на нее положил глаз король.

Молодая женщина была исключительной красавицей – стройная, элегантная, обладательница совершенного овального лица, роскошных светлых волос (скорее светло-каштановых, чем белокурых), больших глаз, идеального носа, очаровательного рта, хороших зубов и великолепной кожи. И все это венчала прекрасная милая улыбка. Все отмечали ее чудесные глаза, но только немногие смогли прийти к общему мнению относительно их цвета, хотя соглашались с тем, что они сочетали в себе неотразимое воздействие темных, совершенство серых и нежную мечтательность голубых глаз. Такое неопределенное сочетание всех цветов обеспечивало возможность всевозможных обольщений и выражало разнообразные оттенки неуловимого и быстро меняющегося настроения.

Ее игра оказывалась бесконечно разнообразной. Правильные черты лица предполагали, что она чувствовала себя непринужденно, а грациозные движения производили неизгладимое впечатление, о котором говорили, как о чем-то «между изысканностью высшей степени и аристократизмом первой степени».

Помпадур получила хорошее образование в области гуманитарных наук, проведя четыре года среди сестер монастыря св. Урсулы в Пуасси. Острослов заметил: помимо нравственности, ее научили там всему. В целом это была женщина, одаренная многими талантами, владеющая различными чарами и дарованиями.

Она была любовницей Людовика в период с 1745 по 1750 гг. Король находил в ее обществе то, чего не мог найти нигде: он мог чувствовать себя непринужденно, прислушаться к здравому смыслу, оставаться самым собой. Именно благодаря этому, даже когда он искал сексуального удовлетворения на стороне (после 1750 г.), он оставил Помпадур при себе в качестве советника и доверенного лица.

Безусловно, в некоторых областях она оказывала хорошее влияние. Остальные любовницы Бурбона враждебно относились к официальному ближнему королевскому кругу из-за его надменности и жеманства. Помпадур старалась проявлять уважение к королеве, под ее влиянием и монарх действительно начал лучше относиться к своей жене. Со своей стороны она любила Людовика страстно, испытывая сентиментальные чувства и искреннюю привязанность.

Помпадур входила в круг финансовой буржуазии и гордилась этим; у нее не было аристократических устремлений. Враги называли ее проституткой и глумились над ней за спиной из-за отсутствия воспитанности. Говорят, что Вольтер учил ее красноречию и искусству беседы, а Берни обучал придворным манерам и этикету.

Помпадур всю жизнь оставалась верной буржуазному вкусу, совершенствуясь в ведении дома, стремилась улучшить свое счастье, занимала место хозяйки за обеденным столом. Если она была буржуа, как язвительно замечали критики, при этом чрезмерно заботилась о деньгах, то подобное качество Жанна разделяла с королем. Возможно, он и сам был буржуа в глубине души.

Безусловно, Людовик не осыпал ее деньгами. Были редкие подарки в порыве чувств, но в принципе он следил за ее расходами. В 1745 г. король назначил ей пособие в 2 400 ливров в месяц, увеличив его до 7 200 ливров в следующем году.

В 1750 г., когда Жанна перестала быть его любовницей, монарх сократил пособие до 4 000, а затем и до 3 000 ливров. В последующий период она единовременно стала получать более чем 50 000 ливров в год. Хотя Людовика можно обвинить в скупости по нормальным меркам благодеяний короля для фавориток, Жанна едва ли нуждалась в его деньгах. Она сама была чрезмерно богатой в результате получения семейного наследства, инвестиций в недвижимость и доходов, которые от сдачи домов в аренду в Париже, а также от заводов по всей стране, принадлежавших ей. Это не говоря уже об огромной коллекции ювелирных украшений.

Хотя Помпадур и была коллекционером произведений искусства, фарфора и мебели, но никогда не превышала кредит, скрупулезно оплачивала счета и даже могла продать свои ювелирные украшения, чтобы расплатиться с долгами. В течение своей жизни она пожертвовала огромную сумму в 1 566 504 ливра на благотворительность, а после ее смерти осталось всего тридцать семь луидоров.

В 1752 г. ее сделали герцогиней. Жанна стала набожной, подражая мадам де Ментенон. Подобно королю, она носила официальную маску католицизма. Возможно, Помпадур и была искренней верующей, но ненавидела клерикализм сторонников абсолютного авторитета римского папы – в частности, иезуитов. Ее вера подвергалась частым испытаниям, потому что с 1750 г. она болела скоротечной чахоткой и почти постоянно страдала. Так как симптомы заболевания сосчитать просто невозможно (лихорадка, кашель, грудные инфекции, затрудненное дыхание), для утоления боли приходилось принимать разнообразные лекарственные средства и снадобья.

