Текст книги "Дело трех императоров"

Автор книги: Фред Варгас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

XII

Когда Ришар Валанс дошел до дверей отеля, он все еще улыбался. В Рим он прибыл утром, но до сих пор не успел разобрать вещи. Из своего номера он позвонил коллеге в канцелярию министра. Растянувшись на кровати, он с тоской ждал, когда из трубки послышится ровный голос Поля. Тот наверняка был в отличном настроении: ведь нагоняй от начальника ему уже не грозил.

– Это Валанс. Как там министр, успокоился?

– Все нормально, – ответил Поль. – А что у вас?

– Спросите министра от моего имени, как он провел вчерашний вечер.

– Вы что, рехнулись, Валанс? Это так-то вы все улаживаете?

– Он же брат убитого, разве нет? Вдобавок, как я понимаю, Анри оставил брату немаленькое наследство. Эдуару Валюберу не приходилось в последнее время запускать руку в карман государства? Нет ли у него сейчас срочной нужды в деньгах? Не подделывал ли он финансовые документы? Где он был вчера вечером?

– Валанс, – завопил Поль, – вас же послали развалить дело!

– Знаю, знаю. И тем не менее я сам буду решать, что мне делать.

– Перестаньте, Валанс! Кто-нибудь может подслушать этот идиотский разговор!

Ришар Валанс рассмеялся.

– Вы издеваетесь надо мной и получаете от этого удовольствие, да, Валанс?

– Да, Поль.

– А его супруга, пресловутое «воплощение вечной женственности»? Она уже в Риме? Вы с ней виделись? Что она чувствует после того, как избавилась от мужа? Вы хоть знаете, что она чуть не каждый месяц устраивала себе прогулку в Италию?

– Выбросьте из головы эту женщину, Поль, – сказал Валанс. – И повторяю: допросите министра, – добавил он перед тем, как повесить трубку.

Потом улегся поудобнее и закрыл глаза. Он еще успеет нанести визит этому издателю, Пьетро Бальди. У него создалось впечатление, что это ложный след. Но пойти туда нужно. От всего этого у него уже стало понемногу накапливаться раздражение. Он решил, что позволит себе полчаса вздремнуть.

XIII

Тиберий поднялся по лестнице быстрее, чем делал это обычно. Клавдий и Нерон ждали его. Время было позднее, они еще не ели, но, судя по их виду, порядком напились. Тиберий захлопнул дверь, схватил две бутылки и разбил их о подоконник открытого окна.

– Сейчас не время пить, придурки, – сказал он.

– Мог бы разбить аккуратнее, – заметил Нерон. – Ну да ладно. Новости есть?

Тиберий уселся на корточки возле Клавдия и положил руку ему на плечо.

– А он? – спросил Тиберий. – Как он?

– Пьян в стельку, – ответил Нерон.

– Ну-ка покажи физиономию, – скомандовал Тиберий.

Клавдий повернулся к нему лицом. Тиберий всмотрелся в него и сделал недовольную гримасу.

– Весь день проплакал, да?

– Ему жалко папочку, – без выражения произнес Нерон.

– А ты, – закричал Тиберий, – ты не нашел ничего лучше, чем опрокидывать ему в глотку вино, чтобы ему стало еще грустнее! Это все, что ты смог придумать?

Нерон бессильно развел руками:

– Знаешь, он это проделал сам, без моей помощи.

– Но ты сегодня сделал хоть что-нибудь полезное? Сделал то, о чем мы договаривались?

– Безусловно, Тиберий. Я принял унизительное обличье праздного легионера, который забредает то в одну таверну, то в другую. Шел по пятам за моими жертвами то по одной улице, то по другой. И при моей дородности все же ухитрился остаться незамеченным.

– И что ты выяснил?

– Я выяснил, что по приказу Руджери двое полицейских двинулись в направлении Ватикана, и больше ничего не произошло. А ты проследил за специальным посланником?

– Да. Пока нам не о чем особенно волноваться. Но учти, этот тип на вид смышленый. Очень смышленый.

– Очень? – спросил Клавдий.

– Очень.

– Можешь его описать?

Тиберий пожал плечами.

