Текст книги "Жизнь Исуса Христа"
Автор книги: Фредерик Вильям Фаррар
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 39 страниц)
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА XXXV
Великое исповедание
Иной прием ожидал Иисуса на другом берегу Геннисаретского озера. Бедные декапелисские язычники приветствовали Его, как мы видели, с почтительными восторгами, а высокопоставленные иерусалимские фарисеи встретили с насмешками и ненавистью. Но душа Его, вероятно, более всего сокрушалась об единственном месте отдохновения, которое Он привык называть своим домом. Вошедши в небольшую лодку, Он переплыл озеро к пределам магдалинским, как сказано у св. Матфея[389]389
Матф. 15, 39.
[Закрыть], ибо относительно местоположения и имени Далмануфы, куда Он отплыл, согласно указаний св. Марка[390]390
Марк. 8, 10.
[Закрыть], ничего неизвестно и отождествление этого названия с именем Магдалы было причиною многих споров. Вероятно, Он предполагал переправиться к Вифсаиде или к Капернауму, которые были немного севернее Магдалы, но теперь стали главным лагерем враждебных фарисеев. Зорко, должно быть, эти личности наблюдали за Его возвращением. С магдальской башни завидя судно, они тотчас же, как только Иисус ступил на берег, вышли к Нему навстречу, и теперь уже не одни, но в сопровождении (грустное предзнаменование!) их врагов и соперников саддукеев, – секты скептиков, недоверков и полуполитиков, – секты, к которой принадлежали два великих первосвященника, а также и члены царствующего дома[391]391
Деян. 6, 1–5. Ios. Antt. XV, 8 § 1.
[Закрыть]. Сепп насчитывает восемь еврейских сект: фарисеи – пиэтисты; ессеняне – мистики; саддукеи – рационалисты; иродиане – политико-клубисты; зилоты – радикалы и самаряне – схизматики. Но все секции правительственных лиц, – фарисеи, страшные по своему религиозному влиянию на народ, саддукеи, меньшие шелом, но могучие богатством и положением в свете, – ирод?ане, влиятельные чрез римлян и именем тетрархов, – книжники и законники, авторитетные хранители правоверия и учители закона, – все вдруг соединились против Иисуса в крепкую фалангу и решили прежде всего воспрепятствовать Его проповеди и поколебать, насколько возможно, привязанность к Нему народа, в среде которого Он жил и совершал наибольшую часть великих чудес.
Они уже удостоверились на опыте, что самым действительным орудием для возбуждения недоверия к Его призванию и для уничтожения Его влияния, был вопрос о знамении, – в особенности о знамении небесном. Если бы Он был Мессией, то почему бы Ему и не низвести, как Моисей, хлеб с небес? Где громы Самуиловы, где пламя Илиино? Отчего бы Ему не произвести солнечного затмения, не обратить луну в кровь, не расшатать звезды небесные? Отчего огненный столб нейдет перед Ним вождем к победам, буря не подтвердит слов Его?
Они знали наверное, что подобных чудес для них не будет; знали высказанные Им и трижды повторенные основательнее причины отказа удовлетворить их высокомерную просьбу[392]392
Ioan. 2, 18. 6, 30. Матф. 12, 38.
[Закрыть]. Если бы им было известно и они поняли событие искушения в пустыне, то узнали бы, что самые первые Его ответы искусителю высказаны были в том же самом духе крайнего отрицания. Но если бы и исполнил Он их желание, то какие были бы дальнейшие последствия? Не влияние внешних сил, но прирожденное свойство души заставляет возрастать в ней доброе семя; не знамения и чудеса могут обратить закоренелое в злобе сердце или поколебать неверие глупца, но внутреннее смирение и благодать Божия, нисходящая внезапно, молча и невидимо, как роса небесная. Что было постоянным последствием всех знамений? Очевидцами оно приписано было действию бесовскому; слышавшими об нем перетолковано; следующими поколениями будет отвергнуто, как выдумка, или обратится в миф. Но несмотря ни на что, фарисеи и саддукеи чувствовали, что теперешний отказ Иисуса удовлетворить их просьбу будет превосходным против Него орудием и действительным средством для ослабления народного удивления. Однако же Он непоколебимо отверг их искушение; не хотел, по их просьбе, как и по просьбе искусителя, совершить чудо с явным намерением выставить Себя напоказ. Ответ Его был таков же как и прежде, что знамения не дастся им, кроме знамения Ионы пророка[393]393
Матф. 16, 1–4. Марк. 8, 10–13.
