Текст книги "Восход Черной Звезды. Эра осторожности"

Автор книги: Фредерик Пол

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 31 страниц)

Фредерик Пол
Восход Черной Звезды. Эра осторожности

Восход Черной Звезды
(Пер. с англ. В. А. Жураховского)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1

Кастор работал на рисовой делянке, вместе с товарищами-фермерами; фермеры медленно двигались вдоль делянки, вытянувшись цепочкой, и на середине участка Кастор неожиданно наткнулся на человеческую голову. Мысли его были в тот момент далеки от подобных вещей. Он не думал ни о мертвецах, ни даже о том, что нужно тщательно втыкать в ил саженцы, ни о теплом редком дождике, падавшем на его согнутую спину; он не замечал даже, что натруженная спина ноет. Он думал о Марии, и о случившихся с ней неприятностях, и о том, как бы ухитриться сходить поплавать, и возможно ли, чтобы в обсерватории ему удалось получить работу – если ему разрешат подать прошение, в первую очередь, – а главное, о том, что сегодня вечером он и Мария снова лягут вместе в постель. И вдруг, откуда ни возьмись – голова. Кастор не сразу понял, конечно, что это голова мертвеца. Голова не была ему видна, потому что хоть воды и было на несколько сантиметров, но сеятели взбаламутили донный ил. Он почувствовал, что наступил на какой-то предмет, и потрогав предмет ступней, определил, что он твердый, тяжелый и никакого отношения к рисовому полю не имеет.

– Ох, уж эти туристы! – проворчал он, обращаясь к старушке Саре, своей соседке. – Мусорят где им вздумается!

Он погрузил руку в мутную воду. Между пальцами скользнули крошечные рыбешки-тилапии, сердитые, как осы – им не понравилось, что их потревожили. Нащупав таинственный предмет, Кастор понял, что он круглый и пропитался влагой, а когда вытащил его из воды, то увидел, что держит в руке мертвую человеческую голову. От испуга он заорал во все горло и производственная бригада, хлюпая, поднимая фонтаны брызг, как один человек, бросилась к нему. Толстая Рода сердито хмурилась, потому что ей надоели глупые выходки Кастора, а старый Фрэнки хихикал и громко подначивал Кастора: «Эй, Кастор, ты еще одного младенчика нашел, что ли? В тростнике нашел, да?», и почти все улыбались, потому что все, кроме Толстой Роды, были рады передохнуть, отвлечься ненадолго от бесконечного, до ломоты в пояснице, труда.

Потом они увидели, ч т о у него в руках, и улыбки их как ветром сдуло. Фермеры стояли и смотрели, кожа их блестела от дождя и пота, вокруг пальцев босых ног сновали тилапии, и никто не знал, что же теперь делать.

– Убийство! – дрожащим, тонким от страха голосом сказал старик Фрэнки, опираясь на свою палку.

– Прикуси язык! – велела ему Толстая Рода, но по голосу чувствовалась, что она перепугана. Она потянулась к «уоки-токи», который висел у нее на шее, и сказала в микрофон:

– Коммуна, вызывает третья бригада. Мы обнаружили труп. Часть трупа, голову. – Она нервно провела языком по губам и добавила: – Вызывайте полицию, скажите, что это не наш человек. Похоже, это ханец[1]1
  X а н е ц – китаец. Китайцы собственно «китайской» национальности называют себя ханьцами (ханями). Название идет от китайской императорской династии Хань (206 г. д. н. э – 220 г. н. э), значит расширившей границы империи (Прим. перев.)


[Закрыть].

Коллективная ферма под названием «Небесное зернышко» находилась более чем в ста километрах от Билокси, но полицейский вертолет появился у места происшествия всего через полчаса. Полчаса эти показались фермерам длиной в день. Бригаде велели ничего не предпринимать и оставаться на месте. Что они и сделали, все четырнадцать человек. Они присели на насыпь оросительной траншеи, глядели туда, где торчал кривой посох старика Фрэнки – Кастор со страху выронил мертвую голову, и палку воткнули в дно делянки как ориентир.

