Текст книги "Ночь Бармаглота (ЛП)"

Автор книги: Фредерик Браун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)

Глава пятнадцатая

Раз-два, раз-два! Горит трава,

Взы-взы – стрижает меч,

Ува! Ува! И голова

Барабардает с плеч.

Окна были бледно-серыми прямоугольниками; теперь, когда мои глаза свыклись с убывающей тьмой, я мог почти ясно видеть Карла, когда он подошёл к шкафу и щупал там, покуда не отыскал бутылку.

– Док, – сказал он, – ты такой счастливый, что я тоже пропущу вместе с тобой. Гори всё оно синим пламенем. Не убьёт, так вылечит.

Он извлёк из-под раковины два стакана, разбив при этом только один, который уронил в раковину. Выругавшись, он поставил стаканы на стол. Я чиркнул спичкой и держал её, пока он наливал виски.

– Док, – сказал он, – только не проделывай, ради Бога, такое часто. Я могу раздобыть светящуюся краску. Нарисую полоски на стаканах и бутылках. И, кстати, что я ещё могу сделать? Могу купить шахматную доску и набор шахматных фигурок со светящейся краской. Тогда мы сможем сидеть тут и играть в шахматы в темноте.

– Я играю в них, Карл, прямо сейчас. Только что дошёл до седьмой линии. Быть может, кто-нибудь коронует меня на следующем ходу, когда я достигну края доски. У тебя есть чистящая жидкость?

Он потянулся было за стаканом, но отдёрнул руку и покосился на меня.

– Чистящая жидкость? А что, виски не годится?

– Я не пить её собираюсь, – объяснил я. – А не сгореть с ней.

Он слегка затряс головой.

– Ещё раз и помедленнее.

– Мне нужно что-нибудь негорючее. Ты знаешь, о чём я.

– У жены есть какая-то чистящая жидкость. Та или не та, не знаю. Посмотрю. – И он посмотрел, используя мои спички и исследуя этикетки на ряде бутылок в шкафчике под раковиной. С одной он вернулся ко мне и тщательно изучил её. – Ну-ка. Помечена «ОПАСНО» большими буквами и «Беречь от огня». Похоже, невоспламеняемой у нас нет.

Я вздохнул. Как было бы просто, если бы она нашлась у Карла. У меня дома оставалось немного, но туда я идти не хотел. И это означало поход в супермаркет.

И я не стал просить у Карла свечу. Её я тоже мог взять в супермаркете, и я не хотел, чтобы Карл решил, будто я свихнулся, или объяснять ему, что я собираюсь делать.

Мы выпили. Карла передёрнуло, но он прикончил свою порцию.

– Слушай, док, – сказал он, – я могу что-нибудь сделать?

Я был уже в дверях.

– Ты многое сделал, – ответил я. – Но если ты хочешь сделать больше, то оденься и жди. Возможно, я скоро позвоню, если всё пойдёт как надо. И тогда ты можешь понадобиться.

– Погоди, док. Я сейчас же оденусь, и…

– Ты будешь мешать, Карл, – ответил я.

И быстро вышел, прежде чем он мог надавить на меня.

Если бы он хотя бы догадался, в какую беду я попал или какую чертовски глупую вещь собираюсь сделать, он бы вырубил меня и связал, но не выпустил из своего дома.

В тусклом сером свете раннего утра мне уже не было нужды нащупывать дорогу. Я забыл спросил у Карла время ещё раз, но, пожалуй, была уже четверть шестого.

Теперь я сильнее рисковал быть замеченным, если Кейтс с помощниками всё ещё рыщут, разыскивая меня, но я предчувствовал, что они уже сдались, придя к выводу, что я где-то спрятался. Вероятно, сейчас они сосредоточились на дорогах, чтобы я не мог выбраться из города. Но как раз об отъезде из города я думал меньше всего.

Я снова пробирался переулками. Назад, той же дорогой, как пришёл, готовый нырнуть между гаражами или под мусорный бак при первом звуке автомобиля. Но машин не было; четверть шестого даже для Кармел-Сити довольно рано.

