Текст книги "Дело трех императоров"

Автор книги: Фред Варгас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Фред Варгас
Дело трех императоров

Лекарство от скуки

В Риме происходит загадочное убийство, жертвой которого становится влиятельный парижский издатель. Одно из возможных объяснений – давно назревавший конфликт в семье убитого. Другой предполагаемый след ведет в необъятные, до конца не исследованные архивные фонды Ватиканской библиотеки. Французский юрист Валанс, виртуоз сыска, считает, что раскрыл тайну преступления. Однако второе убийство заставляет его взглянуть на дело по-новому.Книга взата из Публичной библиотеки http://publ.lib.ru

I

Двое молодых людей коротали время за беседой на главном вокзале Рима.

– В котором часу приходит поезд? – спросил Нерон.

– В час двадцать, – ответил Тиберий.

– И долго ты будешь тут торчать? Так и будешь сидеть на месте и ждать ее?

– Да.

Нерон вздохнул. Вокзал был пуст, часы показывали восемь утра, и он ждал, когда прибудет из Парижа этот чертов «Палатинский экспресс». Он взглянул на Тиберия: тот растянулся на скамейке и закрыл глаза. Можно было потихоньку уйти отсюда, вернуться домой и лечь спать.

– Не уходи, Нерон, – произнес Тиберий, не открывая глаз.

– Я тебе не нужен.

– Я хочу, чтобы ты посмотрел на нее.

– Ладно.

Нерон снова плюхнулся на скамейку:

– Сколько ей лет?

Тиберий погрузился в подсчеты. Он не мог с точностью сказать, сколько лет Лауре. Когда они с Клавдием впервые увиделись в школе, ему исполнилось тринадцать, а Клавдию – двенадцать, но к этому моменту отец Клавдия был уже довольно давно женат на Лауре. Получается, что Лаура почти на двадцать лет старше их. Он долгое время думал, что Лаура – мать Клавдия.

– Сорок три, – сказал он.

– Ладно.

Нерон помолчал. Он нашел в кармане пилку и принялся подпиливать ногти, стараясь придать им округлую форму.

– Я видел отца Клавдия, – сказал он наконец. – Так себе, ничего особенного. Объясни мне, зачем Лаура вышла за типа, в котором нет ничего особенного?

Тиберий пожал плечами:

– Это нельзя объяснить. Думаю, она все же любит Анри, а за что – неизвестно.

Тиберий и сам часто задавался этим вопросом. Лаура, необычная, великолепная Лаура, – что могло бросить ее в объятия такого строгого, педантичного господина? Это нельзя было объяснить. Казалось, Анри Валюбер даже не отдает себе отчета в том, насколько необычная и великолепная у него жена. Если бы Тиберию пришлось жить с подобным человеком, он заскучал бы до смерти; однако непохоже было, чтобы Лаура умирала от скуки. Даже Клавдий не мог понять, как его отцу удалось жениться на такой женщине. «Это самое настоящее чудо, будем ему радоваться», – говорил он. Впрочем, Клавдий и Тиберий давно уже перестали ломать голову над этой проблемой, поскольку, пытаясь решить ее, всегда приходили к одному и тому же выводу: «Это нельзя объяснить».

– Это нельзя объяснить, – повторил Тиберий. – Что ты там выделываешь с этой пилкой?

– Хочу воспользоваться временем, которое мы должны провести здесь, чтобы улучшить мой внешний вид. Если тебе надо, – добавил он, помолчав, – у меня есть еще одна пилка.

Тиберий подумал, что, возможно, это была не лучшая идея – представить Нерона Лауре. Лаура в чем-то была очень хрупкой. Если случайно стукнуть по уязвимому месту – останутся одни осколки.

II

Анри Валюбер не любил, когда в его жизнь вторгалось нечто непредвиденное.

Он раскрыл ладонь и со вздохом опустил ее на стол.

– Да, это Микеланджело, – сказал он.

– Вы уверены? – спросил его посетитель.

Анри Валюбер поднял бровь.

– Прошу прощения. Раз уж вы это говорите…

– Это набросок Микеланджело, – продолжал Валюбер, – часть торса и бедро, которые, как ни удивительно, пустились гулять по Парижу.

