Текст книги "Похоронный марш марионеток"
Автор книги: Фрэнк Де Фелитта
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)
Калифорнийский институт искусств вызвал у меня лишь разочарование. Я не знаю, где они откапывают тех придурков, которые протирают там штаны. Можно было, конечно, убраться к черту в Валенсию,136136
Валенсия – городок к северо-востоку от Лос-Анджелеса, где с 1971 г. и находится основанный десятилетием раньше Калифорнийский институт искусств.
[Закрыть] но там хороши только «Мэджик Маунтин»137137
«Мэджик Маунтин» («Сикс Флэгз Мэджик Маунтин») – открывшийся в Валенсии в мае 1971 г. парк развлечений с «американскими горками», один из крупнейших в мире.
[Закрыть] да апельсиновые деревья. Я ненавидел и преподавателей, и студентов – за их прилежание, за их деловую хватку, за тошнотворную правильность. Конечно, они снимали более или менее приличное кино, но их энтузиазм и жизнерадостность вызывали у меня отвращение. Я не собирался потратить остаток жизни на рисование эскизов для какого-нибудь постановщика спецэффектов. Я отучился два курса и ушел. Декан предупредил, что не возьмет меня, если мне вдруг вздумается проситься назад.
Этот город пронизан конкуренцией сверху донизу. Счастливый билет выпадает одному из тысячи. Пройдитесь по Голливудскому бульвару или бульвару Сансет. Выгляньте из моего чертова окна. Вы увидите толпы спившихся, опустившихся неудачников. Они еще молоды, в них еще тлеют амбиции, но они уже сломлены неудачами, хотя никак не могут понять, что оказались выброшены на помойку жизни и теперь их единственное спасение – отправиться назад, в бухгалтерскую контору папочки, и вымаливать у него работу. Все эти школы и курсы нужно проверить, а деканов засадить в тюрьму. Выпускники получают дипломы, а потом им некуда деться. Сколько из них работает на студиях и снимает настоящее кино? Один процент. И тот вряд ли наберется. Эти школы только высасывают из тебя деньги. Ну, если, конечно, ты не стипендиат.
Я не просто так рассказываю вам об этих школах. Я ведь просто так ничего не делаю. Вы же не считаете меня пустым болтуном. А если считаете, можете отправляться ко всем чертям. Все, что я говорю и делаю, имеет значение. Это как в кино, где каждый кадр ведет к грандиозной развязке. Поэтому сконцентрируйтесь и слушайте, может быть, вы и поймете что-нибудь. Если, конечно, не окажется слишком поздно. Но таков шоу-бизнес. Ха-ха. Сейчас я вам расскажу о выпускниках киношкол.
Бульвары кишат ими, как щели кладовок – тараканами. Девяносто девять процентов из них – неудачники.
А наивные юнцы с горящими глазами, которые только что встали на этот путь, даже не видят их. Не видят собственного будущего.
Моему двоюродному брату по сравнению с ними просто повезло.
Щелчок…
– Мясо протухло… Точно. Меня сейчас вырвет.
Человек, держа в руке микрофон, начал перемещаться в полумраке между постерами хичкоковских фильмов, то и дело глядя в окно, наблюдая за тем, как зажигаются огни на Голливудском бульваре и роскошные витрины превращаются в искусственном свете в зыбкий мираж. Небо на западе окрасилось лазурью, на фасадах домов вспыхивали, мигая и переливаясь, желтые и красные вывески. Внизу маячили проститутки, подозрительные типы, полицейские и бродяги. Щелчок…
– А они неглупы… Этот полицейский, Сантомассимо… Репортер, сменивший Сафрана, брал у него интервью… Думаю, он знает… Чувствую, что знает… И эта Куинн тоже весьма сообразительна…
Щелчок…
Человек кинулся в туалет, его вырвало. Он долго умывался и наконец вернулся в комнату. Его сильно шатало, он чуть не опрокинул большую, накрытую тряпкой клетку. Из нее донесся пронзительный клекот.
– Прости, Матильда. Господи, как ломит голову… Сейчас лопнет… Голова и все тело… Особенно тело. Теперь на улицах не будет ничего интересного. Ха-ха-ха. И для Куинн больше не будет ничего интересного…
Куинн очень хороша… Знает своего Хичкока… умна и при этом привлекательна… В других обстоятельствах я мог бы полюбить ее… Но сейчас уже слишком поздно…
Может быть, эту запись я посвящу ей… Памяти Кей Куинн…
Я видел ее с Сантомассимо… Они подходят друг другу… Думаю, они трахаются…
Кажется, я забыл сказать, что поступил в университет Южной Калифорнии. Посещаю семинар по Хичкоку. Это меня успокаивает. Я там отдыхаю душой… Я хорошо одеваюсь. Прилежно конспектирую. А в свободное от учебы время…
…Ставлю сцены.
