Текст книги "Точка кипения"

Автор книги: Фрэнк Лин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц)

13

Задаром работать – воров плодить, сказал мой отец. Я рассуждал иначе: назвался груздем – полезай в кузов. Отъехав подальше от родительского дома, я вытащил конверт с письмом Мортона В.И. Деверо-Олмонда. Судя по адресу, он обитал неподалеку, и мне было удобно заехать к нему, все равно по дороге.

Рядом со входом в особняк из красного кирпича находился гараж на две машины. У гаража стоял новенький блестящий «даймлер» с откидным верхом. Из дома открывалась прекрасная панорама на ближайшие поля и холмы, а прямо к нему прилегал ухоженный сад. Чудное место, но не по мне: зимой этот престижный пригорок продувается насквозь. Хозяин, судя по всему, нашел общий язык с местным климатом: его сад с бархатным ковром зелени и разноцветными клумбами напоминал настоящий оазис.

Я позвонил в дверь. Крыльцо украшали две медные пушечки, которыми обычно дают старт морской регате. Интересно, думал я, рассматривая их, не противоречит ли это новому закону об огнестрельном оружии. Я бы не удивился, если бы в дверях появился индиец в чалме, но передо мной предстало недружелюбное блеклое лицо пожилой женщины.

– Могу я видеть господина Деверо-Олмонда, – попросил я, тщательно проговаривая каждый звук. – Дело касается одного из его бывших клиентов.

Она недовольно скривилась, будто я убеждал ее вступить в ряды «Свидетелей Иеговы», поэтому я быстро протянул ей свою визитную карточку. Выражение лица почтенной дамы не изменилось. Она не спеша поднесла карточку к глазам. Тем временем я отметил отсутствие обручального кольца на руке и довольно скромный наряд женщины, что сводило к нулю мое первое предположение о ней как о хозяйке этой дорогой виллы. Поверх полинявшего цветастого платья было надето нечто среднее между вязаным жакетом и пуловером.

– Вы из полиции? – строго спросила она. – Он этим больше не занимается.

Визитка сослужила плохую службу.

– Нет, речь идет о частном письме, которое господин Деверо-Олмонд недавно написал моей клиентке. Ее фамилия Кинг, но господину Деверо-Олмонду она известна скорее как миссис Марти Карлайл.

Вот это произвело некоторое впечатление. Она подняла брови и, наморщив лоб, вновь исследовала мою карточку. Все это время она не снимала другой ладони с дверной ручки, вероятно не желая упустить возможности захлопнуть дверь перед моим носом. Наконец она приняла решение.

– Сейчас посмотрю, дома ли он, – сказала она с неохотой. – Подождите.

– За дверью?

– Входите, – проворчала она, указав на стул в просторной прихожей.

С первого взгляда на прихожую можно было сказать, что здесь редко появляются гости: новая мебель сияла чистотой и пахла, как в магазине. Только одна странная деталь, картина «Святое Сердце Христово» в массивной темной раме прямо напротив двери, говорила о том, что здесь не мебельный салон, а частное владение. Обязательная принадлежность женского монастыря девятнадцатого века в этой прихожей она была так же неуместна, как исповедальная кабинка в казармах морской пехоты. На других стенах висели традиционные пейзажи Озерного края в светлых рамочках. Возможно, Деверо-Олмонд таким образом ставил в известность о своих религиозных убеждениях всякого входящего, ведь не станет же хозяин дома ни с того ни с сего выставлять прямо перед входом «Святое Сердце».

Дверь, за которой скрылась, предположительно, прислуга-экономка-жена-компаньонка, раскрылась, и в проеме показалось ее лицо. Она с пристрастием изучала меня водянисто-голубыми глазами, от которых не укрылись мое недоумение по поводу картины.

– Он занимается пересадкой, – провозгласила она.

– Понимаю.

– В парнике. Он встретится с вами там.

Она провела меня через кухню» украшенную библейскими картинками и жизнеутверждающими поговорками в веселеньких рамочках, и, распахнув дверь в сад, указала рукой на парник.

– Благодарю вас, – тихо сказал я.

