Текст книги "Разбитое зеркало"
Автор книги: Фрасис Джозефин Дарлинг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)
Фрасис Джозефин Дарлинг
Разбитое зеркало
Тонкая белая черта между любовью и ненавистью часто стирается сладкими волнами похоти.
Синтия Тсин, «Адский чердак», 1982 год
Глава первая
Они встретились в три часа в малой столовой лучшего ресторана Ридж-Ривер.
Роман Смит прошел через кухонные двери. На нем все еще были клетчатые брюки, белая рубашка и высокий колпак шеф-повара. В левой руке он держал блюдо с запеченными в раковинах устрицами и вилку. В правой руке он нес графинчик с «Саутерном» домашнего производства и бокал на тонкой ножке.
Джорджио Вартововский, владелец «Георга Пятого», уже разложил доску для игры в триктрак. Роман прошел в кабинку и расставил еду и выпивку так, чтобы есть и пить одной рукой, а играть другой.
– Ты можешь найти еще одно такое блюдо? – спросил Джорджио.
– Еще одно? Вы все еще голодны?
– Это не для меня. – Джорджио загремел своим ящиком. – Это для молодой леди.
– Какой молодой леди?
– Артурио заболел. Одна из дневных официанток подменила его этой ночью. Она отработала двойную смену. Ты не думаешь, что мы должны ее покормить? – Он выкатил шестерку. – Это мы бьем!
– Официантка вместо метрдотеля? С каких пор вы верите в равные возможности, Джорджио?
Джорджио пожал массивными плечами.
– Это было срочное дело. Гостям, кажется, было все равно, как и официантам. – Он приподнял свою большую квадратную голову с отвисшими щеками и крикнул: – Мисс Бостон!
Оливия Бостон показалась в арке. Роман затаил дыхание и встал. Он понял, почему не было возражений против женщины, возглавившей полностью мужской коллектив. Такая это была женщина! Она несла себя, как наследница империи. Ее волосы были такими же черными, как у него, но если у него они были настолько хрупкими, что женщины боялись к ним прикоснуться, то у нее прическа напоминала гладкий, разделенный по центру шлем с туго завязанным узлом сзади. Завершалась прическа небольшим водопадом. Ее лоб был подобен только что выпавшему снегу над смелыми дугами бровей. А глаза следовали экзотичным линиям бровей – их уголки были приподняты вверх. Цвет их было трудно разобрать – голубыми они были или черными, эти глаза? Если голубыми, то это была голубизна только что вымытой голубики, глаза с бриллиантовой росой, глубокие как океан. Губы были бледными, длинная верхняя наползала на более короткую и более полную нижнюю, создавая впечатление, что у нее постоянно надуты губки.
Ее фигура, обтянутая красным шелком, могла служить моделью для статуи индийской богини любви.
– Не стой с открытым ртом, парень! – сказал Джорджио. – Спроси у девушки, что она будет есть.
Роман понял, как нелепо он, должно быть, выглядит – наполовину приподнявшийся из-за стола с полуоткрытым ртом. Он слегка поклонился.
– У нас только что кончилась амброзия. – Он усмехнулся. – Не желаете ли нектара?
– Я думаю, ты его завоевала, Оливия, – засмеялся Джорджмо. – Роман, кажется, готов преподнести тебе мир на серебряном блюде. Ты желаешь его с кровью или хорошо прожаренным?
Оливия улыбнулась:
– Я удовлетворюсь этим. – Она указала на блюдо Романа.
– Угощайтесь, – предложил Роман. – Я не голоден.
– Это были последние, не правда ли, Роман? – поинтересовался Джорджио.
– Я… э… я в самом деле не голоден. Шеф-повар всегда может перехватить.
– Я тоже не голодна, – надула губы Оливия. – Давайте разделим это?
– Я принесу вам вилку.
– Не надо. Я сама могла бы это сделать, но я ничего не имею против, чтобы воспользоваться вашей вилкой, если вы не возражаете? Я вижу, что вы собираетесь играть, а я хотела бы понаблюдать.
– Вы играете в триктрак? – спросил Роман.
– А почему это вас шокирует? Разве женщинам запрещено играть?