Вскоре Жанна уже с трудом могла подниматься по лестнице, она была вынуждена вести примитивный образ жизни, оставаясь в Версале. Помпадур возненавидела публичный образ жизни официальной любовницы, официальные обязанности и появление в обществе. Она часто говорила своим друзьям, что время, проведенное с Людовиком, было единственной хорошей частью ее жизни в качестве маркизы де Помпадур. Ее враги, проводя нелепую, но периодически модную аналогию ее физического заболевания с метафизическими пороками, утверждали: физические страдания стали «наказанием господним» за то, что она была сводницей короля.

Но Помпадур не имела никакого отношения к пресловутому «публичному дому» короля – «Парк де Сёрф». На самом деле, «Парк де Сёрф», сенсационность и экстравагантность которого значительно преувеличивали, представлял собой квартал в Версале, где Людовик развлекал женщин. А они в действительности были теми, кем обязана была оказаться Жанна: настоящими гризетками и девицами для развлечений. Здесь были целые компании для физических наслаждений, в которых утешался монарх, произведя незаконнорожденных детей: Луизу О'Мерфи, Жанну-Луизу Тьерселин, Анн Купьер и Люси Ситоен.

Враги жаловались на Помпадур, будто она вмешивалась в политику, а слабый и любезный Людовик позволял ей фактически управлять страной. Дебаты относительно точной роли и влиянии Помпадур привели к расколу историков на два противоположных лагеря. Некоторые считают ее злым гением Семилетней войны, полагая, что эта женщина виновата во всех самых катастрофических поражениях Франции. Другие заявляют, что легенда о мадам Помпадур абсурдно преувеличена, что она не оказывала настоящего политического влияния, а была просто рупором короля.

Это естественно для историков, особо подчеркивающих значение общественного строя и долгосрочных сил, уменьшающих роль личности в истории. Но экстремальная теория, будто Жанна Пуассон не оказывала никакого влияния на политические решения, не соответствует выводам при тщательном исследовании архивов того периода.

Очевидным исходным моментом являются поиски в 1755–56 гг. императрицей австрийской Марией Терезией посредника, который мог конфиденциально представить ее Людовику, чтобы осуществить ее идею и заставить Францию выйти из антиавстрийского союза. Мария Терезия не знала, на ком остановить свой выбор для выполнения этой тонкой миссии – на принце де Конти или на мадам де Помпадур. Когда она, наконец, решилась, то выбрала Помпадур (как оказалось, проницательно, так как Конти утратил благосклонность монарха к концу 1756 г.)

В августе 1755 г. Помпадур получила конфиденциальное письмо от австрийской императрицы, которое она передала Людовику. Монарх, как всегда заинтригованный секретной дипломатией, незамедлительно использовал Берни в качестве своего агента в тайных переговорах с Австрией. Жанна, естественно, пришла в восторг, что ее использовали в качестве связующего звена для коронованной особы: ведь доверие, оказанное ей «настоящим» монархом, превращала в пустяки всю ложь и скользкие выдумки о ней.

Но австрийский альянс был всего лишь самой яркой манифестацией закулисного влияния Помпадур. Людовик использовал ее в качестве арбитра в диспутах с парламентом, особенно в 1756-57 гг. Часто он делегировал ей огромные полномочия. Существуют даже доказательства того, что она была способна убедить короля сделать назначения против его лучших намерений и вопреки его убеждениям. Так произошло в случае возвышения самого Шуазеля: она выступала за его назначение послом в Рим, а Людовик все еще продолжал сердиться на него за ту роль, которую Шуазель выполнил в деле своего кузена.

Она всегда была очень умным и умелым политиком. К 1756 г. Помпадур поняла, что приобретает образ человека, постоянно поддерживающего вольнодумцев и философов. Поэтому, не отказываясь от своей привязанности к янсенистам и нелюбви к иезуитам, она начала искать расположение самой королевы настолько успешно, что та назначила ее своей фрейлиной. Задача заключалась в том, чтобы остаться при дворе миротворцем между набожными людьми и персонами, настроенными против сторонников абсолютного авторитета римского папы.