– Воду они спустят, – уныло предсказал Фрэнки. – Вся работа насмарку! Начинай все сначала, эх!

Малышка Нэн заволновалась.

– Рода! Мы потеряем рыбу! – потрясенная, выкрикнула она. – Шестьдесят килограммов тилапии. Мы только-только ее запустили.

– Знаю, – сердито сказала Рода и нахмурилась. В экологическую систему рисового поля входил не только сам рис. В начале готовилась делянка, потом делянку затопляли, потом высеивали креветок, а после этого – запускали мальков тилапии. Креветки питались всем, чем могли, включая куколок насекомых-вредителей. Тилапии поедали креветок и насекомых-вредителей; когда тилапии вырастали, они шли в пищу людям. Рыбки-тилапии были для коммуны самым дешевым и самым надежным источником белков. И креветки, и тилапии были исключительно плотоядными, поэтому саженцы риса не страдали, а все вредоносные насекомые пожирались.

– Садки, – предложил старик Фрэнки. – Пусть принесут садки. Может, отловим хотя бы часть рыбы.

– Я как раз собиралась попросить садки, – огрызнулась Толстая Рода и снова вызвала коммуну с помощью висевшего на шее маленького передатчика.

Впрочем, особого толку от садков ждать не приходилось, это все понимали. Многие из мальков тилапии еще не успели как следует подрасти, и они легко проскользнут сквозь ячейки, и погибнут.

По крайней мере, дождь кончился, хотя и палящие солнечные лучи выдержать было не так уж легко. Происшествие привлекло туристов, ехавших в это время посетить лавку сувениров в деревне. Подкатил автобус и четыре десятка любопытствующих ротозеев с Материка защелкали затворами фотоаппаратов, зажужжали видеокамерами, фотографируя то делянку, то убитую горем полевую бригаду, сидевшую на насыпи траншеи, то друг друга. Две школьницы на велосипедах были тут как тут, с корзинами сладкой хурмы и золотистых лаймов[2]2
  Ренминь (кит.) – народный. (Прим. перев.)
  Имеется в виду штат Алабама. – (Прим. перев.)


[Закрыть], которые некоторые фермеры выращивали на личных участках. Туристы с радостью покупали фрукты. Члены бригады с завистью поглядывали на них, но ничего не покупали, – за такие деньги пусть туристы лакомятся, а кроме того, экономика деревни остро нуждалась в настоящих деньгах, в рен-минь[3]3
  Ренминь (кит.) – народный. (Прим. перев.)


[Закрыть] – долларах. Один плод хурмы, купленный туристом, давал столько же, сколько килограмм риса, купленный у коммуны государством – и никаких налогов.

Фермеры услышали, как вдруг зажужжали встревоженно камеры туристов, а потом до них донеслось постукивание приближающегося вертолета, вернее, вертолетов. Фермеры поднялись с насыпи, наблюдая, как три машины опускаются на твердый помост для грузовиков. Три! Зачем же столько? Чего испугалась полиция? Неужели они ждут стычки с вооруженной бандой головорезов, готовой перестрелять всех полицейских? Но у шестерых полицейских, высыпавших из первого вертолета, на плечах зеленели погоны дорожной инспекции. Автоинспекторы вежливо, но настойчиво, загнали туристов обратно в автобус, и автобус укатил. Во второй «вертушке» сидели настоящие полицейские, в шлемах, с оружием, вместе с парой невооруженных, постарше возрастом. У этих двоих имелись видеокамеры и черные чемоданчики. В третьем вертолете прибыл всего один пассажир – женщина с инспекторскими знаками различия на воротнике.

Она вышла из кабины «вертушки», постояла, рассматривая делянку, перевела взгляд на удаляющийся автобус с туристами, потом – на облака, вновь собиравшиеся над Мексиканским заливом. Потом она повернулась к членам бригады. На превосходном английском она спросила:

– Кто обнаружил труп?

