Текст книги "История Биафры"

Автор книги: Фредерик Форсайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

Таковы были решения, которые Оджукву должен был увезти домой своему народу, потому что они были жизненно важными для успокоения людей. Среди беженцев на Востоке было, например, 12 тысяч только железнодорожных рабочих.

Было также решено, что последующие встречи пройдут в Нигерии, в приемлемом для всех месте, и что правительственные средства массовой информации воздержатся от публикации подстрекательских или вносящих смущение в умы заявлений и документов.

На этом встреча завершилась в атмосфере доброжелательства и под звон бокалов с шампанским. Вернувшись домой, Оджукву провел пресс-конференцию, для того, чтобы уверить жителей Области, многие из которых считали лучшим выходом не переговоры, а немедленное отделение, в том, что встреча в Абури стоила того. Он сказал, что если все задуманное будет воплощено в жизнь, то тем самым будет сделан громадный шаг в сторону ослабления напряженности и избавления страны от страха.

Абури был последним шансом Нигерии. Потом говорили, что было что-то очень «несправедливое»    в том, что Оджукву оказался умнее всех остальных четырех полковников, как-будто он каким-то образом извлек из этого незаслуженное преимущество. Также утверждалось, особенно английскими авторами, что Оджукву вел себя не по-джентльменски, поскольку приехал в Абури, ясно понимая, какие ему нужны соглашения, и подготовив их краткий набросок; тогда как остальные явились в полной уверенности, что эта встреча была лишь дружеским сборищем братьев-офицеров.

Однако неправдой было бы заявление о том, что остальные полковники не отдавали себе отчета в том, что первая такая встреча Верховного Военного Совета после массовых убийств, совершенных летом, будет чем-то иным, чем беседы у камина. Всем и каждому должно было быть совершенно ясно, что Абури был исторической возможностью. Эти полковники могли бы к ней подготовиться, пожелай они этого, и Оджукву твердо рассчитывал на то, что они так и сделают. У них тоже были свои чиновники и советники.

Буквально через несколько дней после возвращения Говона в Лагос, соглашения, достигнутые в Абури, начали засыхать на корню. Те принадлежащие к племенным меньшинствам чиновники, о которых уже говорилось раньше, глянули на принятые решения и сразу поняли, что их безмозглый шеф зашел гораздо дальше, чем им бы хотелось. Разведение армии и населения на период, необходимый для установления спокойствия, по их мнению давало областям слишком много автономии, ослабляя тем самым их собственную власть. Постоянные Секретари взялись за Говона, чтобы заставить его пойти на попятный по всем пунктам договоренностей.

Через 10 дней Федеральное правительство опубликовало брошюру под названием «Нигерия 1966»,   в которой излагалась федеральная – иными словами северная версия того, что произошло в стране, начиная с январского переворота. И по сей день брошюра эта остается примечательным образчиком того, как можно исказить факты. На Востоке она произвела фурор. Когда полковник Оджукву по телефону выразил протест, напомнив, что было договорено не публиковать больше никаких официальных версий, Говон, после некоторого смятения, сказал ему, что просто произошла утечка. В дальнейшем Оджукву узнал, что никакой утечки не было, т. к. брошюра одновременно появилась в Лондоне, Нью-Йорке и некоторых других столицах, со всей обычной издательской шумихой, включая коктейли в Верховном Комиссариате и посольствах. Когда он снова в телефонном разговоре выразил протест, Говон снова засуетился, пока не был загнан в угол; после чего разозлился и бросил трубку. (Эти разговоры были записаны на пленку с телефонного аппарата в Энугу). Полковник Оджукву, охваченный тяжким предчувствием, тоже положил трубку. Он знал, что его собственное положение на Востоке сделает для него невозможным отказ от Абури.

26 января в Лагосе Говон созвал пресс-конференцию, на которой намеревался обнародовать договоренности, достигнутые в Абури. Его выступление основывалось не на протоколах и заключительном соглашении, а на критике этих документов со стороны Постоянных Секретарей. Если читать оба этих текста (пресс-конференцию и протоколы Абури), положив их рядом, то возникает вопрос, а был ли Говон на самом деле в Абури?

