Текст книги "Дело трех императоров"

Автор книги: Фред Варгас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

XXVII

К тому времени, когда Тиберий вернулся домой, Клавдий и Нерон уже успели поужинать, хотя было только семь часов. В гостиной звучала музыка, и Нерон танцевал, медленно, с плавными, манерными жестами, описывая круги возле Клавдия, который пытался писать.

– Ты работаешь? – спросил Тиберий.

– Создаю оперное либретто по заказу Нерона, который решил стать королем балерин.

– И когда это у него началось?

– Перед ужином. От своих танцев он проголодался.

– А какой сюжет у твоей оперы? – поинтересовался Тиберий.

– Думаю, она тебе понравится, – сказал Нерон, томным движением останавливаясь возле него. – Это история о том, как некий ленивый и недалекий уж влюбился в звезду и постепенно превратился в ужа-гомосексуалиста.

– Ну, если это устраивает вас обоих… – произнес Тиберий:

– Не то чтобы устраивает, – уточнил Нерон. – Просто занимает. Ты исчез без всяких объяснений, библиотеку закрыли на весь день по случаю кончины Святой Совести С Перерезанной Глоткой. Что же остается делать, кроме как танцевать?

– И правда, – согласился Тиберий.

– От тебя сегодня была польза? – спросил Клавдий.

– Я ни на минуту не отставал от Ришара Валанса.

– Как это гадко, – нараспев произнес Нерон.

– Валанс все еще подозревает Лауру, я знаю это, – сказал Тиберий. – Думаю, он попытается навесить на нее еще и убийство Святой Совести. Но пока я рядом с ним, я заставляю его зря терять время, я морочу ему голову.

– Так только говорится, – сказал Нерон. – На самом деле это лишь предлог, чтобы нежиться в голубом сиянии его глаз, ведь их искрящиеся бездны чаруют твою чувствительную душу.

– Нерон, не доставай меня. Теперь они говорят, – продолжал Тиберий, – что оба убийства могут быть связаны с рисунком Микеланджело. Но я уверен, что они ошибаются. Кража из архивов – это одно, а убийство двух человек – совсем другое. Это разные профессии, вам так не кажется?

– Не знаю, – отозвался Клавдий.

– Он в этом не знаток, – сказал Нерон. – Император Клавдий самым жалким образом дал себя укокошить.

– Сейчас я опишу вам одного человека, а вы мне скажете, кого он вам напоминает, – сказал Тиберий. – Это человек, который сегодня во второй половине дня проник в квартиру убиенной Святой Совести и что-то искал там. Описание сделано соседом, я привожу его со слов Ришара Валанса.

– Перестань крутиться, Нерон, – сказал Клавдий. – Послушай Тиберия.

Тиберий постарался в точности повторить то, что Валанс рассказал ему о незнакомце в очках.

– И ты хочешь, чтобы это описание, которое и описанием-то не назовешь, кого-то нам напомнило? – сказал Клавдий. – Под него подходят тысячи людей.

– А это могла быть женщина? – спросил Тиберий.

– Это мог быть кто угодно, какого угодно пола. Очки, старый костюм – разве это приметы?

Нерон растирал себе плечи каким-то неприятно пахнущим маслом.

– Нерон! – позвал его Тиберий. – Тебе нечего сказать?

– Это лежит на поверхности, – презрительно проворчал Нерон. – Задачка для школьников. От ее решения даже не получаешь удовольствия. А где не получаешь удовольствия…

– Ты о ком-то подумал? – спросил Клавдий.

– Клавдий, ты же прекрасно знаешь, что я вообще никогда не думаю, – ответил Нерон. – Сколько раз тебе повторять? Думать – это вульгарно. Я не думаю, я вижу.

– Хорошо, так ты видишь кого-нибудь?

Нерон вздохнул, вылил себе на живот струйку масла и принялся меланхолично размазывать.

– Я вижу, что я сам, на мое несчастье, левша, – сказал он, – и тем не менее в знак приветствия подаю людям правую руку. Быть левшой не значит быть одноруким. Все левши, когда здороваются, подают правую руку. Это облегчает контакты с окружающими. Вот ты, когда куришь, держишь ведь сигарету в левой руке. Из сказанного выше следуют два очевидных вывода: во-первых, инспектор Руджери – кретин, это подтверждается тем, что он пытается думать, а во-вторых, твой незнакомец – правша, который просто не пожелал подать правую руку. Значит, что-то мешало ему действовать этой рукой. А поскольку злоумышленник хотел остаться неизвестным, возникает мысль, что правая рука могла каким-то образом его выдать. Об остальном и говорить не стоит. Это так просто, что даже противно.

