Текст книги "Замок (другой перевод)"

Автор книги: Франц Кафка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

К. сел на подоконник с решимостью провести на нем всю ночь и никаких услуг от этой семьи больше не принимать. Люди в деревне, которые его прогоняли или боялись его, казались ему безопаснее, ибо они, по существу, помогали ему держать себя собранным, заставляли его рассчитывать только на свои силы, а такие вот мнимые доброхоты, которые с помощью маленького маскарада приводили его вместо Замка в свою семью, морочили его – все равно, вольно или невольно, – подтачивали его силы. Его окликнули, приглашая к семейному столу, он даже не повернулся и продолжал сидеть, опустив голову, на своем подоконнике.

Тогда встала Ольга – она была отзывчивее сестры, заметно в ней было и что-то вроде девического смущения, – подошла к К. и попросила его пойти к столу: хлеб и сало уже поданы, а пиво она еще принесет.

– Откуда? – спросил К.

– Из трактира, – сказала она.

Это было К. очень кстати. Он попросил ее пива не приносить, а проводить в трактир его, у него там еще осталась важная работа. Но оказалось, что она собирается идти не так далеко, не в его трактир, а в другой, много ближе, в трактир для господ. Несмотря на это, К. попросил разрешения сопровождать ее; быть может, думал он, там удастся как-нибудь переночевать – что бы ни подвернулось там, он предпочел бы это лучшей кровати здесь, в этом доме. Ольга не ответила сразу, а обернулась назад, к столу, ее брат уже встал, кивнул с готовностью и сказал: «Раз господин этого желает». Его согласие чуть было не заставило К. отказаться от своей просьбы: этот мог согласиться только на бесполезное. Но так как тут же стал обсуждаться вопрос, пустят ли К. в тот трактир, и все засомневались в этом, то он стал решительно настаивать на том, чтобы тоже пойти, не давая себе труда подыскать для своей просьбы какую-нибудь вразумительную причину: пусть эта семья принимает его таким, какой есть, перед ними он почти не испытывал стыдливости. Немного смущала его только Амалия с ее строгим, прямым, неподвижным, несколько, может быть, даже тупым взглядом.

Во время недолгого пути в трактир (К. висел на Ольге – иного выхода у него не было, и она тащила его почти так же, как до этого ее брат) он узнал, что трактир этот вообще-то предназначен только для господ из Замка, которые, когда у них случаются дела в деревне, там едят и нередко даже ночуют. Ольга говорила с К. негромко и как бы доверительно, идти с ней было приятно, почти как с ее братом. К. боролся с этим уютным ощущением, но оно не проходило.

Трактир по виду был очень похож на тот, в котором жил К. Больших внешних различий в деревенских домах, наверное, вообще не было, но зато маленькие различия замечались сразу: крыльцо было с перилами, над дверью был прикреплен красивый фонарь. Над их головами, когда они входили, колыхалось какое-то полотнище – это был флаг, покрашенный в графские цвета. В коридоре они сразу же наткнулись на хозяина, очевидно совершавшего обход помещений; маленькими глазками, то ли испытующе, то ли сонно, он посмотрел, проходя мимо, на К. и сказал:

– Господину землемеру можно только до пивной.

– Конечно, – отозвалась Ольга, сразу же вступаясь за К., – он просто меня провожает.

Но К. вместо благодарности освободился от Ольги и отвел хозяина в сторону. Ольга осталась терпеливо ждать в конце коридора.

– Я бы охотно здесь переночевал, – сказал К.

– Это, к сожалению, невозможно, – ответил хозяин. – Вы как будто этого еще не знаете. Наш дом предназначен исключительно для господ из Замка.

– Такова, по-видимому, инструкция, – возразил К., – но оставить меня спать где-нибудь в уголке, конечно же, возможно.

