Текст книги "Дело трех императоров"

Автор книги: Фред Варгас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

XXX

Но Валанс остался в Риме.

Он все никак не мог решиться уехать.

Тиберий уже четыре дня был под арестом, расследование закончилось, скоро должна была заработать машина правосудия, а он все никак не мог уехать. Хотя все остальные уже разъехались. Лаура, которую освободили от обязательства не покидать Рим, тоже, наверно, уехала. Клавдий и Нерон, наверно, вернулись к своим занятиям или куда-то еще, а епископ, должно быть, вернулся к созерцательной жизни и замкнулся в себе.

А он, Валанс, все никак не мог уехать. Он вставал поздно, часами бродил по улицам, ел, иногда с кем-то разговаривал, часто укладывался в постель, хотя спать ему не хотелось. На следующий день после ареста Тиберия он аккуратно уложил чемодан, а потом стал перекладывать то одно, то другое и в конце концов разобрал его весь.

С тех пор он ждал момента, когда ему станет понятно, почему он не уезжает. Его преследовало видение: Тиберий, нападающий сзади на Святую Совесть и перерезающий ей горло. Забрызганный ее кровью. Настоящий император Тиберий никогда не убивал своими руками, это делали другие по его приказу. Валанса не прельщала возможность снова увидеться с этим убийцей. С ним больше ничего нельзя было сделать, а значит, не стоило и думать о такой встрече. С другой стороны, почему бы не зайти к Руджери и не спросить, как там Тиберий? Это же нормально, в сущности.

А потом он уедет.

XXXI

– Вы все еще в Риме, месье Валанс? – спросил Руджери, вставая, чтобы пожать ему руку. – Что вас здесь удерживает?

– Дела, – пробурчал Валанс. – У меня перерыв между двумя встречами, и я забежал узнать, как продвигается следствие.

Руджери, похоже, забыл об их стычке. Об этом типе можно было сказать что угодно, но злопамятным его назвать нельзя было.

– Тут нет никаких секретов, – сказал Руджери. – За один год Тибо Лескаль – или Тиберий, если вам так больше нравится, – вынес из Ватиканской библиотеки одиннадцать рисунков, принадлежащих мастерам эпохи Возрождения, но не таких заметных, как набросок Микеланджело. Этот набросок Микеланджело его погубил. Пять рисунков он продал, и в результате у него набралась кругленькая сумма, которая сейчас лежит в сейфе одного парижского банка. Мария Верди получала свою долю, пятьдесят процентов, – очень неплохо, если учесть, что все рискованные операции, от встречи с покупателем до получения денег, брал на себя Тиберий. Всю эту историю он рассказал очень охотно. Он не в состоянии объяснить, зачем ему понадобилось столько денег, смеется и говорит, что просто не смог устоять, ведь это было так легко. В библиотеке ему все доверяли. Часто он проводил своего рода эксперимент: открыто выносил книгу, говоря, что вернет ее завтра, и референт Прицци позволял ему это. Разумеется, на следующий день он действительно возвращал книгу.

Руджери замолчал и принялся аккуратно наматывать галстук на указательный палец. У Валанса возникло ощущение, что следствие продвигается не так уж успешно.

– Меня уже тошнит от этого типа, – сказал инспектор.

И, перед тем как продолжить, достал сигарету.

– Когда Тиберий явился к нам, кроткий, благостный, даже несколько важный, он был босой. Сам так захотел. Пришлось дать ему обувь, потому что свою он оставил на улице, и она исчезла. Вы понимаете, каким неуравновешенным он может быть? С тех пор, то есть уже пятый день, он упорно отказывается надевать туфли или хотя бы носки – в особенности носки! Если к нему подходят, чтобы предложить обуться, он сразу начинает орать. Говорит, что ему представился редкий случай «проникнуться библейским духом», и он этот случай не упустит, требует, чтобы я показал ему статью закона, обязывающую его ходить в носках, если такая статья существует. Если такой статьи нет, я могу убираться ко всем чертям. Это его слова. Вчера он босиком явился на допрос к следователю. Он со всеми здесь держится так, будто пришел поиздеваться над нами. Это действует на нервы.

