355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Фредерик Пол » Восход Черной Звезды. Эра осторожности » Текст книги (страница 16)
Восход Черной Звезды. Эра осторожности
  • Текст добавлен: 19 сентября 2016, 13:25

Текст книги "Восход Черной Звезды. Эра осторожности"


Автор книги: Фредерик Пол



сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 31 страниц)

2

Все, что открылось глазам Многолицего – и в космосе, и после посадки, и в сумасшедшем городе из кристаллов, ставшем его тюрьмой – все это сильно его напугало. Да, игра шла всерьез. До того всерьез, что дрожали поджилки. Взять хотя бы космический перебрасыватель, переходник – эту жуткую призрачную завесу фиолетового огня, сквозь которую в мгновение ока их швырнуло из одного пространства в другое! Куда уж серьезнее! Речь шла о технологиях, которые ханьцам и не снились. Но этим дело не ограничивалось. Китайский корабль был схвачен и его стащили вниз, словно непослушный метеорологический спутник времен зенита космической эры на довоенной Земле. Да и то пришлось прибегнуть к примитивным способам его захвата лишь по причине примитивности китайской технологии, создавшей их корабль. После посадки Многолицый обратил внимание на возвышавшуюся вдали, почти на горизонте, титаническую скелетообразную конструкцию, что-то вроде «русских горок» для великанов, и выяснил, что называется это сооружение «пусковой петлей», и предназначено для вывода на орбиту кораблей – намного быстрее, намного дешевле, чем с помощью всех ракетных установок Хайнаня, вместе взятых. И пусковая петля тоже была смертоносным оружием, потому что корабли с ее помощью запускались каждый день! По нескольку кораблей в день! Наверное, уже десятки выведены на орбиту, ждут момента, чтобы начать вторжение! Это армада! Если один-единственный корабль уничтожил остров, то положение китайцев безнадежно – им не устоять против десятков или даже сотен подобных кораблей!

Да, ничего не скажешь, янки взялись за дело серьезно. Нет, «серьезно» – не то слово, вернее будет сказать «с рвением фанатиков». Ибо складывалось впечатление, что ни о чем другом, кроме как о войне и отмщении оккупантам-ханьцам они думать не в состоянии. Как себя чувствовали Чай Говард и коммандос, он понятия не имел, поскольку экипаж сразу же разделили. Даже урни, непонятные и смешные созданьица, располагали, оказывается, великой военной мощью, и, задумав некую военную кампанию, вполне были способны свои планы осуществить. Смешными они ему казались только вначале, пока он не познакомился с ними поближе. После этого он перестал находить их забавными, потому что к войне урни относились серьезно. Вместе с янки урни – все-таки странное название у этих созданий! – пятьдесят лет строили планы освободительной войны. Китай обречен.

Внутренний комитет Многолицего пришел к безутешному заключению: будущее окрашено в самые мрачные тона и нет и намека на брезжущий луч надежды. Но все же…

Но все же события, участником которых стал Многолицый, были крайне интересны сами по себе. Когда-то он был ученым, и все еще им частично оставался и сохранил научное любопытство. Странное и необычное продолжало притягивать его внимание.

А в Мире странных явлений и необычных феноменов было хоть пруд пруди!

Например, потрясающе интересным явлением оказались сами урни. Хотя никто из них китайским не владел, очень многие разговаривали по-английски, а один урень стал гидом, почти товарищем Многолицего – создание это любознательностью не уступало землянину. Звали урня Джач. «Джач Вашингнун», как он сам объяснил. «Я принял имя вашего великого первого президента».

– Только не моего, – сухо отрезал Многолицый, – моим президентом он никогда не был. – Но затем он сменил гнев на милость. – Послушай, а у вас разве нет собственных героев?

– Есть, и много, очень много, – заверил его Джач. – Но ради союзников, в знак уважения, мы всегда принимаем имена их героев. Так повелось. А теперь, – он спрыгнул со стула, который использовал вместо насеста, и проворно выскочил в дверь, – если ты за мной последуешь, мы отменно пообедаем и поболтаем.

