Текст книги "Ночь Бармаглота (ЛП)"

Автор книги: Фредерик Браун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

Глава тринадцатая

Он был упрям и очень горд,

И он воскликнул: «Что за чёрт!»

Я штопор взял и ватерпас,

Сказал я: «Обойдусь без вас!»

Я надеялся, что он воспримет приказ Рэнса Кейтса буквально и начнёт обыскивать всё, от подвала до чердака, в этом порядке. Если так, я смогу выбраться через парадную дверь или чёрный ход, пока он будет в подвале. Но он мог начать с этого этажа, с этой комнаты.

Так что я на цыпочках подкрался к двери, на ходу вытаскивая из кармана ботинок. Я прижался к стене у самой двери, готовый взмахнуть ботинком, если в комнате покажется голова Элерса.

Этого не произошло. Шаги прошли мимо и стали спускаться по чёрной лестнице. Я снова выдохнул.

Я открыл дверь и вышел в коридор, как только шаги затихли где-то внизу лестницы. Там, в коридоре, в ночной тиши, я мог слышать, как он движется где-то подо мной. Он не пошёл в подвал; для начала он взялся за первый этаж. Это было плохо. Пока он на первом этаже, я не мог рисковать спускаться ни по одной из лестниц; я застрял здесь.

Я услышал, как снаружи завелся автомобиль, потом ещё один. По крайней мере, парадный вход свободен, если мне придётся уходить там, реши Элерс подняться по задней лестнице.

Я расположился посередине коридора, на равном расстоянии от обеих лестниц. Я всё ещё слышал, как он ходит внизу, но трудно было определить, где именно. Мне следовало быть готовым рвануться в любом направлении.

Я мысленно обругал тщательность планов Кейтса по моему поиску. Мой дом, мой офис, жилище Карла, заведение Смайли, да и любое другое заведение, любое место, куда я действительно мог бы пойти. Даже здесь, в здании суда, где я в самом деле и находился. Но, к счастью, вместо того, чтобы сразу предпринять беглый осмотр общими усилиями, он оставил для этой работы всего одного человека, и пока я слышу его, а он не слышит меня и, возможно, даже не верит, что я на самом деле здесь, у меня есть преимущество.

Только, чёрт возьми, почему Элерс не торопится? Я хотел выпить, а если я смогу отсюда выбраться, то где-то как-то да раздобуду выпивку. Я трясся как лист, и мои мысли тоже. Даже один глоток придаст мне сил мыслить трезво.

Может быть, Кейтс держит бутылку в нижнем ящике стола.

Я чувствовал себя так, что попробовать стоило. Я внимательно прислушался к звукам внизу и решил, что Элерс, возможно, в задней части здания, так что прокрался в переднюю часть, в офис Кейтса.

Я пробрался к его столу и очень тихо и медленно выдвинул ящик. Там была бутылка виски. Пустая.

Я молча обматерил Кейтса. Мало того, что он пытался меня убить; он ещё и прикончил эту бутылку, не оставив и глотка. А ведь хорошая марка была.

Я снова закрыл ящик так же осторожно, как открыл его, чтобы не было ни признака моего пребывания там.

На промокашке на столе Кейтса лежал револьвер. Я посмотрел на него, размышления, стоит ли мне взять его с собой. Сперва я даже не заметил, что он ржавый, но потом вспомнил, как Хэнк описывал оружие, использовавшееся как дубинка для убийства Майлза и Бонни, и подался ближе. Да, это был «Айвер-Джонсон», никелированный там, где покрытие не было истёрто или сбито. Значит, вот оно, орудие смерти.

Улика номер один.

Я потянулся поднял его, но тут же отдёрнул руку. Разве меня не подставили уже достаточно хорошо, чтобы усиливать подставку, оставляя свои отпечатки на этом оружии? Только этого мне и не хватало – моих отпечатков на орудии убийства. Или они там уже были? Рассматривая всё в целом, я бы не удивился этому.

И тут я чуть не пробил головой потолок. Зазвонил телефон.

Я мог слышать в тишине между двумя звонками шаги Элерса, спешащего наверх. Но здесь, в офисе, я не мог судить, по какой лестнице он пойдёт, и, даже знай я это, у меня всё равно не было времени уйти.

Я лихорадочно огляделся и увидел шкаф с приоткрытой дверью. Я схватил «Айвер-Джонсон» и нырнул туда. Там я и стоял, стараясь не дышать, когда Элерс вошёл и поднял трубку.