Во-первых, он не согласился с подчинением армии Высшему Военному Совету, аргументируя это тем, что контроль над армией таким образом из его рук переходит в руки корпоративного органа – Совета. Он пошел еще дальше, добавив, что командование районом дислокации войск (соответствующего по площади существующим областям) будет находиться в подчинении Штаба войск, «который напрямую будет подчиняться мне, как Верховному Главнокомандующему Вооруженными силами».   [13]13
  «Нигерийский кризис»,   т. 6, стр. 11 – 15


[Закрыть]На деле же ни о чем подобном в Абури договорено не было.

О перемещенных лицах он сказал, что на встрече министров финансов «не следует обсуждать вопрос о принципах предоставления пособий»,   хотя такие пособия, особенно в форме некоторых налоговых льгот, были жизненно важными для того, чтобы Восточная Область могла управиться со своим миллионом восемьюстами тысячами беженцев.

По поводу выплаты зарплаты он причитал: «Решение о продолжении выплаты зарплаты до конца марта не учитывает связанных с этим экономических факторов… во-вторых не имеет смысла включать поденных рабочих в разряд тех, чью зарплату надо продолжать выплачивать. Поэтому решение должно быть пересмотрено».   Для ровного счета он предупредил, что Федеральным Корпорациям будет «крайне сложно»    продолжать оплачивать своих бежавших служащих.

По поводу Конституции Говон сделал еще одно сенсационное заявление. Постоянные секретари посоветовали ему «придерживаться их предыдущих рекомендаций и советов: Конституционная Конференция должна оставаться отложенной на неопределенное время, а политическую программу на ближайшее будущее, о которой 30 ноября объявил нации Верховный Главнокомандующий, т. е. проект Нигерии в составе 10 – 14 штатов, нужно воплощать в жизнь, и об этом должна знать страна».

К тому моменту, когда Говон закончил, оказалось, что от Абури мало что осталось. Он вполне мог не соглашаться с тем, что сам подписал; могли быть достаточно веские причины для пересмотра абурийских решений, но остается фактом то, что он и все его друзья-полковники добровольно подписали документ после двух дней переговоров, безо всякого принуждения, и одностороннее аннулирование столь большого количества крайне важных статей, в частности тех, которых так ждали на Востоке, в действительности нанесли Нигерии удар, от которого она никогда не оправилась.

В Энугу полковник Оджукву, фигурально выражаясь, тер себе глаза, читая отчет о пресс-конференции. С тех пор многие говорили – «полковник Оджукву сделал то»    или «полковник Оджукву отказался сделать это»,   но, кажется, почти никто не попытался понять, какое огромное давление оказывалось на него. Начиная со времени осенних убийств все громче и громче раздавалось требование об отделении от Нигерии, к которому присоединялись все более широкие слои населения. Проблема беженцев, потихоньку преданная забвению и не принимаемая во внимание Лагосом, оставалась на Востоке мучительной реальностью. Вопрос о выплате зарплаты, который для тысяч служащих корпораций и чиновников был вопросом о том, будут ли накормлены их семьи, все еще оставался вопросом первостепенной

важности.

«Мы – за Абури!»    стало лозунгом Восточной Области. Полковник Оджукву отказался присутствовать на последующих встречах Высшего Военного Совета до тех пор, пока не будут выполняться абурийские соглашения; отчасти по той причине, что следующее такое заседание было назначено в Бенин-Сити, буквально нашпигованном солдатами-северянами, а отчасти и потому, что Оджукву сознавал, что еще дальше он зайти не может.

В выступлении по радио в конце февраля Оджукву сказал: «Если к 31 марта соглашения, достигнутые в Абури, не будут полностью воплощены в жизнь, у меня не останется иного выбора, чем взять на себя ответственность и принять любые меры, необходимые для того, чтобы в нашей Области эти соглашения заработали».

В этот день все ждали отделения Восточной Нигерии, и журналисты, явившиеся на пресс-конференцию в Энугу, уже заранее заготовили заголовки статей. Вместо этого, все еще пытаясь использовать последний шанс на сохранение Единой Нигерии, полковник Оджукву заявил им, что принял Указ о доходах, по которому все федеральные налоги, собиравшиеся на Востоке, впредь будут идти на выплаты по программам реабилитации. Указ не затрагивал нефтедоходов, т. к. они собирались в Лагосе. Репортеры были ошеломлены: они ждали огня и серы, а получили фискальную программу. Оджукву сказал им (мягко выражаясь), что Восток выйдет из состава Нигерии только в случае прямого нападения или блокады.