Беседа получилась восхитительная. Урень был разговорчив, и все, что он рассказывал, было для Многолицего новым и поразительным. Мелкие недоразумения в счет не шли – например, какой-то голый урень вскарабкался на стол и принялся кормиться прямо из большого блюда с их обедом, и Джач тут же отогнал настырное созданьице.

– Это глупик, – пояснил он извиняющимся тоном. – Они безвредны. Но надоедливы, поэтому спокойно гоните их прочь.

Многолицый опустил вилку двумя зубцами на тарелку и поинтересовался:

– Глупик – что это значит? Существо с низким уровнем интеллекта?

– О да, весьма низким, весьма, – согласился Джач. – Минуточку, я попытаюсь объяснить. С чего же начать… Вам ведь о нас, урнях, мало что известно? Ну да, разумеется. Так вот, первоначально мы были всего лишь домашними животными…

И Многолицый, с круглыми от изумления глазами, выслушал рассказ Джача о том, как с помощью искусственных мутаций (не совсем было ясно, как именно это получилось) домашние любимцы обрели разум; как существа, их хозяева, истребили себя самих в войне; о том, как век за веком, тысячелетие за тысячелетием искусственная мутация становилась все нестабильнее, сползая обратно, к первоначальному генотипу. Глупые урни – это как раз и был тот самый естественный тип урней, послуживший материалом для мутации…

Многолицый был в восторге. За каждым поразительным откровением следовало новое, и открытиям, казалось, конца не будет. Изредка он вспоминал о печальной судьбе обреченного на поражение Китая, но она почему-то не слишком его волновала. Казалась какой-то нереальной. Ведь Многолицый, по крайней мере изрядная его часть, был человеком старым и мудрым, и давно усвоил жестокий урок – случается оказаться в обстоятельствах, совершенно от тебя независящих, и над которыми у тебя нет ни малейшей власти – вот как сейчас… К тому же он очутился в прелюбопытнейшем, престраннейшем мире! У него накопилось множество интереснейших вопросов! И ответ на каждый из них порождал тысячу новых! Разобравшись в общих чертах с историей урней, он принялся задавать вопросы о похожих на рыб и страусов одновременно созданиях, чьи статуи и объемные изображения виднелись повсюду – как их там, «Живых Богах»? Кто они были такие, эти «Живые Боги»? Джач объяснил, и сразу же появилось множество новых вопросов, требующих объяснения: почему война стала религией урней? Насколько тщательно выбирают они место и причину, и так далее…

Вопросам не было конца.

Оставался еще весьма сложный и важный вопрос из другой области: что произошло с Кастором, Делилой и Мирандой? Потому что они все трое заметно переменились, несколько недель назад они были другими, насколько помнилось Многолицему.

Исключая Алисию, с ее симпатиями к мальчишке Кастору, все прочие «персоны» Многолицего ничего хорошего в нем не находили. Мальчишка заметно повзрослел за эти недели, стал вести себя увереннее. Хотя по-прежнему был нахален и эгоцентричен и… слишком уверен в своей мужской неотразимости. (С точки зрения человека, которому едва ли выпадало вкусить женской любви с тех пор, как из мозга удалили первую опухоль.)

А Делила! На нее жалко было смотреть! Как легко телячьи нежности могут уничтожить опытного и ценного работника! Делила пала, и диагноз был ясен любому, стоило лишь увидеть, с какой ненавистью набрасывается бедняжка на девчонку Фенг. И всякому было ясно, что в итоге Кастор наверняка предпочтет женщину помоложе… и даже не одну, а целую дюжину, потому что с не меньшей ясностью был очевиден другой факт: едва ли в Мире найдется сестрица, которая упустит случай заняться с мальчишкой любовью. Только бедная Делила ничего не хотела замечать.