– Офис шерифа, – сказал он, а затем: – О, это ты, Рэнс, – а затем стал слушать. – Ты звонишь из «Гудка»? Ни там, ни у Смайли, да?.. Нет, никто не звонил... Да-а, я почти закончил осмотр. Обыскал первый этаж и подвал. Осталось только по этому этажу пройтись.

Я мысленно выругался. Так он был в подвале, и я мог уйти. Но в здании было так тихо, что его шаги прозвучали для меня так, словно он идёт по первому этажу.

– Не волнуйся, я ничем не рискую, Рэнс. В одной руке оружие, в другой фонарик.

В моей руке тоже было оружие, и внезапно я понял, как чертовски сглупил, схватив его со стола Кейтса. Элерс, должно быть, знает про него. Если он его не заметит, если он случайно взглянет на стол, говоря по телефону...

Должно быть, Бог меня любил. Он этого не сделал. Он сказал: «Окей, Рэнс», а затем положил трубку и вышел.

Я слышал, как он идёт по коридору, заворачивает за угол и начинает открывать двери там, сзади. Мне нужно было быстро уйти вниз по парадной лестнице, пока он не вернулся сюда. Порядка ради он, вероятно, откроет и эту дверь шкафа, когда закончит осмотр офисом, где его начал.

Я вышел и на цыпочках спустился вниз. Снова в ночь, на Оак-стрит. И мне нужно было быстрее свернуть с неё, ведь в любой момент мимо могла проехать любая из разыскивающих меня машин. Кармел-Сити невелик; автомобиль может объехать все его улицы и переулки за весьма короткое время. Кроме того, ботинки были всё ещё у меня в карманах, и теперь я понимал, что в руке у меня всё ещё пистолет.

Надеясь, что Элерс случайно не выглянет ни в одно из окон, я завернул за угол и забежал в переулок за зданием суда. Оказавшись в относительной безопасности и дружелюбной темноте, я сел на бордюр, снова обулся и убрал пистолет в карман. Я вовсе не собирался таскать его с собой, но пока что не мог выбросить.

Так или иначе, у Дика Элерса будут неприятности с Кейтсом. Когда Кейтс станет искать этот пистолет и обнаружил, что он пропал, то поймёт, что я был в здании суда, а Элерс меня упустил. Поймёт, что, пока он меня искал, я был в его собственном кабинете.

Итак, я был там, в темноте, в безопасности на несколько минут, пока машина, полная помощников шерифа, не решит прокатиться в поисках меня именно по этому проулку. И у меня в кармане был пистолет, который мог выстрелить, а мог и не выстрелить, ведь я этого не проверял, и я был в ботинках, и мои руки снова дрожали.

Мне даже не пришлось спрашивать себя, Маленького человека, что же теперь. Маленький человек не только хотел выпить; он поистине в этом нуждался.

А Кейтс уже искал меня у Смайли и не нашёл.

Так что я направился по переулку к Смайли.

Забавно, но я перестал бояться. По крайней мере, слегка. Вот так испугаешься, а потом что-то случится с твоими надпочечниками или ещё чем-нибудь. Я не могу вспомнить сходу, заставляют надпочечники бояться или действуют против страха, но мои то работали, то выходили из строя в зависимости от обстоятельств. За эту ночь я пугался столько раз, что я и мои железы от этого устали.

Я делался храбрым – почти что. И это было не пьяное мужество; я так давно не пил, что уже забыл, каков виски на вкус. Я был чертовски трезв. Примерно три раза на протяжении того долгого вечера и долгой ночи я был на грани опьянения, но каждый раз что-то удерживало меня на какое-то время от питья, а потом что-то ещё отрезвляло. Какая-нибудь глупая мелочь, например, гангстеры принудительно вывезли прогуляться, или видишь, как человек внезапно и ужасно умирает, выпив пузырёк с ярлычком «Выпей меня!», или находишь убитых на заднем сиденье своей машины, или обнаруживаешь, что шериф собирается хладнокровно тебя застрелить. Вот такие мелочи.

Так что я продолжал идти по переулку к Смайли. Собака, лаявшая на меня и раньше, снова залаяла. Но я не стал тратить время на ответный лай. Я продолжал идти по переулку к Смайли.

Нужно было перейти улицу. Я быстро посмотрел в обе стороны, но больше об этом не беспокоился. Если машина шерифа или его помощников внезапно вывернет из-за угла и ослепит меня сперва фарами, а потом пулями, ну, тогда всё. Сперва волнуешься, потом перестаёшь. Если дела уже не могут идти ещё хуже, не считая того, что тебя убьют, то либо тебя убьют, либо дела пойдут на лад.