Облик Мортона В.И. Деверо-Олмонда совершенно не соответствовал его длинному звучному имени. То есть роста он действительно был немалого, но аристократической стати лишен начисто, – так себе, орясина какая-то, и все. И на пенсию ему еще рановато. В одной руке он держал садовую лейку, в другой – лопатку и, похоже, раздумывал, чем воспользоваться в первую очередь. Я изобразил на лице самую приветливую улыбку и протянул ему ладонь. Мой жест озадачил его еще больше: чтобы ответить на мое приветствие, следовало переложить лейку в руку, сжимавшую лопатку. Потом он вдруг догадался опустить садовые инструменты на землю, вытер руки об обшлага рубашки и вяло пожал мою ладонь.

– Прошу извинить меня, мистер Кьюнан. Трудно оторваться от этих прекрасных малюток, – сказал он высоким неровным голосом, показывая на лоток с рассадой.

– Я приехал к вам по поручению Марти Кинг. Она попросила меня заняться судебным делом ее отца, чтобы найти возможность для его досрочного освобождения из заключения.

– Непростое поручение. Я бы даже сказал невыполнимое. Он упрямец, этот Кинг. У него была возможность подать просьбу о досрочном освобождении после того, как он отсидел одну треть положенного срока.

– Действительно, в этом-то и проблема. Человек настаивает на том, что невиновен и что суд был нечестный, и в то же время.

Деверо-Олмонд отпрянул назад, как от пощечины. Он надул щеки и медленно выдохнул.

– Нечестный суд? Такое утверждение звучит слишком резко даже из уст Кинга. В этой стране нечестных судов не бывает. Несоблюдение процедуры – вот что я имел в виду, когда писал письмо.

– Мне показалось, вы намекнули на то, что Джеймс Макмэхон должен был настоять на пересмотре дела, когда присяжная подслушала ваш разговор.

– Ни на что я не намекал, – сказал он, поворачиваясь к своим саженцам.

– Марти, то есть миссис Карлайл, пришла именно к такому выводу после прочтения вашего письма.

– Макмэхон был очень опытным барристером. Он надел мантию адвоката еще в молодости, человек блестящего ума, один из лучших в нашем северном округе. Он сам предложил передать дело в апелляционный суд, а там решили, что судья, который вел дело Кинга, правильно руководил присяжными, поэтому я уверен, что ваши усилия напрасны.

– Боюсь, мы говорим о разных вещах. Марти восприняла ваше письмо как доказательство того, что в слушании дела ее отца было допущено немало ошибок, и не только Макмэхоном, но и судьей, который вел процесс таким образом, что присяжные проигнорировали доводы Макмэхона, упиравшего на непреднамеренность убийства, хотя Кинг утверждал, что он никогда никого не убивал.

Я вытащил носовой платок и вытер взмокший лоб. Температура и влажность в парнике приближались к тропическим.

– Давайте выйдем отсюда, – предложил Деверо-Олмонд. – Вы напоминаете мне английских игроков в крикет на поле индийских хозяев в сезон муссонов.

Мы присели на деревянной скамейке под вишневым деревом. Тут он решил ответить на вопрос, который, видимо, прочел в моих глазах.

– Жена моя скончалась несколько лет назад. Бернадетта, ее старшая сестра, взяла на себя заботу о хозяйстве. Надеюсь, она не очень сурово обошлась с вами на пороге. Порой она слишком ревностно охраняет мой покой.

В ответ я вежливо улыбнулся, воздержавшись от замечания, что ему нужен кто-то, кто бы заботился о нем самом, а не только о его покое. Жилет у него был застегнут не на ту пуговицу, а носки, выглядывавшие из-под штанин, были разного цвета.

– Так вот, на суде произошло следующее. Макмэхон полагал, что лучший выход для Кинга – признаться в непреднамеренном убийстве, рассказать присяжным, что он выстрелил в жертву в целях самообороны и даже автоматически, поскольку имел за плечами хорошую военную подготовку. Кинг и слышать об этом не желал, тем не менее Джеймс Макмэхон решил сохранить эту линию защиты как последний шанс. Знаете, как бывает в таких делах: подсудимый в процессе суда видит, что обвинение выстроено стопроцентно против него, и понимает, что нужно хвататься за соломинку. Но Кинг оказался непробиваемым упрямцем, несмотря на неоспоримые улики.

– Кинг считает, что улики не были неоспоримыми.