Федеральное правительство ответило на это Декретом N 8, документом, который на первый взгляд был направлен на выполнение главных пунктов конституционных соглашений в Абури, если уж не финансовых договоренностей. Декрет, также как и абурийские соглашения, возлагал законодательную и исполнительную власть на Высший Военный Совет, а решения по наиболее важным вопросам могли быть приняты только при согласии всех Военных губернаторов. В пределах своих областей у этих Губернаторов должна была быть почти полная автономия. Решение это выглядело хорошо, и приветствовалось как таковое, хотя и не шло дальше того, о чем уже договорились в Абури 4 месяца назад. За исключением одной маленькой оговорки. Она была так искусно сформулирована, что выглядела совершенно безобидно, но после вторичного прочтения становилось ясно, что дополнительные положения сводили на нет основные статьи. Одно из дополнений касалось того, что Губернаторы Областей не могут осуществлять свои властные полномочия с тем, чтобы «препятствовать или наносить ущерб власти Федерации, или ставить под угрозу само существование Федерального правительства».   Хотя все это и выглядит безобидно, однако решать, что именно будет препятствовать или наносить «ущерб власти»…   должно было само Федеральное правительство, т. е. Говон. Другая оговорка давала Федеральному правительству право принимать на себя управление Областями, в случае если местные власти «представляли угрозу для осуществления федерального правления»,   и снова право выбора критерия было оставлено за Лагосом.

По мнению жителей Восточной Области, наибольшую опасность представлял тот пункт, по которому в любой Области могло было быть объявлено военное положение – с согласия только троих губернаторов. А поскольку объявление военного положения обычно подразумевает ввод войск, и поскольку остальные три Военных Губернатора были либо северянами, либо управляли областями, занятыми войсками Севера, то полковник Оджукву воспринял эту меру как специально направленную против Восточной Области. Он отверг Декрет.

Теперь режим Говона становился все более непопулярен повсюду на Юге. На Западе постоянно росло недовольство тем, что не были выведены северные войска – мера, о которой вновь говорилось в Абури. Вождь Аволово возглавил протест. Его последователями традиционно были пролетарии и радикальные элементы Западной Области, а именно эти люди сильнее всего ощущали на себе присутствие оккупационных войск Севера. На встрече Идейных Вождей Запада, в конце апреля в Ибадане, Аволово сложил с себя обязанности депутата от Западной Области на Конституционной Конференции, которая предположительно должна была вскорости возобновить свою работу, заявив в письме: «Это мое решение является хорошо обдуманным, и хотя некоторые требования Востока явно чрезмерны, однако, в контексте Нигерийского Союза, большинство этих требований не только обосновано, но и направлено на установление спокойствия и здорового союза многочисленных национальных единиц Нигерии».   [14]14
  Шварц, op cit. стр. 227


[Закрыть]

Вождь Аволово только что вернулся из поездки в Энугу к полковнику Оджукву, где мог собственными глазами увидеть то, что другие старательно не замечали – всю глубину народных чувств. По словам полковника Оджукву, Аволово спросил: выйдет ли Восток из состава Федерации. И получил ответ, что – нет, до тех пор – пока и если у Востока не останется иного выбора.

После того, как он сам лично смог оценить ситуацию, Аволово проникся сочувствием к страданиям народа Востока и попросил, чтобы в случае, если Восточная Область решит отделиться, его предупредили об этом за 24 часа, и тогда он сделает то же самое от имени Запада. Ему это пообещали. Впоследствии Аволово получил такое предупреждение, но к этому времени его уже занимали другие проблемы, и поэтому он не сделал того, что намеревался. С точки зрения Йоруба, это было очень жаль, потому что, если бы Аволово взялся за оружие, то Федеральное правительство, неспособное бороться с двумя одновременными противоправительственными выступлениями, было бы вынуждено выполнить до последнего пункта Абурийские соглашения.

Если бы так и было сделано, то Нигерия, вероятнее всего, была бы сегодня мирным государством, – и не унитарным, состоящим из 12 штатов, а Конфедерацией почти автономных государств, живущих в мире и согласии.