– Набросок?

– Вот именно. Нацарапанный наспех, при вечернем освещении, но стоящий миллионов других, потому что не принадлежит ни к одному из известных собраний, частных либо государственных. Можно сказать, новая вещь, которой никто еще не видел. Наспех зарисованное бедро, гуляющее по Парижу. Купите его, это будет потрясающе выгодная сделка. При условии, конечно, что набросок не краденый.

– В наше время нельзя украсть произведения Микеланджело. Только если они неожиданно обнаруживаются на чердаке – но ведь так не бывает.

– Нет, бывает – в Ватиканке… В необъятных архивных фондах Ватиканской библиотеки… Эта бумага пахнет Ватиканкой.

– Бумага пахнет?

– Да, пахнет.

Это было глупо. Ведь Анри Валюбер прекрасно знал, что невозможно отличить по запаху один обрывок старой бумаги от другого. Он раздраженно оттолкнул от себя набросок. Тогда в чем же дело? Почему он взволнован? Сейчас не время думать о Риме. Совсем не время. До чего было жарко в те далекие дни в Ватиканке, когда он, словно одержимый, выискивал рисунки эпохи барокко, как шелестели в тишине переворачиваемые листы бумаги. Осталось ли еще хоть что-то от его прежней одержимости? Нет, ничего. Он руководил четырьмя издательствами, выпускавшими книги по искусству, ворочал большими деньгами, к нему обращались за советом, а прежде чем обратиться, просили извинить за беспокойство, его собственный сын робел в его присутствии, даже Лаура не решалась перебить его за разговором. А ведь когда они познакомились, Лаура запросто перебивала его, даже не замечая этого.

Но все изменилось. С тех пор прошло восемнадцать лет, и теперь даже Микеланджело навевал на него грусть. Анри Валюбер терпеть не мог воспоминаний. Зачем этот тип сунул ему под нос вонючий лист бумаги? И почему он до сих пор такой сноб, что ему доставляет удовольствие говорить «Ватиканка», точно речь идет о его бывшей подружке, вместо того, чтобы, как все люди, уважительно сказать «Ватиканская библиотека»? И зачем Лаура почти каждый месяц ездит в Рим? Неужели ей необходимо так часто навещать родителей, живущих вялой, однообразной жизнью вдали от столицы?

Ему даже не захотелось присвоить находку этого типа, хотя это было бы проще простого. Пускай оставляет себе свое бедро Микеланджело, ему не жалко.

– С другой стороны – продолжал он, – у него может быть и вполне легальное происхождение – из какого-нибудь захудалого итальянского собрания. Что можно сказать о тех двоих, которые вам его предложили?

– Люди как люди. Сказали, что купили этот набросок в Турине у частного лица.

Валюбер промолчал.

– Так что мне делать? – спросил посетитель.

– Я же вам сказал: покупайте! Это редкая удача. И окажите мне любезность, пришлите его фотографию и поставьте в известность, если вдруг появятся еще наброски. Так, на всякий случай.

Оставшись в одиночестве, Анри Валюбер распахнул окно кабинета, чтобы вдохнуть воздух улицы Сены и дать выветриться запаху старой бумаги и Ватиканки. Лаура уже должна подъезжать к вокзалу. Там ее наверняка ждет этот ненормальный, Тиберий, чтобы взять у нее багаж. Как обычно.

III

«Палатинский экспресс» подъехал к вокзалу. Пассажиры стали не спеша выходить из вагонов. Тиберий издалека указал Нерону на Лауру.

– А, Тиберий, – сказала Лаура. – Ты не на работе? Давно ждешь?

– С самой зари тут околачиваюсь. Ты еще спала на границе, а я уже был здесь. Вон в том уголке. Как ты? Удалось выспаться на диванчике в купе? Дай мне сумку.

– Я не устала, – сказала Лаура.

– Неправда, устала. Ты же знаешь, ехать в поезде утомительно. Лаура, я хочу представить тебе моего друга Нерона, третье сатанинское острие демонического треугольника, который предает город Рим огню и мечу… Луций Домиций Нерон Клавдий, шестой цезарь… Приблизься, Нерон! Лаура, будь с ним предельно осторожна… Это абсолютный, законченный безумец. Такой абсолютный безумец, каких в Риме не водилось с давних пор. Но Рим еще об этом не знает. Вот в чем беда.