Дела пошли на лад; окно в задней комнате Смайли было открыто. На сей раз я не стал снимать ботинки. Смайли спит наверху, но один и так крепко, что его не разбудит даже разорвавшийся в соседней комнате снаряд от базуки. Помню, я не раз заходил к нему посреди дня и находил его спящим; пытаться разбудить его было почти безнадежно, так что я обычно обслуживал себя сам и оставлял деньги на выступе кассы. А засыпал он так быстро и легко, что даже если Кейтс с Хэнком разбудили его, когда искали тут меня, он уже заснул бы с тех пор обратно.

Собственно говоря, я и в самом деле слышал над головой слабый рокочущий звук, похожий на отдалённые раскаты грома. Смайли храпел.

Я ощупью пробрался через тёмную заднюю комнату и открыл дверь в зал. Там тускло мерцал свет, горевший всю ночь, а шторы были подняты. Но Кейтс уже был тут, а шансы на то, что какой-нибудь прохожий заглянет сюда в половину четвёртого утра пятницы, были ничтожно малы.

Я взял с задней стойки бара бутылку самого лучшего бурбона, какой только был у Смайли, и, поскольку, похоже, оставалась ещё немалая вероятность, что это будет последний выпитый мной напиток, из ящика под барной стойкой я достал бутылку сельтерской. Я отнёс их на столик в углу, тот, что не виден из окон, тот столик, за которым в начале вечера сидели Бэт и Джордж.

Теперь казалось, что Бэт с Джорджем сидели там давным-давно, быть может, много лет назад, и не вызывали и десятой части прежнего ужаса. Почему-то они даже выглядели слегка забавными.

Я оставил на столе обе бутылки и вернулся за стаканом, палочкой для размешивания и парой кубиков льда из холодильника. Я долго ждал этого напитка, и ему следовало быть достойным.

Я решил, что даже как следует заплачу за него, особенно после того, как заглянул в свой бумажник и нашёл там только несколько десяток и ничего более. Положив десятидолларовую купюру на край кассы, я задумался, получу ли с неё когда-нибудь сдачу.

Я свернулся к столу и смешал себе выпивку – хорошую.

Я также закурил сигару. Это было немного рискованно, поскольку, если Кейтс придёт сюда перепроверить, то может в тусклом свете заметить сигарный дым, пусть я и находился вне поля его зрения. Но я решил, что риск того стоит. Ведь я обнаружил, что можно попасть в такую западню, что чуть больший риск уже не будет иметь никакого значения.

Я сделал добрый глоток, глубоко затянулся сигарой и почувствовал себя недурно. Я вытянул руки, и они не дрожали. Очень глупо с их стороны, но тем не менее.

И мне пришло в голову, что впервые у меня появилась возможность всё как следует обдумать. Впервые с того момента, как умер Иегуди Смита.

Маленький человек, что теперь?

Закономерность. Могу ли я найти в ней какой-нибудь смысл?

Иегуди Смит, только это, несомненно, не было его настоящее имя, иначе карточка, которую он мне дал, не была бы отпечатана в моей типографии, пришёл ко мне и сказал...

«Пропусти всё, что он говорил тебе, – так ответил я сам себе. – Это была тарабарщина, именно такая тарабарщина, какая способна была заманить тебя в столь безумное место в столь безумное время. Он знал тебя, то есть, – поправил я себя, – знал о тебе многое. Твои увлечения, твои слабости, и что ты есть, и что тебя интересует...

Его приход был спланирован. Хорошо спланирован заранее; карточка это доказывает.

И, согласно плану, он приходит в тот момент, когда у тебя больше никого нет дома. Возможно, сидя в своей машине, он следил, как ты возвращаешься домой, зная, что там миссис Карр, и, по всей вероятности, он или кто-то ещё следил за домом весь вечер – и ждал, когда она уйдёт, чтобы объявиться ему.

Никто его не видел, никто, кроме тебя.

Он ведёт тебя в западню. Не было никаких «Стрижающих мечей», это тоже тарабарщина.

Свяжи это с тем фактом, что Майлз Харрисон и Ральф Бонни убиты, пока Иегуди Смит развлекает и занимает тебя, и что их тела положены в багажник твоей машины.