– Нет, конечно, нет.
– Мне нравится пробовать запретные вещи – время от времени.
Роман почувствовал, что должен дать достойный ответ, но он не мог ничего придумать.
Джорджио сказал:
– У меня шестерка.
Роман взял фишку-дубль и показал ее Джорджио.
– Удваиваешь? Уже? Но ты еще не бросал фишек.
– Я предчувствую удачу сегодня ночью.
Оливия задержала вилку у своих губ, розовый кончик ее кошачьего языка слегка высунулся. Она посмотрела через стол на Романа из-под своих приподнятых ресниц:
– В самом деле?
– Получше следи за этим парнем, Оливия, – предупредил Джорджио. – У него ужасная репутация.
Оливия положила свою ладонь на руку Джорджио.
– Я знаю, что я в безопасности с вами, мистер Вартововский.
Джорджио хмыкнул.
– Десять лет назад вы не могли бы за это ручаться, – проворчал он. – Мой час уже прошел. Зовите меня Джорджио.
Оливия одарила его широкой улыбкой.
– Моя честь в безопасности, потому что вы – джентльмен, – сказала она, – а не потому, что вы очень привлекательный мужчина.
До этого Роман не видел, чтобы Джорджио краснел. Он никогда не подумал бы, что старик способен на это. Он не поверил бы, что краска может появиться на буром, налитом вином лице.
– Ваш черед, – сказал он.
Оливия отпила несколько капель вина Романа.
– Какие прекрасные фишки! – сказала она, беря «камешек», которым собирался играть Джорджио. Роман напрягся, ожидая от Джорджио вспышки гнева. Никто не покушался на доску, на которой играл Джорджио, особенно на эту.
Вместо этого Джорджио сказал:
– Благодарю вас, моя дорогая. Это старинный набор. Он передается в нашей семье из поколения в поколение. Конечно, доску подновили лет двадцать назад, но ящичек из настоящего розового дерева. Черные камешки из черного дерева, а белые – слоновая кость.
– А резьба? – спросила Оливия, водя пальцем по выпуклому орнаменту на камне. – Что это такое?
– Это герб семьи Вартововских, – ответил Роман. – Два стоящих на задних лапах льва, каждый с тремя головами.
– Герб?
– Не Вартововских, – поправил Джорджио. – Моя семья была вынуждена менять свою фамилию несколько раз в течение столетий.
Оливия подняла брови:
– Столетий? Вы, должно быть, королевских кровей или что-то в этом роде!
Джорджио сделал отрицательный жест:
– Не королевских, не совсем так.
Роман взял шашку из рук Оливии и положил ее обратно на доску.
– Однако близки к ним, не так ли, Джорджио? – Он повернулся к Оливии полный решимости уничтожить ее холодным взглядом за ее дурацкий флирт с хозяином, но она посмотрела на него такими глазами…
– Герцогских кровей, не правда ли, Джорджио? – сказал он. – Вы ведь происходите от герцога Бургундского?
Джорджио выбросил фишку дубль-два и поморщился:
– Возможно. Так, по крайней мере, говорят.
– Так вы из королей, в каком-то роде? – спросила Оливия.
Джорджио пожал плечами.
– Я должна сказать об этом моей сестре, – засмеялась Оливия. – Она будет так поражена. Она помешана на «королях». У Портии есть целая библиотека о «коронованных особах Европы».
Джорджио побарабанил пальцами по игральной доске. Он отодвинул две шашки Романа на среднее поле.
– Это научит тебя быть смелым, молодой человек, – сказал он Роману. – Слишком много незащищенных шашек. Я не мог сопротивляться.
Оливия чуть не спросила, что это за шашки, но вспомнила, что сама только что дала понять, что знает игру. Вместо этого она спросила:
– Где находится Бургундия? Моя сестра обязательно спросит.
– Это оттуда получают вино, – сказал ей Роман. – В свое время она была страной. Сейчас это часть Франции. Около Швейцарии, не так ли, Джорджио?
– До этого была какая-то Швейцария, – подтвердил Джорджио. – Это была не просто страна, это было сердце империи.