Кастора немедленно, – и с огромным облегчением, – вытолкнули вперед.

– Не труп, а только голову, – заметил он, чтобы не возникло недоразумений.

Она пристально посмотрела ему в лицо. Женщина была ниже ростом, чем Кастор, едва ему по плечо, но разницы этой, похоже, не замечала.

– Вот как? Всего-навсего голова? Понимаю, понимаю. Но ведь голова и целое тело – совсем не одно и то же, не так ли? Но по опыту своему я знаю – если появилась голова, значит где-то обнаружится и тело, которому она принадлежала.

Кастор не любил насмешек, и сарказм инспекторши заставил его позабыть об опасениях, о том, что связываться с народной полицией неблагоразумно. Он ответил на безупречном мандаринском наречии:

– Будучи опытным полицейским, вы, госпожа, несомненно намного лучше разбираетесь в подобных вещах, чем простой крестьянин.

– О! – воскликнула она. – Да ты у нас книжник, оказывается! Лингвист! Но позволь, я продолжу на твоем языке, ведь не все из твоих коллег владеют высшим наречием. Расскажи-ка мне, книжник, как ты нашел эту штуковину, будь-то труп целиком или необъяснимым образом отделенная от тела голова?

Кастор рассказал, как все произошло, а потом рассказ дополнили прочие члены бригады, и полиция взялась за дело. Несколько человек, хлюпая по грязи, принялись прочесывать рисовое поле, время от времени отдавая приказ немного понизить уровень воды. Другие допросили каждого из четырнадцати членов бригады отдельно. Другие полицейские сделали снимки, взяли образцы воды, ила и прочего. Когда выяснилось, что не у всех фермеров имеются при себе карточки паспортов, поднялась суматоха. У Кастора тоже не было карточки. Он разозлился, представив, как ему намылят шею вечером на общем собрании, как его будут ругать и может, даже, отправят на штрафные работы. Но инспекторша быстро успокоила своих подчиненных.

– Бросьте! – велела она. – Совершенно очевидно, что на территории своей фермы они карточек не носят. Это же глупо! А удостоверить их личность вы прекрасно сможете в деревне.

Потом Толстая Рода спросила разрешения отловить мальков тилапии, сколько удастся, пока не спущена полностью вода, на что инспекторша ответила не менее лаконично:

– Разумеется, ловите. Ценные продукты не годится разбазаривать. Ловите свою рыбу.

Таким образом, половина бригады расставив садки-ловушки принялась наполнять транспортировочные резервуары, а другая половина, вооружившись сетями, бродила по участку, вылавливая вертящихся и бьющихся в иле рыбешек, стараясь спасти все, что можно было спасти. Этим пришлось заниматься и Кастору, – задание для десятилетнего мальчишки, подумать только! Унизительно! Почему его постоянно унижают? Даже работа на высадке риса была унижением достоинства. На полевые работы обычно выбирали самых низкорослых в коммуне – им не приходилось слишком сгибаться, – а Кастор был почти двухметрового роста. Время от времени он ловил на себе смеющийся взгляд инспекторши – всякий раз, когда он, Кастор, спотыкался или даже плюхался в грязь, преследуя серебристых, скользких рыбешек. Как ни поверни, а день выдался хуже некуда.

Но нет худа без добра. Неудачный день кончился не так уж плохо, как мог бы кончиться. Народная полиция не отпускала бригаду почти до сумерек. Допросы, повторные допросы, и бесконечное ожидание, постепенно, мало по малу, пока спускали воду, а потом полицейские эксперты просеивали ил и фильтровали воду в поисках улик. Но ничего не нашли. Никакого оружия, никаких других частей мертвого тела. Не обнаружилось так же и паспортной карточки, оброненной незадачливым убийцей. Ничего. В результате бригада так поздно вернулась в деревню, что вечернего воспитательного собрания устраивать не стали, и вопрос, очень тревоживший Кастора, в этот вечер не обсуждали.