Легко. Смит был сообщником убийцы, нанятым, чтобы держать тебя подальше от кого-нибудь способного дать тебе алиби на момент преступления. Кроме того, чтобы ты рассказал, объясняя, где был на самом деле, такую невероятную историю, что в неё едва ли поверила бы твоя собственная мать, будь она жива.

Но соедини это с тем фактом, что и Смит был убит. И с тем фактом, что деньги оставались в твоей машине рядом с телами.»

И это складывалось в полную ерунду.

Я глотнул ещё, и напиток показался мне слабым. Я взглянул на стакан и увидел, что просидел между глотками так долго, что почти весь лёд растаял. Я добавил ещё бурбона, и вкус снова стал нормальным.

Я вспомнил о пистолете, который схватил со стола Кейтса, том ржавом пистолете, которым были совершены два убийства. Я вынул его из кармана и вгляделся. Я смог сделать это так, чтобы не трогать засохшие пятна на прикладе.

Я вскрыл его взглянуть, не стреляли ли из него, и обнаружил, что в нём нет патронов, даже пустых. Я снова собрал его и попробовал курок. Он проржавел. Значит, из него вообще нельзя стрелять. Только выбить, как молотком, мозги из двух голов.

И я определённо выставил себя дураком, взяв его с собой. Этим я только сыграл на руку убийце. И я убрал пистолет в карман.

Мне хотелось, чтобы нашёлся кто-то, с кем я мог бы поговорить. Я чувствовал, что вслух понимаю вещи лучше. Хотелось, чтобы Смайли проснулся, и в какой-то момент я поддался искушению подняться и разбудить его. Но решил, что нет, за сегодняшний вечер я уже однажды подверг Смайли опасности, из которой он вытащил нас обоих без какой-либо помощи с моей стороны.

А это была моя проблема. И нечестно было бы впутывать в неё Смайли.

Кроме того, она не касалась ни мускулов, ни мужества Смайли. Это походило на игру в шахматы, а Смайли в шахматы не играл. Карл мог бы помочь мне разобраться. Но не Смайли. А я не хотел втягивать в это Карла.

Но хотел с кем-то поговорить.

Отлично, возможно, я слегка спятил, а не напился, определённо, не напился, но слегка спятил. Я хотел с кем-то поговорить, и я это сделал.

Человечек, которого там не было.

Я представил, как он сидит за столом напротив меня, сидит с воображаемым напитком в руке. С радостью, с огромной радостью я бы налил ему на самом деле, будь он там в действительности. Он странно смотрел на меня.

– Смитти, – сказал я.

– Да, док?

– Как твое настоящее имя, Смитти? Я знаю, не Иегуди Смит. Это было частью шутки. Карточка, которую ты мне дал, подтвердит.

Задан неправильный вопрос. Он заколыхался, словно хотел исчезнуть на моих глазах. Не следовало мне задавать ему вопрос, на которой я сам не знал ответа, ведь он был там лишь потому, что туда его помещал мой разум.

Он не мог сказать мне ничего, чего я сам не знал или не мог понять.

Померцав, он снова собрался.

– Док, – сказал он, – я не могу тебе этого сказать. Как и не могу сказать, кем я работал. Ты знаешь это. – Да, он произнёс «кем я работал», не «на кого я работал». Я испытал гордость за него и за себя.

– Конечно, Смитти, – сказал я. – Мне не следовало спрашивать. И, знаешь, мне жаль – чертовски жаль, что ты мёртв.

– Всё в порядке, док. Все мы когда-нибудь умрём. И – ну, до тех пор это был хороший вечер.

– Я рад, что накормил тебя, – сказал я. – Рад, что дал тебе всё, что ты хотел выпить. И послушай, Смитти, мне жаль, что что я расхохотался, увидев тот пузырёк и ключ на столике со стеклянной крышкой. Я просто не мог удержаться. Это было забавно.

– Конечно, док. Но мне следовало отыграть всё в точности. Это входило в представление. Но смотрелось банально; я не виню тебя, что ты развеселился. И, док, я жалею, что это сделал. Я не знал всей сути – у тебя есть доказательства, что это так. Знай я всё, я бы не выпил содержимое того пузырька. Я не был похож на человека, который хочет умереть, не правда ли, док?

Я медленно покачал головой, глядя на морщинки, прочерченные смехом у его глаз и губ. Он не был похож на человека, который хотел умереть.

Но он умер, внезапно и ужасно.

– Мне жаль, Смитти, – ответил я. – Чертовски жаль. Чего бы я только не отдал, чтобы вернуть тебя, чтобы ты на самом деле сидел здесь.

Он усмехнулся.

