Текст книги "Шепчущий мрак"
Автор книги: Филлис Уитни
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)
Я быстро перехватила инициативу:
– Пожалуйста, расскажите о себе. Это очень интересно. Я хочу знать, что сделало вас той, кем вы были?
– Были! Какое меткое словечко, не правда ли? Я действительно была когда-то кем-то, но теперь уже нет.
– Это зависит от того, какой смысл вы вкладываете в свои слова. Нельзя, однако, оспаривать тот факт, что вы перестали быть актрисой с тех пор, как порвали с Голливудом.
На мгновение она прикрыла глаза, похоже, чтобы меня не видеть.
– Вы намерены задавать мне трудные вопросы. Ирена предупреждала меня. Она говорила, что ничего хорошего не выйдет из наших встреч, что вы только расстроите меня, причините мне боль. – Она пожала плечами. – Но может быть, это будет мне полезно. По крайней мере, вы сейчас здесь. Пожалуй, это единственное, что имеет значение…
Она открыла глаза и уставилась на меня. При ярком дневном свете я увидела ее темные глаза еще более запавшими, отчего широкие скулы резче выступили на лице. Смотрела она на меня как-то странно. В глазах мелькнуло выражение тревоги и даже страха. Чего она боялась? Разве что-нибудь могло угрожать Лоре Уорт? Жизнь ее казалась совершенно безмятежной.
– Это было важно для вас, чтобы я приехала сюда? Вам хотелось откровенно поговорить о прошлом? – спросила я.
– Важно, чтобы кто-нибудь приехал. Кто угодно, кому не безразлично, кем я была когда-то. Тот, кто мог бы помочь мне. Хотя, может быть, глупо ожидать этого. Вероятно, мне уже никто не поможет.
Она вскинула руки, словно сдаваясь, потом уронила их на колени.
"Она явно сгущает краски, разыгрывает передо мной какую-то роль", – раздраженно подумала я. Мне еще предстояло выполнить распоряжение Гуннара, и я не собиралась отступать от него. Но сначала надеялась добыть какой-нибудь стоящий материал для своей книги, чтобы в случае, если Лора не захочет меня видеть, узнав правду, я все равно могла бы написать о ней очерк. Но пока от Лоры было мало толку. Она не отвечала на мои вопросы, но кружила вокруг да около, напуская мистического туману, в котором я теряла направление. Интуиция подсказывала мне, что она чего-то боится.
Не лучше ли вместо непринужденной беседы, которая ни к чему не привела, обставить это дело как подлинное интервью?
Я открыла сумку и стала рыться в ней в поисках блокнота и карандаша. Пальцы нащупали пресс-папье Милльфлёр, обернутое в папиросную бумагу. А что, если я расстанусь с надеждами на интервью и сделаю немедленно то, для чего сюда приехала? Ну, не-ет.
Отказавшись от этой мысли, я решительно извлекла блокнот из сумки и открыла его. Сначала я выжму что-нибудь из этой встречи, использую Лору как репортер, прежде чем предстану перед нею в качестве ее дочери.
Лора пристально наблюдала за мной. Ее глаза остановились на открытых страницах блокнота, на заостренном карандаше. Взгляд ее не был доверчив, в нем читались большие сомнения.
– Пресса очень плохо обошлась со мной. Почему я должна доверять вам?
– Вы совершенно правы, – подхватила я. – Никогда не доверяйте репортеру. Вы обрадовались, когда я приехала к вам. Вы сами только что сказали мне об этом. Но если вы не станете со мной говорить, я могу и уехать. Возможно, сочиню какую-нибудь занимательную историю о прекрасной леди, заключенной в доме, который стоит на черной скале среди живописных норвежских горных ландшафтов.
– Заключенной! – эхом отозвалась она с такой мрачной нотой в голосе, от которой у меня по коже пробежали мурашки.
– Заключенной в воспоминания, которых боится и против которых восстает, – торопливо поправилась, я. – В доме есть комната, которую эта леди, по всей вероятности, держит взаперти из-за того, что там находится ящик Пандоры,[2]2
Пандора (миф) – женщина, созданная Афиной и Гефестом. Ящик (шкатулка) Пандоры заключал в себе все людские пороки и несчастья.
[Закрыть] который она боится открыть? Что, если я разработаю этот сюжет?
Сжав губы, сощурив глаза, она смотрела на меня.
– Вы кажетесь такой юной, – в раздумье пробормотала она. – Юной, энергичной и бесхитростной… У вас нет жизненного опыта, но есть характер. Должно быть, вы мало чего боитесь. Так же как и я ничего не боялась, когда была в вашем возрасте. – Она усмехнулась. – Ладно, оставим это… Какие у вас вопросы ко мне? Но если позволите, мы не станем начинать с ящика Пандоры…
– Я повторю вопрос, который уже задавала. Что побудило вас стать актрисой? Вы можете найти ответ в своем прошлом?
Пожав плечами, она начала цитировать фразы из газетных статей:
– Мой отец умер, когда я была подростком. У нас с матерью не было денег. Мы жили на Среднем Западе – в Миннеаполисе. У меня всегда был дар к представлениям. Я брала уроки танцев и частенько играла главные роли в школьных спектаклях. У меня была смазливая мордашка – в этом все дело… Моя мать мечтала: о кино для меня, а я предпочитала сцену. Мы поехали в Голливуд. Мать устроилась работать в универмаге, а меня записала в актерскую школу. Помню, как отец повторял не раз, глядя на меня: "Чем бы ты ни занималась Лора, будь самой лучшей. Выступай не просто хорошо, а лучше всех". Я очень любила его и всегда стиралась следовать его советам… Но, мисс Томас, вы, кажется, не записываете?