– Я с исключительным удовольствием пошел бы вам навстречу, – сказал хозяин, – но, даже не касаясь строгости инструкции, о которой вы судите как человек посторонний, это неосуществимо уже потому, что господа до крайности чувствительны, я убежден, что они неспособны, во всяком случае – не готовы вынести вид постороннего человека; поэтому если бы я разрешил вам переночевать здесь и вас из-за какой-нибудь случайности – а случайности всегда на стороне господ – обнаружили, то не только я пропал бы, но и вы тоже. Звучит это смехотворно, но это правда.

Этот высокий, наглухо застегнутый господин, который стоял, уперев одну руку в стену, другую – в бок, скрестив ноги и слегка наклонившись к К., и доверительно с ним беседовал, казался почти не имеющим отношения к этой деревне, несмотря на свою одежду, выглядевшую всего лишь празднично-крестьянской.

– Я вам всецело верю, – заверил К., – и недооценивать значение инструкции – если даже я и выразился неудачно – совсем не собираюсь. Только на одно я хочу еще обратить ваше внимание: у меня есть в Замке весьма полезные связи и будут еще более полезные, они защитят вас от любой опасности, которая могла бы возникнуть из-за моего ночлега здесь, и служат ручательством в том, что я в состоянии полной мерой отплатить за маленькое одолжение.

– Я знаю, – сказал хозяин и повторил еще раз: – Это я знаю.

К. мог бы сейчас выразить свое желание энергичнее, но именно такой ответ хозяина отвлек его, поэтому он только спросил:

– Сегодня здесь ночует много господ из Замка?

– В этом отношении сегодня довольно благоприятно, – сказал, словно заманивая, хозяин. – На сегодня остался только один господин.

К. все еще не решался настаивать, да и надеялся теперь, что уже почти принят, так что он спросил еще только имя господина.

– Кламм, – небрежно бросил хозяин, оборачиваясь к своей жене, которая подходила, шурша до странности поношенным, старомодным, перегруженным рюшами и сборками, но изысканно городским платьем.

Она пришла за хозяином: господину управляющему что-то понадобилось. Но прежде чем уйти, хозяин обернулся еще раз к К., словно теперь уже не ему, а самому К. предстояло решать вопрос о ночлеге. Но К. ничего не мог сказать; больше всего его смутило то обстоятельство, что здесь оказался именно его начальник. Не будучи в состоянии вполне объяснить это самому себе, он тем не менее чувствовал, что в отношении Кламма он не так свободен, как в отношении Замка вообще; если бы Кламм застал его здесь, это явилось бы для К. – хоть и не такой трагедией, как изображал хозяин, но все же – некоей болезненной нелепостью, примерно так, как если бы он кому-нибудь, кому он обязан благодарностью, причинил по легкомыслию боль; тяжело угнетало его и то, что в подобных раздумьях уже явно сказывались – он это видел – те последствия подчиненного положения, положения работника, которых он так боялся, и что даже сейчас, когда они выступили так явно, он не в состоянии был справиться с ними. И К. стоял, кусал губы и ничего не говорил. Еще раз перед тем, как исчезнуть за дверью, хозяин обернулся к нему. К. смотрел ему вслед и не двигался с места, пока не подошла Ольга и не утащила его.

– Чего ты хотел от хозяина? – спросила Ольга.

– Я хотел здесь переночевать, – сказал К.

– Ты же у нас ночуешь, – удивленно сказала Ольга.

– Да, разумеется, – отозвался К. и предоставил ей самой истолковать смысл этих слов.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

В пивной, большой, совершенно пустой посередине комнате, вдоль стен стояли бочки; вокруг бочек и на них сидели крестьяне, которые, однако, выглядели иначе, чем люди в трактире К. Одежда их была чище и единообразнее: серо-желтые куртки из грубой материи в складках, штаны в обтяжку. Это были низкорослые на первый взгляд, очень похожие друг на друга люди с плоскими, костистыми и в то же время полными лицами. Они молчали и почти не двигались, только их взгляды медленно и равнодушно следовали за вошедшими. Но все же их было так много, и стояла такая тишина, что все это угнетающе действовало на К. Он снова взял руку Ольги, объясняя им таким образом свое присутствие. В углу поднялся какой-то знакомый Ольги и хотел подойти к ней, но К., шедший с ней под руку, повернул ее в другую сторону. Никто, кроме нее, не мог этого заметить, она позволила это, искоса насмешливо взглянув на него.