– Ну, знаете, такой несгибаемый, – сказал он, – как вам объяснить… Я не сильно разбираюсь в этих несгибаемых. Лет сорок пять – пятьдесят. Наверняка опасный. Не знаю, сколько мы продержимся, если он возьмется за нас. Но по идее этот тип приехал не для того, чтобы дать делу ход, а для того, чтобы спустить его на тормозах. Клавдий, ты знаешь, что мы с тобой сейчас сделаем?

– Не знаю, – пробормотал Клавдий. – Стоит мне заговорить, как у меня льются слезы. Что вы со мной сейчас сделаете?

– Будем откармливать, чтобы поправился, – предложил Нерон.

Тиберий пальцем отодвинул мокрые пряди волос, прилипшие ко лбу Клавдия.

– Мы тебя поднимем, наведем на тебя лоск и отправимся за Лаурой.

– Лаура… а ведь верно. Она приезжает…

– Вставай, император. Поправь пиджак. Через час она будет здесь и, конечно, ты будешь ей нужен.

– Это точно, – согласился Нерон.

Клавдий посмотрелся в зеркало, вытер лицо, затянул галстук:

– Тиберий, могу я пойти туда один, в смысле – могу пойти туда без тебя?

– Недаром же он император, – сказал Нерон, с улыбкой глядя на Тиберия. – Умеет применять запрещенные приемы, чтобы устранить соперников и уничтожить заговорщиков.

– В жизни заговорщиков порой случаются неприятности, – ответил Тиберий, укладываясь на кровать. – Ну, иди, Клавдий. Отправляйся туда один. Ты очень красивый. У тебя блестят глаза, ты очень красивый.

Когда дверь за Клавдием захлопнулась, Тиберий приподнялся, опершись на локоть:

– Скажи, Нерон, он сильно плакал?

– Ревмя ревел.

– Что ты обо всем этом думаешь?

– Мне это по душе.

– То есть как – по душе?

– Ты мог бы и сам догадаться, Тиберий. Эта трагическая сумятица меня завораживает, и я ничего не могу с собой поделать. Ты даже не можешь себе представить, какое удовольствие я от всего этого получаю.

– Неудивительно. Чего еще можно было от тебя ожидать?

– Я же не нарочно. Просто я так устроен. Знаешь, в эту минуту мне хочется зааплодировать.

– Постарайся взять себя в руки.

– Слишком поздно, – прошептал Нерон. – У цикуты такой волокнистый стебель, усеянный красными пятнышками. Все-таки это потрясающе, что ни говори.

XIV

В дверь номера Ришара Валанса постучал служащий отеля.

– С вами хочет встретиться инспектор Руджери, – сказал он. – Инспектор ждет вас внизу, у стойки портье.

– В такое позднее время? Он пришел один? – спросил Валанс.

– Нет, синьор. С ним еще двое полицейских.

Валанс нахмурился и надел пиджак. Руджери должен усвоить: если он решил отдохнуть, а кто-то нарушает его покой, ему это не нравится.

Он быстрым шагом подошел к Руджери и, не говоря ни слова, пожал ему руку.

– Я подумал, что вам захочется пойти со мной, – сказал Руджери.

Валанс поднял бровь, как бы спрашивая: «Пойти куда?»

– В отель «Гарибальди». Мадам Лаура Валюбер уже там и ждет нас. Она приехала на опознание, и чем раньше мы проведем эту процедуру, тем будет лучше. Вы идете?

– Нет.

Руджери посмотрел на непроницаемое лицо Валанса. Тот стоял скрестив на груди руки, и вид у него был не слишком приветливый.

– Я предположил, что вам было бы интересно взглянуть на ее первую реакцию, – продолжал Руджери.

– Вы ошиблись. В любом случае я знаю, что вы мне расскажете об этом во всех подробностях. Не так ли? – спросил он, протягивая руку инспектору.

На то, чтобы избавиться от полицейских, у Валанса ушло всего три минуты, но тем не менее он чувствовал себя раздраженным и выбитым из колеи. Он поужинал в номере, одновременно пытаясь работать. Кончилось это тем, что он вдруг встал и вышел пройтись.