Вместо этого всю бригаду, все четырнадцать человек, кое-как загнали в кабинет помощника руководительницы, где они с трудом разместились стоя, стараясь не заляпать илом добротную мебель. Самокритикой им не пришлось заниматься, не для того их собрали. Помощник руководительницы пожелал просто лично выслушать их рассказ, узнать, что произошло и как произошло. Таким образом, четырнадцать человек полевой бригады в очередной раз пересказали всю историю. На что ушло время, которое они с удовольствием использовали бы на что-нибудь полезное, например, чтобы помыться перед ужином. Кастор обнаружил, что его опять ругают, хотя вроде бы начальник собрал их не для критики.

– Родич Кастор, – холодным тоном произнес помощник руководителя, поскольку оба они носили фамилию Мелкинс, отчего ближе не становились, поскольку половина коммуны состояла из родственников, входящих в семь семейств. – Родич Кастор, язык доведет тебя до беды! Зачем надерзил ты инспектору народной полиции?

– Я не дерзил. Она над нами смеялась.

– Над нами! Над тобой, ты хочешь сказать. И правильно делала. Родич Кастор, ты – тщеславный юнец, потенциально неустойчивый элемент. Я крайне недоволен тобой, и не только тобой. Кузина Рода, как ты намерена восполнить истраченное зря время?

Собрание закончилось обычным образом: бригаду вдохновили на трудовые подвиги, дабы выполнить продовольственные нормы, а так же порекомендовали уделять побольше внимания воспитательным собраниям. После чего Кастору удалось сбежать в душевую.

Смыв грязь рабочего дня, он отправился в столовую, где наше Марию, свою жену. Она тоже опоздала к ужину. Она сегодня трудилась в сувенирной мастерской, и только несколько минут назад мастерская закрылась. Парочка туристов, собственно говоря, еще торчала снаружи, фотографируя деревенских жителей, занятых повседневными делами, перебрасываясь сувенирным, ручной работы диском для игры в «летающую тарелку», который они купили в мастерской, и вообще всячески наслаждаясь концом дня, проведенного среди чудных крестьян Автономной Республики Бама[4]4
  Имеется в виду штат Алабама. – (Прим. перев.)


[Закрыть]. Кастор и Мария поцеловались. Кастор – с удовольствием, слегка подпорченным тревогой; она – равнодушно, по обязанности. Кастор лопался от нетерпения поведать жене, какой дрянной выдался день, но похоже, Мария не горела желанием его выслушать.

Мария была высокая, светловолосая – почти такая же высокая, как Кастор, и кожа у нее была немного бледнее, самая светлая в деревне. Родители Марии, хмурые добровольцы, приехали в АРБ двадцать лет назад. Ненадолго их хватило. Мать Марии, через год после рождения дочери, погибла в аварии, угодила под колеса тягача. Отец снова пошел в «добровольцы», но на этот раз – в самом деле добровольно, по собственному желанию. Он уехал в гиблые пустоши западной Айовы и больше о нем не слышали. Ребенок остался в коммуне. Фермеры особенно не протестовали, потому что уровень рождаемости в то время еще не было нужды контролировать.

Но о происхождения Марии, разумеется, не забыли.

– Хочешь поужинать дома? – спросил Кастор.

Мария покачала головой, хотя обычно один из них отправлялся в столовую с их собственной посудой и, наполнив судки и кастрюльки, возвращался домой, чтобы они могли поужинать в тишине и покое, без посторонних.

– Пусть не думают, что мы прячемся, – сказала она. – И есть мне не хочется. – Она замялась. – Завтра я еду на проверку.