Что до Фенг Миранды, то у Многолицего о ней не сложилось достойного мнения. Слишком глупа, ребячлива, и вообще не стоит тратить на нее время и мысли, решил он. И сделал ошибку, большую ошибку.

Миранду больше не считали пленницей. Концептуальный барьер, до сих пор не дававший янки осознать, что даже генетически чистая китаянка-хань может, при всем при том, быть истинным американским патриотом, рухнул во время военных совещаний. Сомнений не оставалось – Миранда столь же предана идее освобождения Америки, как Юпитер, или даже сама губернаторша.

Делилу тоже освободили из-под стражи, хотя по иным причинам. Не потому, что она заслужила доверие. Просто едва ли в ее власти было нанести янки вред. Ее на дух не подпускали к залу военных совещаний или космоцентру, а если она вдруг поведет себя агрессивно в каком-нибудь гнезде или фермерском поселении, то пусть бесится, особого вреда все равно не причинит.

Кастора, разумеется, под стражу и не брали. Военнопленным он не считался. По мнению Многолицего, в этом вопросе янки и урни ошибались, потому что мальчишка еще не созрел как следует, чтобы иметь твердые политические взгляды и мнения. Его называли президентом, от чего он, разумеется, задрал нос выше головы. Но его самолюбию не в меньшей мере льстило настойчивое внимание сестриц, преследовавших его, как самки во время течки преследуют самца, чем Кастор ежедневно с наслаждением пользовался. Делила не скрывала мук ревности.

Самое поразительное (как показалось Многолицему), что его самого не взяли под стражу. И вообще предоставили всем членам экипажа свободу. Коммандос вежливо развезли по пяти разным городам, под предлогом проведения «собеседований и дискуссий» – как будто эти парни, умеющие только с поразительной быстротой нажимать на спусковой крючок, были в состоянии что-то с кем-то обсуждать! Оказавшись в назначенных им городах, коммандос были отпущены на волю, чем они немедленно воспользовались и теперь наслаждались обществом местных сестриц. И даже Чай Говарда не упекли за решетку, хотя куда бы он ни шел, по пятам следовали за ним урни, а зачастую и сестрицы, движимые любопытством разного рода (кстати, это и Многолицего касалось).

Но урни и янки не сторожили его. Это вовсе не было стражей.

Многолицый не сомневался, что урни и янки не видят в нем врага. Ему было известно, что думают о нем умники: Многолицего они считали поистине уникальным лабораторным препаратом… чем он в самом деле и являлся на Земле.

И еще в большей степени – в Мире. Живые Боги весьма интересовались биотехнологией – создание урней-мутантов было тому подтверждением, – но идея пересадки тканей из одного мозга в другой, похоже, их даже не посещала.

Только некоторое время спустя Многолицый понял, что означает для урней встреча с образчиком технологии, неведомой даже самим Живым Богам. В глазах урней Многолицый становился почти божеством, достойным благоговейного и почтительного отношения.

Если урни были очарованы Многолицым, то он сам, в свою очередь, попал под очарование нового мира, открывшегося ему: урней, Живых Богов, их планеты, их истории… и особенно планетарных гостей урней, янки. Интеллектуальное наслаждение было настолько острым, что заслонило для него все прочее. Почти. Узнавание нового было для Многолицего особым процессом – все, что он узнавал, он переживал заново одиннадцатью разными способами. Каждая из его субличностей имела собственные интересы, специальные познания в своей собственной области. Как агроном, Алисия Поттер пришла в восторг от фермерских хозяйств урней. Антрополог Корелли наслаждался изучением социального устройства и обычаев урней и янки. Воин Ангорак увлекся системой вооружений урней. Инженер Дьен был поглощен изучением машин и конструкций, оставленных Живыми Богами, а психолог Хсанг…

О, психолог Хсанг! Для него янки оказались не просто загадкой, головоломкой. Нет, их существование грозило разрушить сам фундамент его убеждений.