Руджери, конечно, был прав. Он должен был пойти с ними в морг. Должен был внимательно отследить реакцию вдовы и сразу дать указания, о чем надо умалчивать в ее присутствии. Вместо этого он отказался идти, никому не объяснив причину отказа. То есть, по сути, не нашел никакого объяснения. Весьма недовольный этим, Ришар Валанс решил как можно быстрее добраться до отеля «Гарибальди». Хотя нет, это глупо. Наверняка мадам Валюбер и полицейские давно уже уехали из отеля. Наверняка они сейчас в морге. Пожалуй, он успеет присоединиться к Руджери. Не стоит подыскивать оправдания тому, как он себя вел. Он с давних пор утратил эту привычку – подыскивать себе оправдания. Валанс поймал такси.

Руджери наблюдал за Лаурой Валюбер, пока снимали простыню, покрывавшую тело ее мужа. Он уже видел покойника и знал, что тот лежит с открытым ртом и выдержать это зрелище нелегко. Лауре Валюбер предложили сесть, но она отказалась. Стояла, прижав руки к туловищу, нагнув голову, всеми силами стараясь сдержаться. Руджери позволил ей закурить, хотя здесь это было строго запрещено. Но он не решился остановить ее. Он внимательно всматривался в ее профиль, открывавшийся в те мгновения, когда она откидывала волосы назад, видел во всем ее облике какую-то волнующую решимость и ждал приступа слабости, который заставит ее разомкнуть плотно сжатые губы и стиснутые зубы. Вообще-то он не нашелся, что ей сказать. И не сказал ничего, кроме банальностей. Если по правде, он чувствовал, что Лаура Валюбер произвела на него впечатление.

Она вгляделась в лицо умершего и отвернулась.

– Без сомнения, это он, – мрачно сказала она. – Мы здесь закончили?

Она бросила сигарету на пол, раздавила каблуком и достала еще одну. Руджери опять позволил ей закурить.

– Да, закончили. Можете вернуться в отель, – сказал он. – Что дальше, мы скажем завтра. Машина ждет вас во дворе.

Руджери недовольно покачал головой. «Машина ждет вас во дворе» – вот и все, что он сумел сказать. Как будто машина могла ждать ее прямо здесь!

Она кивнула ему на прощание и вышла из морга широкими неуверенными шагами.

Оставшись один, Руджери машинально натянул простыню на голову покойника. Надо признать, Лаура Валюбер задела его за живое. И причина вовсе не в том, что она вдова, что она испытала потрясение, а в каком-то необычном обаянии ее внешности и манере держаться. Ему хотелось бы утешить ее, тронуть за плечо, как он нередко делал в подобных обстоятельствах, чисто автоматически. Руджери любил выразительные жесты, а еще больше – жесты картинные. Но сегодня он ни за какие блага в мире не отважился бы даже на самый неприметный жест. Клавдий, Тиберий и Нерон, ожидавшие приезда этой женщины как манны небесной. Сегодня, на вокзале, смятение на лице Клавдия, его рыдания, рука Лауры, гладившая его по голове, слова, которые она ему прошептала. «Мы с тобой тут как два придурка, верно, малыш, что они сделали с твоим папой!» Наверно, она сказала что-то в этом роде. Ну конечно. Теперь он понимал, почему они ждали ее приезда с таким лихорадочным нетерпением. Вполне возможно, что Анри Валюбера убили из-за украденного эскиза Микеланджело, но, с другой стороны, его жена наверняка пробудила не одну безумную страсть, и это тоже надо было учитывать. За свою жизнь инспектор Руджери успел кое-что узнать о безумных страстях и теперь испытывал к ним известную слабость, но вместе с тем они вызывали у него легкую тошноту.

В тишине хлопнула дверь, и Руджери поднял голову. По залу к нему шел Ришар Валанс. Стены и пол в зале были выложены кафелем, и каждый звук получался гулким.

– Вы опоздали, – сказал Руджери. – Она только что уехала в отель.

– Ее реакция?

– Твердость и некоторый испуг. Тело напряжено, равновесие временами нарушается, дрожащие пальцы и губы, хриплый голос, две сигареты. Ни в коем случае не вызов, просто усилие, чтобы не потерять выдержку. Она была очень красива.

– Разве это важно? – сухо спросил Валанс.

– На мой взгляд, это чрезвычайно важно, – резко ответил Руджери.

– Правда?

Валанс откинул простыню. Смотреть на лицо убитого было нелегко.

– Некоторые мужики наверняка рехнулись из-за нее, – сказал Руджери.

– И что?