Чиновники в центре могли бы потерять большую часть своей власти, но множество других людей осталось бы в живых, включая и многих Йоруба, потому что сегодня Запад, как и прежде, остается под оккупацией северных войск, а поспешно призванных в армию Йоруба использовали в качестве пушечного мяса, бросив их на пулеметы Биафры. Каковы точные потери среди этой этнической группы, в Биафре не знают, а Федеральная армия отказывается предоставить эти данные. Однако, военная разведка Биафры убеждена, что среди всех остальных в нигерийской армии Йоруба понесли наиболее тяжелые потери. Таким образом, в апреле 1967 года в Ибадане, Аволово к своей отставке добавил заявление о том, что если отделится Восточная Область, то Западная сочтет для себя возможным последовать ее примеру. Его поддержал и полковник Эджоор со Среднего Запада, где проживало более миллиона Ибо. Однако он не хотел в будущем попасть в какую-нибудь конфликтную ситуацию и поэтому призвал к установлению демилитаризованной зоны в его области.

В этот момент с Севера раздался еще один удар грома. Эмиры Севера, десятилетиями бывшие яростными защитниками своей собственной власти над Нигерией, внезапно призвали к тому, чтобы Север взял на себя обязательство создать на своей территории штаты, даже если они не будут созданы в других местах, в качестве гаранта стабильности Севера и всей Федерации, и призвали Федеральное правительство принять незамедлительные меры для того, чтобы начать процесс образования этих штатов.

Так же как и вольт-фас с Конституционной Конференцией, решение это было настолько нехарактерно для Севера, что можно было сделать вывод, что либо снова подали голос представители племенных меньшинств в пехоте, либо эмиры решили, что смогут использовать создание новых штатов для того, чтобы сломать растущую солидарность Юга, сохранив при этом свой собственный союз за фасадом и границами новых штатов.

Это решение эффективно содействовало укреплению режима Говона и разбило солидарность трех областей Юга. Аволово, который уже давно выступал за создание штатов, как средства порвать с Севером, ухватился за представившуюся возможность. Эта перемена в его настроениях совпала с назначением на пост Комиссара по финансам и Заместителя председателя Высшего Совета в новом смешанном правительстве, состоявшем из солдат и штатских. Вождь Энахоро – со Среднего Запада, и Джозеф Тапка – лидер народности Тив, также были назначены на министерские посты. Эджоор успокоился.

Ряды снова сомкнулись, и Говон почувствовал в себе достаточно сил, чтобы принять крутые меры против Востока. К этому времени и ему, вероятно, были даны заверения в том, что если случится какая-нибудь заваруха, то она закончится очень быстро и в его пользу, так что вполне можно предположить, что, если бы он мог предвидеть, какая за этим последует долгая и страшная война, то может быть и не стал бы делать того, что сделал. Но за его спиной раздавались голоса, уверявшие, что в случае военного столкновения, можно будет найти простое, военное же, решение. А это вполне отвечало его простой военной душе.

В начале мая Говон объявил о частичной блокаде Востока. Она распространялась на почтовую службу и почтовые переводы, но затрагивала также телефон, телеграф и телекс, а также другие линии коммуникаций, которые все проходили через Лагос. В результате Восток был отрезан от внешнего мира, тем более что полеты самолетов «Нигериа эрлайнз»    также были запрещены.

В Энугу полковник Оджукву сказал корреспонденту агентства Рейтер: «Я думаю, что мы быстро катимся под откос. И остановить это движение будет очень трудно. Мы все очень близки, очень, очень близки».

Была и еще одна – последняя – попытка примирения. Группа, называвшая себя Национальным Согласительным комитетом, возглавляемая новым Федеральным Верховным Судьей, сэром Адетокунбо Адемолой (Йоруба), в состав которой входил и Аволово, 7 мая посетила полковника Оджукву. Они выслушали его мнение, приняли все его требования и призвали Федеральное правительство выполнить их. Эти требования включали в себя не многим большее, чем выполнение соглашений от 9 августа об отводе войск в районы их этнического происхождения и прекращение экономических санкций.