– Не обращайте внимания, это же не помешает вам предъявить ему обвинение.

– В том-то и дело, что помешает, – вздохнул Руджери.

Он встал, заложил руки за спину и прошелся по комнате.

– Тиберий, – с расстановкой произнес он, – не признает себя виновным в двух убийствах. Он отрицает свою вину. Отрицает спокойно и невозмутимо. Охотно сознается во всем, что касается краж из библиотеки, но, когда заходит речь об убийствах, отрицает свою вину.

С понурым видом Руджери снова уселся за стол.

– Вы ему верите? – спросил Валанс.

– Нет. Мы же знаем, что это он их убил. Все сходится. Но нужно заставить его сознаться: улик против него нет. Но Тиберий обладает редкой душевной стойкостью, я не знаю, как найти у него слабое место. Все, что я ему говорю, он пропускает мимо ушей и смотрит на меня… смотрит на меня так, словно принимает за идиота.

– Это неприятно, – заметил Валанс.

– Зайдите к нему, месье Валанс, – сказал вдруг Руджери. – У вас есть на него влияние, успокойте его, сделайте так, чтобы он заговорил.

Валанс медлил с ответом. Он не предвидел этого, когда шел сюда. Впрочем, может быть, и предвидел. А поскольку не он здесь принимал решения, у него не было причин отказаться.

– Покажите, куда идти, – сказал Валанс.

Когда они оказались у камер предварительного заключения, Валанс попросил Руджери оставить его одного. Надзиратель открыл дверь камеры и, впустив Валанса, сразу же запер ее. Тиберий молча смотрел на обоих. Валанс сел напротив него и достал сигарету.

– Так вы не уехали? – спросил Тиберий. – Чего вы дожидаетесь в Риме?

– Не знаю.

– Вы не знали этого уже тогда, когда я расстался с вами. С тех пор дело не наладилось?

– Разве мы здесь для того, чтобы говорить обо мне?

– А почему бы и нет? Мне рассказывать нечего. Я нахожусь в этой камере, сижу на койке, ем, сплю, писаю, мою ноги – об этом долго не проговоришь. А вот с вами на римских улицах наверняка происходит много интересного.

– Говорят, ты не признаешь себя виновным в обоих убийствах?

– Да, я не признаю себя виновным в обоих убийствах. Знаю, это расстраивает планы Руджери и замедляет ход следствия. Посмотрите на мои ноги, вам не кажется, что они стали лучше, что они совсем как на картине, особенно четвертые пальцы? И это притом, что, вообще говоря, именно с четвертыми пальцами надо повозиться больше всего, чтобы они получились.

– Почему ты не признаешь себя виновным?

– Вам не интересно послушать о моих ногах?

– Не так интересно, как об убийствах.

– Вы не правы. Я не признаю себя виновным в двух убийствах, месье Валанс, потому что я их не совершал. Представьте себе, что в тот вечер, во время праздника на площади Фарнезе, в момент, когда я, конечно же, собирался прикончить Анри, который ничего мне не сделал, я вдруг задумался о другом, а о чем, понятия не имею, и пока я приходил в чувство, кто-то опередил меня и свел с ним счеты. Согласитесь, вышло глупо. Не надо было мне витать в облаках. Но, как вы сейчас убедитесь, я не усвоил этот урок: в следующий раз, когда была убита Святая Совесть Священных Архивов, случилось то же самое. Полный решимости, я подстерегал Святую Совесть, сжимая в руке большой нож, но вдруг на минуту отвлекся, и в это время ее успел зарезать кто-то другой. Как вы понимаете, я был вне себя от ярости. Но поскольку я не намерен похваляться тем, чего не делал, то вынужден со стыдом признать, что оказался не способен убить Анри и Святую Совесть. Это тем более обидно, что у меня не было никаких причин их убивать: получились бы два великолепных бессмысленных убийства, совершенных просто так, любопытства ради. Только я мог упустить такой удачный случай.

– У тебя не было никаких причин их убивать?