Супермаркет ещё не открылся. Я обернул носовым платком рукоятку одного из двух своих револьверов – так ещё получу прозвище «Стэгер Две пушки», – и выбил стекло в одном из задних окон. Шум был адский, но в том квартале никто не живёт, так что никто меня не слышал или, по крайней мере, ничего не предпринял.

Я пробрался внутрь и приступил к покупкам.

Чистящая жидкость. Двух видов; мне нужна была какая-нибудь невоспламеняемая и, как я теперь подумал, бутылочка из тех, что помечены «Опасно. Беречь от огня».

Я открыл обе, пахли они похоже. Я вылил горючую жидкость в раковину в задней комнате и поменял её на негорючую.

Я даже убедился в том, что она не горит; я смочил ей тряпку и попытался поджечь. Может быть, всему происходящему лучше бы соответствовало, если бы тряпка полыхнула, я не сумел бы её потушить, сжёг супермаркет дотла и добавил к другим своим достижениям в ту ночь и поджог. Но тряпка горела не больше, чем если бы я намочил её водой, а не чистящей жидкостью с бензиновым запахом.

Я тщательно обдумал, что мне ещё нужно, и купил всё это; несколько рулонов однодюймовой клейкой ленты, свечу и кусок мыла. Я слышал, что из куска мыла в носке получается хорошая дубинка; мыло достаточно мягкое, чтобы оглушить, не убивая. Я снял один из носков и сделал себе дубинку.

Мои карманы были прилично набиты, когда я вышел из супермаркета – через то же окно, как и вошёл. К тому времени я немало продвинулся в преступном деле; мне и в голову не пришло оставить деньги за покупки.

Было почти светло. Ясный серый рассвет казался предвестником хорошего дня – для кого-то; скоро я узнаю, для меня или нет.

Держась переулков, обратно той же дорогой, в трёх кварталах от дома Карла.

Эл Грейнджер. Одноэтажный дом в три комнаты, размером с мой.

Было уже почти шесть. Теперь он спал, если вообще лёг спать. И почему-то я думал, что теперь он спит. Всё необходимое он сделал к двум, уже четыре часа назад. Сделанное могло лишить его сна на какое-то время, но не в ту же ночь.

Я обследовал местность и облегчённо вздохнул, что одна проблема решена, увидев, что окно спальни не заперто.

Оно выходило на заднее крыльцо, и я легко мог зайти через него.

Я наклонился и влез внутрь. Почти бесшумно, и Эл Грейнджер, крепко спящий в постели, не проснулся.

Я держал в правой руке пистолет – заряженный – и готов был использовать его в ответ.

Но на правую руку и заряженный пистолет я не смотрел. В левую руку я взял ржавый, незаряженный «Айвер-Джонсон», которым, как дубинкой, убили Майлза и Бонни. У меня на уме был тест, который, сработай он, стал бы для меня абсолютным доказательством вины Эла. Не сработав, он бы ничего не опроверг, и я бы продолжил делать намеченное, но попытка не пытка.

В комнате было ещё сумрачно, и я протянул левую руку и включил лампу, стоявшую у кровати. Я хотел, чтобы он увидел этот пистолет. Он беспокойно зашевелился от света, но не проснулся.

– Эл, – произнёс я.

Тогда он проснулся. Сел в кровати и уставился на меня.

– Подними руки, Эл, – сказал я, держа в левой руке направленный на него пистолет и стоя достаточно далеко, чтобы он не мог дотянуться до меня, но достаточно близко, чтобы он ясно видел пистолет в бледном счете включённой лампы.

Он перевёл взгляд с моего лица на пистолет и обратно. Откинул простыню, чтобы встать с кровати. Сказал:

– Не дури, док. Он не заряжен, а зарядишь – всё равно не выстрелит.

Если я и нуждался в доказательстве, то получил его.