– Да? – Больше Кастор ничего не сказал, потому что говорить было нечего. Но чуть погодя настроение у него немного поднялось, так как они подошли к раздаточному окошку и он обнаружил, что на ужин сегодня – его любимое блюдо, тушеное мясо с соусом кэрри, и мяса выдавалась изрядная порция, с гарниром из риса, выращенного в их собственной деревне.

Мария едва притронулась к еде. Кастор внутренне подобрался, ожидая, что за соседними столами последуют шуточки по поводу плохого аппетита у Марии, потому что по коммуне уже полетел слух, но опасался он напрасно – их оставили в покое, если не считать двух-трех ехидных замечаний. В столовой оживленно обсуждали тему поинтереснее, и незапланированная беременность одной из женщин коммуны была благополучно забыта – на время, – поскольку языки у всех были заняты другой новостью – находкой отсеченной от тела головы. Кастору с десяток раз пришлось повторить всю историю: для соседей по столу, для тех, кто стоял вместе с ним в очереди, за тушеным мясом и за чаем из общего бачка, а потом – за добавкой. Столовая гудела, слухи передавались из уст в уста и трудно было отличить правду от вымысла. Народная полиция прочесывает округу в поисках убийцы. Убийца схвачен в аэропорту Билокси. Народная полиция подозревает в убийстве одного из крестьян деревни – да, нет, чепуха, никого пока не подозревают. Голова упала на поле с неба, потому что взорвался стратосферный лайнер. Но слухи – это только слухи. Видеопанель, передававшая сводку новостей, ничего полезного не сообщила. Показали короткий сюжет: участок рисового поля, потом – сам Кастор, с хмурым видом объяснявший, как он наступил на голову мертвеца и в каком месте это случилось. Сюжет промелькнул за какие-то двадцать секунд. Больше ничего интересного в новостях не было, не считая напоминания о том, что вечером покажут «Солнце в зените».

– Хочешь посмотреть? – спросила Мария.

– Я его еще мальчишкой смотрел.

– Это новая постановка. Говорят, очень приличная.

И Кастор согласился, а потом ему напомнили, что сегодня он дежурит и пришлось руководить оравой школьников, убиравших столы, стулья и остатки ужина. Он рассчитывал провести немного времени наедине с Марией, чтобы вознаградить себя за все передряги тяжелого дня, но из столовой ему выбраться не удалось. Столовая служила общим залом для собраний коммуны, театральной аудиторией, спортзалом, и даже, раз в месяц, залом для танцев. В помещении хватало места всем: зал имел двадцать метров в поперечнике и сверху его накрывал невысокий купол из черного пластика. Не успел Кастор ткнуть носом последнего нерадивого подростка в плохо вымытый пол в углу, как жители деревни неспешно потянулись обратно в зал – наступало время вечернего отдыха.

Как и полагается, деревня владела собственной спутниковой антенной. Спутник, зависший на геосинхронной орбите над непроходимыми джунглями Боливии, обрушивал на Автономную Республику Бамы телевизионный дождь из двадцати каналов. На шести из них передачи велись по-английски. Старая руководительница, проформы ради, прошаркала в первый ряд, чтобы поставить вопрос на голосование, в чем нужды не было, – обитатели деревни единодушно желали развлечься. Кастор, в общем-то, ничего против зрелища не имел, хотя была у него идея сделать приятное еще приятнее. Он подождал, пока в зал вернется Мария.

– Здесь или дома? – шепнул он, ласково ткнувшись носом в ее шею, чуть пониже затылка. Вместе они были всего полгода, и занятия любовью еще не потеряли прелести новизны, поэтому они обычно проводили вечера в своей квартирке. Их плоский телеэкран казался крошечным по сравнению с громадным голографическим демонстратором общего зала: недостаток этот они компенсировали возможностью смотреть фильм в объятиях друг друга, – или не смотреть, если вдруг возникало желание заняться чем-нибудь поинтересней. Но сегодня Мария осторожно, но решительно, отстранила Кастора.

– Останемся здесь, – сказала она. – Не стоит обращать на себя внимания.