Фундамент этот, как ни странно, составляли запретные идеи. Противоправные идеи. Но от этого убеждения Хсанга не становились менее твердыми. Как в большинстве социалистических стран, в Китае давным-давно разоблачили и заклеймили дурно пахнущие, антинародные бредни этого вырожденца, этого лакея империалистических боссов, Зигмунда Фрейда. Сексуальная интерпретация снов в Народном Китае считалась не просто ересью. Она была уголовно наказуема.

И как в большинстве соцстран, ханьские психиатры отыскали скрытые, замаскированные способы воспользоваться элементами запретных терапевтических методик. То там, то здесь во время сеансов корректирующего перевоспитания они ухитрялись ставить – в завуалированном виде, конечно, – фрейдовский диагноз. Товарищ испытывает слабость к бананам, морковкам и сочным розовым сосискам? Ну что ж, товарищ, на всякий случай к вашему режиму труда и отдыха добавим холодные обливания.

Познакомившись с образом жизни янки, Хсанг-психолог был потрясен. Оказывается, здесь, в Мире, – впервые за два столетия, – учение Фрейда не просто было ересью, оно вообще было неприменимо.

В структуре личностей янки, населявших Мир, отсутствовала мрачная наказующая фигура отца.

Потому что отцов у них не было.

Поэтому Хсанг непрестанно донимал товарищей по общежитию. Представляете, все теории Фрейда разбиты… то есть, на самом деле не было никаких теорий, фрейдизм, как известно – буржуазное заблуждение, но на Земле, все же, выводы Фрейда находят… ну да, считалось, что находят, но это заблуждение… находят определенное подтверждение, очень ограниченное, разумеется, но… Остальные пытались его утихомирить, им хватало собственных поразительных открытий и восторгов, но Хсанг все равно выскакивал, как чертик из коробочки. Себя он чувствовал в безопасности; сообразив, что государство никоим образом не доберется до него, и наказание за погрешности против ортодоксальных взглядов ему не угрожает. Фигура отца испарилась! Нет ее! И сыну не приходится чахнуть в ее всеподавляющей исполинской тени! Что касается зависти к пенису, то при численном превосходстве женщин – кажется, 1 к 180? – пенисы в слишком большом дефиците, чтобы стать материалом для сублимирующих зависть фантазий!

И вдруг Су Вонму, тихая душа, человек без профессиональных интересов, сказал мягко:

– Хсанг, все это очень интересно… структура личности и тому подобное… и твои рассказы, Дьен, о строительных технологиях тоже очень увлекательны, но… не пора ли нам всем вместе посовещаться и попробовать разработать план?. О том, как нам остановить янки и урней, не дать им уничтожить все, что было нам дорого на Земле, всю нашу любимую Отчизну.

3

– Я ручаюсь за старика, – произнес Мелкинс Кастор, президент США, покровительственно положив руку на сутулое плечо Многолицего.

– У него свои странности, – снисходительно продолжал Кастор, – но вреда старик не причинит. Он, понимаете ли, сам с собой разобраться не может, путается.

Большая Полли, сидевшая в своем губернаторском кресле рядом с ним, задумчиво поджала губы. Она обвела взглядом собрание Конгресса Соединенных Штатов (в эмиграции), надеясь отыскать признаки одобрения или, наоборот, несогласия, но все сенаторы и конгрессонессы держались сдержанно, как и она сама. Никто не собирался брать на себя обязательства и раньше времени выдавать отношение к сомнительному вопросу.

– То есть, вы предлагаете предоставить ему полную свободу передвижения, господин президент? – уточнила она. – То есть, признать его благонадежным?

– Именно! – внушительным тоном произнес Кастор и хлопнул Многолицего по плечу. – Я же говорю: он безвредный старикан. И мой друг, вроде бы.

Большая Полли вздохнула.

– Если вы так приказываете… – Она вновь поискала взглядом недовольных, но не нашла, как и предполагала. – Теперь мы можем закрыть это внеочередное заседание и заняться военными делами, не так ли?

На это предложение возражений не последовало, естественно, и Многолицый позволил себе благодарно пожать руку Кастора.