– Так это вы Нерон? Клавдий мне столько лет про вас рассказывал, – сказала Лаура.

– И правильно делал, – отозвался Нерон. – Я – неисчерпаемая тема для разговора.

– Да, только это очень мрачная тема, – сказал Тиберий. – Злокозненный ум, угроза для безопасности народов. Дай же мне сумку, Лаура! Не хочу, чтобы ты шла с сумкой. Когда ты ее несешь, тебе тяжело, да и выглядит это некрасиво.

Нерон шагал рядом с ними. Тиберий не сумел описать эту женщину, его выспренние слова звучали слишком неопределенно. Нерон поглядывал на нее искоса, держась на расстоянии, с почтительной сдержанностью, весьма необычной для него. Лаура была довольно высокого роста и словно бы чуть-чуть пошатывалась при ходьбе. Почему Тиберий так бездарно объяснил, какой у нее профиль? Он что-то там говорил про нос с горбинкой, надменно выпяченные губы, черные волосы до плеч.

Но он не сказал, что все в целом – поражает, властно притягивает взгляд. В данный момент она слушала Тиберия, покусывая губу. А Нерон вслушивался в интонации ее голоса.

– Нет, малыш, у меня нет с собой еды! – сказала Лаура, она шла быстро, сжав руки на животе.

– Ну и что теперь со мной будет?

– Купи себе поесть по дороге. Должен же ты питаться. А Клавдий опять работает? Ему удается сосредоточиться?

– Конечно, Лаура. Клавдий много работает.

– Ты лукавишь, Тиберий. Днем он спит, а ночью бегает за девушками. Мой милый Клавдий прожигает жизнь. Скажи, Тиберий, почему его нет с вами?

Она взмахнула рукой, словно отгоняя эти слова.

– Это из-за Ливии, – сказал Тиберий. – Ты еще не слышала о новом увлечении твоего милого Клавдия?

– В прошлый раз он упоминал только какую-то Пьеру.

– Да нет же. Пьера – это было три недели назад, это уже древняя история, покрытая пылью веков. А о прелестной Ливии тебе что-нибудь известно?

– Нет. Кажется, нет. Знаешь, их у него столько…

– Отлично, на этой неделе я тебе ее покажу. Если, конечно, Клавдий не успеет к ней охладеть.

– Нет, малыш, в этот раз я ненадолго. Завтра вечером уеду в Париж.

Тиберий вдруг остановился:

– Так скоро? Ты нас бросаешь?

– Да, – с улыбкой ответила Лаура. – Но через полтора месяца я вернусь.

– Лаура, ты понимаешь, что делаешь? С тех пор, как мы с Клавдием оказались в этой римской ссылке, мы каждый день, слышишь, каждый день плачем и зовем тебя! Перед обедом всплакнем, потом еще разок перед ужином. И как ты с нами поступаешь? Бросаешь на полтора месяца! Неужели ты думаешь, что всякие там Пьеры и Ливии могут нас утешить?

– Думаю, да, – ответила Лаура, все так же улыбаясь.

Нерон оценил эту улыбку.

– Нет-нет, лично я – просто ангел, – объявил Тиберий.

– Конечно, малыш. А теперь исчезни, я возьму такси.

– А нельзя нам с тобой? Выпить стаканчик в отеле?

– Не получится. Мне надо встретиться с кучей народу.

– Ладно. Когда вернешься к Анри, поцелуй его от меня и от Клавдия. Передай, что я раздобыл фотографию для его книги, которую он просил. Ну, отдать тебе сумку? Только приехала и уже бросаешь нас? Еще до полутора месяцев?

Лаура пожала плечами.

– Ну и ладно, – сказал он. – С головой уйду в занятия. А ты, Нерон?

– Утоплюсь в родной крови, – улыбнулся Нерон.