[Закрыть]. Причем, указывая на зардевшийся от вечерних лучей солнца запад, Он высказал: вечером вы говорите: будет ведро, потому что небо красно, и поутру: сегодня ненастье, потому что небо багрово. Лицемеры! различать лице неба не умеете, а знамений времен не можете.
Говоря это, Иисус глубоко вздохнул, замечает св. Марко. Он удалился на время из своего дома; отыскан был истинною верою в пределах тирских и сидонских; приветствован с полным радушием декаполисскими язычниками. Здесь же, дома, под личиной притворного усердия, встретила Его наглая, торжествующая вражда… Он пошел берегом в мирную долину, где Им совершено столько великих дел милосердия; сказано столько раз и так много превосходящих человеческое понятие бессмертных проповедей. Он возвратился назад, с тем чтобы совершить еще какое-нибудь дело любви в этом небольшом дистрикте, где некогда следовали за Ним в глубоком молчании радостные тысячи народа, горевшего нетерпением послушать дивных слов Его. Теперь Он приближался к Магдале, небольшой деревушке, предназначенной в вечные времена передать свое имя слову, равнозначащему с Его божественным состраданием; намеревался войти в небольшой городок и поселение, которые бы предложили Ему, лишенному крова, хотя тень дома. Но едва только ступил на сыпучий песок; едва успел миновать кайму цветущих кустарников, обступивших толпою водяную поверхность; едва заслышал пение бесчисленных птиц, которые, как прежде, обычными криками приветствовали Его возвращение, как застал целую шеренгу самодовольных, притворных чтителей павшей религии, которые заградили ему дальнейшее шествие. Иисус не торопился совершением дел любви и милосердия для тех, которые Его отвергли. Как в последние дни народ предпочел своего разбойника и убийцу Господу жизни, так в настоящее время галилеяне удержали своих фарисеев и потеряли Христа. Иисус покинул их, как покинул гадаринян, – отверженный и недопущенный остановиться даже в своем доме. С тяжким сердцем, торжественно и печально, оставил Он родную землю, – оставил навсегда, с тем чтобы посещать снова близлежащие селения, но никогда не возвращаться в отечество, никогда не сотворить там ни одного чуда, не произнести ни одного поучения, ни проповеди.
Была осень, время позднее, и в один-то из этих осенних вечеров пришлось Иисусу снова сесть в небольшое судно, чтобы отправиться в Вифсаиду Юлиеву, к северным оконечностям озера[394]394
Матф. 16, 5. Марк. 8, 13.
[Закрыть]. Снова надо было Ему плыть мимо светлых песков западной Вифсаиды, где Петр и сыновья Зеведеевы играли еще детьми, и видеть синагогу из белого мрамора, отражавшуюся в воде и покрытую различными оттенками цветов заходящего солнца. Не в это ли время, оставляя Галилею с полным знанием, что там Его дело окончено и что Он отплывает навсегда, под опалой пристрастных судей и под страхом смертного приговора, – не в эту ли торжественную минуту скорби высказано было Им это восторженное горе[395]395
Матф. 11, 21–24 Лук. 16, 12–15.
[Закрыть], в котором он упрекал нераскаянные города, где совершено было Им столько великих деяний.
Горе тебе, Хоразин! горе тебе, Вифсаида! ибо если бы в Тире и Сидоне явлены были силы, явленныя в вас, то давно бы они во вретище и пепле покаялись.
Но говорю вам: Тиру и Сидону отраднее будет s день суда, нежели вам.
И ты, Капернаум, до неба вознесшийся, до ада низвергнешься: ибо если бы в Содоме явлены были силы, явленныя в тебе; то он оставался бы до сего дня.
Но, говорю вам, что земле Содомской отраднее будет в день суда, нежели тебе.