– А то, что они способны убить.

Валанс пожал плечами. Руджери молча наблюдал за ним.

– В чем дело, Руджери? Хотите посмотреть, не проберет ли и меня дрожь от этого жуткого зрелища? Что вы надеетесь таким образом узнать? Если вам интересно – вот она, моя рука. Глазейте на нее, сколько хотите…

– Прошу вас, не надо, месье Валанс. Не будем играть друг с другом в такие игры. В вашей стойкости никто не сомневается.

– Это ошибка, Руджери. Я равнодушен, и только. А что касается Лауры Валюбер, то для нас не имеет значения, дрожали у нее пальцы или нет: если да, это лишь показывает, что она не осталась равнодушна к увиденному. Но не надо путать эмоциональность с уязвимостью, а уязвимость – с невиновностью. Вы понимаете, Руджери? Бывает, и волки дрожат.

– Зачем вы все это говорите?

– Для порядка, а еще потому, что за несколько минут, которые вы провели рядом, не сказав друг другу ни слова, она вас уже одурманила. Я хочу предостеречь вас от вас самого, вот и все. Речь идет об убийстве. Вечная женственность тут ни при чем.

– Она была во Франции, – сказал Руджери, и голос его стал жестким.

Не хватало еще, чтобы этот тип, только сегодня утром сошедший с поезда, учил его бдительности и правилам поведения полицейских с воплощениями вечной женственности.

– Знаю, знаю, – улыбнулся Валанс. – Успокойтесь, я рассуждал чисто теоретически. А заодно проверил на практике, насколько самолюбивыми бывают полицейские инспекторы.

– Может быть, закончим на сегодня?

– Еще два слова. У меня есть основания подозревать, что некоторые неизвестные эскизы попали к римскому издателю, не буду называть его фамилию, постоянному посетителю Ватиканской библиотеки. Сегодня я заходил к нему. Это очень полный мужчина, довольно-таки демонической наружности. Но я совершенно не представляю, чтобы он лично решился на такое рискованное дело, как кража из Ватиканки. Рисунок, который меня интересовал, был приобретен легально у владельца одного частного собрания. Он представил мне доказательство. На всякий случай эту историю надо запомнить, но у меня ощущение, что это ложный след. Такое дело, как кража манускрипта, не под силу очень полному мужчине.

– Как вы можете говорить такие вещи? Это же бессмыслица.

– И тем не менее.

– Вы все еще придерживаетесь версии, что это вор убил Валюбера, опасаясь разоблачения?

– Пока да. А вы?

– А я пойду спать.

Ришар Валанс вернулся в отель пешком: он вдруг почувствовал себя так скверно, что не решился взять такси. Руджери предлагал подвезти, но он отказался. Руджери ему надоел. Этим вечером Рим выглядел невыразимо печальным, и он не понимал почему. В голове у него мелькали какие-то неясные образы, они мучили его, он не мог найти им название и не знал, как от них избавиться. До отеля он дошел очень быстро, почти бегом. Он запыхался, и это как будто пошло ему на пользу. Ложась спать, он уже чувствовал себя лучше. А к утру все прошло.

XV

Монсиньор Лоренцо Вителли приехал в Ватикан рано утром. Ночью какая-то мысль не давала ему покоя. В библиотеке еще никого не было, если не считать Марии, которая уже начала расставлять каталожные карточки. Похоже, Мария сегодня была не в форме. Епископ осмотрел стеллажи, затем надолго углубился в записи о выдаче за последние месяцы.

Вернувшись к себе в кабинет, он позвонил Ришару Валансу. В отеле ему ответили, что синьор Валанс еще не спускался; может быть, надо его разбудить?

– Нет, – сказал Вителли.

И тут же пожалел об этом. На часах уже десять: ясное дело, надо было его разбудить. Надо было, но не хотелось. Наверно, это было глупо, но Вителли положил трубку. От Ришара Валанса веяло какой-то опасностью. Правда, Вителли нисколько не боялся этого человека, но и не одобрял его чрезмерной, ничем не оправданной резкости. Однако, несмотря на некоторую неловкость, которую епископ испытывал в присутствии Валанса, тот ему нравился, и даже очень нравился. Особенно его радовало то, что благодаря Валансу он сможет избежать контакта с официальным следствием. Вителли просто не мог себе представить, как он каждый день является в полицию с ежедневным доносом. Другое дело Валанс: с ним это было не так противно. Вчера, на встрече с коллегами, конечно же зашла речь о предполагаемых кражах, и референт Прицци сказал, что в этом деле надо отбросить какие бы то ни было предубеждения, что дать им чрезмерную власть над собой означало бы скатиться к постыдному и гнусному пособничеству, а от этого уже недалеко до притязаний мистического свойства. Слушать референта Прицци всегда было крайне утомительно.