– Конечно же не было, черт возьми! Я пытался отыскать эти причины, но так и не нашел. Днем я не виделся с Анри, и даже если бы он решил заняться краденым Микеланджело – чего он не сделал, – он ни за что бы не заподозрил меня. Когда вечером, на празднике, мы с ним обсуждали эти кражи, ему и в голову не приходило, что их виновник – я сам. Анри не отличался тонкой интуицией. Что касается Святой Совести, то она не бунтовала против меня и никогда не подозревала меня в убийстве Анри. Правда, у нас был уговор, что мы прекратим наши тайные дела, когда одному из нас это надоест. Приехал Анри, и мы решили на какое-то время затаиться, а может быть, даже прекратить нашу деятельность насовсем, поскольку теперь нас могли разоблачить. Как вы понимаете, чтобы найти во всем этом мотивы для убийства, пришлось бы покопаться в отдаленных уголках моего мозга, но, признаюсь вам честно, месье Валанс, у меня не хватает на это мужества.

– Тиберий, умоляю тебя, говори серьезно.

Тиберий поднял голову:

– Это у вас серьезный вид, Валанс. Серьезный и даже слегка несчастный.

– Черт побери, Тиберий! Ты что, не отдаешь себе отчета, насколько все это важно? Ты можешь поклясться мне, что не убивал их? А доказать можешь?

Тиберий встал и прислонился к стене:

– А я должен вам что-то доказывать? Вы не способны поверить мне на слово? Вы не уверены в этом, вы колеблетесь… Руджери убежден в своей правоте, я – в своей, и вы не знаете, чью сторону принять, вам нужны факты. Конечно, с фактами в руках все гораздо проще. Так вот, у меня нет возможности вам это доказать, более того: я даже не стану пытаться. Руководствуйтесь вашей собственной совестью, собственным чутьем и собственным чувством справедливости, а я вам не помощник. И не будем больше говорить об этом. Я вам уже сказал, что намерен глубоко проникнуться библейским духом.

– Ладно, – сказал Валанс, вставая.

– Что вы собираетесь делать?

– Вернусь в Милан. Думаю, теперь я точно вернусь.

– Подождите.

– Чего?

– Ты не должен уезжать прямо сейчас. У меня есть к тебе просьба.

– Какого рода?

– Она тебе не очень понравится, но ты сделаешь это для меня, Валанс.

– Ты уверен?

– Сядьте сюда, Валанс. Подальше от тюремщика.

Тиберий не сразу решился заговорить.

– Ну вот, – сказал он. – Теперь настал мой черед мучиться. Вы знаете, что за эти кражи, за одни только кражи, мне дадут как минимум шесть лет. Шесть лет, Валанс, шесть лет в темноте, ходить кругами в четырех стенах. И теперь, когда я тут один и в оковах, вы кое-что сделаете для меня, потому что вы пока еще на свободе. Вчера у меня была Лаура. Происходит нечто скверное.

– Она не уехала в Париж?

– Пока еще нет, увы. С тех пор как ее непосредственно затронуло полицейское расследование, Колорадский Жук и в особенности члены его шайки перестали ей доверять. Боятся, что она заговорит или согласится стать осведомителем в обмен на неприкосновенность. В этой среде принято быстро избавляться от сообщников, попавших в руки полиции. Вы знаете, как это бывает. Вчера утром в отеле «Гарибальди» ей передали записку: «Держись подальше от легавых, или тебе крышка». За точность слов не ручаюсь, но смысл был именно такой. Но Лаура в отличие от вас твердо уверена в моей невиновности и не оставляет в покое Руджери. Она прямо преследует его. Она слишком близко общается с полицейскими, Валанс. Я умолял ее не вмешиваться, вернуться в Париж, но она вбила себе в голову, что должна защитить меня. И еще она говорит, что ей не стоит бояться Колорадского Жука, что он скоро утихнет, а она не отступится от меня. У нее есть знакомства среди французских политиков, и она думает, что сможет помочь мне.

– А что я, по-твоему, могу сделать? Запереть ее, да?

– Это тебе не удастся. Я хочу, чтобы ты взял ее под наблюдение.

– Я не хочу наблюдать за ней.