– Из-за того, что Кинг не пожелал признать свою вину, благие намерения Макмэхона обернулись против подсудимого. Обвинению не стоило труда убедить присяжных в том, что Кинг хладнокровный убийца, несмотря на то, что за всю свою преступную карьеру он ни разу не совершил насилия.

– Я полагал, что адвокат все-таки должен следовать пожеланиям своего подзащитного, а не наоборот.

Деверо-Олмонд помрачнел.

– Боже! И зачем я только написал это письмо. Мне хотелось немного подбодрить миссис Карлайл, но, как говорится, не делай людям добра. Я лишь припомнил, что Макмэхон и сам сетовал, что недотянул защиту. Вам, должно быть, известно, что теперь, согласно закону 1995 года об апелляциях по уголовным делам, это единственный повод для подачи апелляции о повторном рассмотрении дела в суде.

Прислушиваясь к пению птиц, я соображал, какой вопрос лучше всего задать хозяину прекрасного сада. Деверо-Олмонд посмотрел на меня отсутствующим взглядом.

– Как вам наша команда? – спросил он. – Я недавно ездил в Австралию смотреть полуфинал по крикету.

– Простите, но я даже в машине не слушаю радио.

– Судя по адресу, – он вытащил из кармана мою визитную карточку и похлопал ею по ладони, – ваша контора рядом со старым полем. Вам удобно сбегать с работы, чтоб полюбоваться настоящей игрой. Раньше я очень увлекался, но времени не хватало, вечно в делах и бумагах.

– Да и я очень занят, до крикета как-то руки не доходят.

– Жаль.

Наконец мои извилины произвели на свет стоящую мысль, и я сказал:

– Позвольте задать вам один вопрос, господин Деверо-Олмонд. Каким образом вы сделались поверенным Винса Кинга? Он сам вас выбрал или кто-то другой попросил вас представлять его интересы? Насколько мне известно, вы не занимались практикой в Солфорде, где арестовали Кинга.

Деверо-Олмонд принялся дергать молнию на кармане жилетки.

– Не вижу оснований для вашего вопроса, – с расстановкой проговорил он.

– Вы не могли бы сказать, сколько дел об убийствах вы провели за все время своей практики? Вы сами только что рассказали о профессиональном опыте Макмэхона. Теперь расскажите о своем.

Деверо-Олмонд вскочил со скамейки и нервно забегал по садовой дорожке, дергая поочередно молнии на всех карманах. Для меня не новость, что практикующие юристы не лишены эксцентрики, но внезапная реакция хозяина меня удивила. Он выглядел до нелепого смешно: движения рук и ног были совершенно разбалансированы, как у робота, электронный мозг которого посылает неверные команды всем конечностям. Только человек, слепо верующий в юридический талант Мортона, мог бы доверить ему свою судьбу.

– Не вижу причин для продолжения разговора, – сказал он, останавливаясь. – Если увидите Кинга, передайте ему: единственный выход для человека в его положении – покаяние, если, конечно, он не хочет провести остаток жизни за решеткой.

– В чем же ему каяться, если он невиновен?

– Ерунда! Всем, включая его жену, известно, что на его совести два убийства, а теперь я бы попросил вас…

– На самом деле, господин Деверо-Олмонд, меня не очень-то волнует будущее Винса Кинга, – заметил я как бы невзначай, – просто я выполняю поручение его дочери. Она уверена, что отца кое-кто подставил.

Деверо-Олмонд недовольно сложил губы и забарабанил длинными пальцами по лбу, как будто передавал шифровку мозгу. Свою следующую мысль он донес до меня медленно, почти по слогам, как до умственно отсталого:

– Я вижу. Непредсказуемый мистер Кинг нашел, кому поручить свое дело. Так что позвольте заверить вас, мистер Кьюнан, как полномочного представителя этой семьи, что защита Кинга не могла быть организована лучше, а если вам нравится считать, что суд, так сказать, подмазали, – воля ваша. В любом случае ваши усилия в этом направлении ни к чему не приведут.

– Но ваши-то усилия привели вас кое к чему, – ехидно заметил я.

– Если вы намекаете на то, что я плохо подготовил материалы защиты или, хуже того, пошел на сделку с совестью, вы глубоко заблуждаетесь.

– Вы мне все-таки не ответили, сколько дел об убийствах вы провели.