– Ты хочешь сказать, что у него на руке была отметина, по которой его можно было бы опознать? – спросил Клавдий. – Например, глубокий порез?

– Клавдий, дорогой мой, мне стыдно за тебя. Ты явно не в форме после ночного бдения. Разве порез – это отметина, по которой можно опознать человека? Да ни в коем случае. Если ты встретишь парня, у которого на руке не хватает двух пальцев, это ведь не поможет тебе узнать, кто он такой. Возможно, ты подумаешь: «Наверно, этот парень работает на сосисочной фабрике и у него затянуло руку в машину, вот ужас-то». Или, если ты перед этим выпил: «Надо же, у парня откусили два пальца». Вот и все. Больше ты ничего не сможешь о нем сказать. Даже если рука у него будет желтая в синюю клеточку, это не поможет установить его личность.

– Верно, – сказал Тиберий. – А как можно установить личность человека по правой руке?

– Вариантов решения не так уж и много, Тиберий. А в интересующем тебя случае – всего один, поэтому я и нашел его, ведь я не имею привычки думать. Если ты нальешь мне на спину масла, я расскажу тебе о незначительном событии, которое недавно имело место в квартире умученной Святой Совести.

– Что это за мерзость, которую ты называешь маслом?

– Сам только что изобрел. Не отвлекайся. Втирай. Наш друг епископ Лоренцо поддерживает скандальную связь со Святой Совестью Неодолимого Зова Плоти. Узнав подробности ее ужасной кончины, он с величайшим смущением вспоминает об игривых записочках, которые во множестве ей посылал. Испытывая вполне понятное беспокойство, наш Лоренцо спешит к ней домой, пока полиция не завладела этими милыми пустячками, которые в будущем могут стоить ему кардинальской шапки. Он облачается в старый костюм, сохранившийся у него с молодости – отсюда его старомодный вид, подмеченный добряком-соседом, нацепляет на нос очки – его ведь очень редко можно увидеть в очках, разве только за чтением древних Евангелий, и, моля небо о помощи, срывает с дверей печати. Но сегодня небо не желает помогать Лоренцо: его поиски прерваны появлением глупого и беззлобного соседа. Он в два счета отделывается от этого законопослушного гражданина, однако гражданин желает на прощание пожать ему руку. Вы оба не хуже меня знаете, что Лоренцо никогда не снимает аметистовый перстень, который носит на безымянном пальце правой руки. За долгие годы перстень буквально врезался в палец, и теперь Лоренцо даже не пытается его снять. Если он подаст руку с этим перстнем, в нем сразу же узнают епископа – как если бы у него из кармана торчал епископский посох. Секунду поколебавшись (ведь он не предвидел этого осложнения), Лоренцо протягивает соседу левую руку. Затем он уходит, а мы так и не знаем, унес он с собой эти письма или нет. Зато можно быть уверенным: если их найдет полиция, мы здорово повеселимся.

– Потрясающе, – пробормотал Тиберий, – просто потрясающе.

Он перестал растирать Нерона, отошел в сторону и, не присаживаясь, несколько минут размышлял.

– То, что у монсиньора была связь со Святой Совестью, это только твое предположение?

– Это единственная часть головоломки, которую я придумал. За остальное я ручаюсь.

– Ты гений, Друз Нерон, – сказал Тиберий, беря пиджак. – До скорого, друзья.

– Опять ушел? Зачем? – удивился Клавдий.

– Если хочешь знать мое мнение, он пошел купаться в сиянии голубых глаз, – сказал Нерон. – И неизвестно, сколько это продлится. Остается только продолжить танец ленивого ужа.

XXVIII

Войдя в отель, где жил Валанс, Тиберий еще раз попытался отчистить руки от несмываемого и откровенно вонючего жира, изготовленного Нероном. И опять у него ничего не вышло. Он скомкал платок, засунул его в карман и постучал в дверь. Валанса он застал врасплох: тот лежал на кровати, но не спал и явно не был занят размышлениями. Он был в костюме, но без туфель и носков – Тиберий обратил на это внимание потому, что часто пробовал такую контрастную форму одежды на себе.