– Прошу тебя, сделай это. Ты будешь ходить за ней как тень и охранять ее. Ты сделаешь это, потому что я взаперти и не могу сделать это сам. Банда Колорадского Жука нападает только по ночам, но если решит напасть, действует молниеносно. Ты должен наблюдать за ней, пока я не уговорю ее вернуться в Париж. Думаю, мне понадобится на это несколько дней. Надеюсь, в воскресенье она уедет.

– Не могу, Тиберий. Я уже сказал тебе, что должен уехать немедленно.

– Пожалуйста, Валанс, сделай это для меня.

– Я ничего не делаю для других.

– Не верю.

– А зря.

– Ну так сделай это для себя самого.

– Нет.

Надзиратель открыл дверь и сделал Валансу знак.

– Время вышло, – сказал он. – Если вам надо, приходите завтра.

Валанс вышел за ним. Дойдя до конца коридора, он услышал крик Тиберия:

– Валанс, черт тебя подери, попытайся хоть немного проникнуться библейским духом!

Валанс больше не приходил к Руджери, у него не было на это сил. Он сожалел о перепалке с Тиберием и о том, что Тиберию пришлось умолять его. Возможно, в настоящий момент император Тиберий заливается слезами: он не сочтет это унизительным для себя.

На улице он увидел Клавдия и Нерона – очевидно, их интересовали новости о Тиберии, – и ему не удалось разминуться с ними. Никому из троих не хотелось разговаривать.

– Вы оттуда? – спросил Нерон.

Валанс кивнул. Впервые он видел Нерона таким суровым, и это вызвало у него некоторые опасения.

– Вы ему верите? – спросил Нерон.

– Да, – не раздумывая, ответил Валанс

– Если ему предъявят обвинение в двух убийствах, – ровным голосом произнес Нерон, – в отмщение я подожгу Рим.

Валанс не знал, что ответить. У него возникло впечатление, что Нерон говорит искренне.

Он быстро вернулся к себе в отель.

– Приготовьте счет, – сказал он, хватая ключ на лету, – вечером я уезжаю.

XXXII

Валанс расхаживал по римскому вокзалу и ждал, когда подадут поезд на Милан, отправляющийся в двадцать один десять. Он приехал за два с лишним часа, потому что не знал, чем занять себя в отеле. На вокзале было все же лучше. Мимо него проходили сотни людей, которые никогда не слышали о деле Валюбера, которые никогда об этом не думали и думать не будут. Он слышал, как разговаривают друг с другом люди, которые никогда не мучились из-за дела Валюбера, которым на это наплевать, и всегда будет наплевать. И ему полегчало. Он даже стал размышлять о делах, ожидающих его в Милане. Завтра он, конечно же, с интересом будет изучать досье, которые не успел просмотреть, готовить доклад о мерах, какие должен принять муниципалитет для предупреждения преступности. Из-за поездки в Рим пришлось отложить несколько встреч, и теперь ему предстоит очень насыщенная неделя.

Когда поезд наконец отошел от платформы, он посмотрел на удаляющиеся римские крыши, утыканные антеннами, и вздохнул полной грудью. Эти крыши – самая настоящая помойка. Он сел и закрыл глаза, даже не успев понять, что засыпает.

Проснулся он весь в поту. Пока он спал, рядом с ним расселись какие-то люди, пять человек, которые ничего не знали о деле Валюбера и которым было на это наплевать. Пятеро ничтожеств, которые не думали о деле Валюбера. Валанс смотрел на них с ненавистью. Их неведение было отвратительно. Напротив сидит довольно красивая женщина, возможно, сейчас она заговорит с ним, а ведь она понятия не имеет о деле Валюбера. Он встал и вышел в коридор, подальше от них. Он весь дрожал, из окна дуло, а рубашка на нем совсем промокла. Надо сменить рубашку, надо успокоиться.

Поезд затормозил, подъезжая к станции. Станция была маленькая, и поезд почти сразу же поехал дальше, он двигался медленно, толчками. Валанс схватил чемодан и пиджак. Он успел соскочить на платформу до того, как поезд набрал скорость.

– Это запрещено, – сказал станционный служащий, подходя к нему.