Занятая Помпадур позиция обеспечила ей хорошее положение, когда она выжила после падения в 1757 г. графа д'Аргенсона. Полагали, что Людовик, потрясенный попыткой убийства со стороны Дамьена, лишит благосклонности д'Аргенсона, освободившись заодно и от его противницы. Но Помпадур выжила, став после 1757 г. даже еще сильнее. Вскоре все самые важные посты государства заняли ее протеже: Берни, Беррьер, Субиз, д'Эстре, сам Шуазель.

Недооценить ее влияние невозможно. Правда, она ни разу не спасла то, против чего был твердо настроен Людовик. Он часто отказывался увольнять министров по ее просьбе, но только потому, что король руководствовался принципом «разделяй и властвуй», настраивая одного возможного тщеславного министра против другого. Но утверждать, как это делают некоторые историки, что маркиза была простым эхом и отражением монарха, было бы слишком несправедливо. Это предполагало бы, что Людовик XV проводил твердый политический курс по всем направлениям. Но во многих сферах он не делал этого, и его постоянная нерешительность позволяла Помпадур внушать свои надежды и чаяния, превращая собственные желания в его.

У Шуазеля было время обдумать все это во время ожидания одним февральским вечером 1759 г. высокого гостя, который опаздывал на назначенную встречу. Из всех «сложных» персон, с которыми министру приходилось взаимодействовать на политической арене, не было ни одной более серьезной фигуры, чем ожидаемый гость. Им стал самолично принц Чарльз Эдуард Стюарт.

Этот принц был молодым шевалье для своих сторонников, молодым претендентом для своих противников, но вскоре в истории и в легенде он приобретет известность, как «красавчик-принц» Чарльз. В свои тридцать восемь лет Чарльз Эдуард испытал падение столь же внезапное, сколь фантастически звездным оказался взлет Шуазеля. Десять лет назад он был самым знаменитым человеком в Европе. Младше Шуазеля всего на один год, принц теперь выглядел старше – сказывалось его пристрастие к бутылке. Но это был тот человек, которого в молодости считали совершенным молодым шевалье – высокий, красивый, отважный, очаровательный, обладающий магнетической привлекательностью.

Он родился в 1720 г. в Риме в семье Джеймса Френсиса Стюарта, который, в свою очередь, был сыном короля Англии Якова II – следовательно, полноправным королем Англии, Шотландии и Ирландии. Джеймс Стюарт, известный своим врагам как «Старый Претендент», пытался сесть на трон отца в 1715 г. во время первых восстаний якобитов в Британии (названных так потому, что они были сторонниками изгнанного Якова II). Потерпев полный крах во время восстания, Джеймс женился на польской принцессе Клементине Собесской. От этого союза на свет появился Чарльз Эдуард.

К сожалению, мать принца умерла, когда ему было четырнадцать лет. Набожная женщина, которая с головой погрузилась в религиозный фанатизм, Клементина Собесская соблюдала посты и строжайшие диеты. Но это привело к заболеванию цингой, от которой она и погибла. А Джеймс, благопристойный, беспристрастный, но заурядный, застенчивый и ограниченный человек, лишенный воображения, не смог наладить хороших отношений с сыном. Тот всегда ненавидел его (возможно, бессознательно).

С юных лет Чарльзу Эдуарду внушали, что его предназначение заключается в том, чтобы восстановить власть на троне деда – правителя трех королевств. Юный принц превратился в юношу «сорви голова» – в воина и великолепного охотника, закалявшего себя физическими трудностями. Война за австрийское наследство дала ему шанс. Когда Франция зимой 1743-44 гг. планировала первое из множества своих предполагаемых нашествий на Англию зимой, Чарльз Эдуард в возрасте двадцати трех лет покинул Рим, чтобы никогда не возвращаться туда, пока был жив его отец.

Попытка вторжения в 1744 г. потерпела полный крах после страшного шторма, во время которого погибло огромное количество французских боевых кораблей и военных транспортных судов. Принц, надежды которого потерпели крах, провел год, лоббируя Людовика XV и его министров, пытаясь (тщетно) добиться решения о следующей попытке. Не желая смириться с поражением, он, в конце концов, решает совершить все без поддержки Франции. Имея всего семь сторонников, Чарльз Эдуард подкупил ряд судовладельцев-якобитов, чтобы доставить отряд в Шотландию и высадить на западном побережье. Там он уговорил ряд важных лидеров кланов поднять штандарт Стюартов. В результате сочетания удачи и попустительства со стороны неумелого ганноверского правительства в Лондоне, восстание уже разрослось до серьезных размеров. Только тогда медлительные шотландские власти двинулись против него.