Вителли удалось связаться с Валансом около одиннадцати. Сможет ли Валанс как можно скорее приехать к нему в Ватикан?

В тот момент, когда епископ повесил трубку, в кабинет вошел Тиберий.

– Тиберий, ты все же мог бы постучать, прежде чем входить, – сказал епископ. – Садись. Как там Клавдий?

На лице Тиберия появилась и застыла выразительная гримаса.

– Понимаю, – сказал Вителли.

– Утром я видел его лишь мельком. Думаю, беседа с Лаурой вчера вечером должна была пойти ему на пользу. Вам так не кажется?

– Иногда плакать вдвоем тяжелее, чем плакать одному. Она остановилась в отеле «Гарибальди», в том же номере, в котором останавливается обычно?

– По-моему, да.

– Как ты считаешь, она захочет со мной увидеться, или ей надо какое-то время побыть одной? Честно говоря, я не знаю, что делать.

– Я иду к ней прямо сейчас. Наверно, она уже покончила с формальностями. Позвоню вам и скажу, какая она сегодня, сдержанная или ласковая. С ней ведь никогда не знаешь заранее.

– Что это у тебя в руке, Тиберий? – вдруг спросил Вителли и встал с кресла.

– Ах да. Одна книжечка пятнадцатого века. Чуть не забыл о ней, а ведь ради нее и пришел. Тут есть одно латинское изречение, которое я не понимаю. Вы говорили, что смогли бы…

– Черт возьми, да ты спятил, Тиберий! Ты совершенно спятил! Гуляешь с инкунабулой под мышкой! Где ты, по-твоему, находишься? Кто тебе позволил вынести это из библиотеки?

– Мария и референт Прицци, монсиньор. Я им сказал, что зайду к вам, поскольку референт не смог помочь мне с этим латинским изречением. Надо сказать, его непросто перевести.

– Но это безумие! Ты отдаешь себе отчет, что здесь полным ходом идет полицейское расследование? Да или нет?

– Как-то не очень верится, – пробурчал Тиберий.

– Лучше бы тебе в это поверить, чем носиться с каким-то латинским изречением! Я с минуты на минуту жду Ришара Валанса: если он увидит, как ты небрежно размахиваешь инкунабулой, словно это план города, что, по-твоему, он должен подумать? А?

– Книжка не такая уж редкая, вы это знаете не хуже меня. К тому же я не буду размахивать ею на глазах у всех. Я не идиот.

– Ошибаешься! Придется мне поговорить с Прицци и Марией Верди. А ты, Тиберий, имей в виду: если ты чувствуешь себя здесь как дома, это одно дело. Но если ты относишься к Ватиканке как к своей личной библиотеке, это уже выходит за рамки дозволенного. Живо верни книгу на место и пришли ко мне Прицци.

– Я вчера следил за ним весь день, – сказал Тиберий. – Он подозревает Пьетро Бальди, нашего почтенного издателя. Он заходил к нему.

– О ком ты говоришь, черт возьми?

– Вы горячитесь, монсиньор.

– Это ты меня довел! О ком ты говоришь?

– О Ришаре Валансе. Вчера я следил за ним, а Нерон следил за полицейскими, которых послал Руджери.

– Что это на вас нашло?

– Они же нами занимаются, так почему бы нам не заняться ими?

– Это Нерону пришла в голову такая дурацкая идея?

– Нет, монсиньор, идея моя.

– Ты меня просто поражаешь, Тиберий. Сегодня мне некогда с тобой возиться, но мы еще вернемся к этому разговору, можешь мне поверить. Живо верни книгу на место, черт возьми! А с латинским изречением разберемся позже.

Лоренцо Вителли смотрел, как Тиберий сбегает по ступеням широкой каменной лестницы. Похоже, Тиберий вовсю забавлялся. Но что тут было смешного?