– Ты что, намерен развалиться на ковре и следить за мной, пока я отдыхаю? – спросил Валанс, вставая с кровати.

– У Нерона только что было озарение насчет Святой Совести. Я расскажу вам об этом и сразу уйду.

Валанс снова растянулся на кровати, подложил руки под голову и стал слушать.

– Клавдий говорит, что это просто смешно, а по-моему, это грандиозно, – сказал в завершение Тиберий.

– Да, у него все четко продумано.

– Нерон не думает.

– Но мне не верится, чтобы епископ мог пойти на такой риск – писать любовные записки. Нет, тут что-то другое. Но в данный момент я не имею представления, что именно.

– А вы с самого утра ни о чем не имеете представления. Для меня такое состояние – норма, но у вас оно должно вызывать беспокойство. Или нет?

Валанс поморщился:

– Не знаю, Тиберий.

– Когда вы смотрите на этот потолок, что вы там видите?

– Содержимое моей головы.

– И как оно выглядит?

– Сплошной туман. Недавно мне звонил Руджери. Они нашли в квартире Святой Совести свеженькие отпечатки, которые принадлежат мужчине. Идентифицировать их не удалось, но их явно оставил утренний гость. Помимо этого в квартире пока не обнаружили ничего интересного, если не считать дневниковых записей весьма целомудренного свойства. Ни о чем важном в них не упоминается. Может быть, стоит рассказать Руджери о гипотезе вашего друга Нерона? Теперь, когда есть отпечатки, ее нетрудно будет проверить.

– Нет, не стоит. Возможно, поступок монсиньора вызван какими-то вескими причинами, о которых неприятно сообщать полицейским, – а ведь мы даже не знаем, относится это к делу или нет.

– Тогда подождем. Завтра я иду к епископу. А ты сиди спокойно, это главное, что от тебя требуется.

– Что насчет Лауры?

– Мне достаточно слегка подтолкнуть ее, и она свалится…

– Поберегите силы, месье Валанс.

Валанс мигнул в ответ, и Тиберий вышел, хлопнув дверью.

XXIX

После первого утреннего визита Валанса в Ватикан прошла ровно неделя. Он привычно поднялся по широкой каменной лестнице и, дойдя до кабинета Вителли, заметил, что дверь приоткрыта. Еще на пороге, увидев епископа, Валанс понял, что он чем-то озабочен. На столе перед ним не было книги, он не работал.

– Давайте побыстрее, – устало произнес Вителли. – Объясните, для чего вы опять пришли, а потом оставьте меня одного.

Валанс разглядывал его. На лице епископа отражалось напряженное раздумье, не допускавшее никакого вмешательства извне. Ему явно было трудно разговаривать. Валансу самому приходилось испытывать такое мучительное состояние, и всякий раз он выходил из него слегка отупевшим. Вот и Лоренцо Вителли в данный момент слегка отупел.

– Руджери наверняка рассказал вам, что вчера кто-то проник в квартиру Марии Верди. И наверняка описал вам этого посетителя.

– Да.

– Как вы думаете, что могла прятать у себя Мария Верди?

Вителли воздел руки и уронил их на письменный стол.

– Женщины… – только и сказал он.

Валанс сделал короткую паузу:

– Нерон думает, что это вы обыскали квартиру.

– Вы обращаете внимание на болтовню Нерона?

– Временами – да.

– Почему он решил, что это был я?

– У вас на правой руке перстень. Поэтому вам пришлось подать соседу левую руку.

– Зачем мне обыскивать ее квартиру?

– Предположения могут быть разные.

– Не смущайтесь, я прекрасно понимаю, какие предположения могут быть у Нерона. А что думает Руджери об этой оригинальной реконструкции событий?

– Руджери еще не в курсе. Зато у него есть отпечатки пальцев, которые оставил взломщик.

– Понимаю, – медленно произнес епископ.

Он встал, заложил руки за пояс сутаны и прошелся по комнате.