Думаю, моя работа становится более определенной… Сафран был хитрым охотником, но сам оказался загнанным. А теперь охотники еще хитрее и умнее… Сантомассимо… Кей Куинн… Что это за фамилия – Сантомассимо? На кого он похож? На Фарли Грейнджера? Он – полицейский. Она – преподаватель. Полицейский и преподаватель. Хорошие профессии… во вкусе Хичкока. Следующие сцены необходимо разработать с особой тщательностью… Где же моя записная книжка?.. Моя история…
Да… моя история.
Посвящается Кей Куинн… покойной…
СТОП! ЗАТЕМНЕНИЕ!
11
Сантомассимо отвез Кей домой. В лучах заходящего солнца бугенвиллея выглядела еще краснее, а белые хризантемы сделались алыми. Мимо проехал на скейтборде подросток. Он врезался в поребрик и отлетел к увитой плющом стенке. Как ни в чем не бывало он подхватил доску и пошел по лужайке к следующему дому.
Рация издала пронзительно-призывный звук.
– Прием. Прием. Лейтенант Сантомассимо, – послышался уставший голос Джима Бишопа. – Вы меня слышите? Ответьте.
Сантомассимо взял микрофон:
– Говорит Сантомассимо. Я в западной части города. Подвез профессора Куинн до ее дома.
– Сэр, это вы? Где вы были? Вам лучше приехать сюда, сэр. Капитан…
В эфир ворвался голос капитана Эмери:
– Черт возьми, Фред, у нас вооруженное ограбление, перестрелка на Роуз-Корт и маньяк возле почты, угрожающий самосожжением. Где тебя черти носят, мать твою…
– Я был в парке Эко, сэр.
– Парке Эко?
– По делу о серийных убийствах, сэр.
– Послушай, я не знаю, зачем ты туда ездил, но мне не хочется ложиться под нож окружного прокурора. Я также не хочу, чтобы это дело развалило работу целого участка. Немедленно приезжай сюда, иначе я тебе башку оторву!
– Сейчас буду, сэр.
Капитан Эмери еще немного поругался и отключился. Сантомассимо вернул рацию на место и смущенно взглянул на Кей.
– Извини его. Я понимаю, мы не такие утонченные, как твои друзья из университетской среды.
– Надеюсь, у тебя не будет неприятностей?
– Нет. Капитан Эмери относится ко мне как к сыну. Пойдем, я провожу тебя до двери.
Сантомассимо вылез из машины, обошел ее и открыл ей дверь. Мимо проехал еще один скейтбордист, подпрыгнул и приземлился на лужайке, а его доска, изменив направление, прокатилась через дорогу. Сантомассимо подал Кей руку. Его смущение прошло. Подростки возвращались, держа скейтборды в руках. Они посмотрели в сторону Сантомассимо и Кей, стоявших возле «датсуна» и державшихся за руки. Он слегка отстранился и взглянул ей в глаза, впервые за все это время увидев в них веселые искорки. Однако в следующее мгновение она вновь стала серьезной.
Было очень тихо. Дом купался в оранжевых лучах заходящего солнца, чуть заметно покачивались длинные перистые листья пальм. Со стороны вымощенного плиткой двора доносилось слабое журчание фонтана.
Снова зашипела рация.
– Лейтенант, – послышался голос Джима Бишопа. – Бронте нашел на пляже чемодан со шприцами. Вы можете сюда приехать как можно быстрее?
– Надо ехать, – с явной неохотой сказал Сантомассимо.
Кей кивнула и отперла калитку. Плитка вокруг фонтана была украшена изображениями ив и павлинов. На поверхности воды плавали кувшинки, над ними возвышались коричневые головки камышей. По дну лениво перемещался черный сомик, между стеблями растений сновали юркие золотые рыбки. На воду то и дело падали тени качавшихся в вышине пальмовых ветвей.
– Красиво? – спросила Кей.
– Красиво. Напоминает мою кровать.
– Я тоже именно об этом подумала.
Было прохладно. Со стороны дома не доносилось ни звука.
– Что за люди живут здесь?