– Спасибо, ты мне очень помог, – сообщил он, когда они вдвоем покидали собрание.

– Не стоит благодарности, – небрежно бросил Кастор, улыбаясь парочке совсем юных, едва созревших сестриц, кокетливо помахавших президенту со ступенек. – Дело ведь, считай, кончено – Китаю крышка. Осталось лишь перебросить армаду – и…

– Очевидно, ты прав, – согласился Многолицый. – Ну, ладно, Кастор, тебя, по-моему, ждут подружки. Обо мне не беспокойся. Я уже прекрасно здесь ориентируюсь.

И он зашагал прочь как мог быстро – для пожилого человека с дополнительным грузом в пятнадцать килограммов на плечах и усталой шеей. К счастью, притяжение Мира слабее земного. С другой стороны, климат жарко-душно-влажный, и это плохо, потому что старик быстро утомлялся. Ничего не поделаешь, придется привыкать, решил он, то есть его внутренний комитет, почти единогласно; у него куча дел, и выбора не остается.

Для начала он обязан удостовериться, что Кастор сказал правду. Это было сделать проще простого. Многолицему удалось забраться на платформу, скользившую над полем в сторону постройки, гордо именуемой Центром Управления Полетами. Сегодня там дежурил Джач, и он с удовольствием удовлетворил любопытство Многолицего. Да, сообщил он, уже тридцать одно судно выведено на орбиту в полном вооружении и готовности. (Он любезно вызвал изображения этих кораблей на индекс-экран.) Да, в Центре, в резерве остается еще кораблей в избытке – правда, не все они в рабочем состоянии, но с другой стороны, и десятка урацких кораблей хватит, чтобы разгромить жалкие вооруженные силы Китая. Многолицый стоял на открытой площадке Центра под плавно падающим теплым дождем, и его била зябкая дрожь. На горизонте высилась скелетообразная пусковая петля, там готовились выстрелить на орбиту очередной корабль. Урни суетились вокруг тягача, которому предстояло оттащить к пусковой петле новый корабль.

Итак, Кастор не ошибся. Вооруженные силы Мира вполне в состоянии справиться с заданием.

Многолицый поежился. Капли теплого дождя падали медленно, расплывались мокрыми пятнами, разлетались брызгами на крышках приборов и пультах управления – но аппараты не боялись воды, ведь они были построены здесь, в Мире, и рассчитаны на всепроникающую влагу и душное тепло. Многолицый, однако, плохо был приспособлен к погоде Мира.

– Пойду-ка спрячусь под крышу, – сообщил он, что было удачным предлогом покинуть Центр. Джач вежливо привстал на задние лапки и коснулся кончиками вибрисс пальцев старика – жест, означавший прощальное рукопожатие.

Итак, все, что он выяснил, подтверждало слова Кастора. Объединенные силы янки и урней несокрушимы.

Многолицый вошел в город, осушил дождевую влагу – в чем толку было мало, поскольку он тут же покрылся пленкой пота. Он доброжелательно поглядывал на проходивших мимо урней – и умников и глупиков, на сестриц-янки и даже редко попадавшихся мужчин, с любопытством на него глазевших и что-то в полголоса друг другу сообщавших. На крошечном лице, придавленном громадной, как тыква, головой, не отражалось ни тени той яростной дискуссии, которая сейчас происходила внутри.

Мнения субличностей, составлявших комитет, разошлись. Корелли, Поттер, Ангорак и Дьен, в конце концов, не были китайцами-хань по происхождению. И не всосали с молоком матери преданности Дому, как Фунг или все остальные импланты. Но все субличности с отвращением относились к геноциду и даже ненужной жестокости, ненужному кровопролитию и убийствам. Все они видели, что сделал с островом удар космического корабля – превратил островок в стерильную пустыню. И все они сошлись на том, что нельзя сидеть сложа руки. Необходимо действовать.