– Трудно будет найти надежного преемника Марии Верди. Нам пришлось на время закрыть библиотеку, а читатели не захотят долго ждать. Я не уверен, что референт Прицци – это тот, кто нам нужен…

Теперь он стоял спиной к Валансу и разглядывал в окно сады Ватикана.

– А может быть, референт Фонтанелли больше подходит для этой должности? Не знаю. У меня есть сомнения.

– Это вы приходили в квартиру Марии Верди, монсиньор?

– Конечно. Это был я.

– Наверно, искали там что-то очень важное? Что именно?

– То, что было мне нужно.

– Вам лично?

Епископ не ответил.

– Напоминаю вам, монсиньор, у Руджери есть отпечатки пальцев. Мне остается лишь подсказать ему имя, которого он пока не знает. Думаю, он отнесется к вам с меньшим почтением, чем я.

– Не сказал бы, что вы ко мне очень почтительны.

– То, что вы искали, связано с вашей частной жизнью?

В огромном кабинете было тихо, и Валанс начал терять терпение: это была какая-то упрямая тишина.

– Вы можете идти, – спокойно произнес Вителли. – Потому что на этот вопрос я вам никогда не отвечу.

– Я позвоню Руджери.

– Как вам угодно.

Валанс встал и взялся за телефонную трубку.

– Но и ему я ничего не скажу, – продолжал Вителли, – даже если он меня арестует.

Валанс заколебался. Он взглянул на темный силуэт епископа, стоявшего к нему спиной: в этой фигуре чувствовались напряжение и решимость. Валанс положил трубку и вышел.

– Как ты догадался, что утром я пойду в Ватикан? – спросил он у Тиберия, который шел позади. – Я же тебя просил сидеть тихо.

– Что сказал Лоренцо?

– Это он приходил в квартиру. Но он никогда не скажет, зачем. Ты сейчас куда собираешься?

– Это не я, это вы собираетесь к Руджери. Руджери работает и по воскресеньям. Он ждет вас у себя. Я взялся передать вам сообщение, которое он оставил в отеле.

– До сих пор ты только шел за мной по пятам. Тиберий. Вот и ограничивайся этим. Не пытайся забавы ради опередить меня.

– Для меня это не забава.

Тиберий рассмеялся.

– Опасность надвигается на нас со всех сторон, это великолепно, – сказал он. – Итак, вы намерены предать нашего друга Лоренцо? Да или нет?

– Раз ты такой умный, найди ответ сам. Подумай над этим, пока будешь ждать меня.

Валанс уселся напротив Руджери, который катал в пальцах свернутый листок бумаги.

– Не можете обойтись без вашего эскорта, месье Валанс? Даже по воскресеньям? – спросил Руджери, не поднимая головы.

– О чем разговор?

– О юном психе, который шпионит за вами и которому вы это позволяете.

– А-а… Это Тиберий.

– Да, Тиберий. Совершенно верно, Тиберий…

– Он вбил себе в голову, что должен повсюду ходить за мной. И что теперь прикажете делать? Даже если бы я хотел избавиться от него, мне это не удалось бы. Не могу же я привязать его к дереву.

– Значит, вы, месье Ришар Валанс, позволяете первому встречному ходить за вами и рассказываете ему обо всем, что с вами происходит?

– Тиберий – это не первый встречный.

– Вот именно, – прошипел Руджери, вставая. – Тиберий – это тот, кто обнаружил труп Анри Валюбера – надо ли напоминать вам об этом? – Тиберий – это верный рыцарь Лауры Валюбер, и, пока я не отменю приказ, Тиберий находится под наблюдением. И мне осточертело, что этот тип все время выпытывает у вас сведения, которые мы с таким трудом добываем!

– Руджери, вы меня за ребенка принимаете?

– Не надо так на меня смотреть, месье Валанс! Я больше не потерплю ваших деспотических замашек! Удалось вам что-нибудь узнать после вчерашних событий?

– Представьте, да.

Руджери снова сел за стол и взял сигарету:

– О чем идет речь?

– А я забыл.

– Вы ищете ссоры и, похоже, добьетесь своего. У меня тоже есть новости, которые, боюсь, не доставят вам удовольствия. Идемте со мной в лабораторию.

Валанс шел за ним по коридорам, не говоря ни слова. Руджери оторвал от работы коллегу, который разглядывал что-то под микроскопом.