– Разные люди. Адвокаты, один студент-медик, сотрудник фирмы, занимающейся импортом, одинокий профессор – очень милый человек. Мы довольны, что никто не устраивает здесь безумных вечеринок.
– Ты давно тут живешь?
– Три года. По меркам Лос-Анджелеса – давно. Я переехала сюда, когда начала преподавать в университете. А до этого годами снимала квартиры в менее живописных местах.
– Этот дом похож на виллу моего дяди Паоло.
– Да, выдержан в средиземноморском стиле. Псевдосредиземноморском, – уточнила Кей. – Зайдешь выпить кофе?
– Я бы с удовольствием, но не могу.
– У меня хороший кофе.
– Дело не в кофе.
– Тебе действительно нужно ехать?
– Боюсь, что так.
Они поднялись на лифте на верхний этаж, и, когда подошли к двери ее квартиры, Сантомассимо положил на плечо Кей руку. Она замерла.
– Кей… ты знаешь… ты очень много для меня значишь.
Он коснулся ее щеки, она поцеловала его руку.
– Ты смущаешь меня, Великий Святой, – чуть слышно произнесла она. – Все сейчас как-то по-другому. Мне не хочется, чтобы ты уходил.
Он прижал ее к себе, такую мягкую, нежную. Ни одна женщина не вызывала в нем столь сильного желания.
Кей отперла оба замка и приоткрыла дверь. Тусклый свет выхватил из темноты часть ее лица. Казалось, она явилась ему в сладостном сне и была воплощением самого заветного, что есть в жизни. Стоило только протянуть руку…
– Фред… зайди. Пожалуйста.
– Не могу, Кей. Я хочу этого больше всего на свете. Но я должен ехать.
Она поцеловала его в щеку и улыбнулась на прощание:
– Я вернусь из Нью-Йорка, и мы наверстаем упущенное время.
Она коснулась его губ своими губами, затем прижалась к нему всем телом. Сантомассимо пьянел, ощущая ее так близко, словно оказывался под действием сладкого яда.
– Когда ты вернешься? – спросил он.
– В понедельник вечером. Довольно скоро, не так ли?
– Я буду скучать.
Они целовались долго и страстно.
– В котором часу твой самолет? – спросил Сантомассимо.
– Вечерний рейс двадцать два сорок пять. Дешевый билет. Дешевая еда. Дешевый отель…
– А какой отель?
Кей сделала кислую мину.
– «Дарби», Западная Пятьдесят пятая стрит. – Внезапно ее лицо просветлело. – Ты хочешь приехать?
– Хотел бы, но, боюсь, не смогу. Но в аэропорт тебя отвезу.
– Договорились, Амадео.
– Ты единственная женщина, кроме моей мамы, которой я позволяю так себя называть.
Кей тихо засмеялась и переступила порог квартиры. Сантомассимо увидел уютный интерьер со множеством книг в сделанных на заказ шкафах и красочными живописными работами на стене. Кей смотрела на него с какой-то отчаянной страстью, словно пыталась удержать ускользавшую мечту. Казалось, она хочет сказать нечто, предназначенное только ему. И вдруг она смутилась и закрыла дверь. Сантомассимо подождал, пока не защелкнутся оба замка, затем направился вниз.
Выйдя из дому, он огляделся. Во дворе никого не было. Но в воздухе витало нечто необъяснимо страшное, пахнувшее смертью. Казалось, все живое вокруг – пальмы, лилии, камыши, золотые рыбки – съежилось от страха в сгущавшихся сумерках. Было удивительно тихо. Сантомассимо представил, как Кей раздевается у себя в спальне, готовясь ко сну.
Оказавшись в машине, он тут же включил рацию. Сквозь шипение и треск до него донеслись команды, которые Джим Бишоп раздавал патрульным машинам.
– Джим, – сказал он, – это Сантомассимо.
– Да, сэр.
– Джим, необходимо обеспечить профессору Куинн полицейскую охрану.
– Сэр, у нас нет на это полномочий. Капитан Эмери никогда бы не дал…
– Позвони капитану Перри из Управления по особо важным делам, скажи, что это по делу Хичкока. Скажи, что наш эксперт нуждается в охране. Роузмонт-Драйв, 1266. Все понял?
– Капитана Эмери удар хватит.
– Шевелись, Джим!