– У вас проблемы с вашими подопечными, монсиньор?

Обернувшись, епископ улыбнулся Валансу.

– Это ведь Тиберий, да? Вы знаете, что вчера он весь день сопровождал меня?

– Да, – устало проговорил Вителли. – Он мне только что об этом сообщил, и такое впечатление, что он очень собой доволен. Я не понимаю… Право же, это отвратительно.

– Не расстраивайтесь, монсиньор. Я не возлагаю на вас ответственность за поступки этого юнца. Вы хотели мне что-то сказать?

– Да, верно. Я сегодня плохо спал. В голове постоянно вертелась одна мысль. Утром я проверял архивы. И заметил, что на полках в глубине, слева, на некоторых папках пыли меньше, чем на остальных. А в книге выдачи нет никаких записей, относящихся к этим папкам. Читатели их никогда не заказывают. Сегодня я их открыл: там материалы разного содержания, все они, или почти все, занесены в опись и представляют собой довольно-таки пеструю картину. Среди этих бумаг можно обнаружить что угодно. У меня такое впечатление, что недавно в них кто-то рылся. Видите ли, месье Валанс, я думаю, что Анри был прав. Похоже, в Ватиканке воруют.

Валанс размышлял, сложив руки на столе и подперев подбородок кончиками пальцев.

– У вас есть план библиотеки?

– Загляните в мой письменный стол. План в этом ящике, перед вами.

Лоренцо Вителли внимательно смотрел на Ришара Валанса. Епископ не позволил бы себе расспрашивать этого человека, но он явственно видел на его лице печать страдания, пережитого совсем недавно. Еще вчера этого не было. Казалось, Валанс все такой же: бесстрастный, непроницаемый, внушительный. Немигающие глаза все так же излучают свет, вызывая некоторое смущение. Но Вителли не сомневался: он действительно видел на этом лице след мгновенно промелькнувшей догадки. Епископ умел распознавать эту ударную волну в миниатюре, это была его работа, но он не ожидал увидеть подобное у человека вроде Ришара Валанса, на вид такого мощного и неустрашимого, будто созданного для того, чтобы выдерживать удары.

– В помещении нет двери, кроме той, которую охраняют Мария и три референта?

– Верно.

– Но Мария не всегда сидит там?

– Иногда ее заменяет Мартерелли. Этот человек не от мира сего, он с трудом понимает, что такое деньги. В голове у него только одно – история папства, страсть его жизни. Подозревать его было бы нелепо. Референтов Прицци, Карлиотти и Кордини также можно сбросить со счетов. Я не представляю, что они могли бы выгадать от такой аферы. Они толком не знают, как потратить то, что они зарабатывают. А Мария, как я вам уже сказал, сидит здесь тридцать лет, она прикипела к этому месту, вросла в стены Ватиканки.

– Туалеты большого читального зала сообщаются с архивным фондом?

– Нет, не сообщаются. Там нет двери.

– Но есть небольшое окно?

Епископ задумался.

– Да, есть. Оно маленькое, но влезть через него, пожалуй, можно. Но оно находится на высоте четырех метров над землей. Если не взять с собой лестницу, то я не представляю, как…

– А почему не веревку?

– Да хоть бы и веревку, это ничего не меняет. Туалеты открыты для всех. Каждую минуту может кто-то войти. Нет, через туалеты нельзя. Разве что забраться туда и ждать, пока тебя запрут на ночь…

– Это возможно?

– Нет. Разумеется, нет.

– И все-таки есть один шанс из тысячи, что это получится. Причем получиться это может у каждого, кто занимается в большом читальном зале, а значит, у нас несколько сотен подозреваемых, и наибольшее подозрение вызывают, конечно же, завсегдатаи отдела архивов.

– Непонятно, что это нам дает.

– Сколько читателей регулярно занимаются в архивах?

– Человек пятьдесят. Если хотите, я составлю полный список, попробую понаблюдать за ними с близкого расстояния, завязать разговор на эту тему с читателями, которых я близко знаю. Правда, у меня мало свободного времени.

– Необязательно торопиться, можно и выждать. Я хотел бы встретиться с Марией Верди.

– Я провожу вас к ней.