– Марио, достань то, что я принес тебе утром по делу Верди.

Марио взял пинцет и положил на стеклянный столик какой-то конверт.

– В этом конверте, месье Валанс, – сказал Руджери, скрестив на груди руки, – одиннадцать очень любопытных документов, которые мы сегодня утром нашли у Марии Верди во время повторного обыска. Эти бумажки были аккуратно свернуты и засунуты в старую, отключенную от водопровода трубу в ванной. Вот поглядите.

Руджери надел перчатки и разложил листки на столе. Они были написаны на разной бумаге, наверно, в зависимости от того, какого сорта бумага оказывалась под рукой у писавшего.

– Мария С О 4 вторник, – вслух читал Руджери, – Мария С Д 2 пятница, Мария С О 5 пятница, Мария С О 4 понедельник, Мария С К 1 вторник, Мария С О 5 четверг и так далее. Посмотрите сами, Валанс.

Но Валанс не стал ломать голову над этими записями. Было ясно, что Руджери уже расшифровал их и теперь торжествует, любуясь его замешательством.

– Я готов послушать ваш перевод, – произнес Валанс, не давая себе труда подойти к столу.

– Стол-окно № 4 вторник, Стол-дверь № 2 пятница, Стол-окно № 5 пятница, Стол-окно № 4 понедельник, Стол-коридор № 3 понедельник, Стол-коридор № 1 вторник…

– Хватит, я понял, – резко сказал Валанс. – Как вы это установили?

– Референт Прицци помог. Ряд у окна, ряд у двери, ряд у коридора – так различают ряды столов в читальном зале отдела архивов Ватиканки. Референт думает, что один из читателей передавал эти записки Марии, чтобы условиться о месте следующей передачи.

– Значит, Мария была причастна к кражам в библиотеке?

– Разве это не очевидно? Теперь мы можем не сомневаться, что она была убита своим сообщником, а первой жертвой убийцы стал Анри Валюбер: ведь когда он заговорил о неизвестно откуда взявшемся рисунке Микеланджело, шайка оказалась под угрозой. Вероятно, после убийства Анри Мария запаниковала и захотела выйти из игры или даже признаться во всем.

– Но зачем она сохранила эти записки?

– Думаю, на случай шантажа.

– Но это же нелепо. Записки компрометировали ее не меньше, чем ее сообщника. На каждой без особой необходимости указано ее имя, что весьма предусмотрительно со стороны писавшего. Пока я вижу лишь один мотив, который может заставить человека хранить такие опасные улики. Только любовь вынуждает нас сохранять обрывок бечевки на том основании, что он лежал в чьем-то кармане. Быть может, Мария Верди любила того, или ту – полагаю, все же того, – кто написал эти записки, и не решилась выбросить строки, начертанные любимой рукой. Кстати, я думаю, что исключительно по этой причине она решилась стать соучастницей преступника. Это поможет нам установить его личность.

– Уже не надо, – сияя, сказал Руджери.

Валанс подумал о епископе, который утром стоял в своем кабинете у окна, исполненный решимости. Как видно, не один Нерон мог рассуждать логически.

– Мы его нашли, месье Валанс. Нашли по почерку, и никаких сомнений тут быть не может. В библиотеке есть тетрадь, куда читатели своей рукой вписывают названия выданных им материалов.

– Читатели? Вы подозревали читателя?

– Да, и я сразу напал на почерк, который искал. Он принадлежит тому, чье неуемное любопытство в последнее время стало очень меня беспокоить.

Валанс замер. Происходило нечто непредвиденное, у Руджери, стоявшего напротив, был ликующий вид человека, который заранее наслаждается какой-то зловещей победой.

– Я окажу вам любезность, – все так же сияя, произнес Руджери. – Можете сами пойти к вашему сопровождающему и сказать, что я жду его у себя в кабинете. Вот ордер на его арест.

Специальному посланнику Валансу вдруг сильно захотелось стать обыкновенным человеком, который ни перед кем не отчитывается и может порезать на мелкие кусочки насмешливую и самодовольную физиономию Руджери. Он вышел, не сказав ни слова.

Тиберий грелся на солнышке, прислонясь к серому грузовику, в нескольких метрах от полицейского участка. Рот у него был приоткрыт, казалось, он дремлет или погружен в безмятежные раздумья. Валанс, превозмогая себя, направился к нему и остановился в нескольких метрах.