– Это он про императорскую семью, – пояснил Тиберий. – Про Юлиев-Клавдиев. Такая у него маниакальная идея. Тяжелейший случай. Отцеубийца Нерон был самым закоренелым преступником в семье. Он в Риме пожар устроил.

– Это не доказано, – возразил Нерон.

– Знаю, – сказала Лаура. – А перед тем, как покончить жизнь самоубийством, он произнес: «Какой артист погибает!» Или что-то в этом роде.

Тиберий подставил щеку, и Лаура его поцеловала. Нерон пожал ей руку.

Двое молодых людей стояли на тротуаре и смотрели ей вслед. Она шла, широко шагая, кутаясь в черный плащ, слегка съежившись, словно от холода. Обернулась и на прощание махнула им рукой. Нерон сощурился. Нерон был близорук: он оттягивал к вискам уголки своих зеленых глаз, «чтобы стало четче», а носить очки упорно не желал. Римский император не может позволить себе носить очки, говорил он. Особенно если у него зеленые глаза, которые так легко опошлить. Это выглядело бы непристойно и комично. Волосы у Нерона были подстрижены коротко, как у древних римлян, а на лоб спускались несколько аккуратных золотистых завитков, которые он по утрам смазывал жиром, чтобы не топорщились.

Тиберий легонько потряс его за плечо:

– Можешь больше не щуриться. Она завернула за угол. Ее уже не видно.

– Не умеешь ты описывать женщин, – вздохнул Нерон. – Мужчин, впрочем, тоже.

– Заткнись, – сказал Тиберий. – Пойдем выпьем кофе.

У Тиберия отлегло от сердца. Он ужасно боялся, что Лаура не понравится Нерону. Конечно, он принимал в расчет, что Нерон – натура увлекающаяся, но ведь заранее никогда не знаешь. Скажем, Нерон мог среагировать вяло. Мог вообще ничего не понять, мог заявить, что да, она красива, но уже немолода и у нее есть кое-какие недостатки, что все это далеко от совершенства, и тому подобное. Вот почему Тиберий и Клавдий так долго не решались показать ему Лауру. Но Нерон все-таки соображает, что на этом свете достойно внимания, а что нет.

– Нет, не умеешь ты описывать женщин, – повторил Нерон, размешивая ложечкой кофе.

– Выпей наконец этот кофе. Сколько можно мешать, ты меня раздражаешь.

– Конечно, ты-то привык. Ты ее знаешь с детства.

– С тринадцати лет. Но так и не привык.

– Какой она была раньше? Красивее, чем сейчас?

– На мой взгляд, раньше она была не такой красивой. Некоторые женские лица от усталости делаются привлекательнее.

– Она итальянка?

– Наполовину, отец у нее француз. Она родилась в Италии и провела тут всю свою молодость, как я понимаю, весьма бурную. Об этом времени она говорит крайне редко. У родителей не было ни гроша, она чуть не босиком бегала по римским улицам.

– Воображаю, – мечтательно произнес Нерон.

– С Анри Волюбером она познакомилась, когда он приехал на стажировку во Французскую школу. Очень богатый вдовец с маленьким сыном, но некрасивый. Да, Анри некрасивый. Она вышла за него и уехала с ним в Париж. Это нельзя объяснить. С тех пор прошло почти двадцать лет. Она регулярно ездит в Рим, повидать родителей и знакомых. Иногда остается тут на день, иногда подольше. Трудно добиться, чтобы она за один приезд уделила тебе достаточно времени.

– Ты говорил, Анри Волюбер тебе очень нравится?

– Верно. Потому что я к нему привык. Он был безжалостен к Клавдию. Когда время от времени, по утрам, у него все же случались приступы нежности, мы заносили это событие в тетрадь. Лаура потихоньку от него давала нам деньги, врала, покрывая нас. Анри Волюбер не признавал всяких там прихотей и излишеств. Только труд и страдание. В результате Клавдий теперь ничего не делает, а отец сходит с ума от ярости. С этим человеком ужиться нелегко. Думаю, Лаура его боится. Однажды вечером Клавдий уснул на ее кровати, а мне пришлось пройти через кабинет, чтобы попасть к себе в комнату. Лаура сидела в кресле и плакала. В первый раз я видел, как она плачет, и оцепенел, мне ведь тогда было пятнадцать, сам понимаешь. И в то же время это было потрясающее зрелище. Она собрала в кулаке свои черные волосы и беззвучно плакала, нос чуть выгнулся, и его линия стала просто божественной. За всю мою жизнь я не видел ничего красивее.