– Не будь сентиментальным, док. Это помешает тебе думать. А ведь ты пытаешься думать.

– Знаю, – сказал я. – Но мне нужно было удалить это из своей системы. Ладно, Смитти. Ты мёртв, и я ничего не могу с этим поделать. Ты – человечек, которого там нет. И я не могу задавать тебе ни единого вопроса, на какой не способен ответить сам, так что, на самом деле, ты мне не поможешь.

– Ты уверен, док? Даже если задашь правильные вопросы?

– О чём ты? Что моё подсознание знает ответы, неведомые мне?

Он засмеялся.

– Не будем впадать в фрейдизм. Давайте придерживаться Льюиса Кэрролла. Видите ли, я действительно был поклонником Кэрролла. Я быстро учился, но не настолько быстро. Я не смог бы всё это запомнить о нём только ради одного случая.

Меня зацепила фраза «быстро учился». Я повторил её и двинулся туда, куда она вела меня:

– Ты был актёром, Смитти? Ох, да не отвечай. Должен был им быть. Мне следовало догадаться. Актёр, нанятый сыграть роль.

Он кривовато усмехнулся.

– Значит, не слишком хорошим актёром, иначе ты бы не догадался. И слишком тупым, раз согласился на эту роль. Мне следовало догадаться, что за этим кроется что-то большее, чем он мне рассказал. – Он пожал плечами. – Что ж, я сыграл с тобой грязную шутку, но ещё большую – с самим собой. Не так ли?

– Мне жаль, что ты мёртв, Смитти. Чёрт возьми, ты мне нравился.

– Я рад, док. Я сам себе не слишком нравился в последние годы. Ты уже понял это, так что теперь я могу сказать – я достаточно крепко сел на мель, чтобы принять такое предложение за назначенную им цену. И, чёрт бы его побрал, он не заплатил мне вперёд ничего, кроме суммы на текущие расходы, а значит, что я с этого получил? Меня убили. И давай не будем сентиментальничать по этому поводу. Выпьем за это.

Мы выпили за это. Есть вещи худшие, чем быть убитым.

И есть способы умереть худшие, чем внезапно, когда ты не ждёшь этого, когда ты лишь немного напряжён и…

Но эта тема ни к чему нас не вела.

– Ты был характерным актёром, – сказал я.

– Док, ты разочаровываешь меня, говоря об очевидном. И это не поможет тебе разобраться, кто такой этот Кто Угодно.

– Кто угодно?

– Так ты его назвал, когда совсем недавно размышлял обо всём этом, пусть и слегка полоумно. Помнишь, ты думал, что Кто Угодно мог проникнуть в твою типографию, и Кто Угодно мог бы набрать одну строчку и сообразить, как напечатать на маленьком ручном прессе одну хорошую карточку, но зачем бы Кому Угодно…

– Нечестно, – сказал я. – Ты можешь проникнуть в мой разум, поскольку… поскольку ты, чёрт побери, там и находишься. Но я в твой проникнуть не могу. Ты знаешь, кто этот Кто Угодно. Но я не знаю.

– Даже я, док, мог не знать его настоящего имени. Он не сказал бы мне его на случай, если что-то пойдёт не так. Что-то вроде того, как если бы… ну, предположим, ты бы схватил тот пузырёк «Выпей меня!», когда наткнулся на столик первым, и опустошил бы его, пока я не успел сказать, что это моя прерогатива. Да, в таком сложном деле, как это, многое могло пойти не так.

Я кивнул.

– Да, предположим, что Эл Грейнджер пришёл на ту партию в шахматы, и мы взяли его с собой. Предположим – предположим, я вообще в тот вечер не оказался бы дома. Знаешь, я ведь прошёл в тот вечер по волоску.

– В таком случае, док, ничего бы и не произошло. Ты способен понять это сам, без моего рассказа… Если бы тебя, тебя и Смайли, вечером убили, тогда – по крайней мере, узнай об этом Кто Угодно, а он бы, вероятно, узнал – Ральф Бонни и Майлз Харрисон не были бы убиты чуть позже. По крайней мере, не сегодня вечером. Деталь выпала бы из плана, и я бы вернулся к… туда, откуда я пришёл. И всё бы кончилось.

– Но предположим, – сказал я, – что я сидел бы в редакции допоздна, работая над одним из тех больших материалов, про которые решил, что они у меня есть, – и был так счастлив по этому случаю. Откуда Кому Угодно знать про это?