20 мая Говон согласился со всеми рекомендациями. Но это снова была лишь иллюзорная надежда. Он заявил, что запрет на полеты самолетов в Восточную Область был отменен, так же как и все остальные санкции. Но Директор Авиакомпании частным образом признал, что не получил никакого приказа на возобновление полетов. Что касается войск, то полковник Кацина прилетел в Ибадан из Кадуны, чтобы передать в войска приказ о передислокации, но не дальше Илорина, города, расположенного почти на границе Западной и Северной областей, на главной дороге в Лагос. Перебросить эти войска обратно было бы очень просто.

На Востоке требования о выходе из состава Нигерии стали настолько сильны, что даже полковник Оджукву не смог устоять. 26 мая 335 членов Консультативной Ассамблеи Вождей и Старейшин после бурного заседания единодушно выдали ему мандат на выход Восточной Области из того, что уже считалось покойной Федерацией Нигерии, «в наиболее ранние возможные сроки»,   объявив Восточную Область»    свободным, суверенным и независимым государством, названном Республикой Биафрой».

Одной из главнейших ошибок Федерального правительства была угроза применения силы. Наиболее снисходительным объяснением могло бы послужить то, что в Лагосе пребывали в блаженном неведении по поводу того, насколько обострены все чувства на Востоке. Для жителей Восточной Области, которые знали, что это правительство состоит в основном из тех самых северян, которые всего 8 месяцев назад убивали их соплеменников, все это выглядело (и выглядит доныне) как угроза послать ненавистных северян для завершения того, что было сделано только наполовину.

Выданный мандат еще не означал отделения, но Говон на следующий же день привел в действие свой план. Он объявил чрезвычайное положение и обнародовал Декрет, по которому Нигерия разделялась на 12 новых штатов, а существующие Области ликвидировались. Едва ли он мог сделать еще что-то более провокационное. Не было проведено никаких предварительных консультаций, что само по себе противоречит Конституции. Он отказался ото всех обещаний о том, что каждая Область будет иметь право высказаться по вопросу о любой будущей форме объединения. Гораздо более важным было решение разделить Восточную Область на три крошечных штата, каждый из которых сам по себе был совершенно бессилен, и отделить Порт-Харкорт от штата Ибо, превратив его в столицу штата Риверс. Это было воспринято как «открытое подталкивание, побуждение к отделению».   В том же выступлении по радио Говон объявил о возобновлении блокады, отмене Декрета N 8 и взял на себя всю полноту власти в стране – «на краткий период для принятия крайне необходимых сегодня мер».

Рано утром 30 мая дипломаты и журналисты были созваны в Дом Правительства, вскоре переименованный в Дом Биафры, и полковник Оджукву огласил Декларацию Независимости.

Вот ее текст.

«Соотечественники и соотечественницы, вы, люди Восточной Нигерии,

сознавая высшую власть Господа Всемогущего и ваш долг перед собой и потомством;

сознавая, что наши жизни и наша собственность более не могут быть хранимы каким-либо правительством, находящимся за пределами Восточной Нигерии;

веря в то, что вы родились свободными и имеете ряд неотъемлемых прав, которые никто не может охранить лучше вас самих;

не желая быть несвободными партнерами любого объединения – политического или экономического;

отвергая власть любого человека или группы людей, иных чем Военное правительство Восточной Нигерии, налагать на вас обязательства какого бы то ни было рода;

исполнившись решимости разорвать все политические или иные узы между нами и бывшей Федеральной Республикой Нигерией;

в готовности к союзу, договору или ассоциации с любым государством в составе бывшей Федеральной Республики Нигерии, и в других местах, на тех условиях, которые в наибольшей мере способствовали бы вашему общему благу;

вы подтвердили вашу веру и доверие ко мне, дав мне мандат на провозглашение от вашего имени и для вашего блага того, что Восточная Нигерия является Суверенной Независимой Республикой,

поэтому я, полковник Чуквуэмека Одумегву Оджукву, Военный губернатор Восточной Нигерии, властью, данной мне, и следуя принципам, провозглашенным выше, настоящим торжественно провозглашаю, что территории и регион, известный и называемый Восточная Нигерия, вместе с его континентальным шельфом и территориальными водами, отныне является Независимым Суверенным государством, называемым Республика Биафра».

С этими словами Восточная Область Нигерии вступила в самопровозглашенную независимость, а название «Биафра»    вошло в современный политический словарь, хотя, по мнению большинства тогдашних политических обозревателей, только временно.