– Я француз… – сказал Валанс вместо извинения. – Далеко отсюда до Рима? Сколько километров?

– Километров восемьдесят, восемьдесят пять… Смотря откуда считать.

– Когда ближайший поезд?

– Только через полтора часа.

Валанс бегом спустился с платформы в город. Он наугад пошел по главной улице, и ему удалось поймать такси.

Устроившись на заднем сиденье, он закрыл глаза. Он никак не мог согреться из-за промокшей рубашки. Машина выехала из города и свернула на автостраду. До Рима – семьдесят семь километров.

XXXIII

Он попросил таксиста высадить его у отеля «Гарибальди». Лучше всего было бы сказать Лауре Валюбер, что он будет в ее распоряжении, если банда начнет угрожать ей. Снова оказавшись в Риме, он немного успокоился. Если человек общается с полицейскими, это еще не повод, чтобы его убивать. Хотя, с другой стороны, Лаура могла сдать всю шайку. На всякий случай Валанс решил обойти вокруг отеля «Гарибальди» по окружавшим его узеньким улочкам.

Окна комнат на заднем фасаде отеля почти все были темными. Судя по лестнице, по которой поднималась тогда Лаура, ее комната должна была выходить на задний фасад. Он попытался вспомнить номер на ключе, лежавшем возле ее стакана на барной стойке. Он был уверен, что в начале там была тройка: значит, третий этаж. Он прошел под окнами, которые по большей части были еще открыты из-за жары. Напротив заднего фасада «Гарибальди» находился другой отель, гораздо скромнее, и на одном из балконов кто-то стоял. Тишина на улице показалась Валансу какой-то гнетущей; он почувствовал тревогу, остановился и стал разглядывать фигуру на балконе, от которого его отделяло метров пятнадцать. Правда, разглядеть этого человека было трудно, потому что комната позади него не была освещена. Можно было лишь догадаться, что это мужчина. Валанс застыл на месте. Ему не нравилась неподвижность этой фигуры, не нравилось, что этот балкон – на третьем этаже. Нелепо было бояться одинокого мужчины, вышедшего на балкон подышать воздухом, только потому, что он живет напротив отеля «Гарибальди», напротив того этажа, на котором находится комната Лауры. Наверняка сегодня вечером сотни мужчин стоят на балконах и дышат воздухом. Но этот стоял совершенно неподвижно. Валанс решил подобраться поближе. Он неслышно скользил вдоль стены, чтобы не попасть в поле зрения незнакомца, если тот вдруг решит наклониться и посмотреть вниз. Что было не в порядке с этим балконом? Можно ли стоять на балконе в полной темноте и за несколько минут ни разу не пошевелиться? Хотя так бывает. Так может быть.

Валанс размеренно дышал. Ночь превращала его в охотника, сейчас он уже не смог бы уйти. Подстерегать жертву в темноте – это было единственное, что его занимало. Так прошло три четверти часа. Временами налетали сильные порывы ветра. На балконе закрылась ставня и задела стоявшую там фигуру. Послышался глухой шум, и Валанс весь напрягся. Не нравился ему этот звук. Если бы ставня ударилась о пистолет, звук был бы точно такой же. Конечно, ставня могла удариться о любой другой металлический предмет, но могла удариться и о пистолет. Валанс осторожно взял чемодан и, по-прежнему двигаясь вдоль стены, отступил на тротуар. Добравшись до угла, он побежал и позвонил в дверь отеля «Гарибальди». Уже больше часа напротив отеля, на высоте третьего этажа, стоял на балконе человек с какой-то металлической штуковиной.

Он почти набросился на молодого человека, дежурившего у стойки портье. Нет, Лаура Валюбер еще не вернулась к себе в комнату, ключ номер триста восемь висел на доске.

– Куда выходит эта комната? На задний фасад?

– Да, синьор.

– Куда именно?

– Разве я обязан вам отвечать?

– Специальная миссия, – сказал Валанс, показывая свое удостоверение.

– На середину улицы, напротив старого отеля «Луиджи».

– Пожалуйста, закажите мне в баре порцию виски. Скажите мадам Валюбер, что я ее жду, и ни в коем случае не позволяйте ей подниматься в комнату до встречи со мной. Хотя нет: дайте мне ее ключ, так будет надежнее.