В сентябре 1745 г. принц и его крошечная армия одержала великую победу над войсками правительства под командованием сэра Джона Коупа. Якобиты захватили всю Шотландию за исключением ряда отдельных укрепленных пунктов правительства. В Версале Людовик XV приветствовал победу оружия подписанием формального договора между Францией и Стюартами.

Теперь Франция должна была возродить проект 1744 г. и отправить крупную экспедицию в Англию для поддержки принца. Но мнение совета разделилось, что было вызвано сомнениями в целесообразности этой экспедиции на данном этапе войны. Версаль потратил октябрь и ноябрь 1745 г. на возбужденное обсуждение… и на оттягивание принятия решения. Между тем король и его министры поддерживали ход восстания за счет экономической помощи и высадки небольших армейских подразделений в Шотландии.

Когда Людовик XV решился на полнокровное усилие, оказалось слишком поздно. Понимая, что он пытался обогнать время, Чарльз Эдуард вторгся в Англию в ноябре 1745 г. с армией, численность которой составляла всего 5 000 человек. Небольшие войска сотворили чудо и прибыли в Дерби в начале декабря, на каждом повороте обходя своих противников.

Но в Дерби нервы шотландских генералов принца сдали. К этому времени они ожидали подкрепления либо из Франции, либо от многочисленных приверженцев так называемых якобитов в Англии. Но когда никто не появился, командиры армии принца настояли (вопреки его яростным протестам) на возвращении армии в Шотландию.

Решение, принятое в Дерби, фактически положило конец восстанию 1745 г. Чарльз Эдуард был прав: если армия продолжила бы наступление, она почти наверняка победила бы деморализованные правительственные силы противника, охваченного паникой. После героического отступления в разгар зимы якобиты к началу января 1746 г. вернулись в Шотландию. Они одержали победу еще над одной правительственной армией в Фолкирке, но не смогли превратить победу в разгром, которым она могла бы закончиться. Преуспев еще раз, вожди кланов и лидеры якобитов приняли экстраординарное решение продолжать отступление на север и северо-запад – вглубь горных районов Шотландии. Якобитам, окруженным там в течение зимы постоянно увеличивающими мощными ганноверскими войсками, не получающим снабжение, денег и солдат, ожидаемых из Франции, пришлось сражаться в крайне неблагоприятных условиях.

В Куллодене в середине апреля 1746 г. принц и его армия потерпели серьезное поражение. Попытки перегруппироваться в сражающую армию не было, прозвучал общий панический приказ «спасайся, кто может».

Последующие пять месяцев окончательно закрепили легенду принца на все времена. Чарльз Эдуард при объявленном вознаграждении за его голову в 30 000 фунтов стерлингов (в наше время – 2 миллиона фунтов) ускользнул от своих преследователей, скрывшись с внешних островов на материк, всегда опережая своего противника на один шаг.

После спасения на борту французского корабля во всей Европе его считали героем дня. С возвратившимся во Францию принцем вначале носились, как со знаменитостью. Но в 1747 г. отношения между ним и Людовиком XV осложнились, а еще больше они испортились в 1748 г., когда французы решили заключить мир. Один из пунктов мирного соглашения, на котором настаивали британцы, гласил: Франция должна выслать «молодого претендента» из своих территорий.

Людовик XV просил принца покинуть страну, а тот отказался. Началась поистине настоящая титаническая борьба воли, когда Чарльз Эдуард при поддержке множества друзей в Париже (он пользовался широкой популярностью и среди простых людей) отказал французскому королю в повиновении, открыто ходил в оперу, посещал другие общественные и культурные мероприятия.

Были даже такие, кто полагал, что на испытание силы воли Людовика принца подвигла жена короля и ее сын-дофин, которые мечтали выдворить мадам де Помпадур и заставить короля отречься от престола в пользу наследника. Но при любой причине, благодаря которой Чарльз Эдуард посчитал себя неприкосновенной персоной, вскоре ему пришлось отказаться от этих иллюзий. В декабре 1748 г. Людовик приказал арестовать принца, поместить в шато Винсенн, а затем доставить на дальнюю границу в Порт-де-Бойсин около Шанбери в Савойе. Там его бросили на другую сторону границы, как посылку.

Это событие вызвало сенсацию. Все безгранично сочувствовали принцу, который, к сожалению, не был способен понять государственных причин. Он-то полагал, что вся непоколебимая идея высылки является результатом личной нелюбви французского короля, нарушившего каноны солидарности с равным ему королем. Оттого-то Людовик так унизительно пошел на поводу у британцев.