Это горе, как у евангелиста Матфея, так и у евангелиста Луки, совершенно одинаково по характеру, но первый пишет, что оно высказано между прочим за обедом у Симона-фарисея, а второй помещает в речи Иисуса, при посылке на проповедь семидесяти апостолов. Может быть, эти торжественно прекрасные и полные предостережения слова были произнесены не однажды; но, принимая во внимание, что упоминание в них Хоразнна, равно как воспоминание о приеме в Тире и Сидоне для того времени, к которому они отнесены евангелистами, представляют некоторое отступление от хронологии, нам кажется не неуместным вспомнить их, при прощании Иисуса с Его городом, после недавнего посещения Тира и Сидона. Не будем говорить удостоверительно, что эти трогательные слова высказаны именно при этом случае, но душа Его была в это время исполнена скорби о неверии и жестокосердии, о помрачении умов и развращении тех, которые не дали Ему возможности стать ногою на родную землю. Какой-то из судебных ораторов сказал, что «нет обмана отвратительнее и гнуснее, как тот, который скрывает злобу и ложь под личиной откровенности и становится под защиту религии».
Отвращение к таким ужасным порокам было еще сильнее в огорченном сердце Иисусовом, когда, во время путешествия на лодке вдоль восхитительных берегов озера к северным его пределам, Он сказал ученикам своим: смотрите, берегитесь закваски фарисейской и саддукейской[396]396
Матф. 16, 6-12. Марк. 8, 17–21.
[Закрыть] или «Иродовой», как говорит св. Марко, потому что иродиане принадлежали по большой части к секте саддукеев. Он не прибавил к этому ни слова, и Его замечание, вследствие странной простоты учеников, было совершенно перетолковано. Они притчи Его понимали буквально, а простую обыкновенную речь считали притчею. Когда Он назвал себя хлебом небесным[397]397
Иоан. 6, 53–60.
[Закрыть], они думали: какие странные слова! Кто может это слушать? Когда Он сказал: у Меня есть пища, которой вы не знаете[398]398
Иоан. 6, 32–33.
[Закрыть], они только сделали замечание: разве кто принес Ему есть? Когда Он объявил им: Лазарь, брат наш, уснул[399]399
Иоан. 11, 11–12.
[Закрыть], они отвечали: Господи! если уснул, то выздоровеет. Так и теперь, несмотря на то, что закваска была самым обыкновенным типом греха и в особенности указывала на зависть и подкопы, они, после долгих споров, могли только прийти к такому заключению, что в этих словах заключается предостережение от покупки квасного хлеба у фарисеев и саддукеев или не прямой упрек за то, что в скорби и смятении от неожиданности плавания они взяли с собой один только каравай хлеба! Иисус был огорчен их крайним непониманием и поразительною привычкою придерживаться буквального смысла. Разве могли они предполагать, что тот, по слову которого хлеб и рыба чудесным образом возрастали в количестве до того, что они сами, напитавши пять тысяч, собрали двенадцать, а напитавши четыре тысячи, семь полных больших корзин, находится теперь в опасности терпеть сам или заставить их выносить страдания голода? Тягостное недовольство слышится в этих быстрых во росах, которые определяли их заблуждение. Что разсуждаете о том, что нет у вас хлебов? Еще ли не понимаете, не разумеете? Еще ли окаменено у вас сердце? Имея очи, не видите? имея уши, не слышите и не понимаете? Наконец напомнив им о чудесах, Иисус прибавил: как же разумеете? Ученики не решались ни отвечать, ни просить у Него какого-либо объяснения; в Нем было нечто внушающее благоговение, в лице Его нечто восторженное, так что сильнейшая их любовь к Нему сдерживалась глубочайшим почтением. Он сам вызвался объяснить значение своих слов и рассказал, что просил их хранить себя не от хлебной закваски, а от учения фарисеев и саддукеев.
В Вифсаиде Юлиевой[400]400
Марк. 8, 22–26.