– Привет, юный император, – сказал он.

Тиберий поднял глаза. Валанс выглядел странно: у него было очень серьезное лицо, пожалуй, даже лицо побежденного. Валанс хотел что-то сказать ему.

– Святая Совесть сохранила все твои записочки, Тиберий. Стол-окно номер четыре вторник, Стол-дверь номер два пятница, Стол-окно номер пять пятница. Стол-окно номер четыре понедельник, и так далее. Ты прирезал ее понапрасну. Иди к Руджери, он ждет тебя. Все кончено.

Тиберий не двинулся с места, даже не подумал бежать, он только был взволнован. Несколько минут он стоял, глядя на свои ноги.

– Хочется исполнить какой-нибудь церемониал, – пробормотал он, – но, боюсь, это сочтут проявлением дурного вкуса.

– Почему бы все же не попробовать?

– Босоногим я начал мой путь, босоногим и закончу, – сказал Тиберий, снимая туфли. – Я предстану босиком перед моими могущественными судьями, и монсиньор наверняка сказал бы, что это вполне в библейском духе. В жизни бывают моменты, месье Валанс, когда совершенно необходимо вести себя в библейском духе. Я убежден, что такая библейская вульгарность приведет Руджери в бешенство.

– Вне всякого сомнения.

– Раз так, замечательно. Я иду к нему босиком. И если мне дозволено на прощанье дать вам совет, берегите глаза. Они великолепны, когда вы их чем-то наполняете.

Валанс не мог заставить себя сказать хоть что-нибудь. Он провожал взглядом Тиберия, босиком переходившего улицу. У двери полицейского участка Тиберий улыбнулся ему.

– Ришар Валанс, – крикнул он, – идущий на смерть приветствует тебя!

Третий раз за одну неделю, что было уже слишком, Валанс почувствовал, что мужество оставляет его. Полицейский, дежуривший у дверей, смотрел на него.

– Вы же не бросите туфли вашего друга на тротуаре, синьор?

– Брошу, – ответил Валанс.

Напрягшись как струна, Валанс шел по улице. Он снова думал о епископе, который сегодня утром поразил его своей решимостью. Теперь он все понял. Лоренцо Вителли не хотел признать очевидное, он во всей своей мощи встал между Тиберием и правосудием. Давно ли епископ догадался, что кражи из библиотеки совершает Тиберий? Во всяком случае, он уже знал это в то утро, когда пришел к Валансу в отель, а Валанс отказался принять его. Вителли готов был все рассказать, а потом передумал. Но уже тогда было бы невозможно спасти Тиберия. Он вор и убийца, а Валанс в отличие от епископа не верил, что божественное правосудие может обойтись без посредника на земле. Он бы сдал Тиберия инспектору Руджери, и епископ понял бы его. Сейчас уже нетрудно представить себе, что произошло. Анри Валюбер знал Тиберия еще ребенком. Возможно, в свое время совсем юный Тиберий подворовывал у него в доме, а потому, когда началась эта история с рисунком Микеланджело, он сразу понял, куда ведет след. И поспешил в Рим, предупредить Тиберия, чтобы тот был настороже и прекратил кражи. Наверно, Валюбер хотел уладить все по-тихому, заставить Тиберия вернуть остальные похищенные рукописи, чтобы избежать ареста. Но вместо этого только напугал его. Неудивительно: ведь Анри Валюбер никогда не мог найти подход даже к собственному сыну. Убив его, Тиберий не только обезопасил себя, но и решил другие свои проблемы. Прежде всего, Анри Валюбер был мужем Лауры, так? Разве одного этого было недостаточно, чтобы ненавидеть его? Тиберий боялся, что Валюбер его выдаст, этот сиюминутный страх оживил старые обиды, и все вместе подтолкнуло его к убийству. На суде будут охотно говорить о его страстях как о мотиве преступления. Однако Тиберий не предусмотрел, что после смерти Валюбера Лаура и Габриэлла останутся без защиты и вдобавок выйдет наружу история с вывозом краденого. Вдруг оказалось, что его преступление может обернуться против Лауры. Встревоженный Тиберий всеми силами пытается доказать невиновность Лауры, но так, чтобы не навлечь на себя подозрение. В то же самое время он непрерывно наблюдает за ходом расследования, и полученная информация подсказывает ему, как себя вести. И Тиберий отлично справляется со своей задачей: никто не заподозрил парня в убийстве. Никто, кроме Руджери: надо отдать ему должное. Но тут Мария Верди неожиданно дала слабину. Мысль об убийстве Анри Валюбера преследовала ее как неотвязный кошмар, не спасали даже ночные молитвы перед храмом Святого Петра. Мария становилась опасной, и Тиберию пришлось ее убрать, пока она не заговорила. Он сильно рисковал, ведь после этого убийства полиция вернулась бы к версии с Микеланджело, но у него не было выбора. К тому же он не особенно беспокоился. С Лауры были сняты все подозрения, а ему самому ничто не угрожало. Вряд ли следствие сумело бы отыскать преступника среди постоянных читателей Ватиканки, которые исчисляются сотнями. К несчастью, Мария была влюблена в Тиберия и не смогла уничтожить записки, на которых любимой рукой было написано ее имя. Она просто была не в силах сделать это. И ее любовь погубила Тиберия.