Последовавшие годы оказались мрачными для Чарльза Эдуарда. После своего изгнания из страны он перебрался в папское владение на территории Авиньона, а затем в Венецию. Но принц обнаружил, что его присутствие там нежелательно. В начале 1750-х гг. он вел сумрачное существование, перебираясь из тайных мест в Париже на более или менее официальное место жительства в Люневиле, а позднее – в Льеже (Бельгия). Пришлось вечно странствовать и менять жилище, чтобы сбить с пути британских шпионов и возможных наемных убийц.

Принц даже провел два несчастливых года в Швейцарии до того, как остановился на отдых в Булони. В течение тех лет он даже нанес дерзкий визит инкогнито в Лондон, где планировал еще одно восстание. Оно должно было начаться одновременно в Лондоне и в северо-западном Хайленде Шотландии. После полного провала этого предприятия, известного в истории как заговор Элибэнка, принц решил пригласить свою бывшую любовницу Клементину Уокиншоу жить вместе с ним. Это решение привело в оцепенение его сторонников на основании двух главных причин. Так как у Клементины имелся другой любовник после принца, ее считали неподходящей партнершей для него. Его сотоварищи яростно возражали, называя ее распутной женщиной.

Имелись и более серьезные основания. Сестра Клементины была фрейлиной при дворе Георга II. Нашлись и те, кто говорил, будто английские мастера шпионажа приставили к принцу мисс Уокиншоу, чтобы та могла докладывать о каждом его передвижении. Группа английских якобитов настаивала, чтобы он освободился от нее, иначе они не могут считать его своим лидером.

Но принц, оставаясь упрямым, не понимая всех тонкостей политики, а к тому времени уже много пьющий, отреагировал на это вполне разумное требование (хотя, возможно и неуместное), заняв твердую позицию. Он заявил, что «и кошку не выбросит ради удовольствия этих людей».

Чарльз Эдуард, к сожалению, всегда занимал такую линию, что любой совет с добрыми намерениями из любого источника, если он не совпадал с его собственными желаниями и намерениями, означал для принца: посторонние люди пытаются навязать ему свою волю. Ссылка на «этих людей» была особенно неудачной, так как они (английские якобиты) были его единственным источником денег и средств к существованию, пока он был беженцем инкогнито от английского возмездия.

Еще со времени Мононгахелы и вероятности развязывания общей европейской войны в ближайшее время, французы и якобиты сотрудничали, чтобы разобраться в том, как можно согласовать их взаимные интересы в мировом вооруженном столкновении между Британией и Францией. Существовала одна проблема, перекрывающая все остальное. Разгром 1745 г. оставил принца как с чувством глубочайшего неудовлетворения Францией, так и с убеждением, что он больше никогда никого не будет подстрекать к восстанию в Шотландии. Именно шотландцы предали его в Дерби, когда полная победа уже оказалась почти что у него в руках. Ему было совершенно понятно, что так называемые английские сторонники выступят открыто только в том случае, когда они смогут сделать это в полной безопасности. А это предполагало только лишь высадку французской армии и триумф французского оружия.

Принц еще с 1747 г. всегда оставался непоколебимым в решении вернуться на Британские острова, но только во главе огромных экспедиционных сил. Французы, со своей стороны, хотели использовать Чарльза Эдуарда в качестве громоотвода на периметре событий, чтобы связать британские дивизии и заставить англичан теряться в догадках. Они предлагали неоднократно отправить с ним обратно в Шотландию небольшую армию. Но принц всякий раз отказывался на том основании, что французы хотят просто использовать его «как пугало».

В 1756 г. маршал Бель-Иль нанес визит принцу в Булони и уговаривал его принять командование французской экспедицией на Минорку (эту операцию под конец успешно возглавил герцог Ришелье). Чарльз Эдуард не проявил интереса ни к одному из этих проектов. Местом назначения должна быть только Англия, французам необходимо серьезно отнестись к этому и предоставить неопровержимые доказательства серьезности своих намерений.

Начиная с 1756 г. принц и его адъютанты усердно лоббировали министров в Версале. К сожалению, делали они это крайне бессистемно и неразумно. На службе у Чарльза Эдуарда не было человека выдающегося ума, у которого имелось бы хорошо развито политическое чутье, позволяющее разобраться во всех тонкостях лабиринтов интриг, создающихся альянсов и сменяющих друг друга персонажей в министерствах.