[Закрыть], вероятно на следующее утро, приведен был к Нему слепец для исцеления, которое и было совершено так же, как над глухонемым в Декаполисе. Из евангелий мы видим, что богатство и сила чудес соразмерялись с верою тех, над кем и при ком они совершались. В тех местностях, где вера была мала, очень натурально, что и чудеса повторялись нечасто и не в большом количестве. Так и тут не заметно уже было той всегдашней готовности, того сильного желания, какие замечались при совершении первых чудес. Самый образ совершения до некоторой степени был уже не тот, который виделся в прочих, переданных евангелистами чудесах, потому что в нем замечалась какая-то медлительность. Иисус взял слепца за руку, вывел его за город, смочил слюною его глаза и тогда, наложив на них свои руки, спросил: видит ли он? Слепец посмотрел на личности, находившиеся от него в довольно большом расстоянии и, не вполне излеченный, отвечал: вижу проходящих людей, как деревья, и до тех пор не прозрел окончательно, пока Иисус не возложил снова рук на глаза его. Тогда Он приказал ему идти домой в Вифсаиду, со строго повторенным запрещением не входить в город и не рассказывать об этом никому из горожан. Мы не можем объяснить причин такого усвоенного Христом выражения запрещения не говорить. Мне думается, что эта невозможность понять то, что управляло Его действиями, происходит иногда от краткости рассказов, в которых писатели пропускали многое, что им было вполне известно. Это нередко бывает в тех случаях, когда, рассуждая о своем предмете, они уверятся сами в ясности своих мыслей для тех, которые будут читать их. Точно также, но смутно можем мы догадываться о нерасположении Иисуса к языческим иродовым городам с занятой у греков архитектурой, с их беспечными обычаями, с их именами, напоминающими, как в этом случае, Вифсаида Юлиева, нечто самое презренное из людского рода. Догадка эта основывается единственно только на заметном старании Иисуса обходить их во время путешествия.
Оставив Юлиеву Вифсаиду, Христос направил путь свой к Кесарии Филипповой[401]401
Матф. 16, 13–28 Марк. 8, 27. 9, 1. Лук 9, 18–27.
[Закрыть]. Здесь точно также у евангелиста Матфея вразумительно сказано, что Он не входил в самый город, а только посетил его страны, то есть обошел соседние селения. Кесария была городом, видевшим на своем веку множество превращений. Под именем Лаиса он принадлежал беспечным сидонянам; под именем Дана был главным убежищем воинственного из колен израильских, северною границею израильского царства и местом поклонения золотому тельцу. Канонизованный греками, он получил название Панеи, по имени пещеры под возвышающимся над ним холмом, которая посвящена была Пану, искусно отделена гротом и украшена нишами со статуями лесных нимф. Сделавшись столицею и резиденцией Ирода Филиппа, он был снова переименован в честь самого Филиппа и его покровителя Тиверия. Пред взором Спасителя расстилались высокие гряды Ливана и Антиливана, а также блестящие снежные массы Ермона, которые серебрились при дневном свете и принимали вечером радужные цвета от преломляющихся лучей солнца. Ему довелось обойти кругом озера Фиал и видеть, где Иордан, покидая подземное течение, вырывается весело на свет. Но с прискорбием пришлось Ему взглянуть на самую страну, с ее темными преданиями об отступничестве от веры израильтян, с ее жалкими подражаниями римскому империализму, с ее разбитыми статуями оскверненной греками пещеры.
Во время этого путешествия к северным странам случилось событие, на которое можно смотреть как на вершину Его земного учения. Он был один и стоял на молитве. Близ Него находились только апостолы, а толпа, которая беспокойно теснилась вокруг Него в других чаще посещаемых дистриктах, здесь только следовала за Ним в отдалении. По окончании молитвы, Иисус собрал апостолов и, во время пути, предложил два великих вопроса, от ответов на которые зависел, может быть, весь исход Его земного дела.
Во-первых, Он спросил: за кого люди почитают Меня, Сына человеческого?
Ответ был печален. Апостолы не смели и не хотели сказать что-нибудь, кроме правды и истины. Поэтому им пришлось сделать неприятное извещение, что Мессия не признан миром, для спасения которого Он явился. Пришлось повторять только досужие догадки народа. Из ответов апостольских видно, что иные, соглашаясь с приговором преступной совести Антипы, говорили, что Он был одно лицо с Иоанном Крестителем; иные, имевшие случай слышать строгие обличения Его сильного негодования, принимали Его жгучее слово за громы Илиины; другие, на основании слышанных ими выражений благости и слов всеобъемлющей любви, видели в Нем жалостливую душу Иеремии и думали, что Он пришел, может быть, для отыскания потерянного Урима и исчезнувшего Ковчега Завета. Многие считали Его за пророка и Предтечу Мессии. Восторженные крики, признавшие в Нем истинного Мессию и раздавшиеся в толпах, пораженных каким-нибудь необычным проявлением Его чудодейственной силы, были возгласами случайными: никто не догадывался, кто был Иисус. Но свет в тьме светит и тьма не объяла его[402]402
Иоан. 1, 5.