Тиберий нахмурился.

– Это был мой первый шаг к познанию мира, – добавил он. – До этого я был идиотом.

– Почему она плакала?

– Этого я так и не узнал. Клавдий – тоже.

IV

Клавдий торопливо постучал в дверь комнаты Тиберия и, не дожидаясь ответа, вошел.

– Ты меня достал, – сказал Тиберий; он сидел за столом и не обернулся к вошедшему.

– Полагаю, ты работаешь?

Тиберий не ответил. Клавдий вздохнул:

– И зачем тебе это надо?

– Катись отсюда, Клавдий! Перед ужином я зайду к тебе.

– Тиберий, скажи, когда ты две недели назад виделся с Лаурой, когда встречал ее на вокзале, вы говорили обо мне?

– Да. Хотя нет. Мы говорили о Ливии. Знаешь, ведь мы с Лаурой увиделись после долгого перерыва.

– С какой стати вы говорили о Ливии? Между прочим, два дня назад я ее бросил.

– Ты невыносим. Что тебя не устроило на этот раз?

– Она такая липучая.

– Если девушка влюблена по уши, ты пугаешься, если не влюблена совсем, обижаешься, если влюблена самую малость, тебе скучно. Что тебе, в конце концов, надо?

– Слушай, Тиберий, ты говорил с Лаурой обо мне? Или об отце?

– Об Анри мы вообще не говорили.

– Обернись, когда разговариваешь со мной! – крикнул Клавдий. – Иначе я не пойму, врешь ты или нет!

– Ты меня утомляешь, дружище, – сказал Тиберий, оборачиваясь к нему. – Не люблю, когда ты такой возбужденный. Что еще случилось?

Клавдий сжал губы. Ну вот, опять. Тиберий всегда ухитрялся разозлить его. Это началось четырнадцать лет назад, когда они познакомились, и за все время, пока они вместе учились в школе, потом в лицее, потом в университете, это не прошло. Наоборот, даже усилилось. По мере того как они росли, Тиберий становился все более обаятельным, все более волевым. Иногда это действовало ему на нервы. Ну ничего, пройдут годы, и Тиберий постареет, расплывутся твердые черты лица, выцветут длинные и черные, как у проститутки, ресницы, фигура станет бесформенной. Посмотрим, будет ли он тогда прежним Тиберием – благородным рыцарем, неутомимым тружеником, заботливым покровителем своего друга Клавдия. Посмотрим. Ждать, однако, придется еще очень долго. Клавдий отвернулся от окна, в котором видел свое отражение. Худышка – так говорил о нем отец. И с неправильными чертами лица. Впрочем, лицо он унаследовал как раз от папаши. К счастью, в жизни случаются чудеса: девушки почти никогда ему не отказывали. Он сам не знал, почему. Надо сказать, на это у него уходила уйма времени. Впоследствии он станет невероятно богат, и тогда, конечно, времени будет уходить гораздо меньше. Вот уж это Тиберию никак не светит. Тиберий ведь нищий. Без гроша в кармане. Голодранец. Тиберию пришлось самому зарабатывать на образование. Учился он, может, и замечательно, только вот зарабатывал на это сам. Тиберий даже не стажировался во Французской школе в Риме. Клавдий поступил туда без проблем, благодаря отцовской рекомендации. А вот Тиберий и Нерон остались за дверью. Все, что им удалось, это получить в университете одну стипендию на двоих, которая позволила им поехать вместе с Клавдием в Италию. Но Клавдий знал, что его мачеха подкидывает Тиберию немного денег, как в те времена, когда он был маленький. Это было совершенно очевидно. Одно остается неясным: почему он обожает этого типа, который так его нервирует. И раньше не мог без него обойтись, и теперь не может. А когда они образовали «триумвират», когда в самом начале учебы в университете к ним присоединился Давид, он же Нерон, их дружба стала еще крепче, стала чем-то нерушимым, святым. В свои девятнадцать Давид был уже полный псих, но это ничего не меняло. Его приводило в восторг, что Клавдий носит имя римского императора. Клавдию такое имя в самый раз, говорил Давид, ведь он так часто меняет женщин. «Ах, если бы он смог управлять своим домом так же, как управлял империей!» – восклицал он ни с того ни с сего, когда Клавдий представлял ему очередную подружку. Затем, следуя той же логике, Давид решил назвать Тибо Тиберием, а самого себя Нероном – «за мои врожденные пороки». И это словно сковало их одной цепью. Их больше нельзя было разлучить. Когда оказалось, что Клавдий на два года уезжает в Рим, разыгралась целая драма. Даже Лаура за эти годы успела забыть настоящее имя Тиберия. А ведь Тибо – очень милое имя.