– Вон из моего дома, ничтожество! – завизжал Мортон.

В эту же минуту, как арбитр с желтой карточкой, из-за дверей кухни показалась домоправительница. Я повиновался.

14

Не успел я выехать на трассу, как зазвонил мобильный телефон. Я взял левее и остановился, чтоб ответить Селесте и вернуться опять в мир исков о возмещении ущерба, поддельных страховок и невозможности посещать матчи по крикету, но из трубки послышался голос Марти.

– Дейв, мы можем увидеться? – спросила она.

– Конечно, но зачем? Есть новости?

– Можно сказать и так, но лучше поговорить с глазу на глаз.

– Хорошо, где?

Я не стал возражать, потому что после разговора с родителями мое отношение к Марти заметно улучшилось. Если бы она попросила меня съездить с ней в Лидс еще раз, я бы тоже согласился. Так уж устроен мой мозг: действовать наперекор.

– У вас довольный голос, – заметила она.

– Как всегда, ведь я из Города Крутых Парней, штат Оклахома, малышка, – пошутил я.

– Эй! Поаккуратней с малышкой, крутой парень! Не забудь захватить письмо адвоката. Я буду в том же винном баре примерно в два.

– Нет, – сказал я. – В это время я занят, встреча в страховой компании. Они платят мне за каждую минуту работы.

– Не сыпь мне соль на рану, парень. Я ведь сказала, что заплачу, как только смогу.

– Дело не в том, крошка. Я веду дело, значит, место и время назначаю я сам. Вы моя клиентка, не забывайте об этом.

– Неужели вы что-то нашли?

– В моей конторе в четыре часа, – ответил я.

Я добрался до Манчестера вовремя, так что успел подкрепиться, прежде чем отправился в «Северную страховую компанию», которая расположилась в современном офисном здании в деловой части города. С ними не очень-то приятно иметь дело, но именно эта команда мазала маслом мой бутерброд в течение уже нескольких месяцев. Меня не радует общение с людьми, которые не остановятся перед тем, чтоб лишить бедную вдову последнего куска хлеба, но в последнее время, когда развелось столько страховых аферистов, ребята вроде меня имеют работу благодаря таким клиентам, как «Северная страховая компания». Хочешь жить хорошо – иди на компромиссы. Когда моя совесть идет на сделку с желудком, я вынужден общаться с хлыщами типа Эрни Канлиффа. Он возглавляет отдел выплат.

С этим Эрни, мерзопакостным мальчишкой, мастером пошлых шуточек и непотребных проделок, я просидел пять лет за одной партой. Время его не исправило. Эрни происходил из рабочего района Солфорда, отец его ишачил на одной из последних действующих шахт. Из школы он пошел прямо в страховой бизнес. Я проучился в школе еще один год, чтобы поступить в университет. Тяга к знаниям – разве это не прекрасно? В результате мы оказались в совершенно разных мирах. Я не видел Канлиффа с шестнадцати лет, пока он однажды не появился в моем офисе как клиент.

Эрни из тех людей, которые никогда не упустят возможности показать менее удачливому, на их взгляд, человеку, насколько они преуспели в жизни. В общем, Эрни птица высокого полета, если вы считаете, что «БМВ» и собственный особняк с колоннами у парадного входа – предел человеческих мечтаний. Эрни может похвастаться и тем и другим. Не припомню, чтобы в школе я вел себя как сноб, но Эрни будто мстит мне. Ему явно доставляет удовольствие чувствовать себя на несколько ступенек выше и использовать меня в моем нынешнем качестве, – видно, червячок детской зависти продолжает подтачивать содержимое его черепной коробки. Кстати, череп Эрни Канлиффа блестит, как начищенный котелок, а несколько блеклых одиноких волосков он аккуратно зачесывает на темечко, поэтому издали его голова напоминает припорошенный снежком Монблан. Каждый раз при встрече он задает мне один и тот же вопрос: крашу ли я волосы. В ответ я запускаю пятерню в свои густые кудри, чтоб доказать, что не ношу ни накладки, ни парика. Все эти приятные мысли проносились в моей голове, пока я сидел в ожидании Канлиффа. Его кабинет на последнем этаже, оборудованный согласно последним веяниям скандинавского хайтековского дизайна, представлялся мне архитектурным кошмаром: светлое некрашеное дерево, шкафы без дверей и необработанная брусчатка на стенах. Причем каждый раз я замечал какие-нибудь изменения в интерьере: у Эрни была мания что-то менять и переделывать.