[Закрыть]. А вы за кого почитаете Меня?
Если бы на этот вопрос получен был не тот ответ, который дан; если бы надо было отвечать иным образом, тогда, может статься, что изменилась бы судьба мира. Ибо если бы получен был иной ответ, то, говоря по-человечески, миссия Спасителя погибала бы в самом зародыше и не существовало бы христианства. Потому что дело Христа на земле возлагалось по большей части на Его учеников. Он сеял, они собирали жатву; Он видоизменил их, а они – мир. Он никогда открыто не говорил о своем звании, как Мессии. Иоанн родился для свидетельства об Иисусе, и тем, которые приняли его свидетельство, Иисус подтверждал не уверениями на словах, но проповедью и делами. Воля Его была такова, чтобы свет откровения просвещал умы Его детей постепенно; чтобы они вразумлялись больше истинами, которые Он передавал, и жизнью, которою Он жил, нежели чудесами, которые Он творил; чтобы все это устраивалось не посредством внезапных раскатов грома сверхъестественного величия, не посредством явлений невыразимой славы, но через тихое посредство безгрешной жизни и самопожертвования. В Сыне человеческом они должны были познать Сына Божия.
Но получился ответ, который должен был получиться согласно с тем, как до века начертано было в книге су деб Божиих. Петр, пылкий сердцем, предводитель хора апостолов, дал за всех их незабвенный ответ.
Ты Христос, Сына Бога живого[403]403
Chris. Hom. LIV.
[Закрыть]. Такой ответ из уст главного из апостолов, полнотою взгляда и твердостию убеждения сгладил недостатки оценки, сделанной Ему народом. Открыта великая тайна, скрывавшаяся от веков и поколений. В Иисусе из Назарета признали наконец апостолы обещенного их народу Мессию и, вследствие особого наития Божия, им открыто, что этот Мессия был не только тем, чем Его ожидали евреи, – князем, правителем, сыном Давидовым, – но гораздо выше того: Он был сыном Бога Живого!
Величественно и торжественно подтвердил Спаситель это великое исповедание веры, сказав в ответ: блажен ты, Симон, сын Ионин, потому что не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец Мой, сущий на небесах. И Я говорю тебе: ты Петр (камень) и на сем камне Я создам церковь Мою, и врата адовы не одолеют ее. И дам тебе ключи царства небесного; и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах; и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах.
Ни разу еще до сего времени с уст Иисуса не сходило таких знаменательных слов. В них слышалось свидетельство Его о Самом Себе; в них обещалось блаженство тому, кто Его признает; в них высказывалась та истина, что познать Его могут только руководимые Духом Божиим. Человечество удостоверено на всегда, что неземным критическим разбором, а только благодатью небесною приобретается познание этой истины. Это была закладка краеугольного камня церкви Христовой, – торжественное обещание, что эта церковь, основанная на скале боговдохновенного исповедения, должна остаться непобедимою силами ада. Это было вручение церкви, в лице ее типичного представителя, власти открывать и запирать, решить и вязать, с обещанием, что эта власть, действуя на основаниях веры на земле, будет признана и небесами.
Это великое обещание замечательным образом исполнилось на св. Петре. Он в первый день пятидесятницы обратил в христианскую веру огромное количество иудеев; первый дозволил язычникам иметь полное общение с христианами[404]404
Деян. 15, 7.