*
Кей включила свет. Закрыв дверь, она оказалась одна в оглушительной тишине квартиры и бессильно оперлась спиной о стену. Она размышляла о неожиданном событии, случившемся в ее жизни. Этим событием был полицейский. Да еще с таким именем. Фред Сантомассимо. Амадео Сантомассимо. Он носил в своем сердце раздражение и обиду. Боялся собственных чувств. Но в то же время был способен проявить теплоту и нежность.
Мужчины, с которыми она встречалась до Сантомассимо, были слишком сложными. Жившие напряженной внутренней жизнью, стремившиеся достичь предельных высот в интеллектуальной сфере, они доверялись только наблюдениям и логическим выкладкам, подвергаясь нападкам со стороны столь же блестящих и агрессивных умов в печатных изданиях и конференц-залах.
Они были уязвимы, нервны, часто впадали в депрессии или прикладывались к бутылке. Жестокость нередко сочеталась в них с ранимостью.
А Сантомассимо был жестким. Жестким и простым в своих внешних проявлениях. Этого от него требовала профессия. И эта жесткость была ей нужна так же, как и его нежность.
Кей включила лампу, стоявшую возле софы. У нее было несколько керамических вещиц, но они не шли ни в какое сравнение с обстановкой в квартире Сантомассимо. Даже в художественной галерее она не испытывала такого трепета, какой ощущала, находясь в его спальне, пока там не появился призрак Маргарет. Мебель в его квартире была массивной и почти до нелепости изысканной. Кей подозревала, что и любовью он занимается в таком же стиле.
Ее квартира была своего рода убежищем от повседневной суеты и необходимости постоянно быть на виду. На стенах висели фотографии старой студии «Илинг»138138
«Илинг» – английская киностудия, открывшаяся в 1931 г. в Илинг-Грин близ Лондона, которую в 1938 г. возглавил выдающийся продюсер Майкл Бэлкон (1896–1977) (финансировавший, среди прочего, ряд британских картин Хичкока); под его руководством на «Илинг Студиос» в послевоенное десятилетие сформировалась блистательная школа английской социальной кинокомедии. В 1957 г. студия была закрыта.
[Закрыть] и редкое изображение молодого Альфреда Хичкока, сына зеленщика, гениального уроженца лондонского Ист-Энда.
На полу лежал желтый, вздувшийся попкорн.
– Боже…
Кей замерла в оцепенении, ее взгляд остановился на попкорне. Она прислушалась. В квартире царила тишина. Кей обвела взглядом гостиную: ковер на полу, письменный стол, дверь спальни… приоткрыта.
Она попятилась к окну и сквозь жалюзи посмотрела на улицу. Сантомассимо разворачивал свой голубой «датсун». Она подергала ручку окна, но та не поддалась. Кей обернулась. Дверь спальни чуть заметно качнулась. Она отчаянно забарабанила по стеклу. Рванула задвижку, и окно наконец открылось.
Безумная тень выпорхнула из спальни, с криком пронеслась над письменным столом и, ударив Кей, отбросила ее к книжному шкафу.
– О боже!..
Сокол почуял добычу и впился кривыми когтями ей в лицо.
– Фред! – вскрикнула она.
На нее посыпались книги с полок. Она закрыла лицо, но огромная птица стала рвать ей руки. Отбиваясь вслепую, она ударила сокола по крылу. Раздался пронзительный крик, и клюв вонзился ей в шею.
– Фред!
Поток воздуха, поднятый взмахами крыльев, донес до нее теплое зловоние, которое исходило от перьев птицы. Сокол целил ей в глаза, но промахнулся и слегка расцарапал лоб.
– Фред!
Сантомассимо резко остановился, выглянул в окно и посмотрел наверх. Он увидел Кей и падавший книжный шкаф, затем через гостиную перелетела лампа. Он заглушил мотор, выскочил из машины и понесся к калитке.
– Кей!..
Он слышал ее крики. С грохотом упала и разбилась еще одна лампа. До его слуха донесся еще какой-то звук, похожий на колыхание простыней на ветру или на хлопание крыльев хищной птицы, готовой ринуться на добычу.
– Кей! – закричал он. – Кей!
Он колотил кулаками в дверь, изо всей силы навалился на нее плечом. Она даже не дрогнула.
– Кей!
На четвереньках Кей ползла к двери гостиной. Ее юбка была разорвана, на желтой блузке проступили кровавые полосы. Сокол, распластав крылья, вновь набросился на нее, он бил ее клювом, рвал когтями, подбираясь к глазам.