Три чувства определяли тогда мировоззрение народа Биафры. Во-первых, глубокое осознание того, что происходит не бунт, а отторжение, и это чувство не утихло и доныне. Потому что биафрцы считают, что они не вышли из Нигерии, а были изгнаны из нее. Они твердо верят, что подтолкнула их к разрыву нигерийская сторона. Для большинства из них это было полным крушением всех жизненных иллюзий: главные действующие лица и идеологи Единой Нигерии, именно они и стали ей не нужны.

Последующая попытка Нигерии загнать их обратно в состав страны – среди всего прочего казалась лишенной всякой логики. Биафрцы были убеждены, что для них нет места внутри Нигерии в качестве равноправных с нигерийцами граждан, что эти нигерийцы желают иметь рядом не их, как народ, а только лишь их землю из-за нефти, которая в ней есть, и богатств, которые она может производить. Они убеждены в том, что именно нигерийцы, а не они, разорвали обязательства, которые связывали договорное общество, в котором граждане обязаны быть лояльными по отношению к государству, а государство, в свою очередь, обязано гарантировать охрану их жизни, свободы и собственности. Они пребывают в убеждении, что единственная роль, которая с этих пор уготована для них в Нигерии, это роль жертвы, а потом – и навсегда – роль рабов. По иронии судьбы, несмотря на заверения генерала Говона (он тем временем произвел себя в генерал-майоры), поведение Нигерийской армии, многочисленные заявления высокопоставленных официальных лиц в Лагосе и пропагандистские передачи из Кадуны, вместо того, чтобы рассеять эти страхи, только усугубляют их.

Во-вторых, биафрцы питали, и до сих пор питают, крайнее недоверие ко всему, что может сказать или пообещать сделать Лагосское правительство. И снова разные прецеденты только углубляют их уверенность в своей правоте, поскольку за прошедшие 18 месяцев генерал Говон многократно демонстрировал, что не может заставить повиноваться офицеров армии и ВВС, которым в свою очередь не подчиняются их солдаты. Неоднократные заверения Говона в том, что солдаты будут вести себя достойно, что авиация воздержится от бомбежек гражданских центров, обернулись пустой болтовней. И в результате все мирные предложения, основанные на альтернативе, предложенной Федеральной стороной: «Отдайте нам винтовки, и мы будем относиться к вам хорошо»    – были встречены с глубочайшим недоверием. Что касается будущих конституционных гарантий безопасности в Нигерии, которые недавно были предложены Говоном и получили мощную поддержку британской стороны, то биафрцы ответили, что у них уже были раньше такие гарантии в Конституции Нигерии, но в 1966 году они ничего не изменили. Это недоверие делает маловероятным, чтобы какая-либо формула мирного урегулирования, предложенная нынешним нигерийским режимом, сможет быть успешной.

В-третьих, биафрцы были абсолютно убеждены в том, что приход нигерийской армии на их землю будет еще одним погромом такого масштаба, что это будет уже геноцидом; что в планах северных правителей (иными словами правительства Лагоса) биафрцы рано или поздно обречены на вымирание – раз и навсегда, и что Север, алчущий прибылей от нефтяных залежей побережья, продолжит обещанный еще Балевой, «прерванный поход к морю».   За пределами Биафры, особенно в британских правительственных кругах, этот страх презрительно объясняли «пропагандой Оджукву».   Однако события прошедших месяцев не только не опровергли эти страхи, но еще больше утвердили биафрцев в их мнении, так что не понадобилось и никаких убеждений со стороны полковника Оджукву.

Лагосом, Лондоном и корреспондентами тех изданий, которые можно назвать «прессой истеблишмента»,   был немедленно сформулирован и представлен миру целый ряд объяснений причин раскола Биафры и Нигерии. В одном из таких объяснений говорилось, что Биафра явилась «бунтом Оджукву»,   попыткой одного человека, за спиной которого стояла маленькая группка армейских офицеров и чиновников, руководствуясь личными амбициями и алчностью, создать бунтовщическое государство. Факты вскоре полностью опровергли эти утверждения, хотя кое-где его еще и повторяют.