Пиво разливала молодая девушка по имени Фрида. Невзрачная, маленькая, светловолосая девушка с худощавым лицом и печальными глазами, но взгляд ее глаз был поразителен – в нем было какое-то особенное превосходство. Она взглянула на К., и ему показалось, что ее взгляд уже проник в такие касавшиеся К. вещи, о существовании которых он сам еще даже не подозревал, но в существовании которых его убеждал этот взгляд. К. не отрываясь смотрел сбоку на Фриду, она в это время уже говорила с Ольгой. Подругами Ольга и Фрида, по-видимому, не были, разговаривали немногословно и холодно. К. захотелось им помочь, и он без вступлений спросил:

– Вы знаете господина Кламма?

Ольга рассмеялась.

– Чего ты смеешься? – сердито спросил К.

– Я вовсе не смеюсь, – сказала она и снова засмеялась.

– Ольга просто еще ребенок, – сказал К. и далеко перегнулся через стойку, чтобы еще раз притянуть к себе взгляд Фриды.

Но она опустила глаза и тихо спросила:

– Вы хотите видеть господина Кламма?

К. подтвердил это. Она указала на дверь, которая была рядом, слева от нее.

– Здесь есть маленький глазок, вы можете туда заглянуть.

– А эти люди? – спросил К.

Она выпятила нижнюю губу и необычайно мягкой рукой потянула К. к двери. Сквозь маленький глазок, просверленный явно для наблюдения, ему была видна почти вся соседняя комната. В центре комнаты, у письменного стола на удобном круглом стуле, резко освещенный свисавшей перед ним электрической лампочкой, сидел господин Кламм. Среднего роста, толстый, грузный господин. Лицо было еще гладкое, но щеки под тяжестью возраста уже немного обвисли. Черные усы торчали в стороны. Косо надетое, поблескивающее пенсне скрывало глаза. Если бы господин Кламм совсем придвинулся к столу, К. видел бы только его профиль, но так как Кламм был сильно развернут к нему, К. смотрел ему прямо в лицо. Левый локоть Кламма лежал на столе, правая рука, в которой у него была виргинская сигара, покоилась на колене. На столе стоял стакан пива; по краю стола шел высокий бортик, и К. не мог разглядеть, лежат ли на столе какие-нибудь бумаги, тем не менее ему казалось, что стол должен быть пустым. Для надежности он попросил Фриду поглядеть в глазок и уточнить, так ли это, но поскольку Фрида недавно была в комнате, то она смогла не глядя подтвердить К., что никаких бумаг там нет. К. спросил Фриду, должен ли он уже отойти, но она сказала, что он может смотреть, пока ему это не надоест. Они остались теперь с Фридой вдвоем; Ольга, как он мельком отметил, нашла все же дорогу к своему знакомому и теперь сидела на высокой бочке и болтала ногами.

– Фрида, – спросил К. шепотом, – вы господина Кламма очень хорошо знаете?

– О да, – сказала она, – очень хорошо.

Она стояла рядом с К., прислонившись к стене, и игриво – К. только сейчас это бросилось в глаза – оправляла свою легкую, кремового цвета блузку с глубоким вырезом, которая висела как чужая на ее худых плечах. Потом она сказала:

– Разве вы не слышали, как Ольга тут смеялась?

– Да, невежа, – кивнул К.