Он уже спускал ноги к кровати, когда я выставил в поле зрения правую руку с другим пистолетом.

– Этот – заряжен и работает, – произнёс я.

Он замер. Я убрал ржавый пистолет в карман пиджака.

– Повернись, Эл, – сказал я.

Он помедлил, и я взвёл револьвер. Он был нацелен на него с расстояния примерно в пять футов, слишком близко, чтобы промахнуться, если я нажму на курок, и слишком далеко, чтобы он мог рискнуть схватить его, особенно из столь неудобного положения, сидя в постели. Я мог видеть, как он оценивает шансы, холодно, беспристрастно.

Он признал, что они плохи. И, видимо, решил, что, если позволит мне увести его, его планам это всё равно не повредит. Если бы я передал его полиции вместе со своей историей, её бы это никак не укрепило.

– Повернись, Эл, – повторил я.

Он по-прежнему оценивающе смотрел на меня. Я понимал, о чём он думает; если он повернётся, я могу ударить его рукоятью револьвера, и, вне зависимости от моих намерений, ударить слишком сильно. А если я убью его, даже нечаянно, ему не поможет знание, что меня посадят и за это убийство тоже.

– Повернись, – повторил я, – и заложи руки за спину.

Я видел, как он расслабился. Если я хочу всего лишь связать его…

Он обернулся. Я быстро переложил револьвер в левую руку и вытащил импровизированную дубинку из носка и куска мыла. Я вознёс безмолвную молитву, только что пришедшую мне в голову, надеясь не ударить слишком сильно или недостаточно сильно, и замахнулся.

Глухой стук испугал меня. Я подумал, что убил его, и знал, что он не притворялся, падая на кровать, поскольку его голова ударилась о изголовье со стуком почти столь же громким, как от удара.

И, притворившись, он легко мог бы одержать верх, ведь я так испугался, что опустил револьвер. Я даже не мог положить его в карман, поскольку он был взведён, а я не знал, как снять взвод, не выстрелив. Поэтому я положил его на тумбочку рядом с кроватью и склонился над Элом пощупать сердце. Оно всё ещё билось.

Я достал из кармана клейкую ленту и принялся за работу. Заклеил ему рот, чтобы он не закричал, и его ноги в лодыжках и коленях. Левое запястье я приклеил к его левому бедру и использовал целый рулон, чтобы примотать к боку его правую руку выше локтя. Кисть должна была остаться свободна.

На кухне я нашёл бельевую верёвку и привязал его к кровати, сумев при этом поместить его у изголовья в почти что сидячее положение.

Взяв со стола блокнот, я положил его вместе со своей шариковой ручкой в пределах досягаемости правой руки Эла.

Теперь я мог только сидеть и ждать.

Десять минут, возможно, пятнадцать, а на улице уже совсем рассвело. Я начал терять терпение. Возможно, торопиться было некуда; Эл Грейнджер всегда поздно ложится, так что его никто не хватится ещё долго, но ожидание было ужасным.

Я решил, что снова могу выпить и что это мне нужно. Отправившись на его кухню, я рылся там, пока не отыскал бутылку. Джин, а не виски, но задачу выполнил. И оказался ужасным на вкус.

Когда я вернулся в спальню, он очнулся. Настолько, что я едва не решил, будто сперва он притворился в надежде потянуть время. Он отчаянно пытался свободной правой рукой оторвать ленту, прикреплявшую его левое запястье к бедру.

Но с крепко прижатым к боку локтем правой руки он не слишком продвигался в этом деле. Когда я взял с ночного столика пистолет, он оставил эти попытки. И посмотрел на меня.

– Привет, Эл, – сказал я. – Мы на седьмой линии. – Теперь я никуда не торопился, совсем. Я удобно уселся, прежде чем продолжить: – Послушай, Эл, я оставил твою правую руку свободной, чтобы ты мог воспользоваться этой бумагой и ручкой. Я хочу, чтобы ты кое-что написал для меня. И подержу блокнот, чтобы ты мог видеть, что пишешь. Или ты не в настроении писать, Эл?