Боковым зрением она увидела изогнутый клюв с застрявшим в нем пучком волос – ее волос – и жуткий, зловещий блеск в крошечных глазках с горящими черными точками зрачков.
Птица издала дикий победный крик. Кей кубарем перелетела через край софы и упала на пол. Птица с лету ударилась ей в грудь, разрывая блузку, пытаясь дотянуться когтями до вены на шее.
– Фред! Господи! Фред!
Сантомассимо вновь навалился на дверь. Но она была сделана из крепкого ясеня и дополнительно усилена стальными пластинами. Он развернулся, бросился к панели звонков и принялся нажимать на все кнопки, звоня во все квартиры.
– Кто-нибудь, откройте дверь! – кричал он в микрофон переговорного устройства. Нажав на кнопку квартиры Кей, он отчаянно крикнул: – Кей, дверь!
Кей закрыла лицо подушкой. От яростного удара птицы подушка лопнула, распалась на отдельные клочья, окрашенные кровью – ее кровью. В рот Кей набились мелкие птичьи перья – белые, коричневые. Сокол поднялся к потолку и, шумно хлопая крыльями, начал кружить по гостиной.
Выбрав сломанный кофейный столик, валявшийся между Кей и дверью, он опустился на него и на мгновение замер, не спуская с нее настороженных глаз, словно примериваясь к вене на ее шее. Кей больше не понимала, где находится. Она испытывала жуткое чувство, будто попала в какой-то фильм ужасов, гротескное grand guignol,139139
Большое кукольное представление (фр.).
[Закрыть] срежиссированное Хичкоком. Она ощущала его ироничное присутствие, чувствовала, как он, улыбаясь, наблюдает за происходящим со стороны. Казалось, и сокол смеется над ней, зная, что ей от него не спастись. И, словно в подтверждение этого, птица снова устремилась к ее лицу.
– Кей! – донесся из переговорного устройства голос Сантомассимо. – Отопри калитку!
Закрывая лицо руками, Кей закричала, отброшенная от двери неожиданной атакой сокола. Ее вопль и клекот птицы смешались с криками Сантомассимо, доносившимися из громкоговорителя. Звонок входной двери, словно обезумев, не умолкал ни на секунду.
– Кей!
– Фред! О боже!
Теперь сокол атаковал непрерывно, гоня ее к спальне. Кей швырнула в него лампу, кофейник, вазу. Но птицу это не останавливало. Кей почувствовала, что слабеет. Неожиданно вопреки всякой логике в ее сознании стал сочиняться сценарий:
КРУПНЫЙ ПЛАН. КЕЙ. ВЕЧЕР.
Кей борется, слабеет, до ее смерти остается всего несколько мгновений.
Маньяк, натравливая сокола, управлял ее смертью. Он развлекался.
– Фред… – Голос ее дрогнул. – Боже мой… Спаси меня.
Сантомассимо продолжал нажимать все кнопки подряд. Наконец кто-то открыл дверь. Он побежал через двор к дому.
Из-за двери выглядывала пожилая женщина в домашнем халате.
– Что тут такое творится?
Сантомассимо рванулся к лифту, но тут же передумал и пустился бежать по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки.
Женщина в испуге захлопнула дверь изнутри.
Он подбежал к двери квартиры Кей и заколотил в нее кулаками. Он слышал ее плач и шумное биение птичьих крыльев.
Кей споткнулась и упала, вытянувшись вдоль стены. Сокол изменил тактику. Он отлетел в дальний угол комнаты, развернулся и, как только она поднялась, с невероятной скоростью спикировал на нее. От удара ее руки непроизвольно раскинулись в стороны, и она упала спиной на письменный стол. Сокол предвкушал победу. Руки Кей дрожали и не слушались. Она что-то бессвязно, истерически бормотала.
Сокол сделал разворот, отбросив огромную тень, скользнувшую по стенам.
– Фред… Помоги мне…
Он продолжал колотить в дверь.
– Кей, попытайся открыть дверь!
– Я… я не могу…
– Ты должна! Открой дверь!
Сокол ударил ее, стул, которым она защищалась, отлетел в сторону. Увертываясь от мелькавших вокруг нее крыльев, пригибаясь, Кей побежала к двери, в то время как сокол взмывал к потолку и пикировал на нее сверху.
Израненной рукой Кей кое-как дотянулась до замков. Одновременно отодвинула обе щеколды, и в это миг сокол ударил ее в руку, оставив брызги крови на двери.