– Ну, повод смеяться был, – примирительно сказала она. – Вы спросили, знаю ли я Кламма, а я ведь… – здесь она невольно чуть-чуть выпрямилась, и снова ее самоуверенный, совершенно не соответствовавший тому, что говорилось, взгляд скользнул по К., – а я ведь его возлюбленная.

– Возлюбленная Кламма, – повторил К.

Она кивнула.

– Тогда, – сказал К., улыбаясь, чтобы разговор не сделался слишком уж серьезным, – вы для меня – внушающая почтение персона.

– Не только для вас, – дружелюбно, но не отвечая на его улыбку, сказала Фрида.

У К. было оружие против ее заносчивости – и он применил его; он спросил:

– Вы уже бывали в Замке?

Это, однако, не подействовало, ибо она ответила:

– Нет, но разве не достаточно того, что я здесь, в пивной?

Тщеславие ее было явно несуразно, и, кажется, именно К. должен был послужить его удовлетворению.

– Еще бы, – подтвердил К. – здесь, в пивной, вы ведь исполняете работу хозяина.

– Вот именно, – сказала она, – а начинала я работницей в хлеву, в трактире «У моста».

– С такими нежными руками, – полувопросительно произнес К., не зная сам, только ли он льстит или и в самом деле она привлекает его. Руки у нее были действительно маленькие и нежные, но точно так же их можно было назвать слабыми и безжизненными.

– На это тогда никто не обращал внимания, – вздохнула она, – да и сейчас-то…

К. вопросительно взглянул на нее. Она покачала головой и продолжать не хотела.

– У вас, разумеется, есть свои тайны, – сказал К., – и вы не станете говорить о них с кем-то, кого вы знаете всего полчаса и у кого еще не было случая рассказать вам, что он, собственно, собой представляет.

Но это, как оказалось, было неудачное замечание: он словно пробудил Фриду от какого-то благоприятного для него полусна. Она вынула из кожаного карманчика, висевшего у нее на поясе, маленькую деревяшку, заткнула ею глазок, сказала К. (видно было, как она старается, чтобы он не заметил перемены в ее настроении):

– Что касается вас, то я как раз знаю все, вы – землемер, – потом еще прибавила: – но теперь мне нужно работать, – и пошла к своему месту за стойкой, в то время как в зале то там, то здесь кто-нибудь из сидящих поднимался, чтобы наполнить у нее свой стакан.

К. захотелось, не привлекая внимания, поговорить с ней еще; он взял с какой-то подставки пустой стакан и подошел к ней.

– Еще только одно, фрейлейн Фрида, – сказал он, – это ведь редчайший случай, и исключительная сила нужна для того, чтобы работнице из хлева выбиться в служанки в пивной; но для такого человека разве достигается тем самым конечная цель? Нелепый вопрос. Ваши глаза – не надо смеяться, фрейлейн Фрида, – говорят не столько о прошлой, сколько о предстоящей борьбе. Но сопротивление мира велико, оно будет тем большим, чем большей будет цель, и нет ничего зазорного в том, чтобы заручиться поддержкой пусть маленького, не имеющего влияния, но, как и вы, борющегося человека. Может быть, мы с вами могли бы как-нибудь поговорить в спокойной обстановке, чтобы на нас не пялились все эти глаза?

– Я не понимаю, чего вы хотите, – сказала она, и на этот раз, казалось, в звуке ее голоса помимо ее воли прозвучала не гордость достигнутыми успехами, а боль бесконечных разочарований. – Или, может быть, вы хотите отбить меня у Кламма? О господи! – и она всплеснула руками.

– Вы видите меня насквозь, – проговорил, словно устав от такого упорного недоверия, К., – именно это было сокровеннейшим моим намерением. Вы должны были оставить Кламма и стать моей возлюбленной. Да, теперь я действительно могу уходить. Ольга! – крикнул К. – Мы идем домой.

Ольга послушно соскользнула с бочки, но не сразу смогла освободиться от окруживших ее друзей. И тогда тихим голосом, с угрозой взглянув на К., Фрида сказала:

– Когда я могу с вами поговорить?