– Как романтично! – сказала Оливия, поняв, что, возможно, уделяет слишком много внимания пожилому мужчине. – Не слишком ли вы молоды для шеф-повара четырехзвездочного ресторана?
Роман положил одну из шашек обратно на доску.
– Я не шеф-повар здесь, – пробормотал он.
– Но я думала…
– Он почти шеф-повар, – сказал Джорджио. – Официально, повар по соусам, но я сейчас редко захожу на кухню. – Он посмотрел на свой живот и добавил: – Я больше там не вписываюсь.
– Все блюда – дело рук Джорджио, – сказал Роман. – Он здесь гений.
– Ты создал некоторые интересные вещи, – утешил его Джорджио.
– Но они не включены в меню. – Пальцы Романа схватили одну из шашек Джорджио и поставили ее на край доски. – Так что, она не защищена?
Оливия мысленно сделала отметку: – Незащищенными считаются те шашки, которые на треугольниках доски предоставлены сами себе.
Джорджио покачал головой:
– О молодость, – сказал он. – Так нетерпелива. Ты знаешь, сколько прошло времени до того, как мне разрешили подать хозяину одно из моих блюд?
– Вы мне говорили, – сказал Роман. У него выпало шесть и четыре, что, кажется, сделало его счастливым по причине, которую Оливия не поняла. В самом деле, это очень странная игра.
– В любом случае, – продолжал Джорджио, – ты не хочешь пойти по моим стопам. Я уже говорил с тобой об этом.
– Он не хочет? – спросила Оливия. – Но почему? Я считала вас самым удачливым человеком, Джорджио.
Джорджио передал фишку Роману, который принял ее и отложил в сторону, на ней было видно число «четыре».
– Я заработал бы больше денег с продуктами «Макдональдса», – объяснял Джорджио. – И у меня было бы наполовину меньше забот.
– Но вы – художник, – запротестовала Оливия.
– Да уж какие художества! Вся моя жизнь была работой по шестнадцать часов в день семь дней в неделю. И что, я удостоился аплодисментов? Едва хватало на жизнь, и все. Роману нужно сойти с ума…
– Но… – начала Оливия.
– Да, я знаю. Вы тоже хотите быть художником. Может быть, у балерины по-другому, не знаю. Я только знаю: чтобы быть художником, нужно быть подвижником. Если можете жить, делая что-нибудь другое, – делайте это.
– Вы – балерина? – спросил Роман. – Я должен был догадаться. Вы так прекрасны и так грациозны, что никем другим быть и не можете.
Оливия скромно опустила глаза. Она подумала, что, если она собирается заполучить работу Артурио, даже на временной основе, она сможет часто видеться с этими двумя мужчинами.
– Не совсем точно – «балерина», – призналась она. – Я начинала именно так, но затем я стала более… э… более развитой. – Она знала, что они оба догадываются, о каком «развитии» она говорит. Оливия посмотрела им в глаза. Она даже не удосужилась вздохнуть поглубже, чтобы подчеркнуть свои слова. – Предполагается, что балерины более изящны. – Она не стала добавлять «и более грациозны».
– Ерунда! – фыркнул Джорджио. – Ничего не вижу плохого в том, чтобы у танцовщицы балета была хорошая фигура. А ты как считаешь, Роман?
– Они все кажутся немного тощими, – заметил Роман. – Итак, что же вы делаете, Оливия, когда не работаете официанткой?
– Я все еще танцую, – заверила она. – Есть много возможностей для человека с классической подготовкой.
– А также с красотой. – Роман улыбнулся.
– Спасибо. А у вас, Роман, какие замыслы?
Роман выбросил дубль-пять. По той или другой причине у него опять выпал этот номер, и он передал фишку Джорджио. Джорджио покачал головой, двумя пальцами вытащил пачку денег из кармана брюк. Отсчитав два доллара, он сказал:
– Роман – акула в триктраке. Когда он награбит у меня достаточно денег, то откроет свой собственный ресторан.
– Хороша акула! – усмехнулся Роман. – Только потому что выиграл одну партию? Вы знаете, что вы будете впереди к тому времени, как мы закончим игру.