Он тихонько лёг на спину и закрыл глаза.

– Я всего лишь хочу, – сказал я, – чтобы ты написал, что убил прошлой ночью Ральфа Бонни и Майлза Харрисона. Что ты взял мою машину и перехватил их на пути из Нилсвилла, возможно, пешком, чтобы мою машину не заметили. Они узнали тебя, остановились и посадили в свою машину. Итак, ты сел на заднее сиденье и, прежде чем Майлз, который должен был вести, успел снова тронуться, ты ударил по голове сперва его, а потом Бонни. Потом ты положил их тела в мою машину, а их машину бросил где-то на дороге. А затем ты поехал в поместье Уэнтвортов и оставил мою машину вместо той, на которой туда приехал я. Или я ошибаюсь в каких-то деталях, Эл?

Он не отвечал, и не то чтобы я ждал от него иного

– Писанины выйдет много, – сказал я, – ведь я хочу, чтобы ты также объяснил, как нанял актёра, чтобы тот под именем Иегуди Смита рассказал мне невероятную историю, в которую никто не поверит. Я хочу, чтобы ты рассказал, как ты заставил его заманить меня в дом Уэнтвортов, и об оставленном там тобой пузырьке, и об его содержимом. И что ты велел ему выпить это. И каково его настоящее имя, и что ты сделал с его телом.

Затем я сказал:

– Думаю, этого хватит, Эл. Не стоит писать про мотив; он станет очевидным, когда выяснится твоя связь с Ральфом Бонни. И нет нужды описывать все мелкие детали того, как и когда ты спустил у меня шины, чтобы я не мог воспользоваться своим автомобилем, или того, как и когда ты напечатал в моей типографии ту карточку с именем Иегуди Смита, поставив там мой профсоюзный номер. И незачем писать, почему ты избрал меня в виновники этих убийств. Собственно говоря, этой частью я совсем не горжусь. Мне немного стыдно за то, что мне придётся сделать, чтобы убедить тебя написать всё, что я сказал.

Мне было немного стыдно, но не настолько, чтобы удержать себя от последующих действий.

Я достал бутылочку невоспламеняемой чистящей жидкости, пахнущей бензином, и открыл её.

Глаза Эла Грейнджера тоже открылись, как только я начал окроплять ей его простыни и пижаму. Мне удалось держать бутылочку так, чтобы он смог прочесть предупреждение «Опасно» и, если его глаза могли разбирать мелкий шрифт, «Беречь от огня».

Я опустошил всю бутылочку, соорудив довольно большое мокрое пятно у него колен там, где он мог ясно его видеть. Комната наполнилась запахом бензина.

Я взял свечу и нож и отрезал от верхушки свечи кусок длиной в дюйм. Я разгладил мокрое пятно на простыне и осторожно опустил свечу.

– Я собираюсь зажечь её, Эл, и тебе лучше не двигаться, иначе ты её опрокинешь. А я уверен, что пирофобу не понравилось бы то, что тогда с ним случится. Ведь ты пирофоб, Эл.

Его глаза стали круглыми от ужаса, когда я зажёг спичку. Если бы его рот не был заклеен, он бы закричал от страха.

Каждый мускул его тела напрягся.

Он снова попытался притвориться, вероятно, полагая, что я не выдержу, если он будет без сознания, если я подумаю, что он упал в обморок. Он мог сделать это глазами, но мускулы остального тела выдавали его. Он не мог расслабить их, даже спасая этим свою жизнь.

Я зажёг свечу и снова сел.

– Дюйм свечи, Эл, – проговорил я. – Возможно, десять минут, если ты останешься неподвижным. Меньше, если безрассудно шевельнёшь хоть пальцем. Свеча будет не слишком-то устойчива там, на мягком матрасе.