Принц использовал ряд агентов, деятельность которых пересекалась, а они сами противоречили себе, были абсурдны и крайне несостоятельны. Политический талант Чарльза Эдуарда был настолько ничтожен, что он часто одновременно действовал через таких агентов-министров и придворных, которые оказывались в смертельной вражде друг с другом. При любом, даже самом большом воображении, они вообще не могли проводить общую политику.

В различные периоды после 1755 г. он использовал различных людей. Среди них – граф де Лалли (до тех пор, пока он не отправился командовать французскими армиями в Индии), развратный бывший священник англиканской церкви по имени Джордж Келли, которого ненавидели и презирали все, и французы, и якобиты (но не принц), Джордж Уотерс, наследник банковского дела, базирующегося в Париже, дискредитированный Александр Мюррей из Элибэнка, который дал свое имя преждевременно закончившемуся заговору «Элибэнк», ирландский мошенник и распутник Роберт Маккарти, которому исполнился уже семьдесят один год, пятый граф Кланкарти. Не удовлетворяясь этим, Чарльз Эдуард также использовал на всякий случай французско-ирландских братьев О'Хёгарти, своих собратьев по франкмасонству. Пьер Андре О'Хёгарти (младший) был человеком почтительным, но старший брат, Доминик, граф де Маньер, оказался подобен разболтанной огнедышащей пушке. Также принц пользовался услугами бригадного генерала французской кавалерии маркиза де Турнеля и Антуана Уэлша, франко-ирландского судовладельца, который помогал принцу еще в 1745 г.

Так что было всего два человека, которые вообще могли оказаться хоть на что-то способными. Среди них – Уильям Стюарт (лорд Блентайр), носивший в этой компании псевдоним Лесли. Он возглавлял шотландских якобитов во Франции и служил главным каналом связи с шотландским Хайлендом. Второй – сэр Александер Питер Макензи Дуглас Килдин, шотландский католик и ветеран французской дипломатической службы. Протеже принца де Конти, собрат-масон и друг Чарльза Эдуарда, Макензи Дуглас выполнил две трудные миссии в России для своего патрона и оказался полезным в 1756 г. при получении одобрения Россией договора между Францией и Австрией.

Нет ничего удивительного в том, что при таком множестве агентов, нацеленных в Версале на многих персонажей, в корне отличающихся друг от друга, часто очень трудно понять, какова же настоящая политика якобитов (или даже для начала – существовала ли она вообще?) Быстрое изменение тактики импульсивным и часто страдающим паранойей принцем Конти («горячей головой») не помогало.

Единственным последовательным сторонником принца, пользующимся настоящим влиянием в Версале, был маршал Бель-Иль. Но даже при его легендарном терпении Чарльз Эдуард иногда умудрялся доводить маршала до предела. Принц постоянно метал громы и молнии по поводу вероломства французов, заявлял, что больше никогда не позволит Людовику XV использовать себя в качестве «пугала», что французский двор в будущем должен предоставить неопровержимые доказательства серьезности своих намерений относительно вторжения в Англию. Принц действительно подразумевал Англию, а не Шотландию.

В дополнение к этому Франции придется сделать репарации за «оскорбление», нанесенное ему арестом в 1748 г. Отец принца и его мудрейшие советники старались урезонить Чарльза Эдуарда, доказывая полную невозможность всего перечисленного. Что значит выплатить репарации? Все министры, состоявшие в Государственном совете в 1748 г., ушли в отставку. Поэтому абсурдно и негоже с философской точки зрения вешать их грехи на преемников. Оставался лишь сам Людовик XV. Безусловно, принц не ждал, что суверен отречется от того, что он сделал, или опубликует свои извинения перед изгнанником (которому он, между прочим, и не обязан был предоставлять убежище). Так почему же последний без конца говорил о необходимости признания вины?

Лучшим признанием, которое могли сделать французы, стала бы организация вторжения в Англию, которое они не смогли выполнить в 1745-46 гг. Все остальное – чистая фантазия. Но французы ждали от принца Чарльза Эдуарда совершенно определенных вещей. Так как он неоднократно отказывался принять их предложения о помощи на кельтских берегах, на него возлагалась ответственность за то, чтобы доказать: в Англии существует партия сторонников изгнанника, и эта партия значительна.

Но имелось и кое-что еще. Безусловно, если Чарльз Эдуард имел серьезные намерения сесть на трон своих предков, он должен был жениться и произвести на свет наследника. Так как его брат Генри был уже кардиналом католической церкви, принцу следовало это сделать, чтобы завоевать доверие. В противном случае его могли убить во время военных действий в Англии, после чего весь проект реставрации династии Стюартов потерпел бы крах.