Джорджио ударил по столу мясистой ладонью:
– Так и будет! Или не стоит? Последний раз, когда я отобрал у тебя несколько долларов, ты переживал неделю.
– Это были тридцать долларов. И я не переживал.
Джорджио повернулся всем телом к Оливии:
– Он экономит на собственное заведение, этот молодой человек! Он прижимист как скупой рыцарь.
Оливия не знала, смеяться ей или краснеть, поэтому она решила не понять замечания Джорджио.
– Я думаю, хорошо, что у него есть честолюбивые замыслы, – предположила она.
– Хорошо, плохо! – Джорджио своими короткими пальцами вновь устанавливал шашки. – В один из дней он покинет меня – меня, который научил его всему, что он знает! А затем я буду вынужден нанять мальчика моей сестры, который не знает ни одного соуса за исключением «Хейнц». Моя сестра будет помогать, хотя я предпочту быть распятым феминисткой, поверьте!
– Может быть, вам принести еще что-нибудь из кухни, – спросил Роман Оливию. – Но я не думаю, что там остались еще устрицы.
– Мне нужно идти, – сказала Оливия. – У меня утром проба.
– К обеду не приходите сюда, – сказал ей Джорджио. – Если вы не получите работу, вы мне нужны, чтобы опять заменить Артурио.
– Благодарю вас.
– У вас есть машина? – спросил Джорджио.
– Нет. Я вызову такси.
Джорджио отодвинул доску триктрака.
– Я проиграл достаточно денег для одной ночи, – сказал он. – Ты тоже поезжай домой, Роман. Ты опять припарковался позади ресторана, на месте хозяина? – Он пристально посмотрел на Романа, затем на Оливию.
Только тогда Роман понял тяжеловесный намек Джорджио и предложил:
– Можно вас подбросить куда-нибудь, Оливия?
– Я не хочу быть для вас…
– Чепуха, – зарычал Джорджио. – Вы будете в безопасности с Романом, я вам гарантирую. Как если бы я вез вас домой…
Оливия прикоснулась к левой стороне груди:
– Мое сердце дрожит от одной этой мысли, Джорджио! Это не будет для вас слишком большой обузой, Роман?
«Бьюику» Романа было лет шесть. «Но ведь он на всем экономит, – подумала Оливия. – Интересно, сколько он уже накопил?»
– Вы едва притронулись к этим устрицам, – сказал Роман, выезжая со стоянки. – Они вам не понравились?
– Они были восхитительны, – ответила Оливия.
– Мне кажется, вы боитесь есть много – танцовщица и все прочее…
– Нет, это не так. Я ем как лошадь. Работа по шесть часов в день у перекладины вызывает у меня хороший аппетит.
– Ничего себе лошадь. В таком случае вы чистокровка. Почему же все-таки вы не ели?
– Поверните налево, пожалуйста. – Оливия думала про себя, что, если Роман считает, что у нее вкус к дорогой пище, он ошибается. – Боюсь, что я больше предпочитаю «Макдональдс», – призналась она. – Мы, танцовщицы, вынуждены есть на бегу и дешево. Я не привыкла к еде, которую вы предлагаете в «Георге Пятом»…
– О, прошу прощения! Вы должны были бы сказать. Я мог бы приготовить вам… Какое у вас любимое блюдо?
– Это не имеет значения. Поверните направо у светофора, пожалуйста. Моя любимая пища? Думаю, об этом мечтает большинство танцовщиков – это толстый кусок вырезки и жареный картофель по-французски.
Роман повернул руль.
– А какой соус? По-бернски? Или…
Оливия прикусила губу и заставила свой голос звучать дружелюбно.
– Вы, наверное, не понимаете. Просто кусок мяса. Настоящий, простой кусок вырезки.
– Извините. Слегка прожаренный?
– Средне.
– Вы получите его!
– Что? – Оливия поправилась. – Извините?…
– Завтра ночью. После работы.
– С Джорджио будет припадок. Настоящая вырезка и жареный картофель на его кухне?
– Это больше моя кухня теперь! Но я вас понял. Как насчет воскресенья?
– Воскресенья?
– Ужин у меня на квартире? Никаких посягательств, обещаю.