[Закрыть]. Это исповедание Христа сделало его скалою, на которой была основана вера многих и которую силы адовы могут колебать, но никогда не преодолеют. Один из глубоко ученых и очень почтенных отцов церкви высказывает: «если кто исповедует таким образом, что не плоть и кровь внушают ему откровение, а Отец наш небесный, тот должен получить обещанное благословение. Как буква священного Евангелия говорит о великом апостоле, так дух Евангелия научает, что каждый человек может сделаться тем, чем был великий апостол». Мы уже сказали, что с этого времени Спаситель мог видеть, что одна огромная часть Его дела на земле была окончена. Апостолы убедились в тайне Его существа; положено было основание, на котором, как на главном краеугольном камне, с этой поры должно воздвигаться все обширное здание.
Но Он запретил им до времени открывать эту истину людям. Не пришел еще час для такой проповеди. Сами апостолы были еще мало знакомы со способами подобного заявления; не были утверждены в вере даже для того, чтобы остаться верными в час крайней нужды. Теперь Он был признан за Христа только теми, духовное зрение которых могло видеть Его непосредственно в жизни и деяниях. Теперь Он не хотел спорить и кричать, не желал, чтобы голос Его был слышан на улицах[405]405
Матф. 12, 9. Исаии 42.
[Закрыть]. Когда, вследствие великого дела Его воскресения, собственная вера их утвердится на незыблемом основании, когда сердца их будут исполнены Духом Святым, а чела их, в виде окончательного посвящения, украсятся небесным пламенем, – тогда, а не теперь придет для них время идти и учить народы, что Иисус был Христосом, Сын Бога Живого.
Но, познавши Его, они не имели понятия относительно того пути, которым Он желал проводить свои намерения. Настало время приготовлять их к дальнейшим действиям; настало время научать, что хотя Он и Царь, но царство Его не от мира сего; настало время уничтожать в них все пустые земные надежды на блестящие успехи царства Мессии, утвердить их в мысли, что царство небесное заключается не в питье и не в еде, а в праведной жизни, в мире и в радости веры.
Поэтому Он начал спокойно и прямо открывать им в Своем намерении идти в Иерусалим, о непризнании Его старейшинами народа, об ожидавших Его там оскорблениях и обидах, об ужасной Его смерти и воскресении в третий день. Он воспользовался удобным случаем дать им различные и отдаленные указания на эти приближающиеся страдания, но теперь в первый раз высказывал им определительно, а не иносказаниями. Однако же и теперь не открыл им, какою именно и какою ужасною смертью окончится Его земное поприще. Он только дал им знать, что будет отринут старейшинами, первосвященниками и книжниками, – всеми авторитетами, всеми знатнейшими светскими сановниками и духовными властями народа, – и будет выдан язычникам. Он предупреждал их, что будет убит, но до самого своего последнего путешествия в Иерусалим[406]406
Матф. 16, 21.24, 19.
[Закрыть] сохранил в тайне, что будет распят. Таким образом Он открыл им будущее настолько, насколько они способны были вместить, и для утешения в скорби, и для поддержания веры высказал ясно, что на третий день воскреснет.
Но ум человеческий обладает странною способностью отрицать все, что не может понять, – не знать и забывать все, что не совпадает с рядом предвзятых уже мыслей. Апостолы, придерживаясь всегда истины и простоты в своих свидетельствах, не скрыли от нас ни недальновидности своих духовных взглядов, ни господства над их умами чисто иудейских воззрений. Они сами сознаются, что слышали извещение, но не могли себе живо представить его. Но они не поняли слова сего, и оно было закрыто от них, так что они не постигли его, а спросить Его о сем слове боялись[407]407
Лук. 9, 45.
[Закрыть], предсказание об Его последнем конце было так чуждо их мысли, что они отложили его в сторону, как неприложимое, непонятное, – как тайну, проникнуть которую они не могут. Что же касается до воскресения, то оно возбудило между ними только один вопрос: чтобы такое значило это возстание из мертвых[408]408
Марк. 9, 32. Лук. 2, 50. 18, 34.
[Закрыть].
Но Петр, при своей стремительности, представил себе, что понял и должен предупредить несчастие, которое тяготело над Его Учителем. Поэтому он решился прервать торжественную речь своим малосведущим и недомыслящим рвением. Мысль, что ему удалось понять и высказать новую великую истину, вместе с блистательною похвалою и обещанием, которые он только что успел выслушать, польстила его способностям, увлекла его сердце. Отозвав Иисусу в сторону[409]409
Матф. 16, 22–28.