Он говорил быстро и уверенно. Ему не было страшно. Просто он сознавал, что на балконе отеля «Луиджи» в темноте стоит убийца и поджидает Лауру, а он никого не может позвать ей на помощь. Если бы он обратился в полицию, пришлось бы рассказать о нелегальных операциях Лауры и Колорадского Жука, после чего ее бы тут же арестовали. Надо будет в одиночку разобраться с этим киллером.

– Мадам Валюбер все еще в баре, – сказал молодой человек, протягивая ключ Валансу.

В его словах прозвучала нотка осуждения.

Валанс прошел через безлюдный холл отеля в бар. Лаура сидела там одна, опершись локтями о стол и уткнувшись подбородком в сложенные руки. Она с трудом удерживала в руке сигарету. Подходя к ней, он старался ступать как можно тише: ему казалось, что звук его шагов может привлечь смерть, затаившуюся на улице, и Лаура погибнет до того, как он успеет ее перехватить. Говорят же, что криком можно вызвать лавину. Остановившись позади нее, он заговорил еле слышным голосом:

– Встань и без разговоров иди за мной. Мне надо увести тебя отсюда.

Она не шелохнулась. Она застыла, ушла в себя. Он подошел с другой стороны и взглянул ей в лицо.

– Ты должна пойти со мной, Лаура, – повторил он тихо.

Что он мог сделать? Он стоял здесь, у стола, рядом с этой блистательной, отчаявшейся женщиной, которую надо было увести отсюда. Он решил прибегнуть к хитрости.

– Не расстраивайся из-за Тиберия. Они не будут предъявлять ему обвинение в убийстве. Следователь сказал, что ему дадут от силы два года. А сейчас встань и очень тихо выйди отсюда вместе со мной, – сказал он.

Не поднимая головы, она затянулась сигаретой.

– Напротив твоего окна стоит человек, который собирается тебя пристрелить, – продолжал Валанс.

Лаура медленно поднялась, и пепел от сигареты упал на стол. Она стояла перед Валансом, не глядя на него, опустив голову.

– Мне все осточертело, – произнесла она. – Ты представить себе не можешь, до какой степени мне все осточертело.

Валанс не двигался с места. Он простоял так несколько секунд, Лаура была совсем близко. Ну вот, подумал он, закрывая глаза, вот оно, падение в бездну, теперь мне крышка. Он обнял ее.

– Лаура, – сказал он, – теперь нам крышка.

Он вывел ее из «Гарибальди» через подвальные помещения и кухню, которые выходили на другую улицу. Они взяли такси и поехали к нему в отель. Валанс крепко сжимал запястье Лауры.

– Завтра переедем в другое место, – сказал он. – Будем переезжать каждый день.

– Ты соврал про Тиберия?

– Да.

– Они собираются предъявить ему обвинение в двух убийствах?

– Да.

– Этот парень много значит для меня.

– Им на это плевать.

– А тебе – нет.

– Верно.

– Я кое-что знаю, но не могу тебе сказать.

– Что именно?

– Кое-что насчет Габриэллы. Я ничего не могу тебе сказать, пока не буду знать наверняка. Я думаю об этом уже несколько дней.

– Это имеет отношение к убийствам?

– Да. Я больше не в состоянии думать об этом.

– Лаура, – сказал Валанс, повышая голос, – я не могу спасти Тиберия. И ты не сможешь. Тиберия может спасти только Тиберий, только он сам.

– Почему ты вдруг так говоришь?

– Потому что Тиберий – император.

Лаура посмотрела на него.

– Они довели тебя до сумасшествия, – произнесла она едва слышно.

Валанс все еще сжимал ее запястье. Наверно, ей уже было больно. Но он не собирался отпускать ее руку, об этом не могло быть и речи. Он повернул голову и через окно машины взглянул на темную улицу, проносившуюся мимо. Он внимательно разглядывал тротуары, фонари, обшарпанные дома, хотя ему не было до всего этого никакого дела. Валанс думал: «Я все еще люблю ее».