Его глаза снова широко раскрылись, уставившись на эту свечу, почти догоревшую до мокрой простыни, уставившись на неё в полном ужасе. Я ненавидел себя за то, что делаю с ним, но всё равно продолжал. Я подумал про трёх людей, убитых сегодня вечером, и взял себя в руки. И, в конце концов, единственная для Эла опасность сидела у него в голове. Мокрое пятно на простыне как раз и не давало простыне вспыхнуть.

– Готов писать, Эл?

Его полные ужаса глаза переместились со свечи на моё лицо, но он не кивнул. Сперва я подумал, что он разоблачил мой блеф, но потом понял – он не кивнул лишь потому, что боялся даже таким кратким движением мускулов уронить короткую свечу.

– Ладно, Эл, посмотрим, готов ли ты, – сказал я. – Если нет, я верну свечу обратно и позволю ей догореть, так что ты не выиграешь в любом случае.

Я осторожно взял свечу и поставил на тумбочку. Поднёс блокнот. Он начал писать, но остановился, и я потянулся за свечой. Ручка снова задвигалась.

Через какое-то время я сказал:

– Этого достаточно. Просто подпишись.

Я облегчённо выдохнул и отправился к телефону. Должно быть, Карл Тренхольм сидел у своего аппарата; он ответил едва ли не на первом звонке.

– Одет и готов? – спросил я.

– Конечно, док. Что мне делать?

– Я получил признание Эла Грейнджеса. И хочу, чтобы оно было передано в руки закона и очистило меня, но мне небезопасно делать это самому. Кейтс застрелит меня, не читая, как, наверное, и некоторые его помощники. Ты должен сделать это вместо меня, Карл.

– Где ты? У Эла?

– Да.

– Буду рядом. И приведу Гэнзера забрать Эла. Всё в порядке; Хэнк не выстрелит. Я уже толково поговорил с ним, и он признаёт, что трупы в твою машину мог подложить кто-нибудь ещё. А когда я скажу ему, что есть признание Грейнджера, он выслушает.

– Но как насчёт Кейтса? И как ты смог поговорить с Хэнком Гэнзером?

– Он звонил сюда, искал Кейтса. Кейтс оставил его и пошёл в офис пару часов назад, но там так и не появился, и они не знают, где он. Но не беспокойся. Кейтс не станет стрелять в тебя, если ты будешь с Гэнзером и мной. А я буду рядом.

Я позвонил Питу и сказал ему, что весь ад провалился, а у нас теперь есть материал даже более крупный, чем все, что было до сих пор. Он сказал, что сейчас же пойдёт в редакцию и разведёт огонь под металлическим котлом линотипа.

– Я всё равно собирался идти, док, – сказл он. – Уже половина восьмого.

Так и было. Я выглянул из окна и увидел, что стало совсем светло. Я сел и трясся, пока не пришли Карл с Хэнком.

Ровно в восемь часов я отправился в редакцию. Как только Хэнк увидел это признание, он позволил нам с Карлом уговорить его заставить Грейнджера дать все остававшиеся разъяснения, чтобы я мог выпустить газету вовремя. Мне требовалось добрых два часа, чтобы написать всё, и нам, похоже, предстояло послать номер в печать чуть позже обычного.

Питу пришлось разобрать всю первую страницу, чтобы освободить под этот материал место, много места. Я позвонил в ресторан, уговорил их прислать мне большой термос горячего кофе и принялся стучать по клавишам печатной машинки.

Зазвонил телефон, и я поднял трубку.

– Док Стэгер? – сказали там. – Это доктор Бакен из психиатрической клиники. Вы столь любезно согласились вчера вечером не публиковать материал о побеге и возвращении миссис Гризуолд, что я решил, будет справедливо сообщить вам, что вы всё-таки можете его напечатать, если ещё осталось время.

– Время осталось, – сказал я. – Мы всё равно сегодня сдадим номер позже. И спасибо. Но что случилось? Я думал, миссис Джи не хотела беспокоить свою дочку в Спрингфилде.