[Закрыть], он начал спорить и учить своего Учителя. Будь милостив к Себе, Господи, – сказал он Ему, – да не будет этого с Тобою, проблеск внезапного неудовольствия явился на лице Иисуса, укорившего Петра за его преданность миру и высокомудрствование. Он отвернулся от него и, обратив глаза на других учеников, сказал во всеуслышание: отойди от Меня сатана, ты Мне соблазн; потому что думаешь не о том, что Божие, но что человеческое. Этот твой чисто плотской и человеческий взгляд, – это покушение на разубеждение меня относительно Моего крещения смертью есть восстание против предначертаний Божиих. Пришлось получить св. Петру урок, – да следовало бы в известные времена поучиться и церкви, претендующей на унаследование от него исключительных и нечеловеческих прав, что он далеко не непогрешим, что он способен упасть всегда с высоты божественного взгляда до глубины земного безумия.
Отойди от Меня сатана! Те же самые слова были сказаны Иисусом в пустыне искусителю. Выговор строг и для наших ушей может показаться, конечно, гораздо жестче, чем для тех, которые его слышали. Слово «сатана» значат «противник» и, как это видно из многих мест Ветхого Завета[410]410
Числ. 22, 22–32. 1 Царст. 11, 14. Исход.32, 19.
[Закрыть], очень далеко от представления великого противника рода человеческого. Оно прилагается ко всем противящимся ангелам, а между иудеями и на Востоке вообще, даже до сего дня, представляет нечто дерзкое, сильное, опасное, втайне противодействующее: одним словом, напоминает заклятого врага. Но специальная приложимость такого выражения Спасителя к данному случаю вытекает из того, что Петр избрал такое же направление доказательств, какое и искуситель в пустыне. Называя Петра «соблазном», Иисус как бы применял данное ему имя Петр (камень) к тем лежавшим на пути камням, на которые спотыкаются прохожие. Сравнение это до того глубоко врезалось в памяти апостола, что он в своем послании предостерегает читателя против тех, для которых по их неверию камень, ставший главою угла, сделался камнем преткновения и камнем соблазна[411]411
Петр. 2, 7.
[Закрыть].
Но, сделав предостережение и выговор привязанности, неосмыслившей всей сущности дела и приближающейся к слабости, Господь, в милосердии Своем, избрал это событие поводом для глубочайшего учения, которого Он не передавал еще всем апостолам вместе. Совершенно случайно у св. Марка мы находим, что даже и в этих отдаленных странах Иисус был окружен ожидающими толпами, которые, по обычаю, шли в недальнем расстоянии от Него и Его учеников, но от времени до времени были призываемы для того, чтобы выслушать милостивое слово, которое исходило из уст Его. Эти толпы, равно как и ученики Иисуса, разделяли конечно неправильное мнение Петра. Поэтому Иисус обратился к народу со словом, в котором поучал, что вся сущность высочайшей обязанности, – смысл праведной жизни, – самое угодное Боту служение и величайший пример для человека, – заключаются в самопожертвовании.
При этом случае Он высказал те несколько слов, которые всегда имели беспредельное действие на людскую совесть: какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? Затем после предварения, что Он сам должен быть предан суду, Он утешил их в этом неприятном открытии удостоверением, что здесь стоят многие, которые не вкусят смерти, пока не увидят Сына Человеческого, приходящего в царстве своем. Так как все Св. Писание доказывает, что «царство Сына Человеческого» должно быть принимаемо в совершенно духовном смысле, то нет никакого затруднения понять это пророчество в том значении, что, хотя все присутствующие умрут, но основания этого царства будут заложены еще при жизни некоторых из них, которые поэтому и увидят разрушение старого и восстановление нового закона. Трое из апостолов, – говорил Он, – увидят Его преобразившимся, но только один, – любимый Им ученик, – переживет плен Иерусалима и разрушение храма, два великих события, после которых немыслимо буквальное исполнение Моисеева Закона. Но это пророчество имело более глубокое, более действительное, чем высказанное сейчас значение. Если мы желаем не бояться смерти, – говорил св. Амвросий, – станем на месте Христа; Христос наша жизнь; Он есть жизнь истинная – жизнь, которая не умрет вовеки!