Ришар Валанс ненавидел библиотеки, потому что там ничего нельзя делать: нельзя шаркать подошвами по полу, нельзя громко разговаривать, нельзя курить, ерзать на стуле, вздыхать, в общем, производить шум, который производит всякий живой человек. Иные утверждали, что такие ограничения физической активности стимулируют работу мысли. А вот у него работа мысли в этих условиях мгновенно замирала.

Стоя на пороге, он смотрел на Марию Верди, которая совершенно беззвучно перебирала карточки, которая тридцать лет жила среди этого осторожного шепота, жила этой заторможенной жизнью. Он знаком дал ей понять, что хочет поговорить с ней, и она повела его в архивный фонд, открыв дверь, находившуюся за ее конторкой.

– Архивный фонд, – произнесла она с хозяйской гордостью.

– Что вы думаете об этих кражах, мадам Верди?

– Монсиньор Вителли говорил мне об этом. Как ни ужасно, мне нечего сказать по этому поводу, я ничем не могу ему помочь. Вы понимаете, что я хорошо знаю всех постоянных посетителей архивов. И я не вижу среди них никого, кто мог бы совершить подобное. Однажды, очень давно, у нас был читатель, который в большом зале вырезал бритвой гравюры. На первый взгляд он не был похож на вора, хотя, надо признать, вид у него был странноватый. Но люди выглядят по-разному, разве важно, какой у кого вид?

– Вероятно, вора следует искать среди знакомых Анри Валюбера. Начнем с Пьетро Бальди.

– Он бывает здесь часто. Но его невозможно заподозрить. Чтобы совершить такое, требуется большая смелость, а у него, как мне кажется, совсем другой темперамент.

– А Клавдий Валюбер и два его друга?

– Вы их видели?

– Нет еще.

– Полиция их подозревает? В таком случае она зря теряет время. Они не настолько поглощены мыслями об архивах, чтобы додуматься до кражи. Очень славные мальчики, правда, Нерон часто ведет себя несдержанно и шумно.

– То есть?

– Неуважительно. Он ведет себя неуважительно. Когда он возвращает мне манускрипт, то поднимает его на полметра над столом и резко отпускает – думаю, нарочно, чтобы позлить меня. Он знает, что я не выношу этого. Но он так делает постоянно и еще громко произносит: «Вот папирус, дорогая Мария!», или «Возвращаю тебе эту ветошь, Мария Святая Совесть Священных Архивов!», или просто «Святая Совесть» – когда как, у него есть масса вариантов, и он все время выдумывает новые. Я знаю, что между собой они меня так и называют: «Святая Совесть Архивов». Если он будет продолжать эти свои шутки, мне придется закрыть ему доступ в архивы. Я его уже предупредила, но он не унимается, такое впечатление, что ему все равно. А если я это сделаю, двое остальных будут в ярости.

Она коротко рассмеялась.

– Только никому не рассказывайте об этих ребяческих выходках. Сама не знаю, зачем я вам об этом рассказываю. В общем, вот такие они, эти молодые люди.

– Вы должны быть бдительнее, мадам Верди. Ни на что не отвлекаться, чтобы не облегчать вору его задачу. Бывает так, что вход в архивный фонд остается без присмотра?

– Месье, там, где хранят архивы, «отвлекаться» запрещено. За тридцать лет от меня не ускользнуло ничего из происходящего в этом зале. Отсюда, из-за конторки, я вижу всех читателей, даже когда работаю. Если происходит что-то подозрительное, я моментально это замечаю. Есть, например, такие документы, которые можно перелистывать только с помощью пинцета, чтобы не оставлять пятен от пальцев. Так вот, если кто-то коснется их ногтем, это не останется незамеченным.

Валанс покачал головой. Мария была как дрессированное животное. В течение тридцати лет все ее пять чувств сосредоточивались на одном виде деятельности – охране библиотеки. Наверно, на улице она так же беспомощна, как вылезший из-под земли крот, но здесь и вправду трудно было себе представить, чтобы кто-то мог обмануть ее неусыпную бдительность.

– Я вам верю, – сказал Валанс. – И все же, если случится что-то необычное…

– Но здесь не случается ничего необычного.

Валанс улыбнулся и вышел. Мария не могла допустить мысли, что в Ватиканке кто-то ворует. Вполне естественно. Это как если бы кто-то попытался обесчестить ее самое. А поскольку никто вроде бы не собирался обесчестить Марию, значит, никто не воровал в Ватиканке. Логично.