По этой же причине она настояла на том, чтобы сидели они отдельно. Начался фильм.

Кастор был человеком незлым, и неглупым, но по молодости лет еще не успел открыть одну истину: люди, окружающие его, имеют собственные интересы – не только люди во всем мире и не только обитатели деревни, но и его собственная жена. Интересы Кастора окружающих мало волнуют. Поэтому Кастор обиделся. Но вскоре забыл об обиде, – грандиозное действо захватило его. В фильме рассказывалось о знаменитом военачальнике прошлого века, народном маршале, только-только прибывшем с берегов Отчизны, которому пришлось вступить в борьбу с бандой антипартийных элементов. Маршал, партию которого пел великолепный Фенг Вонфред, в одиночку выступил против шести вооруженных врагов, но ему содействовали школьная учительница и несколько верных партийцев. Он разгромил правых уклонистов, принудил их раскаяться и публично отказаться от неправильных взглядов. Постановка была восхитительная, актеры пели великолепно, фильм брал как говорится за душу. В прекрасных натурных съемках показали Америку конца двадцатого столетия: безграничные просторы выжженной земли и горстки первых отважных добровольцев, которые пытались сделать страну вновь пригодной для жизни. Кастор увлекся фильмом и позабыл обо всем.

В конце оперы, после того, как антипартийные элементы сложили оружие и погрузились в автобус, везущий их в Пенсильванию на перевоспитание, народный маршал и учительница возглавили победоносный марш преданных партии кадров. Плещущие на ветру знамена потрясающе смотрелись на фоне серо-зеленой, заросшей кустарником равнины. Зрители восторженно аплодировали, Кастор в том числе. Объем демонстратора погас, включили свет и Кастор завертел головой, высматривая Марию. Он хотел поделиться с ней своими восторженными впечатлениями, но Мария куда-то пропала.

Кастор обнаружил жену в терминальной комнате. Она склонилась над клавиатурой. Она не слышала, как вошел Кастор, потому что вставила в уши маленькие аудиодемонстраторы. Едва заметив мужа, она тут же выключила экран монитора. Все, что успел заметить Кастор, была мигающая оранжевая надпись, на английском и китайском: «ОЖИДАЙТЕ… ОЖИДАЙТЕ… ОЖИДАЙТЕ…»

В комнате имелось двадцать мониторов, перед каждым стоял рабочий дисплей. Все экраны были хорошо знакомы Кастору. Именно в этой комнате он продолжал образование после того, как заявление в университет ему вернули с отказом. Учитель Кастора хлопотал за своего любимого ученика, но… потерпел поражение. Ничего не вышло. Учитель умолял Кастора продолжить учебу, хотя бы с помощью компьютеров, потому что мозг у него был слишком хорош, чтобы тратить время и силы на выращивание риса. Кастор так и поступил, стараясь не упустить ни единого шанса. Он с завидной настойчивостью грыз гранит науки, проработал уйму учебных курсов из бесконечного каталога компьютерных программ, пока жена его, Мария, не заставила его понять, что в свободное время можно заняться чем-то еще, кроме учебы.

Она спокойно смотрела на Кастора, ожидая, что он объяснит свое появление. Он робко спросил:

– Ты еще не закончила?

– Не совсем.

Он кивнул, посмотрел на ряды консолей и темных экранов.

– Знаешь что, – сказал он, уступая внезапному желанию, – ты не торопись. Я и сам, наверное, поработаю. Нужно кое-что выяснить.

Он не кривил душой. Ему всегда нравилось работать с компьютерами, всегда, только лишь подворачивался случай. Вот и сейчас, едва он выбил на клавиатуре свой код и команды, как напрочь позабыл о странном поведении жены.