– Её дочь всё равно знает. Её подруга, к которой мы заглянули, пока искали нашу пациентку, позвонила и всё ей рассказала. А она позвонила в лечебницу, чтобы убедиться, что с её матерью всё в порядке. Так что она уже знает, и у вас всё-таки будет материал.

– Хорошо, доктор Бакен, – сказал я. – Премного благодарен, что позвонили.

Обратно за машинку. Прибыл кофе, я с первого глотка едва не осушил полную чашку и чуть не обжёгся.

Статья про лечебницу была короткой и пошла легко, так что я написал её первой. И, как только закончил, снова зазвонил телефон.

– Мистер Стэгер? – спросили там. – Это Уорд Ховард, управляющий фабрикой фейерверков. У нас там вчера случилась небольшая авария, и я бы хотел, чтобы вы дали заметку об этом, если не поздно.

– Совсем не поздно, – сказал я, – при условии, что это авария в отделении римских свечей. Так?

– О, так вы уже знаете. У вас есть детали, или мне их изложить?

Я позволил ему изложить их, сделал заметки, а затем спросил, почему они хотят опубликовать это.

– Изменение политики, мистер Стэгер. Видите ли, по городу ходят слухи про аварии на фабрике, которых тут не было, но полагают, что они были, но не попали в газету. Боюсь, с грамматикой тут что-то вышло не так. Я имел в виду, мы решили, что если печатать правду про аварии, которые действительно случились, это поможет предотвратить ложные слухи и дикие истории.

Я ответил, что понял, и поблагодарил его.

Я отпил ещё кофе и поработал над статьёй об убийстве Бонни, Харрисона и Смита, затем протиснулся к отделению римских свечей, потом вернулся к главному материалу.

Теперь мне нужно было лишь одно...

Вошёл капитан Эванс из полиции штата. Я посмотрел на него снизу вверх, а он ухмыльнулся мне сверху вниз.

– Не говорите ничего, – сказал я. – Вы пришли сообщить, что я всё-таки могу напечатать историю нашей со Смайли скромной поездки с двумя гангстерами, когда Смайли поймал одного из них и убил другого. Это мне и надо. Могу уменьшить шрифт объявлений про поиск.

Он снова ухмыльнулся и пододвинул стул. Он сел, но я больше не уделял ему внимания; я продолжал печатать.

Тогда он сдвинул шляпу на затылок и тихо произнёс:

– Это так, док.

Я сделал четыре опечатки в слове из трёх букв, а затем обернулся и посмотрел на него.

– Да ну? – сказал я. – Я же шутил. Правда.

– Может, вы и шутили, а я нет. Вы можете печатать материал, док. Джина Келли взяли в Чикаго два часа назад.

Я счастливо застонал. Затем я снова посмотрел на него.

– Тогда идите отсюда к чёрту, – сказал я. – У меня много работы.

– Вам не нужен остаток истории?

– Остаток чего? Мне не нужны детали того, как поймали Келли, только то, что его поймали. Это, с моей точки зрения, искажает местный взгляд на вещи, а местный взгляд на вещи – то, что случилось здесь, в округе, с Джорджем и Бэтом. И с нами со Смайли. Теперь валите.

Я напечатал ещё одно предложение. Он произнёс: «Док», и то, как он это произнёс, заставило меня снять руки с клавиш и посмотреть на него.

– Док, расслабьтесь, – сказал он. – Новость ваша местная. Вчера вечером я не сказал вам одну вещь, потому что она была слишком местной и слишком горячей. Мы узнали от Бэта Мастерса ещё кое-что. Они не ехали ни в Чикаго, ни в Гэри. Они собирались заночевать в преступном логове на ферме некоего Джорджа Диксона там, в холмах. Уединённое место. Мы знали, что Диксон был раньше жуликом, но даже и не догадывались, что он держит дом отдыха для ребят, скрывающихся от закона. Мы навестили его ночью. Взяли там четверых преступников, разыскиваемых в Чикаго. А среди прочего нашли кое-какие письма и бумаги, сообщившие нам, где прячется Джин Келли. Мы тут же позвонили в Чикаго, и они его взяли, так что вы можете печатать весь материал, не боясь, что остальные члены банды не придут на ту встречу в отеле. У нас уже есть Келли и остальная добыча с фермы Диксона. Это местная новость, док. Хотите имена и всё такое?