Тиберий воспользовался наступившей тишиной, чтобы вновь приняться за работу.

– Ты меня не слушаешь, – заметил Клавдий.

– Жду, когда заговоришь.

– Я получил от отца письмо. Завтра он приезжает в Рим. Пишет, что по срочному делу.

– Странно, какого черта ему понадобилось в Риме? Он же никогда не приезжает сюда в жару.

– Он, конечно, выдумал благовидный предлог, но ясно, что приезжает он из-за меня. Хочет проучить меня, заставить блюсти семейную честь. Это невыносимо. Мог он каким-то образом узнать, что та девушка беременна?

– Не думаю.

– Ты ему ничего не говорил?

– Слушай, приятель…

– Извини, Тиберий. Знаю, ты ничего ему не говорил.

– Что пишет Анри?

– Говорит, что держал в руках маленького, до сих пор никому не известного Микеланджело. Он подозревает, что эту вещь выкрали из какого-то неисследованного архивного фонда, предположительно из знаменитой Ватиканки. Он позвонил Лоренцо, потому что Лоренцо работает в Ватикане и, по его мнению, мог обнаружить утечку материалов, если таковая существует. Лоренцо спросил об этом Марию, но она в последнее время не замечала в библиотеке ничего необычного. Вот и вся история. И ради этого он спешит в Рим, «чтобы разобраться на месте», хотя вообще-то его правило – не суетиться по пустякам. Но он приезжает, причем в середине июня. Безумие какое-то.

– Возможно, он сказал тебе не все, возможно, он напал на след и у него возникли подозрения насчет одного из бывших коллег. Возможно, он решил замять дело и хочет заняться этим сам.

– Почему, в таком случае, он мне ничего не сказал?

– Чтобы ты не рассказывал об этом направо и налево и не спугнул вора.

Клавдий насупился.

– Относись к этому легче, дружище. Ты же знаешь, после трех стаканов тобой овладевает безграничное умиление и с безмерной снисходительностью увлекает тебя в прекрасный мир, где все женщины вдруг оказываются желанными, а все мужчины – симпатягами. Так уж ты устроен. Возможно, Анри просто решил подстраховаться.

– Значит, по-твоему, он едет сюда не для того, чтобы меня контролировать?

– Нет. Скажи, Лоренцо сегодня вечером будет у Габриэллы?

– По идее, да. Сегодня же пятница.

– Позвони ей. Мы зайдем проведать нашего друга епископа, а заодно, быть может, узнаем что-нибудь интересное. Скажи Габриэлле, что мы останемся ужинать.

– Сегодня пятница, на ужин будет рыба.

– Ну и пусть.

Клавдий вышел в коридор и тут же вернулся:

– Тиберий?

– Да?

– Думаешь, я не должен был бросать Ливию?

– Это твое дело.

– Ты считаешь, что женщины погубят меня?

– Почему? Потому что император Клавдий стал посмешищем из-за своей третьей жены, а четвертой позволил убить себя?

Клавдий рассмеялся. Закрывая за собой дверь, он обернулся и сквозь щель шепотом сказал:

– А его четвертой женой была не кто иная, как мать Нерона. Это следует учесть.

Тиберий подбежал к двери и крикнул:

– Мать Нерона, которая возвела его на трон, а он в благодарность за это убил ее. Об этом не следует забывать.