На улице становилось очень жарко. Валанс был в темном драповом костюме. Некоторые римляне сняли пиджак и шли, перекинув его через руку, однако Валанс предпочитал петлять, выискивая тень, но не снимать пиджак. Он даже не расстегнул его, об этом не могло быть и речи.

А вот Руджери сидел у себя в кабинете без пиджака, с закатанными по локоть рукавами. Руки у итальянца были тощие и некрасивые, однако он не стеснялся их показывать. Валансу стесняться было нечего, у него руки были крепкие и мускулистые, но он не стал бы их показывать: у него возникло бы ощущение, что он проявляет слабость, предлагает собеседникам перейти на уровень животного взаимопонимания, а этого он боялся больше всего. Пока вы не показали, что у вас есть локти, никто не может быть уверен, что они и в самом деле у вас есть, а это лучший способ держать людей на расстоянии.

Руджери как будто не сердился на него за вчерашний разговор в морге. Он поспешно предложил сесть.

– Мы попали в цель, месье Валанс! – сказал он, потягиваясь. – Утром удалось найти нечто необыкновенное!

– Что случилось?

– Вчера вечером вы были правы. Мадам Валюбер меня в некоторой степени одурманила. Все-таки жаль, что вы не видели, как она вошла в морг. Я в жизни не видел, чтобы в такое место кто-нибудь вот так входил. Какое лицо, какая осанка, черт побери! Представьте себе, я с трудом подбирал слова, хотя вы, наверно, заметили, что я от природы не застенчивый. Я не посмел бы подойти к ней ближе чем на три метра, разве только чтобы накинуть ей на плечи манто. Или, разумеется, если она сама попросит меня подойти! И даже в этом случае, месье Валанс, даже в этом случае, уверен, я чувствовал бы смущение. Просто невероятно, правда?

Руджери громко рассмеялся, глядя на Валанса, но у того на лице не дрогнул ни один мускул.

– Ну и что? Она попросила? – спросил Валанс.

– О чем?

– Чтобы вы к ней подошли.

– Да нет же!

– Тогда зачем мы об этом говорим?

– Ну, не знаю, говорим просто так.

– А вам хотелось бы, чтобы она попросила?

– Нет. Во время следствия так не полагается. Но я вот думаю: когда следствие будет окончено, не захочет ли она попросить меня об этом…

– Нет.

– Что «нет»?

– Нет, она вас об этом не попросит.

– Ах, вот как.

Почему этот тип не желает быть как все? Руджери занервничал и, уклонившись от устремленного на него взгляда, позвонил, чтобы ему принесли завтрак. Потом вытащил из ящика стола фотографию. И с шумом задвинул ящик. Взгляду можно противопоставить шум, иногда это помогает.

– Держите. Это фотография мадам Валюбер, сделанная во время опознания… Неплохой снимок получился, верно?

Валанс ладонью оттолкнул фотографию. Он тоже занервничал. И встал, собираясь уйти.

– Не хотите узнать, что мы обнаружили сегодня утром? – спросил Руджери.

– Это что, очень важно? Или опять пойдет речь о ваших восторгах?

– Это исключительно важно. Из любопытства я собрал сведения о круге друзей, к которым три императора ходят в гости. Среди них есть девушка, с ней они видятся постоянно, а зовут ее Габриэлла.

– Ну и что?

– А зовут ее Габриэлла Делорм. Она – внебрачная дочь Лауры Валюбер, в девичестве Лауры Делорм.

Это не сразу бросалось в глаза, но Валанс был поражен. Руджери видел, как у него заходил кадык.

– Что вы об этом скажете? – улыбнулся Руджери. – Хотите сигарету?

– Да. Продолжайте.

– Итак, Габриэлла не кто иная, как дочь Лауры Валюбер, она родилась от неизвестного отца за шесть лет до замужества матери. Я проверил все это по актам гражданского состояния. Лаура зарегистрировала дочь под своей фамилией и отдавала ее на воспитание сначала в семьи, потом в пансионы – надо сказать, весьма недешевые. Перед отъездом в Париж Лаура передала девочку под неофициальную опеку одному из своих друзей-священников, который вызвался ей помочь.