Валанс вздохнул. Юный император… Что теперь будет с остальными двумя?

Он дошел до Ватикана. И устало поднялся по лестнице в кабинет епископа, который все еще сидел за пустым столом.

– Не стоит больше бороться, монсиньор, – сказал он. – Они взяли его. Тиберий в руках Руджери. Утром они нашли у Марии Верди то, что вам не удалось найти вчера. Записочки были в одной из труб в ванной.

Вителли изменился в лице, и Валанс опустил глаза.

– Что вы намерены делать, монсиньор? Будете заступаться за него перед самим Господом, минуя суд земной? С каких это пор епископы берут под защиту убийц?

Валанс был в полном изнеможении. Пора возвращаться. Эдуар Валюбер может вздохнуть с облегчением: скандал не затронет его семью.

– С тех пор, как убийцы научились околдовывать епископов, – тихо сказал Вителли. – Он был наделен всеми достоинствами, какие могут быть у человека, и все загубил понапрасну. Я надеялся хоть что-то спасти, собрать его заново, восстановить, что ли… Я не мог, не мог сдать его в полицию.

– Как вы догадались, что это он?

– У меня давно уже были смутные подозрения. С тех пор, как Руджери поделился со мной кое-какими данными следствия, я стал наблюдать за читальным залом архивов. Приглядывал и за Марией Верди, без ведома которой там ничего не могло произойти. Все привыкли воспринимать ее как часть библиотечного инвентаря, но я попробовал взглянуть на нее как на живого человека, и мне это удалось. В четверг вечером я решился обыскать ее письменный стол. И нашел там два листка, исписанных почерком Тиберия, с пометками, о которых вы уже знаете. На следующий день, рано утром, я вызвал Марию к себе. По-моему, я напугал ее до смерти, но как только я сказал, что не выдам Тиберия, она обрадовалась и тут же изъявила готовность повиноваться мне, а впоследствии, когда все утрясется, покинуть библиотеку. Я уничтожил две записки, которые нашел у нее в столе, и она дала мне слово, что сегодня же вечером уничтожит остальные. Ибо эта безумная женщина благоговейно хранила записки у себя дома, вместо того чтобы уничтожать их. Она ушла совершенно потрясенная. А ночью Тиберий убил ее. Но даже после убийства, даже после того, как я увидел этот ужас, что-то не позволяло мне выдать его. Я решил рискнуть, и вчера, взломав дверь, проник в квартиру Марии, чтобы забрать записки, ведь это были единственные улики против Тиберия. Я не был уверен, что Мария, вернувшись домой, уничтожила их. К несчастью, я не успел найти записки. Полагаю, меня привлекут за соучастие. Мне пойти с вами?

– Руджери про вас не знает. Ему ни за что не найти человека, который сорвал печати с двери, и теперь для него это уже не имеет значения. Он забудет об этом.

Вителли вздохнул.

– Что еще тут скажешь? – пробормотал он.

– Мне пора возвращаться, – сказал Валанс. – Скоро я уеду.

– А вам есть, куда вернуться?

– Думаю, да, – осторожно сказал Валанс.

– Вот как, – сказал Вителли. – А мне некуда.