Эрни появился в модном темно-сером со слезой костюме и раскрыл дверь в свой кабинет, пропуская меня вперед. Рядом со столом хозяина стояла новая крошечная розовая лампа на длинной тонкой ножке, которая, как я понял, должна была придавать человеческий оттенок землисто-восковому лицу Канлиффа.

– Ты чем-то недоволен? – спросил Канлифф, принимая из моих рук видеокассету, на которой некто Карл Рассел, подавший заявление на выплату страховки в связи с повреждением позвоночника, играл в футбол недалеко от своего дома. Мне пришлось потратиться на эту работу: двое специально нанятых людей, переодетых садовниками, в течение трех дней подкарауливали и снимали Рассела специальной камерой из-за ограды кладбища, почти примыкавшего к его дому.

– Нет, все в порядке, – поторопился ответить я. – Каждый получает столько, сколько заработал.

– Отчего же такой недовольный вид?

– Просто не могу понять, почему вы так по-разному относитесь к хозяевам предприятий и их подчиненным. Парень действительно пострадал, когда на него наехала вагонетка. Виновата фирма.

– В этом пусть разбирается здравоохранение, Дейв. Ты же знаешь порядок. А этот хитроумный козел ничего не получит. Я его еще за ложный иск посажу.

– Неужели в этом есть необходимость? На пленке видно, что двигается он не очень-то бодро.

– А ты все такой же добрячок, как и прежде?

Канлифф поднял вверх ладони, как учитель, которому не удается втолковать ученику простые истины, и я заметил, что на левом мизинце у него новый перстень с красивым желто-коричневым тигровым глазом.

– Во-первых, он ввел в заблуждение медицинскую комиссию. Во-вторых, он обвел вокруг пальца свое начальство. В-третьих, он в течение года ездил в инвалидном кресле, мороча голову страховой компании. Хочешь, чтоб все это сошло ему с рук? Нет уж, он сам заплатит за ущерб, а потом отправится в тюрьму.

– Значит, Рассел будет отбывать срок за мошенничество, а его зажравшийся босс будет на пару с главным бухгалтером продолжать наживаться за счет государства, а если кто-то из рабочих погибнет на производстве, они выплатят семье одну тысячу фунтов компенсации.

– Брось, Дейв. Видишь ли, на такой работе людям с чувствительной совестью…

– Оставь в покое мою совесть.

– Послушай, этот парень решил, что может вытащить из нас полмиллиона и даже больше. Мы – не благотворительная организация.

– Это правда, – согласился я. Достаточно было заглянуть в серые ледяные глаза Канлиффа, чтоб догадаться, что «Северная страховая компания» не отчисляет деньги на благотворительность.

– Вот и славно. Чек получишь завтра. Тут еще одно интересное дельце выскочило – хозяева рвут и мечут. Пришлю тебе бумаги.

– Спасибо, Эрни, – искренне сказал я, улыбаясь во весь рот.

Потратив еще несколько минут на то, чтоб выслушать, в какой прекрасной частной школе учатся детишки Эрни, какой удобный руль у его нового «БМВ» и с кем он играет в гольф, я вышел из кабинета Канлиффа.

Шагая по улице, ведущей к рынку, я поймал себя на том, что думаю о мелькающих мимо прохожих, в основном мужчинах, примерно моего возраста или помоложе, с застывшими в недоумении лицами, линялых джинсах, дешевых футболках, которые не годятся даже на протирку витрин в той части города, где я только что побывал. Казалось, эти люди слыхом не слыхивали о богатстве и процветании. И пройдет еще лет сто, прежде чем кому-нибудь из них достанется кусочек праздничного пирога.

На площади Святой Анны будто сменились декорации: толпа помолодела, лица сияли надеждой, костюмы – чистотой. Наконец я свернул в переулок, который вывел меня прямо к штаб-квартире, точнее, скромной хибарке «Робин Гуд Инвестигейшнз». Прямо у входа сверкала огнями «неотложка». Двое врачей сидели на корточках рядом с лежавшим на земле человеком и пытались остановить кровь, стекавшую прямо в соседнюю лужу. Кучку собравшихся зевак отгонял полицейский. Раскрыв от удивления рот, я присоединился к ним. Фигура пострадавшего показалась мне знакомой.