Изучал Кастор, в основном, космос. Все, что касалось космоса, в теории и практике. Он бредил космосом. Поскольку мечта оставалась лишь мечтой и воплотить ее в реальность не было ни малейшей возможности, космос стал его проклятием. К своему горчайшему разочарованию Кастор рано обнаружил, что только настоящий этнический ханец мог рассчитывать на то, чтобы попасть в программу подготовки астронавтов. Не говоря о том, что никакой особой космической программы не существовало. Китайцы запустили на орбиту несколько спутников связи, несколько метеорологических и георазведывательных спутников. И это – все. На большее не хватило даже китайцев. Что уж об Америке говорить! У американцев вообще ничего не было.

В течение почти столетия в космос людей не запускали. Нельзя сказать, что на орбите не было людей. Они там были. Мертвые астронавты и космонавты, пойманные в орбитальную ловушку в тот миг, когда разразилась война. Они не смогли вернуться на Землю. В памяти компьютеров упоминалось около шестидесяти «неопознанных объектов». Некоторые удалось засечь, сфотографировать, для других – только рассчитать траектории на основе старых данных.

Кастора заинтересовало другое. Среди «неопознанных объектов» появился новичок. Сказать, что его происхождение было не установлено – это еще слишком мягко описать ситуацию. Новичок находился по другую сторону от Солнца и был едва виден. Подробности рассмотреть было невозможно: во-первых, из-за расстояния в более чем одну астрономическую единицу, во-вторых, из-за маленьких размеров. Чтобы это могло быть такое? А может быть, воображение Кастора вырвалось на свободу. «Спейслэб» в дрейфе? Один из русских «Союзов»? Затерявшийся челнок «Шаттл»? Французская ракета «Ариан»? Ну что угодно!

Он с тоской всматривался в смазанное пятнышко – на большее телескопы не были способны. Итак, объект на месте. Элементы его орбиты достаточно ясны. Через несколько месяцев он приблизится к Земле и… вот тогда необходимо рассмотреть как следует! Конечно, это всего лишь один из тех шестидесяти «неопознанных». Он слишком близко подошел к Солнцу, произошли пертурбации…

А вдруг – нет?

С улыбкой на лице Кастор снял маленькие наушники и повернулся к жене. Удивительно, но Мария, похоже, все еще не закончила своего дела – чем бы она там ни занималась. Она ответила на его взгляд спокойно, сдержанно. Она все еще ждала ответа. Большие голубые глаза холодно смотрели на Кастора. Он замялся, пытаясь придумать какую-нибудь подходящую фразу, разыграть психологический гамбит, чтобы сидевшая перед ним подчеркнуто вежливая и отстраненная женщина вновь превратилась в его жену. Он вытащил пакетик сушеных фруктовых ломтиков и попробовал угостить Марию. Она отрицательно покачала головой.

– Но ты ведь почти не ужинала, – сказал Кастор.

– Мне не хотелось есть, – объяснила она.

Кастор кивнул, как будто объяснения этого было вполне достаточно, и принялся сгрызать съедобную обертку со своего ломтика. Потом впился в душистую сладкую мякоть груши. Если Мария не хочет отвечать, бесполезно задавать вопросы. И все же любопытство не оставляло его в покое.

– А что ты искала? – спросил он и улыбнулся, стараясь, чтобы улыбка получилась добродушная, понимающая, типа «я-то-знаю, – у-тебя-есть-маленький-секрет».

– Так, кое-что, – ответила она неопределенно. Все, конец связи.

Кастор пожал плечами.

– Я собираюсь ложиться спать, – сообщил он, отбросив дипломатические тонкости.

Голубые глаза холодно смотрели на него, потом Мария повернулась к экрану. Она помедлила, затем приняла решение. Она быстро выключила монитор, и вместе с экраном, щелкнув, погас образ далекой, холодной Марии.

– И я тоже, – сообщила она, поднимаясь и вынимая из ушей вставки аудиодемонстраторов. Она протянула руку, коснулась его плеча – ласково, нежно. Голос ее тоже стал другим. – Собираюсь ложиться с п а т ь. – И добавила: – В конце концов, теперь все равно.