Когда субличности приходили к взаимному согласию, комитет внутри черепа Многолицего был способен действовать с поразительной быстротой и точностью. Многолицему не требовалось времени, чтобы сосредоточиться и обдумать ситуацию. Внутри его черепа-тыквы, так утомившей его несчастную шею, одновременно работали одиннадцать процессоров данных. Каждый бит информации, попадавший в его мультисознание, прямиком направлялся в те составляющие, которые наилучшим образом могли его использовать, соотнести с уже накопленными сведениями, и в случае нужды внедрить в общую схему.

Поэтому внешне Многолицый не изменил образа жизни. Он продолжал бродить повсюду, осматривал достопримечательности и задавал вопросы. С другой стороны, маршруты экскурсий подбирались особым образом, и вопросы он задавал нацеленно.

Ни янки, ни урни, похоже, ничего не подозревали.

Повсюду за ним всенепременно следовала стайка урней, похожих на мягкокожих жуков, преимущественно глупиков, то и дело летевших вверх тормашками – до того любопытно им было узнать, что же задумал необыкновенный двуног. Но и умники не обделяли Многолицего своим вниманием, потому что были не менее любопытны, чем глупики. И даже янки – конечно, женского пола, – проявляли к нему интерес, если только не были заняты Кастором.

Многолицый тщательно изучил урацкий город – нет, не урацкий, поправил он себя (то есть Дьен-инженер поправил всех остальных), потому что вовсе не для урней предназначался город, а для Живых Богов, которые его и построили. Люди тоже чувствовали себя в городе более-менее сносно. Но урни казались здесь до смешного маленькими, непропорционально крошечными. Урни попытались местами приспособить город к собственным размерам… Лестничные пролеты были покрыты мягкими дорожками-сходнями – ступеньки, пожалуй, были круты даже для самых высоких янки; умники и глупики сновали вверх-вниз по этим трапам, и ни одному из них не пришло в голову перепрограммировать машины Живых Богов, заставить их перестроить лестницы в уменьшенном масштабе. В городе практически не было окон такой высоты, чтобы урень мог из них выглянуть наружу. Все кухни – больше напоминавшие химические лаборатории, – были двухъярусными. Вдоль столов, плит и рядов кухонных машин протянулась особая платформа. Урни, предпочитавшие готовить блюда на собственный вкус (вместо того, чтобы воспользоваться автоматикой), карабкались на верхний уровень. Нижним никто не пользовался, не считая Многолицего, исследовавшего город. То же самое касалось и прочих помещений: общественных центров, библиотек и даже жилых комнат, где урням, чтобы запрыгнуть на высокие широченные кровати, приходилось взбираться предварительно на скамеечки.

Многолицый исследовал все здания… а библиотеки – с особой тщательностью.

Как жаль, что между собой урни разговаривали не на китайском и даже не на английском, а на языке давно исчезнувших хозяев. Но проблему, оказалось, можно обойти, поскольку изрядная часть данных хранилась в виде изображений и иллюстраций, и янки подготовили краткие аннотации к самым важным разделам.

Корелли-антрополог нашел в библиотеках немало интересного, изучая историю и быт колонистов-янки. Ему удалось узнать немало. Например, он выяснил, что как только Первопоселенцы достигли звезды Ван Маанена и были переброшены непосредственно в Мир, урни в первую очередь собрали еще, один разведкорабль с переходником и отправили в окрестности этой звезды, откуда корабль начал долгий субсветовой полет к Солнцу. Путешествие заняло сорок два года. Эта деталь оказалась немаловажной: теперь Многолицый знал, что ближайший к Земле аванпост урней расположен в системе звезды Ван Маанена. Он узнал также, что численность населения янки достигает 8 500 человек, из них 8 450 – женского пола. Корелли ехидно усмехнулся по этому поводу:

– Еще два поколения – и они бы нас обогнали!

Очень многое из того, что он узнал, пока в общую картину никак не вписывалось.