– Можно здесь переночевать? – спросил К.

– Да, – сказала Фрида.

– Можно сразу здесь остаться?

– Уходите с Ольгой, мне надо выставить отсюда этих людей. Потом, через некоторое время, можете прийти.

– Хорошо, – сказал К. и с нетерпением стал ждать Ольгу.

Но крестьяне не отпускали ее, придумав танец, центром которого была Ольга: они устроили вокруг нее хоровод, и при общем крике один из них выскакивал к Ольге, крепко обхватывал ее за талию и несколько раз быстро кружил; хоровод все убыстрялся, крики – жадные, хриплые – постепенно почти слились в один. Ольга, вначале со смехом пытавшаяся прорвать круг, теперь только перелетала с разметавшимися волосами от одного к другому.

– Вот каких людей посылают ко мне, – сказала Фрида и в гневе прикусила тонкие губы.

– Кто они? – спросил К.

– Слуги Кламма, – ответила Фрида. – Каждый раз он приводит с собой этот сброд, одно присутствие которого меня бесит. Я едва понимала, что говорила вам сегодня, господин землемер, – если что-нибудь злое, то простите: это все из-за этих людей, они – самое презренное, самое отвратительное, что я знаю, и я еще должна наливать им пиво в их стаканы. Сколько раз уже я просила Кламма, чтобы он оставлял их дома, хватит с меня слуг других господ, мог бы все-таки считаться со мной, но все просьбы впустую, за час до его появления они уже вваливаются сюда, как скотина в хлев. Но теперь им действительно пора в хлев, где им и место. Не было бы тут вас, я раскрыла бы эту дверь, и Кламму пришлось бы выгонять их самому.

– Разве он их не слышит? – спросил К.

– Нет, – ответила Фрида. – Он спит.

– Как! – воскликнул К. – Он спит? Когда я заглядывал в комнату он же еще не спал и сидел у стола.

– Он и сейчас сидит, – сказала Фрида, – и когда вы на него смотрели, он уже спал. Разве иначе я позволила бы вам заглядывать? Он вообще в таком положении спит; господа очень много спят, это даже трудно понять. Впрочем, если бы он не спал так много, как бы он мог выносить этих людей? Но теперь мне самой придется их выгонять.

Она схватила из угла кнут и одним высоким, не совсем уверенным прыжком, немного похожим на скачок барашка, прыгнула на танцующих. Они вначале повернулись к ней так, словно появилась новая танцорка, – и в самом деле, одно мгновение казалось, что Фрида сейчас выпустит кнут из рук, но затем она вновь взмахнула им.

– Именем Кламма, – крикнула она, – в хлев! Все – в хлев!

Теперь они увидели, что это всерьез; с каким-то непонятным К. страхом, теснясь, они начали отступать назад, под напором первых распахнулась какая-то дверь, потянуло ночным холодом – и все пропали вместе с Фридой, которая, видимо, погнала их через двор в хлев.

Но теперь в наступившей вдруг тишине К. услыхал шаги в коридоре. Чтобы как-то обезопасить себя, он прыгнул за стойку, под которой было единственное место, где можно было спрятаться. Находиться в пивной ему не было запрещено, но так как он хотел здесь переночевать, то не следовало лишний раз попадаться на глаза. Поэтому, когда дверь в самом деле открылась, он нырнул под стойку. Правда, его могли здесь обнаружить, и это тоже было небезопасно, но на этот случай у него была не такая уж неправдоподобная отговорка, что он спрятался от обезумевшего стада крестьян. Это был хозяин.

– Фрида, – крикнул он и несколько раз прошелся по комнате.

К счастью, Фрида вскоре пришла, о К. промолчала, пожаловалась только на крестьян и, стремясь защитить К., прошла за стойку. К. мог там коснуться ее ноги и с этого времени чувствовал себя в безопасности. Так как Фрида не упоминала о К., то в конце концов это должен был сделать хозяин.