Прежде всего руководители Биафры, в отличие от народа, понимали огромность начатого дела и степень его риска. Большинство из них оставило важные посты, чтобы вернуться домой и жить в более стесненных обстоятельствах, служа Биафре. Всем им было ясно, что путь к роскоши и довольству, власти и престижу ведет через сотрудничество с существующей властью, т. е. с Лагосом. Полковник Оджукву, если бы он выбрал сотрудничество с Говоном, пойдя против чаяний народа Востока, мог бы сохранить свое состояние, занимал бы высокое положение в Нигерии и, вполне вероятно, до сих пор оставался бы Губернатором Восточной Области, но не народным лидером, а ненавистным квислингом, окруженным солдатами Федеральной армии. С другой стороны, если бы мотивацией его поступков была жажда власти, то он мог бы выждать подходящий момент, сговориться с другими руководителями Юга, среди которых у него был большой авторитет, создать новую южную армию и осуществить свой собственный переворот.

С его сообразительностью, он, вероятно, стал бы гораздо более удачливым руководителем переворота, чем те, кто возглавлял два предыдущих.

Кроме того, единодушная поддержка дела Биафры со стороны всех выдающихся людей восточного происхождения, очень быстро показала, что они верят в справедливость этого дела. Сотни выходцев с Востока, достигших вершин в своих профессиях – дома и заграницей – предложили свои услуги, чего они никогда бы не сделали для амбициозного полковника, готового обездолить свой народ ради собственного продвижения. В дальнейшем, когда Говон искал губернаторов для тех трех штатов, которые он создал вместо бывшей Восточной Области, он не смог найти ни единого человека с именем, который взялся бы за это дело. Для Центрального штата Ибо ему пришлось выбрать неизвестного преподавателя общественных наук из университета Ибадана, господина Укпаби Азика, от которого отреклась вся его семья (крайняя степень позора в Африке). Для штата Риверс Говону пришлось поспешно присвоить звание капитан-лейтенанта 25-летнему младшему морскому офицеру Альфреду Спиффа, от которого также отреклись все Спиффы Порт Харкорта. Для Юговосточного штата Говон выбрал некоего Эссуене, совершенно никому не известного младшего офицера из Лагоса, который в течение долгих лет не бывал в родных местах.

И наконец, подвиги народа Биафры при защите своей родной земли, которые, как вынуждены были признать даже их злейшие враги, были замечательны, служат верным признаком того, что они верили в то, что делали. Один офицер или группа офицеров, силой вовлекшие упирающийся народ в мятеж, никогда не смогли бы контролировать ситуацию, по мере того, как страдания народа превосходили все ранее известные в Африке пределы. Владения такого царька были бы давным-давно захвачены Федеральной армией, а его не слишком пылкие защитники побросали бы оружие и разбежались. Еще более вероятно то, что такой человек уже давным-давно стал бы жертвой переворота в результате массового возмущения тем, куда он завлек свой народ.

Этого не случилось. Биафрцы когтями и зубами дрались за каждый клочок своей земли, в то время как в тылу не было ни единого антиправительственного выступления, чего нельзя было бы избежать, будь народ недоволен; потому что, как это на собственном опыте поняли британцы в конце 20-х годов, если биафрцы чем-то недовольны, то они быстро позволяют своим чувствам выйти наружу.

Ожесточенное упрямство биафрцев объясняли также и влиянием «пропаганды Оджукву».   Кое-где об этом поговаривают еще и сейчас. Хотя вполне возможно путем искусного манипулирования средствами массовой информации повлиять на широкие слои населения (на некоторое время), однако трудно представить, что такое множество первоклассных «голов»    предложили свои услуги Биафре на гораздо менее значительных постах, чем те, что они занимали до этого, под влиянием ловкой пропаганды. Среди таких людей был бывший президент доктор Ннамди Азикиве, бывший премьер Микаэль Окпара, бывший гражданский губернатор Восточной Области доктор Френсис Ибиам, бывший судья Международного Суда сэр Льюис Мбанефо, бывший вице-канцлер Ибаданского университета профессор Эни Нджоку, возможно, один из самых ярких научных умов, когда-либо живших в Африке. К ним следует добавить множество ученых, адвокатов, учителей, врачей, хирургов, администраторов, бизнесменов, инженеров и государственных служащих. Генералу Говону очень бы хотелось показать миру хоть одного изменника среди вышеперечисленных людей.