Анналы янки тоже представляли собой истинное чудо. Мало того, что хроники велись на английском (а как же еще?), но автоматически обновлялись и пополнялись каждый день. Самыми интересными для Корелли-антрополога оказались записи, касавшиеся непосредственно жизни гостей с Земли.

Многолицый не подозревал до сих пор об их существовании. Ему и в голову не приходило, что среди крутившихся вокруг янки и урней могут оказаться и любопытствующие с камерами. И не только среди них, – очевидно, другие камеры были спрятаны в стенах, иначе как объяснить появление сюжета, в котором Цзунг Делила в чем мать родила устраивает бешеную сцену ревности Мелкинсу, тоже голому и хмурому? Или – вот это неожиданность! – Чай Говард, этот фанатичный ревнитель, с удвоенной энергией соблазняет пышнотелую румянощекую сестрицу-янки?

Похоже, любые сведения были доступны любому случайному посетителю библиотеки. Урни понятия не имели о тайнах – до сих пор им не было нужды помечать определенные сведения грифом «совершенно секретно». Все, что становилось известно одному урню, – становилось известно всем остальным. Янки же уважали обычаи урней, поэтому в библиотеке вы могли обнаружить все, что вашей душе угодно. Запретных тем не существовало.

Абсолютно никаких. Хотя просмотрев некоторые разделы, Многолицый покрылся холодным потом, а все его субличности ударились в панику.

Даже те разделы, в которых рассказывалось о помощи урней в борьбе за свободу разумных существ Галактики на протяжении тысячелетий – даже эти разделы были доступны совершенно свободно. Да, посещение библиотеки оказалось для Многолицего весьма плодотворным – и не только в отношении зрелищ, сомнительных с точки зрения благочестия.

– Бедняжки! Мне так жалко их, тех розовеньких малюток! – всхлипнула Поттер Алисия, но Ангорак прогремел: – К дьяволу зверюшек! Поттер, подумай о нашей родине! Что они с ней сделают?

На этот вопрос ответить было непросто. Ответом на вопрос Ангорака стала тишина. Наконец Шум сказал робко:

– Товарищи, мы, кажется, недооценивали серьезность положения.

– В самом деле? – медленно произнес Ангорак. – Что ж, товарищ Шум, просветите нас!

– Благодарю, товарищ Ангорак, с удовольствием. Допустим, что мы недооценивали нынешних хозяев планеты, урней. Конечно, создания они комичные. Но так ли уж они нелепы, как может показаться?

– Что ты, Шум! Ведь они даже не люди! – раздраженно запротестовала Поттер. – Что может быть нелепее?

– По-моему, это неверный взгляд на вещи, товарищ Алисия. Мне представляется, что урни даже слишком похожи на людей. Я объясню, – добавил он поспешно. – Можете ли вы сказать, что урни – глупые клоуны, шуты гороховые, и относится к ним серьезно не стоит? Нет. Для этого они слишком могущественные. Может быть, они злы и коварны? Тоже нет. Их цель – помогать угнетенным вновь обрести свободу. Товарищ Мао лично высказывался в поддержку этого принципа. Такая цель не может вызвать у нас ни отвращения, ни порицания.

– Шум, ты что, на их сторону переметнулся? – воскликнул Ангорак, но не сердито, а скорее удивленно.

– Вовсе нет, товарищ Ангорак, я лишь хочу заметить, что урни подобны людям в гораздо большей степени, чем мы подозревали. Урни напоминают своими действиями великие мировые государства столетней давности. Свои лозунги они превратили в догму и по дороге потеряли смысл, забыли о принципах, оправдывавших эти лозунги.

– Говори уж прямо, болван ты этакий!

– Я скажу, товарищ Ангорак. Не этому ли учит нас история? Не находим ли мы в прошлом подобные печальные примеры? Разве с великими державами, которые уничтожили друг друга в ядерной войне произошло не то же самое? Обе стороны сражались – одна за «свободу», другая – за «равенство», и так громко выкрикивали лозунги, что не слышали друг друга?