– Настоящий кусок мяса?
– И столько жареного картофеля, сколько вы сможете съесть.
– Вы знаете, как делать картофель по-французски? Остановитесь перед тем автомобилем. Вот где я живу. С матерью и Портией, сестрой. Вы должны будете найти рецепт картофеля по-французски.
– Так вы придете? В воскресенье?…
Роман расценил то, что она захлопнула дверь машины со всего размаха, как согласие. Черт побери, он даже не попытался поцеловать ее! Однако в воскресенье все будет по-другому.
Глава вторая
Пришло воскресное утро. Когда-то воскресенья были особыми днями. Такими были утренние часы, когда мать Романа готовила ему завтрак, как она это делала остальные шесть дней недели.
Мать Романа была инвалидом с той ночи, когда она родила его. И так до смерти и не поправилась. Дать ему жизнь почти стоило ей жизни. К сожалению, она напоминала ему об этом примерно раз в месяц. Правда, она всегда смягчала эти слова: «…но это не было твоей виной, дорогой». Но почему-то он так и не смог поверить в искренность этих слов.
Она страдала от целого ряда каких-то смутных «женских проблем», а также от мигрени. К тому времени, когда Роману исполнилось пять лет, она была прикована к постели примерно один день из четырех. К своему одиннадцатому дню рождения Роман стал уже умелым поваром, готовящим нехитрые блюда, и довольно неплохим домоправителем.
Отец Романа нашел себе работу торгового представителя компании по производству ресторанного оборудования. Он был в бегах всю неделю. По субботам и воскресеньям он сдувал пылинки со своей больной жены и читал нотации Роману о необходимости «сделать маму счастливой». Если отец Романа приходил домой в пятницу вечером и находил свою жену страдающей, он непременно спрашивал Романа, что именно тот сделал, что так расстроил ее.
Все это привело к тому, что Роман стал очень раздражительным к двадцати годам. Жалобы матери на головные боли особенно участились в ту самую пору, когда он захотел встречаться с девушками. К этому времени Роман научился обращать меньше внимания на требования матери.
А затем она умерла от опухоли в мозгу.
Где-то в глубине души у Романа появилось убеждение, что, если женщина предъявляет требования, а ты их отвергаешь, она отплатит тебе тем, что умрет.
Он был несчастлив с женщинами. Дело было не в том, что ему было трудно их завлечь. Иногда ему казалось, что они падали ему в руки даже слишком легко. Но не было единственной, настоящей. Когда женщина показывала, что Роман ей нравится, он спешил ей ответить. Ведь женщину так легко ранить, отвергнув ее! Если женщина ему улыбалась, заговаривала или даже прикасалась к его руке, ему ничего не оставалось, как улыбаться и прикасаться в ответ. Во всяком случае, он был в этом убежден. К тому же их одобрение было таким теплым! Может быть, тепла настоящей женщины хватит, чтобы растопить ту ледышку в глубине его сердца?
Но когда он занимался любовью, его первой заботой было их наслаждение. Женщины, кажется, рассматривали это как своего рода непроизнесенную декларацию верности. Женщины были, как песок дюн. Сначала к нему прикасаешься пальцем ноги, потом следует щиколотка… Затем они ожидают от него все большего и большего, и Роман начинал тонуть в воронке их потребностей.
Он потонул бы охотно, но только с настоящей женщиной. Но всегда все шло потом наперекосяк…
Может быть, дело было в его внешности? Он знал, что сочетание глаз цвета арктического неба, темных, как обсидиан, скул, подобного лезвию топора носа, вырезанных, как у породистого жеребца, ноздрей, а также рта, который хоть и был создан для нежности, но был нередко перекошен сардонической гримасой, вызванной осторожностью, – все это придавало ему одновременно и жестокий, и чувственный блеск.
Некоторых женщин влечет жестокость.
Была у него Бет, которую он спас из одной потасовки в баре. Постоянная работа в ресторанах научила Романа избавляться от пьяных дураков с минимальным трудом. Но даже лучшее из заведений не застраховано от случайного, подогретого алкоголем идиота. Роман знал о точке над локтем, давление на которую может быть использовано, если нужно отвести к двери причиняющего неприятности гостя. Знал он и о наборе некоторых незаметных движений, которыми подкрепляются эти «нежные» увещевания.
Поэтому, когда мясистый мужчина с бородавкой посреди красного лба ударил Бет по лицу, Роман вступился автоматически. Ему пришлось просто вывихнуть большой палец мужчины. Бет была очень благодарна и, извиваясь, прижималась к нему всем телом. Часом позже она извивалась еще сильнее под ним в своей постели. Четыре часа спустя Бет все еще дрожала и была полна желания.
И следующей ночью, и следующей…
Ты не можешь сказать женщине, что ты слишком устал, чтобы оценить ее тело, предлагаемое с такой охотой, не так ли? Нет, не можешь – и должен быть мужчиной, чтобы не разочаровать ее. Ты должен осчастливить женщину, не правда ли?
Бет нелегко было осчастливить. Роман прибегал ко всем эротическим приемам, которые знал. Потом она научила его некоторым, о которых он не подозревал. Но она ожидала от него еще большего. Как жадный ребенок, она ждала, постоянно жаждала пикантных новинок, которые обострили бы ее неутоленный аппетит.
Если у него не получалось, она дразнила его. Сначала она просила, затем требовала, а затем… Бет наседала на него и наседала – и он должен был вновь овладеть ею, если не со страстью, то с гневом или чем-то вроде этого…
Нужно было или сделать что-нибудь невероятное, или ударить ее…
Однажды он вдруг увидел себя оседлавшим ее полные бедра, а его сжатый кулак занесен для удара. Она улыбалась в предвкушении, но это был день, когда он оставил ее навсегда.
Были другие женщины, подобные Бет. Ни одна из них не была, возможно, такой экстремисткой, но все они были как ее кровные сестры. Женщины, которые хотели его потому, что он казался им очень сильным. И которые уходили от него, как только понимали его тайную мягкость. Они просто свирепели, когда понимали, что он не может быть скалой все время.
В некотором роде другие были хуже Бет. Бет просто хотела, чтобы его тело было постоянно неутомимым. А другие еще и хотели, чтобы у него было железное сердце и стальная душа. Они словно требовали нежности, чтобы тут же отвергнуть ее.
Не то чтобы он не любил ни одну из них. Они были женщинами, а Роман существовал для того, чтобы они были счастливы. Если же они причиняли ему боль, значит он заслуживал этого.
Ну, если Оливия хочет вырезку и жареный картофель, она получит вырезку и жареный картофель. Из всех женских требований это было одно из самых простых.
Но нельзя всего лишь взять из морозильника парочку филе и просто зажарить их, не так ли?
Она не захочет соуса, но, конечно, захочет маринада.
Роман смешал масло, вино, сок папайи и специи и оставил мясо мариноваться. Затем он позавтракал.
Он подъехал к ее дому из старого коричневого кирпича ровно за две минуты до семи. Дверь на улицу открылась сразу же. Оливия сошла по ступенькам танцующей походкой. Он не собирается знакомиться с ее семьей – матерью и младшей сестрой, не так ли? Это было прекрасно. Встреча с семьей женщины могла быть первым шагом в болото. «Вот, где я живу, вот моя семья. Я себя показала, не правда ли? Теперь ваша очередь».
На ней были туфли-лодочки, плотно облегающие черные брюки с высокой талией, кремовый жакетик и черно-кремовая шапочка. Ее одежда была достаточна, чтобы показать: «я ценю приглашение», но не настолько элегантна, чтобы превратить вечер в прием. Роман очень устал от таких женских ритуалов.
Женщина может одеться таким образом, что мужчина вынужден пройти мимо или нанести оскорбление. Женщина может встать или сесть таким образом, что это станет вызовом, или, если она более расположена к этому, будет означать обещание капитулировать. Знание их тонких ловушек не помогает мужчине избегать их – наоборот. Если женщина пускается на подобного рода ухищрения ради мужчины, то ему ничего не остается, как разрешить себя увести.
– Вырезка и жареный картофель, не так ли? – спросила она, когда машина отъехала.
– Я всегда держу свои обещания, – сказал он. – Особенно – данные прекрасным женщинам.
Проклятие! Он пошел на это. Он проникался настроением «флирта». Что бы там ни говорили, считается, что с женщинами нужно флиртовать. Даже с дурнушками. Как было бы хорошо, если бы хоть однажды он мог быть самим собой!
– Никаких чудесных вин?
– Вино будет, но не чудесное – всего лишь простая «Бычья кровь» из Венгрии.
– «Бычья кровь»? Почему вы, мужчины, должны демонстрировать свое мужское превосходство?
Не я так назвал это чертово вино. По мне, они могли бы назвать его «Девичье молоко».
Она наклонилась к нему и потрепала по колену:
– Я думаю, девушке свойственно занимать оборонительную позицию. Все же…
– Что все же?
– Интересное предложение – «Девичье молоко».
Роман покосился на нее. Она расстегнула единственную пуговицу на жакетике. Под блузкой из кремового шелка открывалась обнаженная талия. Нет – не талия. Эти брюки заходили так высоко, что открывшаяся его взору бледная кожа должна быть выше талии – грудная клетка. Это означало, что блузка была в такой степени короткой…
– Почему интересное? – спросил он.
Оливия глубоко вздохнула, что заставило ее жакет распахнуться еще шире.
– Что-то «фрейдистское», не так ли?
Роман покраснел бы, если бы его кожа была бледнее.
– Я… э… не имел в виду…
– Я знаю. Извините. Я и не думаю, что у всех мужчин односторонний ум. Просто встречаются иногда, правда? По всему, что я знаю о вас, вы можете быть «голубым».
Роман преднамеренно не допустил, чтобы его голос звучал оборонительно. Понизив его на пол-октавы, он сказал:
– Нет, я – не голубой.
– Я рада. Много мужчин в нашем деле – вашем и моем – становятся ими. Было бы позором, если бы столь привлекательный мужчина, как вы, были таким.
Чего она хотела? Может быть, она его специально провоцировала? Или она просто показывала свое дружелюбие и прямоту? Обычно Роман мог распознать, но у Оливии в голосе не было той знакомой застенчивости.
В квартире он хотел помочь ей снять жакет, но она выскользнула из него до того, как его руки прикоснулись к нему. Это было хорошим знаком. В последний раз, когда он помогал женщине снять ее жакет, она откинулась и прижалась к нему… Затем это привело к довольно противной кутерьме…
– Среднепрожаренный или с кровью? – спросил он, относя ее жакет и шапочку в шкаф.
– Средней прожаренности будет хорошо. Вам помочь?
– Картофель уже порезан. У меня сильная духовка. Остается только сунуть мясо в духовку. Спасибо, помощь не нужна.
Он повернулся и посмотрел на нее, стоящую там, в гостиной. Она. поправляла волосы, которые до этого были убраны под шапочку, а сейчас лежали глянцевой массой. Когда она подняла руки, то приподнялся и край ее короткой блузки типа «болеро». Ее ребра раскрылись подобно вееру. Нежная белая кожа натянулась между хрупкими косточками, резко контрастируя с черной материей…
Впервые, когда Роман увидел ее, проходящей в арке между двумя залами «Георга Пятого», как-будто кто-то толкнул его сердце. На этот раз шок был гораздо сильнее. Его ноги задрожали. Она была настолько яркой и объемной, что все остальное казалось тусклым и плоским. Он испытал такое ощущение, как если бы он стоял спиной на краю глубокой темной пропасти и предательская кромка медленно разрушалась под ним.
Оказавшись на грани между дурнотой и экстазом, он прохрипел:
– Вы сказали, среднепрожаренный, не так ли?