– Фред…
Голос ее прозвучал слабо, почти безжизненно. Сантомассимо ударил в дверь плечом. Боль пронзила руку, как будто он вывихнул сустав. Он навалился на дверь другим плечом. Окровавленные пальцы Кей дотянулись до дверной цепочки и неверным движением сняли ее.
Она тут же без сил свалилась на пол. Он смог открыть дверь только наполовину – недостаточно, чтобы войти, но вполне достаточно, чтобы ощутить запах крови и увидеть беспорядок в гостиной. И, прежде чем он увидел хищника, Сантомассимо почувствовал впившиеся в его тело острые когти.
– Боже!.. – закричал он.
Кей с трудом перевернулась, отодвинувшись от двери, и попыталась сесть. Она уже плохо понимала, что происходит. В ее глазах застыл ужас. Сопротивляться смертельным атакам дикой птицы у нее больше не было сил.
Сокол с остервенением накинулся на новую жертву, вырывая клочья ткани из пиджака Сантомассимо. Тот размахивал руками и вращался на месте вслед за кромсавшей его одежду птицей. Несмотря на израненные руки и стекавшие по шее струйки крови, он сумел протиснуться в квартиру и продолжал бить кулаками птицу, нападавшую на него с пронзительным криком.
Сантомассимо схватил лежавший на софе шерстяной плед и ударил им сокола. Это ввело хищника в замешательство. Он отлетел к опрокинутому книжному шкафу. Тяжело дыша, стиснув зубы, Сантомассимо приближался к птице, снова и снова встряхивая пледом. Негромкие отрывистые звуки пугали сокола, и он с шипением отступал.
– Не нравится? На-ка еще.
Сокол отлетел к самой стене. Он угрожающе выпустил когти, но Сантомассимо приближался, продолжая пугать его пледом. Сокол ударился огромными крыльями о стену, увидел открытое окно и выпорхнул в него.
Сантомассимо закрыл окно и, пошатываясь, приблизился к софе. Кей застонала, он подошел и осторожно поднял ее с пола. Она что-то бессвязно бормотала.
Снаружи сокол отлетел от дома и плавно опустился на фонарный столб.
– Все хорошо, Кей, все хорошо. Прости меня, это моя вина. Моя вина.
Сантомассимо крепко держал ее. Осторожно коснулся лица Кей. Вопреки его опасениям, царапины оказались не слишком глубокими. Но она все еще была в шоке, ее сердце неистово колотилось, а тело сотрясала дрожь.
– Все закончилось, Кей, – шептал, успокаивая ее, Сантомассимо, – все позади.
Но каждый раз, бросая взгляд в окно, он видел сокола, который невозмутимо сидел на фонарном столбе, повернув голову в сторону дома.
– Все хорошо, – повторял он, целуя Кей и гладя ее по голове, – все хорошо.
Огромная птица, расправив широкие крылья и на мгновение заслонив ими свет, покинула фонарный столб и поплыла по воздуху вдоль дороги, вскоре растворившись в темноте.
– Фред…
Голос Кей дрожал и звучал жалобно, как у человека, пережившего глубокий шок. Сантомассимо часто приходилось слышать подобные голоса. Он усадил Кей на софу и обнял. Она опустила голову ему на плечо. Она никак не могла прийти в себя.
– Он пытался меня убить…
– Успокойся, Кей, – шептал Сантомассимо. – Птицы больше нет. Она улетела…
Продолжая одной рукой держать Кей, Сантомассимо дотянулся другой до валявшегося на полу телефона. Он не заметил, как сокол покинул свой наблюдательный пост.
*
Сокол парил над аллеей, постепенно снижаясь. Выставив вперед лапы с выпущенными когтями, подняв вверх крылья и выгнув туловище почти вертикально, он опустился на сжатую в кулак человеческую руку в черной кожаной перчатке.
Черный колпак накрыл голову птицы, и она мгновенно затихла. Птицу осторожно опустили на землю, обхватили двумя руками и посадили в черный кожаный саквояж с дырочками для вентиляции. Перчатку сняли и сунули в карман куртки. Саквояж защелкнули. Затем его, изрядно потяжелевший, подняли над поношенными белыми кроссовками «Рибок».
Человек, насвистывая, пошел по аллее. Нарушая ночную тишину, мелодия эхом отдавалась в пустынной аллее. Отдельные ноты, резкие и отчетливые, печально протяжные, напоминали погребальную песню. Но если прислушаться, становилось ясно, что это марш.
«Похоронный марш марионеток» Гуно.