– Не могу тебе сказать, док. Но ты можешь догадаться. Предположим, у меня был приказ держать Кого Угодно в курсе твоих перемещений, если они выйдут из распорядка. Когда ты ушёл из дома, сказав, что скоро вернёшься, я воспользовался твоим телефоном и сообщил ему это. А когда ты позвонил, что возвращаешься, я дал ему знать, когда ты будешь дома, не так ли?

– Но было довольно поздно.

– Для него не слишком поздно, чтобы перехватить Майлза Харрисона и Ральфа Бонни по пути из Нилсвилла – при определённых обстоятельствах, – если его планы были отложены до тех пор, пока он не будет уверен, что ты дома и выведен из строя незадолго до полуночи.

– При определённых обстоятельствах, – сказал я и задался вопросом, что же я под этим подразумевал.

Иегуди Смит улыбнулся. Он поднял свой стакан и насмешливо взглянул на меня поверх его края, прежде чем сделать глоток.

– Продолжай, док, – сказал он. – Ты только на второй линии, но поезд будет удачным. Проскочишь до четвёртой на паровозе, знаешь ли.

– А сколько стоит дым от паровоза? Тысячу фунтов – одно колечко!

– Вот и ответ, док, – тихо произнёс он.

Я уставился на него. Мурашки пробежали у меня по спине.

Снаружи, в ночи, часы пробили четыре раза.

– О чём ты, Смитти? – медленно проговорил я.

Человечек, которого там не было, плеснул себе из воображаемой бутылки в воображаемый стакан ещё виски.

– Док, – сказал он, – ты позволил столику со стеклянной крышкой, пузырьку и ключу одурачить тебя. Они из «Алисы в Стране Чудес». Изначально, конечно, называвшейся «Приключения Алисы под землёй». Чудесная книга. Но тебе досталась вторая.

– Вторая линия? Ты только что это говорил.

– Вторая книга. «Сквозь зеркало, и что там увидела Алиса». И, док, ты знаешь не хуже меня, что Алиса там увидела.

Я налил себе ещё, на сей раз немного, чтобы соответствовать ему. Я не возился со льдом или минералкой.

Он поднял свой стакан.

– Теперь ты знаешь, док, – произнёс он. – Не всё, но достаточно для начала. Быть может, ты ещё увидишь зарю.

– Не будь таким чертовски драматичным, – сказал я, – конечно, я увижу её.

– Даже если Кейтс снова придёт сюда искать тебя? Не забудь, потеряв тот ржавый пистолет, что лежит у тебя в кармане, он узнает, что ты был в здании суда, пока он искал тебя тут. Он может перепроверить все свои предыдущие остановки. А ты, знаешь ли, чертовски небрежен, наполняя это место сигарным дымом.

– Ты про то, что он стоит тысячу фунтов одно колечко?

Он запрокинул голову и засмеялся, а затем перестал смеяться, и его там больше не было, даже в моём воображении, потому что внезапный тихий звук заставил меня перевести взгляд на дверь, ведущую наверх, в квартиру Смайли. Дверь открылась, и за ней стоял Смайли.

В ночной рубашке. Я и понятия не имел, что кто-то ещё носит ночные рубашки, но Смайли носил. Его глаза выглядели заспанными, волосы – их остатки – были взлохмаченными, и он стоял босиком. В руке у него был пистолет, тот самый короткоствольный, тридцать восьмого калибра, «специально для банкиров», который я отдал ему пару часов назад.

В его огромной руке он смотрелся крохотной игрушкой. Сложно было поверить, что в тот самый вечер этот револьвер выбросил «Бьюик» с дороги, убив одного человека и тяжело покалечив другого.

На лице Смайли не было никакого выражения, совсем никакого.

Интересно, как выглядело моё лицо. Но сквозь зеркало или нет, мне смотреть было не во что.

Говорил ли я сам с собой вслух? Или моя беседа с Иегуди Смитом была воображаемой, протекала внутри моего разума? Честно говоря, я не знал.

Если я действительно говорил сам с собой, чертовски трудно будет это объяснить. Особенно если Кейтс, зайдя сюда, разбудил Смайли и рассказал ему, что я свихнулся.

В любом случае, что, чёрт возьми, мог я сказать сейчас, кроме как: «Привет, Смайли»?

Я открыл рот сказать это, но не сказал.

Кто-то стучал в стекло входной двери.

Кто-то, оравший «Эй, открывай!», голосом шерифа Рэнса Кейтса.

Я сделал единственную разумную в тот момент вещь. Я налил себе ещё выпить.