– А где этот землемер? – спросил он.

Он, по-видимому, вообще был вежливым и, благодаря длительному и сравнительно свободному общению с высокопоставленными лицами, хорошо воспитанным человеком, но с Фридой он разговаривал в каком-то особенно уважительном тоне, это бросалось в глаза прежде всего потому, что, несмотря на уважение, он в разговоре не переставал быть работодателем, говорящим с работником, причем с довольно-таки дерзким работником.

– Про этого землемера я совсем забыла, – сказала Фрида и поставила свою маленькую ногу К. на грудь. – Он, наверное, уже давно ушел.

– Однако я его не видел, – возразил хозяин, – а был почти все время в коридоре.

– Но здесь его нет, – холодно сказала Фрида.

– Может быть, он спрятался, – предположил хозяин, – судя по впечатлению, которое он на меня произвел, от него можно многого ожидать.

– Ну уж на такую дерзость он, наверное, не решится, – сказала Фрида и сильнее придавила ногой К.

Что-то озорное, вольное было в ее натуре, чего К. сначала совсем не заметил, и это совершенно неожиданно проявилось, когда она вдруг, смеясь, со словами «может быть, он здесь внизу спрятался» нагнулась к К., быстро поцеловала его, снова выпрямилась и огорченно сказала:

– Нет, здесь его нет.

Но повод к удивлению дал и хозяин, сказав:

– Мне очень неприятно, что я не знаю наверное, ушел ли он. Дело не только в господине Кламме, дело в инструкции. А инструкция распространяется на вас, фрейлейн Фрида, в той же мере, что и на меня. За пивную отвечаете вы, остальной дом я еще осмотрю. Спокойной ночи! Желаю хорошо отдохнуть!

Он наверняка не успел еще выйти из комнаты, а Фрида уже выключила свет и оказалась рядом с К. под стойкой.

– Любимый мой! Любимый, сладкий мой! – шептала она, но даже не прикасалась к К., словно обессилев от любви, лежала она на спине, раскинув руки; наверное, время было бесконечным для ее счастливой любви, она пела – не столько голосом, сколько дыханием – какую-то песенку. Потом вдруг испугалась молчания К., погруженного в свои мысли, и начала теребить его, как ребенок:

– Ну пойдем, тут внизу можно задохнуться!

Они обнялись, маленькое тело горело в руках К.; в беспамятстве, от которого К. непрерывно, но тщетно пытался спастись, они перекатились несколько раз, глухо ударились о дверь Кламма и потом лежали там в лужицах пива и разном мусоре, которым был закидан пол. Там протекли часы – часы, когда соединялось дыхание и соединялись удары сердца, часы, когда К. все время чудилось, будто он или заблудился, или ушел в такую даль чужой страны, где до него не бывал ни один человек, – страны, где даже в воздухе нет ни единой составляющей воздуха родины, где все чужое настолько, что от этого задыхаешься, и где из-за немыслимых соблазнов все же ничего не можешь сделать и уходишь еще дальше, чтобы заблудиться еще больше. И потому он испытал не страх – по крайней мере сначала, – а утешительное чувство пробуждения, когда глубокий, повелительно-равнодушный голос из комнаты Кламма позвал Фриду.

– Фрида, – сказал К. в ухо Фриды и тем самым передал дальше этот вызов.

Следуя какой-то прямо-таки врожденной привычке к покорности, Фрида хотела вскочить, но потом, очнувшись, вспомнила, где она, потянулась, тихо засмеялась и сказала:

– Но ведь я же не пойду, никогда к нему не пойду.

К. хотел возразить, хотел настоять, чтобы она пошла к Кламму, стал собирать остатки ее блузки, но ничего не смог сказать, слишком счастлив он был, держа Фриду в своих руках, – слишком и счастлив, и испуган, ибо ему казалось, что, если Фрида уйдет от него, с ней уйдет все, что у него есть. И Фрида, словно став сильней от согласия К., сжала руку в кулак, заколотила в дверь и закричала:

– Я с землемером! Я с землемером!