Я хотел имена и всё такое. Я схватил карандаш. Куда я собирался помещать материал, я не знал. Эванс рассказал кое-что, а я делал заметки, пока не узнал всё, что хотел, а затем сказал:

– Теперь, пожалуйста, не говорите мне больше ничего. Я уже с ума схожу.

Он засмеялся и встал.

– Окей, док, – сказал он.

Он направился к двери, но на полпути обернулся.

– То есть вы не хотите узнать, что шериф Кейтс арестован.

Он вышел и уже спускался по лестнице, когда я схватил его и втащил обратно.

Диксон, державший то логово, платил Кейтсу за прикрытие и имел доказательства этого. Когда его навестили, он решил, что Кейтс сдал его, и заговорил. Полиция штата отправилась в офис Кейтса и задержала его, когда он вошёл в здание в шесть утра.

Я снова послал за кофе.

Вновь меня прервали лишь однажды, как раз перед тем, как мы закрепили печатные формы в половине двенадцатого.

Клайд Эндрюс. Он сказал:

– Док, я хочу снова тебя поблагодарить за то, что ты сделал прошлым вечером. И сказать тебе, что мы с мальчиком как следует поговорили, и теперь всё будет в порядке.

– Это чудесно, Клайд.

– И ещё, док, надеюсь, это для тебя не станет дурной вестью. В смысле, надеюсь, ты решил не продавать газету, потому что я получил телеграмму от своего брата в Огайо; он определённо решил принять то предложение на Западе, так что сделка с газетой отменяется. Извини, если ты собирался продавать.

– Это чудесно, Клайд, – сказал я. – Но подожди минутку. Я всё-таки помещу объявление о продаже. Эй, Пит, – крикнул я ему через всю комнату, – выкинь там что-нибудь и набери шестидесятым шрифтом: «ПРОДАЁТСЯ „ГУДОК КАРМЕЛ-СИТИ“. ЦЕНА ОДИН МИЛЛИОН ДОЛЛАРОВ». – И снова в трубку: – Слышал, Клайд?

Он усмехнулся.

– Я рад, что ты так настроен, док. Слушай, есть ещё кое-что. Мне только что позвонил мистер Роджерс. Он говорит, мы узнали, что скаутам нужен церковный спортзал в следующий вторник, а не в этот. Так что мы всё-таки проведём распродажу. Если ты ещё не сдал его в печать и у тебя не хватает новостей...

Я чуть не задохнулся, но смог сказать ему, что мы помещаем материал.

Я вошёл к Смайли в половине первого, держа в руках первый вышедший из-под пресса экземпляр. Бережно держа.

Я гордо пронёс его до барной стойки.

– Читай, – сказал я Смайли. – Но сперва – бутылку и стакан. Я полумёртв и не пил уже шесть часов. Я слишком возбуждён, чтобы спать. И мне поскорее нужно три порции.

И я получил свои три порции поскорее, пока Смайли читал заголовки.

Комната начала слегка пошатываться, и я понял, что лучше мне лечь спать, и побыстрее.

– Доброй ночи, Смайли, – произнёс я. – Оччень рад знакомству, во как! Ну, я лучче....

И направился к двери.

– Док, – сказал Смайли. – Давай я отвезу тебя домой.

Его голос доносился откуда-то за много миль. Я увидел, как он встаёт из-за стойки.

– Док, – говорил он, – сядь и подожди, пока я подойду, а то упадёшь лицом в пол.

Но ближайшая табуретка варкалась за много миль от меня, а вокруг меня пырялись по наве хливкие шорьки. Предупреждение Смайли запоздало минимум на полсекунды.