Оказавшись ближе, я рассмотрел его лицо. Врачи, надрываясь от тяжести, перенесли в машину Лу Олли, того самого, который охранял Чарли Карлайла. Руки громилы болтались по обеим сторонам носилок, как канаты. Хотя бедняге приладили кислородную маску, не нужно было быть дипломированным патологоанатомом, чтобы определить, что жизни в нем не больше, чем в протухшей селедке.

Женщина-полицейский принялась огораживать место происшествия, закрепляя ленту на ближайших фонарных столбах. Я обратился к ней, опасаясь, что она расслышит бешеную дробь моего сердца:

– Мне нужно в свой офис, вон в ту дверь.

– Извините, но здесь вы не сможете пройти. Только в обход.

В эту минуту подъехал белый фургон. Из него выскочили еще несколько полицейских. Карета «скорой помощи» тронулась и укатила в противоположную сторону. Дама в форме пошла раздавать указания подкреплению, а ее место занял молодой, лет двадцати, полицейский с азиатскими чертами лица.

– Послушайте, – сказал я, приподнимая запрещающую ленту, – она мне только что разрешила проскользнуть к себе в контору.

Юнец бросил взгляд на меня, потом на вход в мой офис, потом на старших по званию, занятых разговором возле фургона, и кивнул. Я бросился ко входу в «Робин Гуд Инвестигейшнз» и уткнулся в запертую дверь. С внутренней стороны стекла была наклеена записка: «Буду через 5 минут». Я огляделся. В толпе, недалеко от полицейского фургона, стояла Селеста. Поймав мой взгляд, она помахала рукой. Я перешел на другую сторону улицы, обогнув окровавленный тротуар под нашими окнами.

– Ничего себе! Видели, что творится? – возбужденно заохала Селеста. – Говорят, тут была перестрелка.

– Наверно, его преследовали, – неуверенно пробормотал я.

– Нет, вон там стоит человек, который все видел, – сказала она, указывая пальцем на седого старика в замшевой куртке, который диктовал свое имя и адрес сержанту с блокнотом в руках.

– Позвольте узнать, где в это время находились вы, мисс? – спросил я, мысленно благодаря ее за отсутствие и особенно за то, что она не узнала Олли.

– Вы просили отправить почту, помните?

Действительно, ближайший почтовый ящик находился за углом. Там же располагалось туристическое агентство, в котором работала сестра Селесты. В таких обстоятельствах лучше промолчать, хотя я был уверен, что во время моего отсутствия Селеста болталась у сестры.

– Помню, – согласился я. – Ну, что там говорят?

Селеста наверняка уже успела наслушаться сплетен о происшествии, но прежде чем она поделилась со мной деталями, подъехал еще один фургон с полицейскими, и нас оттеснили еще дальше от офиса.

– Я слышала, как тот человек, который все видел, рассказывал полицейскому, что к убитому парню подъехали двое на мотоцикле и в масках. Он слышал четыре выстрела. Ничего себе! Жаль, что меня не было! – вздохнула она. – Я бы стала свидетелем. Это круто!

Мое сердце снова бешено забилось: я вспомнил о Марти. Где она?! На часах было четыре ноль две.

– Поверь мне, Селеста, лучше быть юрисконсультом, это безопаснее.

Вновь прибывшие полицейские оттеснили увеличившуюся толпу еще дальше. Люди оказались на проезжей части. Водители машин стали сигналить.

– Вы хорошо себя чувствуете, босс? – спросила Селеста.

– Нормально. Волнуюсь, потому что в четыре у меня встреча. Как бы наша клиентка не попала в эту заваруху.

– Не волнуйтесь. Вы ведь о мисс Кинг, да? Она уже звонила и сказала, что не сможет быть у вас в четыре. Она будет в гостинице «Ренессанс» до пяти, если вы захотите ее увидеть.

До гостиницы было ровно две минуты ходу. Я не знал, с кем и в какой обстановке застану Марти Кинг: может, она расплачивается с наемным убийцей, а может, ставит на предохранитель свой собственный пистолет, – поэтому счел за лучшее отбросить любые предположения.

Я нашел ее в баре – где же еще?