Кламм, разумеется, промолчал, но К. поднялся, встал на колени возле Фриды и в тусклом предутреннем свете огляделся вокруг. Что произошло? Где все его надежды? Чего ему ждать от Фриды теперь, когда все раскрыто? Вместо того чтобы осторожнейшими шагами, учитывая масштабы противника и цели, продвигаться вперед, он тут целую ночь катался в пивных лужах; запах пива теперь казался одуряющим.

– Что ты наделала, – пробормотал он. – Мы оба пропали.

– Нет, – сказала Фрида, – только я пропала, зато я получила тебя. Не переживай. Но ты посмотри, как смеются эти двое.

– Кто? – спросил К. и обернулся.

На стойке сидели оба его помощника, немного невыспавшиеся, но очень довольные: это была веселость, которую рождает сознание хорошо исполненного долга.

– Что вам здесь надо! – заорал К. так, как будто это они были во всем виноваты. Он поискал глазами кнут, который был вчера у Фриды.

– Нам же пришлось тебя искать, – ответили помощники, – потому что ты не спустился к нам в залу; мы потом искали тебя у Барнабаса и наконец нашли здесь. Мы сидим здесь всю ночь. Ей-богу, нелегкая служба.

– Вы мне нужны днем, а не ночью, – сказал К., – вон отсюда.

– Сейчас и есть день, – сказали они и не двинулись с места.

Действительно, уже был день, отворилась дверь, ведущая во двор, и крестьяне с Ольгой, о которой К. совершенно забыл, устремились внутрь. Ольга была так же оживлена, как и накануне, и не обращала внимания на беспорядок в своей одежде и прическе; она была еще в дверях, а ее глаза уже искали К.

– Почему ты не пошел со мной домой? – спросила она, чуть не плача. Потом сказала: – Из-за этой бабы! – и повторила это несколько раз.

Фрида, на минуту исчезнув, возвратилась с маленьким узелком белья. Ольга печально отступила в сторону.

– Ну вот, мы можем идти, – сказала Фрида; было вполне понятно, что она имеет в виду трактир «У моста», в который они должны идти.

Впереди К. с Фридой, за ними – помощники, такова была процессия. Крестьяне всячески выказывали Фриде свое презрение, что было вполне понятно, так как прежде она сурово правила ими; один даже взял палку и сделал вид, что не собирается выпускать ее, пока она через эту палку не перепрыгнет, но одного ее взгляда было достаточно, чтоб он убрался. На улице в снегу К. вздохнул немного свободнее. Счастье оказаться на воле было так велико, что на этот раз можно было преодолеть и тяготы пути; будь К. один, он шел бы еще бодрее. В трактире он прошел прямо в свою комнату и лег на кровать; Фрида устроила себе постель рядом на полу. Помощники тоже ввалились, были выставлены, но вскоре снова вернулись через окно. К. был слишком утомлен, чтобы выставлять их еще раз. Хозяйка специально пришла наверх поприветствовать Фриду и была ею названа «мамочкой»; произошел обмен непонятно сердечными приветствиями с поцелуями и долгими объятиями. Вообще в этой комнатушке не очень-то давали отдохнуть: то и дело заходили, топая своими мужскими сапогами, выселенные служанки, чтобы что-нибудь принести или взять. Когда им нужно было что-то с заваленной разными вещами кровати, они бесцеремонно выдергивали это из-под К. С Фридой они поздоровались как с равной. Несмотря на эти беспокойства, К. все-таки оставался в кровати весь день и всю ночь. Фрида заботливо оказывала ему мелкие услуги. Когда на следующее утро он, очень посвежевший, наконец встал, шел уже четвертый день его пребывания в деревне.