– Наши предки, Шум, – пророкотал Ангорак, – превосходно сознавали все эти противоречия! По этой причине Китай и решил ничего общего не иметь с гегемонами-империалистами, с поджигателями войны, с этими тираниями!

– У наших предков, – вздохнул Шум, – был выбор. А у нас выбора нет, не так ли? Нам не отделаться так просто ни от янки, ни от урней. И остается лишь надеяться, что мы отыщем способ их остановить, предотвратить их «помощь» нашей планете. Потому что печальные последствия подобной помощи мы с вами недавно видели.

– Бедные розовые зверушки, – всхлипнула Поттер Алисия.

– А как мы их остановим? – с вызовом поинтересовался Ангорак.

– Не знаю, – почтительно ответил Шум. – Но знания у нас есть. Вопрос в том, сумеем ли мы знаниями воспользоваться?

Знания бесполезны, если не идут в дело. Использовать знания – значит, с кем-нибудь знаниями поделиться.

Но с кем же? С кем мог бы Многолицый поделиться тем, что узнал?

Мысль, которая пришла к нему первой, была правильной мыслью, но, к сожалению, неосуществимой. Долг партийца призывал его отыскать Чай Говарда или командира группы коммандос и сообщить о сведениях, найденных в библиотеке. К сожалению, этот вариант отпадал сразу же. Урни были доверчивы, но не беспредельно, поэтому Говарда, солдат и Многолицего надежно друг от друга изолировали. Связаться с кем-то из них он не имел возможности.

Как насчет Кастора?

Да, решил про себя Многолицый (то есть большинство его субличностей одобрило идею), Кастор – неплохой выбор. (Меньшинство голосовавших воспротивилось предложению, опасаясь, что Кастор может пострадать – его ранят или еще хуже. Но меньшинство составляло всего один голос, к тому же Алисия большую часть времени жила в выдуманном мире.) Поэтому Многолицый начал действовать. В руках у него находилось нечто подходящее для приманки. Наступило время использовать этот козырь. Он составил послание Кастору и отыскал умника, который пообещал доставить письмо прямо в руки президенту Мелкинсу.

В письме говорилось:

«Уважаемый господин президент!

Рад сообщить, что Ваша супруга, Мария, жива и здравствует в Саскачеване. Перед нашим вылетом она записала на кассету послание для Вас. Кассета находится у меня. Если вы хотите просмотреть запись, мы могли бы встретиться в удобное для Вас время.

Фунг Босьен».

Простая, незамысловатая и откровенная приманка, согласны? Сообщество персон внутри многолицевой головы в этом не сомневалось. Но Кастор разбил их надежды в пух и прах. Он наживку глотать не стал. Трудолюбивый исполнительный умник вернулся к Многолицему с прискорбным ответом: президента ни мало не волнует судьба бывшей супруги, которая сбежала от него, когда был он беден и прозябал в неизвестности, и поэтому теперь, став президентом США, он вообще не чувствует себя обязанным уделять внимание ее посланиям.

Многолицый в сердцах обругал умника, но делу этим не помог, разве что доставил урню пару веселых минут. Многолицый взял себя в руки, утихомирился, и сообщество персон внутри его головы занялось обсуждением ситуации, а урень разочарованно удалился. Субличности пришли к выводу, что задача оказалась более крепким Орешком, чем они предполагали.

Если Кастор не желал идти к Многолицему, тогда Многолицый отправится к Кастору, ничего не поделаешь.

Но где же отыскать легкомысленного мальчишку? Многолицый справился у Цзунг Делилы, но она лишь бросила ему свирепо: «Откуда я знаю, старый осел!» Он навел справки среди умных урней, но получил тот же ответ, хотя в гораздо более вежливой форме. В ту ночь ему долго не удавалось заснуть, потому что члены мозгового комитета устроили перебранку. Проснулся он уже после восхода солнца, проснулся рывком, потому что один из голосов в его голове разбудил все остальные истошным криком: «Библиотека!»


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю