Текст книги "Разбитое зеркало"

Автор книги: Фрасис Джозефин Дарлинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

Глава седьмая

С бедного Романа сошло семь потов. В тот день, когда состоялась покупка, он примчался сюда, в «Бифштекс вашего будущего», с огромным красным фломастером для разметки и кувалдой. Почти бегом он размечал стены, которые нужно снести, балки, которые нужно возвести, дверные проемы и еще Бог знает что. Он снес полдюжины стен и проделал больше дыр, чем этого требовал проект. К счастью, кое-что уцелело.

Может быть, состояние, в котором она его держала, то отчаяние до момента одновременного оргазма способствовало его бешеной энергии. Так надеялась Оливия. И это было неплохим вкладом.

С другой стороны, то, что он доводил себя работой до полного изнеможения, облегчало ее задачу. Временами она использовала одну из своих маленьких резиновых перчаток, просто чтобы не допустить его взрыва. То, что он был таким уставшим, помогало ей удерживать его от действий в нежелательных для нее направлениях.

Все было, как и прежде. Она разрешала ему медленно приближаться к его конечной цели, по дюймам уступая каждый раз свою плоть. Беда была в том, что даже двигаясь дюймами, он рано или поздно прибудет туда.

Она справится и с этим, когда дело дойдет до этого, предпочтительно не перед их брачной ночью и как можно реже впоследствии. Но ей нужно держать его на крючке, привязанным к Оливии Бостон. Нужно увеличивать дозу, но очень осторожно.

Сейчас она разрешала ему трогать ее груди, но через платье. Это было только давление, и если она не видела этого в зеркале, она могла делать вид, что это было нереально.

Поцелуи больше не ограничивались. Если он приходил в отчаяние, она вела его к девушке из зеркала.

Зеркальная девушка знала, как «взять его в руки». Шлюха!

Оливия мысленно хлопнула дверью. Она не хотела и думать об этой девушке из зеркала. Она была так нежна с ней, вот в чем проблема. Оливия слишком хорошо ее кормила тем, что эта шлюха пожирала, – похотью. Зеркальная Оливия становилась все сильнее.

В то утро, все еще не проснувшись до конца, Оливия почувствовала, как ее тянет к зеркальной стене. Девушка из зеркала выскочила, чтобы поприветствовать ее, она. виляла своими блядскими бедрами, пока Оливия не почувствовала, как ее собственной холодности противостоит ее теплота. Колено к колену. Бедро к бедру.

Внутри их тел нарастало излучение. Грудь к груди. Рот дышал в рот.

Что-то просочилось. Через защитный слой стекла. Как гной просачивается сквозь бинт. Если стена-зеркало пропускала эту гнусную заразу, где ей искать убежище? Где она могла бы спрятаться от того, над чем и не хотелось думать?

Было ли дело в Романе? Каким образом он смог сделать ее более восприимчивой к похотливому влиянию зеркальной девушки? Должна ли она отойти от него на два шага, повернуть вспять движение вперед? Но это опасно, так как она может потерять его, свой вклад в него, и…

Все это было слишком сложно, слишком переплетено эмоциями, которые она не хотела признавать.

Поэтому она мысленно захлопнула дверь и закрыла ее на ключ.

– Ты где, Оливия? – позвал ее Роман. Она должна ответить. Оливия отрегулировала свои голос, прибавив ему нужный объем доброты. – Только что зашла сюда, Роман.

– Подай мне молоток. Маленький, с круглой шляпкой.

Оливия передернулась внутри своего тела и вошла в него подобно кукольнику или чревовещателю. Затем она стала той Оливией, которую Роман, как он думал, знает.

– Этот?

– Этот. Брось его мне.

– Я принесу. Я не боюсь лестниц. Даже в два этажа.

– Нет!

Оливия поставила ногу на первую ступеньку.

– Пожалуйста, Оливия. Я спущусь.

Вот это было хорошо. Пусть он это сделает. Главное, что она победила, как бы ни мала была ее победа. Оливия подняла молоток, откинула назад голову, сознавая преимущества своей фигуры.

– В чем дело? – спросила она его. – Разве мы не застрахованы?

– Всего лишь на жалкий миллион. И то до дня открытия, мое золотко. Это пустяк по сравнению с тем, что ты мне должна.

Она сжала губы и вытянула шею навстречу ему. Быстрый поцелуй в то время, как он работал, был достаточно безопасен. Роман посвятил себя им же установленной дате открытия – через две субботы. Она даже могла бы прийти к нему домой, позволив ему выплеснуть часть «подавленной» страсти. Бедный Роман! Он, конечно, в один из дней ожидает найти в постели шаровую молнию. Этот идиот охвачен похотью в отношении «девушки из зеркала». Так легко спутать их, Оливию и эту девушку.

Слишком легко. Даже Оливия может их спутать.

Сейчас он опять спускался, гремя своим ремнем с инструментами, как всамделишный строитель.

– Можешь мне подержать лестницу на минутку? Нужно поднести наверх стекло, это очень неудобно.

Внизу было тесновато. Основание лестницы упиралось в боковую стенку будущей приподнятой кабинкой. После того как внутри было все снесено, Роман принялся первым делом за многоступенчатые платформы. И это было его первой ошибкой. Тщательно пригнанная обшивка с десяток раз вскрывалась для проводки труб, кабелей и другой всячины.

Роман протиснулся мимо нее. Он задержался около нее, прижался к ней всем телом, ощупал ее всю руками. У Оливии было ощущение, что ее провоцируют этой игрой.

– Я сейчас подниму это стекло и вернусь еще, – задышал он ей в шею.

– Обещания, обещания.

– Но мы оба их выполняем, не так ли?

Она отступила, чтобы он мог пронести большой лист стекла. На мгновение оно было между ними, на одной стороне Оливия смотрела сквозь него на Романа. Мужчина за стеклом. Настоящий. У нее почти подкосились колени, но это была реакция девушки из зеркала, а не ее.

– Будь осторожен, – сказала она, в то время как он медленно поднимался вверх по качающимся ступенькам. Его руки в перчатках обхватывали тяжелое стекло.

Он что-то промычал в ответ, затем остановился:

– Нужно его покрепче держать. Я прождал час, пока его резали. Это не стандартный размер.

Оливия присела на корточки в углу, послушно держа основание лестницы,

– Ты уже наверху?

– Момент. Нужно только…

Двойные двери распахнулись.

– Оливия! – Это был голос Портии. – Посмотри, что мне купила мама!

– Иди сюда, – сказала Оливия, привстав, плечом она неосторожно сдвинула лестницу.

Наверху Роман услышал, как открылась дверь и зазвучал молодой ясный голос. Он посмотрел вниз, увидел два силуэта, один юный и достаточно привлекательный, чтобы отвлечь его внимание всего лишь…

Лестница покачнулась. Стекло выскользнуло в то время, как он пытался удержать равновесие локтем.

Звук падающей на пол тяжелой книги.

– Оливия! Смотри…

Перед его взором открылась с ужасной четкостью картина: Оливия на дне колодца, и острое стекло, как лезвие гильотины… Угол прикоснулся к волосам Оливии, легко рассек бровь и щеку, разрезал нежную грудь подобно тому, как скальпель разрезает бутон розы. Удар. Большой нож мясника отсекает громадный кусок мяса. Удар по кости. Кость глубоко в ее бедре.

Стекло стало летающей хрустальной люстрой. Оно было целым, а затем тонкие кинжалы взметнулись в воздухе, вращаясь, плывя и наконец, наконец падая…

Роман очутился внизу, тридцать семь ступенек вниз, и не было никакого спуска, ничего.

Он прижался щекой к рваной открытой ране на ее лице, рубашкой он прижался к влажному месту, где была ее грудь, потому что все, что он мог сделать, так это использовать свое тело. Ее тело было разрушено.

Роман поднес руки к ее коленям, где бил красный фонтан. Его пальцы проникли внутрь, в сырую, живую плоть ее бедра и нашли источник, откуда била горячая кровь.

Он скользил, конец артерии, скользил и был коротким. Был только один способ зажать его, ногтями. Роман сильно надавил, чувствуя, как его пальцы сжимаются.

Но источник прекратил существование. Она все еще кровоточила, но… Сейчас, по крайней мере, понадобятся минуты, чтобы из нее вытекла вся кровь, а не секунды.

«Что я могу сделать?»

Он был как будто в пузыре, пузыре ужасного потустороннего мира. В пузыре появилось отверстие. Остальной реальный мир как будто просочился в него. Там было два человека, женщины. Они вошли и…

«Что мне делать?!» Страх и требовательность перемешались в этих словах.

Две женщины. Старая и молодая. И молодая что-то его спрашивала.

– Что мне делать?

Роман повел глазами. Он не мог повернуть голову. Ведь его щека удерживала в целости лицо Оливии.

– Что мне делать? – Голос балансировал на остром, пронзительном краю, за которым была паника.

Она склонилась над старой женщиной – матерью Оливии, прижавшись к ее груди.

Это была сестра Оливии. Вещи стали приобретать целостность, не только видения, звуки и горький запах крови, но и способность понять, придать этому значение.

Сестра Оливии массировала грудь матери Оливии, что означало инфаркт, сердечный приступ, вызванный ужасом.

– Она отвечает? – спросил Роман, вполне разумно, не обращая внимания на эхо в голове.

– Нет… Это ее третий…

– Мы можем спасти Оливию, может быть, – сказал он.

– Я должна?…

– Да. Телефон. Там где вход. 9-1-9.

– А моя мать? – Ее голос дрожал, разум Портии мог рухнуть в пропасть.

– Твоя мать мертва. У нас нет времени.

– Да. – И Портия покорно исчезла.

Глава восьмая

Ее кроссовки «Найк» были безнадежно испорчены. Ей нужно купить новые, может быть, надувные. Вот об этом нужно думать, о чем-то безопасном.

Пятна крови не стереть, особенно старые. Вот об этом не стоит думать. Кровь Оливии. Бьющая струей и растекающаяся. Стружки цвета слоновой кости и розовые древесные опилки превратились в отвратительную грязь.

И смерть мамы.

Ее кулак раздавил пластиковую чашку. Пенистый кофе пролился на ее обнаженное колено и дальше вниз по икре ноги. Верхняя часть ее высокого носка стала коричневой.

Еще больше забот. Что же это было? Шестнадцать часов? Неужели мама мертва целых шестнадцать часов. Так это второй день? Завтра будет третий. Будет четвертый и наконец сотый. Тогда боль, наверное, станет слабее.

Если бы она держала крепче? Если бы она…

Пропади ты пропадом, мама! Ты всегда больше любила Оливию. Точно также, как меня любил папа. С тех пор, как Оливия начала становиться странной, избегая папу и оставляя всю его любовь мне.

А затем папа умер, тогда она какое-то время думала, что горе исцелит их разрыв. Но оно не исцелило. Не исцелило, будь ты проклята, мама!

Ты, мама, с Оливией на одном берегу залива, а я и папа – на другом, а затем только я, одна, а папы нет. И сейчас только я, еще более одинокая, а тебя тоже нет. Одна с Оливией – и нельзя быть более одинокой, чем так.

Мы могли бы исцелить эту рану, мама, если бы я показала себя, если бы я закончила университет и у тебя вновь появилась бы гордость, та гордость, которой ты лишилась, когда Оливия потерпела неудачу. Но ты умерла у меня на руках, не так ли? И сейчас я никогда…

Ты ведь никогда не понимала, почему Оливия провалилась, мама? «Ее отвергли, потому что она была слишком красивой». Ерунда. Слишком хитроумно!

Сейчас она была одна. Портия была одинока, но Оливия никогда не будет одинокой. У Оливии есть она сама. Только если она умрет. Это будет так похоже на Оливию. Теперь их было только двое. Наверное, именно сейчас Портия захочет предпринять последнее усилие, чтобы дотянуться до Оливии и вытащить ее настоящую большую сестру из этой чуждой раковины. Вот точно в такой момент Оливия предпочтет умереть и лишить Портию этого последнего, судя по всему, тщетного шанса.

Вошел врач. Его белый халат был в пятнах крови, крови Оливии.

– Как?… – спросила Портия.

– Мы спасли ее. Если бы не тот молодой человек…

– Благодарю вас. У него все хорошо?

– У него? О да. Его лодыжка была бы лучше, если бы он не ступал на нее. Думаю, он ничего не понимал. Вот что делает адреналин.

– Всего лишь лодыжка?

– Чистый перелом. Заживет. Остальное – царапины. Осколки стекла в ягодицах, ссадины, щека, проткнутая щепкой. Он, должно быть, быстро спускался по лестнице.

– Я не помню.

– Он тоже. Сильный парень! Он даже разорвал кожаные перчатки, когда срывал их с рук.

– Я также не помню этого. Можно… можно мне повидать сестру?

– Прошу прощения, но ее сейчас переводят в палату интенсивного лечения. Ей нужно больше крови и кислорода. Когда она поправится, мы ее переведем обратно, для разных косметических дел.

– Кислород?

– Она потеряла много крови. Всегда существует возможность…

– Травмы мозга?

– Сомневаюсь. У нас…

Но Портия не слушала его. Она думала о «травме мозга». Если Оливия в коматозном состоянии, то, возможно, что Портии придется принять решение о том, чтобы отключить систему жизнеобеспечения. Оливия, восстановленная в своей красоте, но… но не такая красивая, как та «Оливия». Оливия будет с ней всегда, более красивая, чем Портия, но нуждающаяся в постоянной заботе, кормлении, пеленках…

Может быть, она умрет?

Нет, нет, нет! Не думать об этом. Не хотеть этого!

– …вы можете повидать его, если хотите. Он не спит.

– Кого? Его?

– Господина Смита. Он сейчас не спит. Вы можете сообщить ему добрую весть.

– Где?

– 227-я палата. Этажом ниже.

– Хорошо. – Ее рука стала влажной. Она вытерла ее о свои укороченные джинсы.

Он полулежал в постели, пластырь на лице, рама с лежавшими на ней простынями образовывала бугор.

– Вы… вы Портия? Ее сестра? Как?…

– Отлично. У нее все будет отлично.

– Отлично? Но…

– Она жива. Вы спасли ее жизнь. Ей предстоят еще операции, но она вне опасности.

– Но эти разрезы. Стекло. Я выронил его. Это я виноват.

– Это была случайность. Если бы моя мама и я…

– Нет! Это моя вина. Ваша мама?

Портии не удалось сдержать гримасу на лице. Словно к ее лбу приставили ствол пистолета. Непослушными губами она пробормотала:

– Вы были правы. Она уже была мертвой. Знаете, это был ее третий инфаркт.

– Да. Вы говорили. Я… я… – Он протянул к ней руку, она была так забинтована, что он не смог сделать большее. Но этого было достаточно. Портия упала ему на грудь и заплакала.

Они не позволили Роману встать до того, как он съест завтрак. Он неплохо передвигался, хромая. Тем не менее они заставили его взять костыль. Сестра хотела отвезти его в кресле на колесиках, но он не собирался входить к Оливии, выглядя так, будто он был ранен, будто он нуждался в утешении, не сейчас, когда она…

Три двенадцать. Он стал открывать дверь, когда она распахнулась. За ней оказался мужчина, крупный мужчина в полосатой «тройке».

– Кто вы? – требовательно спросил мужчина.

– Я? Роман, Роман Смит. Я к Оливии, мисс Оливии Бостон…

– Вы лучше к ней не заходите. До тех пор, пока не поговорите с вашим юристом.

– Юристом?

– Я представляю мисс Бостон. Моя фамилия – Дэрнинг из компании «Палмерстон и Финч».

– Дэрнинг? Вы юрист?

– Адвокат мисс Бостон. Я буду вести ее иск.

– Иск?

– Оливия Бостон против ресторана «Бифштекс вашего будущего», Романа Смита и прочее.

– Оливия может получить страховку?

– Конечно. Она пострадавшая «третья сторона», находившаяся в вашем помещении по вашему приглашению.

– Отлично!

– Рад, что вы довольны. Я так понимаю, что вы не будете оспаривать иск?

– Я?

– Страховка, насколько я знаю, составляет всего один миллион долларов.

– Да.

– Всего миллион? С вашей стороны это было недальновидно, господин Смит. Мы возбуждаем иск на гораздо большую сумму, чем эта.

– Большую? Но если есть страховка?

– Мисс Бостон никоим образом не ограничена суммой страхового полиса, господин Смит. Мы будем добиваться суммы в десять раз большей.

– В десять раз? Но как? Кто?

У мужчины поднялись брови.

– Танцовщица, господин Смит. Балерина. Она изуродована. Красавица. Победительница в трех конкурсах. У нее шрамы на всю жизнь. Я не выполнил бы свой долг, если бы я позволил ей остановиться на меньшей сумме.

– Но страховка…

– Это решит суд, я уверен. Это явный случай преступной халатности, господин Смит. Вашей халатности. Советую вам немедленно проконсультироваться с юристом. Мы, господин Смит, собираемся вытряхнуть из вас каждый имеющийся у вас пенни, плюс сделать так, чтобы вы провели остаток вашей жизни в бедности.

Глава девятая

Она получила миллион от страховой компании. Она взяла все, что оставалось на банковском счету Романа. Она забрала его вложения в здание и в проводившийся им ремонт. Депозиты, которые он внес на приобретение оборудования, были изъяты из-за нарушения условий контракта, но она взяла и ту малость, которую ему вернули. Отцу Романа ничего не удалось выкупить на торгах. Она забрала машину Романа. А затем господин Дэрнинг добился еще и постановления суда: что бы и где бы ни приобретал Роман, все арестовывалось. Если кто-нибудь давал Роману доллар, он должен был попасть в карман Оливии.

Все, что у него осталось, это, главным образом, его будущие заработки. Суд разрешил ей получать из них двадцать пять процентов и только после того, как он выплатит пять миллионов двести тысяч после урегулирования претензий плюс нарастающие проценты.

Роман Смит был должен Оливии Бостон четыре миллиона долларов и еще какую-то мелочь. С установленной ставкой на невыплаченную сумму в семь процентов, он будет выплачивать этот долг до самой смерти.

– Что еще? – спросила Оливия Дэрнинга.

Он посмотрел в ее правый глаз. Левый все еще был скрыт под вертикальной полоской бинта.

– Я думаю, мы его высосали досуха, – сказал он. – Там ничего не осталось, кроме скорлупы. Нам только предстоит избавиться от здания. За него, боюсь, мы не получим много. Эти «улучшения» годились только для «Бифштекса вашего будущего». Он заложен на 95 процентов. Возможно, дешевле было бы вернуть его назад.

– Нет.

– Нет?

– Ведь я сейчас владею рестораном? Со всеми его активами?

Он пожал плечами:

– Какие активы? Мы должны найти человека, которому нужен именно такой ресторан, именно в таком месте, в противном случае это не что иное, как куча испорченных дров.

– Но такой человек есть.

– Есть? Кто?

– Я.

– Вы? Вы хотите продолжить это дело, без него? Я думал, что он был человеком, у которого…

– Главное – секретный рецепт и идея.

– И?…

– Я знаю рецепт. Это были в основном мои идеи, стиль, дизайн, способ ведения дела. Я провела художественную и творческую работу. Роман Смит был просто поваром, и, конечно, он давал деньги.

– Ваш рецепт? Откуда? Я не знал, что вы кулинар.

– Разве это имеет значение?

– Может иметь. Если вы это используете, а он заявит, что это принадлежит ему, суд может решить, что дело идет о присвоении имущества. Он может добиться невыплаты части того, что он вам должен. Почти ничего, но если у вас дела пойдут успешно… Наилучший путь может состоять в том, чтобы поставить в известность суд и предложить небольшую сумму отступного, чтобы у вас бумаги были чистыми.

– Нет необходимости. Рецепт принадлежал моей матери.

– Лучше не упоминать об этом, это может быть истолковано как совместное владение, что сделает вас и господина Смита партнерами де-факто и лишит законной силы ваши претензии как «третьей стороны» перед страховой компанией. Помимо этого, я не вижу проблем. Но вы уверены в своих силах? Это очень опасное дело – ресторанное обслуживание.

– Можете ли вы представить еще что-нибудь другое, что так больно ударит по Роману Смиту? Видеть свою мечту, воплощенную другим?

– Нет, э… я не могу сказать, что я могу представить.

– Так же и я не могу, пока что. Хотя я постараюсь. Тем временем…

– Очень хорошо. В таком случае я знаю строителя…

Портия позвонила Роману и убедила его, что хочет с ним повидаться не для того, чтобы застрелить его или вылить еще больше резких обвинений на его потрясенную голову.

Соблюдая осторожность, отступая от нее, если она приближалась к нему на расстояние ближе трех метров, Роман спросил ее:

– Чем могу быть вам полезен, мисс Бостон? Я не видел вас с того самого дня в суде.

– Можно присесть?

– Прошу прощения. Конечно. Ваша мать… Вопреки тому, что произошло с тех пор, я все еще…

– Это не ваша вина. Вам нужно было принимать решение, господин Смит. Это подобно отбраковке.

– Отбраковке?

– Хирурги после битвы или крупной катастрофы делят раненых на три группы. Те, которые будут жить без медицинской помощи, те, которых можно спасти, и те, кто так или иначе умрет. Это тяжело, но нужно так поступать. Вы сделали это.

– Вы хорошо ко мне относитесь, мисс Бостон. Лучше, чем ваша сестра, хотя у нее есть для этого причины.

– Зовите меня Портией, пожалуйста. Оливия? Она никогда не была хорошим человеком, а после инцидента…

– Этот инцидент вызвал я. У нее есть все причины, чтобы ожесточиться.

– Вы вызвали? Может быть, судья и решил, что вы это вызвали – технически. Но если бы мама и я не вошли именно в тот момент… И если бы Оливия не толкнула вашу лестницу…

– Она это сделала? Я не заметил. В суде об этом ничего не говорилось, но как бы там ни было, я позволил себе отвлечься. Стекло было в моих руках. Именно я позволил ему упасть.

– Это было сочетанием многих факторов. Никого нельзя винить. Оливия ведь сама, ну, помимо того, что она сдвинула лестницу, ведь работала с вами. Она была самым настоящим партнером, совладельцем. Вы даже не упомянули об этом в суде. Это было бы вашей лучшей защитой.

Роман выпрямился.

– Я не мог так поступить. Если бы я так поступил и преуспел бы при этом, в чем я сомневаюсь, так как об этом ничего не говорилось в документах, она не получила бы деньги по страховке. Я не мог поступить так по отношению к ней.

– Даже ценой в четыре миллиона?

– Четыре миллиона? Сомневаюсь. Она их никогда не получит. Я никогда в жизни не увижу такую сумму денег.

– О'кей, тогда ценой потери всего и прозябания в бедности остаток жизни?

– Даже так.

– Вы можете изменить свое мнение, когда услышите то, что я пришла вам рассказать.

– Что такое?

– Вы не хотите предложить даме что-нибудь выпить?

– Извините, конечно. Но вы достаточно взрослы для этого, Портия?

– Я рада, что мы наконец пришли к «Портии». Да, я имею право. Мне девятнадцать.

– Оливия сказала мне, что вам восемнадцать.

– Теперь вы знаете, что я имею право. Итак, у меня был день рождения. В день несчастного случая. Вот почему мама и я зашли. Мы… мы делали покупки.

Роман подошел на два шага и наклонился над ней.

– Мне так неприятно. Это для вас такое ужасное напоминание.

Портия движением головы отбросила волосы назад.

– А выпить? Что у вас есть?

– Боюсь, немного. Капля виски или вина, красного.

– Вино неплохо. Налейте себе виски, побольше.

– Почему?

– Вам это будет нужно, поверьте мне.

Роман налил.

– На здоровье.

– За Оливию.

– Да, за Оливию, если вам так нравится.

– Мне не нравится. Буду честной, Роман. Я не люблю свою сестру с детства. Она никогда не относилась хорошо к папе, и это в конце концов, я думаю, убило его. Говорили, что у него рак, но я всегда винила Оливию.

– Но почему…

– А сейчас я люблю ее еще меньше, Роман. Дела вашего ресторана «Бифштекс вашего будущего» продвигаются.

– Неужели? Но кто этот сумасшедший? Сомневаюсь, что он будет давать прибыль без этого особого маринада.

– Но у владельца есть ваш маринад.

– Что? Как?

– Это – Оливия. Вы дали ей рецепт, не так ли?

– Конечно. Мы были… Я собирался жениться на вашей сестре, когда дело пошло бы. Вы имеете в виду, что она отдала рецепт. Или продала его? Но кто его купит? Это ведь не опробованный способ, как это происходит со специями для цыплят по-кентуккски.

– Вы верили в него, также верит, как кажется, и Оливия. Это она. Она новый владелец. Она не только обобрала вас до последней десятицентовой монеты, но она хочет также завладеть вашей мечтой. Оливия сама будет вести это дело.

– Что? Неужели она настолько сильна?

– Боже всемогущий! Это все, что вы можете сказать? Эта сука вывернула вас наизнанку, а вы спрашиваете о ее здоровье?

Роман пожал плечами, одним глотком опорожнил бокал, опять пожал плечами.

– Что еще? Я ничего не могу сделать, чтобы помешать ей, даже если бы я хотел. Теперь у меня никогда не будет ресторана. Почему бы это не сделать ей?

– Неужели не сможете? А если бы у вас были деньги?

– Если бы даже у меня каким-то образом появились деньги, она их заполучит.

– Может быть, и нет.

– Не понимаю.

– У меня есть деньги.

– У вас?

– Страховка мамы. На этом настаивал отец. У нее также была наличность, не совсем наличность – вклад в банке, как у Оливии и у меня. Сейчас, когда она умерла, мы обе его наследуем в равных частях. Это где-то около миллиона. По полмиллиона каждой. Этого, конечно, будет достаточно.

– Но почему? Почему вы хотите это сделать? Неужели вы так ненавидите свою сестру?

– Ненавижу? Я не ненавижу ее. Мне ее по-своему жаль.

– Тогда в чем же дело?

– Неужели вы не понимаете, Роман? Я учусь на юриста. Я верю в справедливость. С вами плохо поступили, Роман. То, что она с вами сделала, это несправедливо.

– Судья посчитал это справедливым. Разве это ничего не значит для будущего юриста?

– Закон и справедливость не всегда одно и то же. Если вы спросите меня, то Оливия никогда вас не любила. Она рассматривала вас как возможность добывать деньги.

– Это нехорошо. Она все потеряла. Она любила танцевать. Она была прекрасна.

– Она больше не будет танцевать. Она ведь не так уж хорошо это делала. Она танцевала в каком-то сомнительном заведении со стриптизом. Так что ее не ждала большая карьера. А что касается ее вида, для этого, как вы знаете, есть пластические операции.

– Она любила танцевать, – настаивал Роман. – Я лишил ее этого. Она имеет право ожесточиться.

– Миллион от страховой компании. Полмиллиона из наследства плюс доля в доме. Затем еще есть вклад в банке. Он пойдет той, которая первой выйдет замуж, – это идея папы. Для старой девы – утешительный приз в пятьдесят тысяч. Как бы то ни было, дело в том, что ей заплатят, и неплохо, за то, что она потеряла.

Роман налил вина в бокал из-под виски. Его кулак так крепко обхватил его, что бокал дрожал в его руке.

– Я так не считаю, Портия, но благодарю вас. Возьмите свое наследство, возьмите его и создайте свою практику, как только получите диплом. Боритесь за справедливость для кого-нибудь другого. Я получил то, что заслуживал, и я доволен.

– О'кей! – Портия осушила свой бокал и со стуком поставила его на стол. – Варитесь в вашей вине, если это вам нравится. Страдайте и наслаждайтесь! Только помните, что, когда к вам вернется разум, мое предложение остается в силе. Позвоните мне, когда вы измените свое мнение.

На пятом этаже больницы района Калумна доктор Рейнхардт Фейн схватил пальцами повязку и медленно отлепил ее с лица Оливии. Она сама сняла прокладку с глаза.

– Гм, – сказал он. – Неплохо. Совсем неплохо, учитывая… Небольшие порезы от осколков стекла зажили прекрасно. Все, что осталось, это – большой порез. Карсон мне говорит, что вы сейчас превосходно ходите. Скорее всего некоторое время вы еще будете хромать, но вы можете отказаться от трости. Понадобится немного больше работы для вашего века, может быть. Что вы думаете? – Он протянул ей зеркало.

Оливия посмотрела в него. Гримаса отвращения пробежала по ее лицу и исчезла.

– Как насчет моего тела? – спросила она его.

– Не думаю, что можно будет восстановить полностью чувствительность вашей груди, к сожалению.

– Забудьте об этом. Как насчет внешнего вида?

– Еще одна операция, и вы будете как заново родившаяся. Если у вас когда-то будут дети и вы захотите кормить их грудью, у вас всегда есть другая грудь. – Он улыбнулся. – Только не надо двойняшек, о'кей? То же самое с вашей ногой – одна или, возможно, еще две операции. Вы не будете танцевать в балете, но она будет превосходно действовать.

– Как это будет выглядеть?

– Разрез был довольно высоко. Он будет скрыт даже самой короткой юбкой.

– Шрам навсегда?

– Не обязательно. Все это, я думаю, можно будет удалить на лице, груди, бедре. Есть человек в Осло. Он делает чудеса. Я могу зарезервировать вам здесь место для дополнительных операций и проделать неплохую работу или могу вас рекомендовать Густафсону. Я не обижусь. Он лучший специалист.

– Нет! – проговорила Оливия. – Не надо больше операций, пока.

– Но…

– Я хочу, чтобы шрамы остались.

– В самом деле? Но зачем… нет никакой опасности, я обещаю.

– Я не боюсь. Я просто хочу, чтобы шрамы остались… чтобы они напоминали мне.

– Напоминали вам?

Она улыбнулась, немножко криво и очень холодно.

– Видите ли, есть моменты. Они будут напоминать мне о мужчине, которого я могла когда-то полюбить.

Рейнхардт тяжело посмотрел на свою пациентку, изучая ее. Ее тело хорошо зажило, но… Массированная травма, потеря крови… Может быть, есть такая травма, которую он не смог диагностировать? Может быть, этот ужасный нож из стекла врезался в Оливию Бостон даже глубже, чем он подозревает? Прямо в психику?