Она улыбнулась ему, ее темные сливовидные глаза выражали уверенность, и кивнула. Оливия не промолвила ни слова. Она знала, что дополнительная притягательность, которую мог дать ее голос, была не нужна. У Романа все было написано на лице. Она часто видела такое выражение лица до этого. Таков был вид мужчины, который чувствовал, как ее шипы пронзали его сердце. Это был наиболее волнующий момент, который она знала, – момент, когда чувствуешь свою силу. То, что она хотела от мужчин, было не просто похотью. Мужскую похоть легко возбудить. Правильный взгляд, правильная поза – и можно зажечь любого из них. Чем Оливия наслаждалась, так это своей более полной властью. Полное завоевание. Мужчина должен быть готовым умереть за нее и считать себя осчастливленным, если ему давали такой шанс. Она не могла удовлетвориться ничем иным – только доведенной до уничижения преданностью мужчины. Но когда она получала это, она могла оставить его один на один с его мучениями.
Это не было игрой. Для Оливии это было жизненной потребностью. Как еще она могла быть по-настоящему уверенной в своей красоте?
Частью этого было ничего не давать взамен. Как закат или цветок, Оливия существовала, чтобы быть обожаемой. Это было ее правом. Совершенство требует поклонения и ничего не обещает. Она позволяла им смотреть на нее. Иногда приближенному мужчине, который был потенциально полезным, разрешалось прикоснуться к ней. Но ни одному мужчине она не отдала себя.
Оливия не была девственницей. То, что она делала, таило в себе свои опасности. Были мужчины, всего лишь несколько, доведенные до отчаяния, которые взяли грубой силой то, что она отказывалась им отдать добровольно. Акт взятия, как оказывалось, излечивал их, освобождая от привязанности. Оливия предпочитала забывать свои неудачи. Если бы она позволила себе думать о них, это могло бы разрушить ее уверенность.
В ее жизни должен быть постоянный мужчина. Она пришла к такому выводу в свой двадцать пятый день рождения. Это произошло, когда она наконец признала, что не станет прима-балериной. Балеринами восхищаются, их обожают безликие тысячи. Они позируют за стеной света, купаясь в поклонении. Когда ей было отказано в этом, она стала искать место, где красота, невиданная красота, ценилась бы больше, нежели простое мастерство.
Существовал рынок для того, что она могла предложить. Но это не будет длиться вечно – всегда были более юные девушки, чья юность была частью их багажа.
Ее груди были предупреждением. Их доблестная полнота, их нынешняя упругость, не требующая поддержки, ставили под угрозу будущую плодовитость. Остальное тело, построенное тщательно, как скульптура, ежедневно поддерживалось тяжелыми часами упорных занятий. Она понимала, что нельзя сохранить это на всю оставшуюся жизнь.
Придет день – где-то в ужасном будущем, – когда она будет просто красивой женщиной. У зрелости были свои ужасы. Оливии нужно защитить себя от этого дня, отловив достойного поклонника. Он должен быть мужчиной с физической красотой. Он должен быть оправой для ее бриллиантовой привлекательности – такой камень не может быть в обычной оправе.
При этом важно, чтобы мужчина был ее рабом. Он должен быть благодарен за любые милости, которыми она решит одарить его, и жаждущим все больше.
Оливия знала, что такой мужчина появится.
Она все распланировала. Первым делом она должна стать богатой или, по крайней мере, достаточно состоятельной, чтобы создавалась видимость богатства. Богатые мужчины покупают бедную красавицу, как свою игрушку. На богатых красавицах они женятся.
Роман был далеко не богач, но в нем был огонь. Казалось, что из всех мужчин, которых она знала, именно Роман достигнет богатства. Он может стать для нее пропуском в салоны богачей. Пройдя сквозь эти волшебные порталы, Оливия найдет своего мужчину.
– Картошки достаточно? – Роман использовал деревянные блюда вместо обычных тарелок.
– Она неплохо выглядит, чтобы ее съесть, – улыбнулась Оливия. Картошка была хороша. А вырезку она могла резать вилкой, и она нисколько не теряла вкуса. Маринад Романа превратил обычное филе в лучшее филе-миньон. Оливия не произнесла больше ни слова, пока ее блюдо не опустело.
– Это было божественно, – сказала она, затем помедлила, чтобы подумать над своими словами. Неужели? Да, так оно и было. Говорить нужные слова стало для нее таким естественным, что она часто сама верила в свои слова, даже когда они служили лишь для того, чтобы произвести эффект. На этот раз она говорила чистую правду. Еда, хотя и простая, была совершенной.