Мой карандаш прекратил движение по бумаге, так как меня внезапно осенила мысль, что родители, которых говорила Лора, были моими дедушкой с бабушкой. Я находилась здесь только потому, что тут жили когда-то эти люди, о которых я раньше никогда не слышала.
– Мне не нужно все время записывать. Кое-что я запомню, – заверила я Лору.
– Остальное не так эффектно, – вздохнув, продолжила она. – Моя мать делала для меня все, что могла. Она полностью отказалась от личной жизни. Мне хотелось, чтобы я любила ее так, как любила моего отца. Он был для меня всем, но я никогда не чувствовала в матери родственную душу.
Я вцепилась зубами в резинку на кончике карандаша. Выходит, жизнь Лоры описала полный круг? А теперь выяснится, что у нее есть дочь, которая в свою очередь больше любила своего отца…
Она посмотрела на меня вопросительно.
– Вы удивлены? Я шокирую вас? Уже? Я должна говорить вам правду, вы же знаете. Сейчас только это имеет значение, хотя кое-что я обычно скрывала, вспоминая прошлое, мне было стыдно, что я не любила свою мать.
– Правда – это именно то, что мне нужно, – с готовностью подтвердила я.
– Отлично. Как я уже говорила, начало было не особенно впечатляющим. Однако меня заметили, пригласили на пробы. Они получились не очень удачными, но, по-видимому, во мне было что-то, и камера это уловила. Когда у вас есть это, вы можете подняться выше среднего уровня, разумеется, если будете работать. Учитывая, конечно, что вы сами хотите этого. А к тому времени я безумно хотела блистать на экране. Я все еще стремилась доказать моему отцу, что смогу быть на самой вершине. Сначала пришли небольшие роли, и я сыграла неплохо. Меня взяли на заметку. Акции мои поднимались, и мне был предложен контракт, который нам с матерью казался совершенно умопомрачительным. Он превзошел все наши ожидания. – Она помолчала, недовольно покачивая головой. – Ничего не выходит. Излагается некая сумма фактов, не более того. Но вам они, вероятно, известны. Видите ли, дело в том, что воспоминания о той поре не вызывают у меня особого энтузиазма. Большей частью это была тяжелая и нудная работа. Я не встречалась с мужчинами, не ходила на вечеринки. Я работала и работала, знала только людей на киностудии, с которыми постоянно общалась, и своих учителей. Я брала уроки дикции. Наступила эра звукового кино, и надо было учиться правильно говорить. От природы у меня красивый тембр голоса, в этом мне повезло.
Да, голос у нее был чарующий, широкого диапазона, легко одолевающий высокие и низкие ноты, но его естественный тембр был низкий, с небольшой хрипотцой, как у курильщика.
– Кажется, "Далекий гром" – ваша первая звездная лента? – подсказала я Лоре.
Лицо ее просветлело.
– Да, действительно, это был старт. Критики меня хвалили. Я получила повышение, у меня появилась возможность претендовать на другие роли – лучше, чем те, которые я играла прежде. Но тогда я еще не могла выбирать фильмы, а после «Грома» многие из них были просто убожеством. И все-таки я уже приобрела имя и определенную известность. Мои фильмы давали хорошие кассовые сборы, я превращалась в звезду. Публике, как выяснилось, нравились примитивные ленты.
– Затем вы встретили Виктора Холлинза? – не утерпела я.
Но она уже набрала скорость и летела, как на крыльях, словно и не слышала моих слов.
– …У меня были замечательные партнеры, самые лучшие в те дни. Некоторые из них стали звездами, кое в кого я была влюблена. В кино это часто случается. Актеры увлекаются, начинают верить, что они и есть те самые люди, которых изображают. Они влюбляются в своих партнеров, но скоро наступает отрезвление, возвращение к грубой действительности. Обнаруживается, что те черты, которыми они восхищались в героях фильмов, начисто отсутствуют у их исполнителей. Проза жизни.
– Но вы тогда так и не вышли замуж? Вы всегда избегали брака? – Я нащупала уязвимое место и уже была близка к цели.
Помолчав, она прикрыла глаза, отгородившись от меня густыми темными ресницами. Странно, но с закрытыми глазами она выглядела моложе и беззащитнее. Возможно, потому, что глаза Лоры хранили факты и воспоминания, выдававшие ее возраст.
Наконец она открыла глаза.
– Да, вы нашли точные слова. Я всегда вовремя уклонялась от брака. Работа заменяла мне семью. Это было все, что мне в действительности было нужно, и я считала несправедливым обременять какого-нибудь бедолагу женой, подобной мне.
Она как бы оправдывалась. Убеждала саму себя, что каждый мужчина, кого она любила, должен быть ей благодарен за то, что она не стала его женой. Возможно, так оно и было. Я придвинула поближе блокнот, демонстрируя готовность записать что-нибудь на пустых страницах. Ей не удастся отвертеться. Имя Виктора Холлинза неизбежно всплывет снова. Я подожду.
– Мэгги Торнтон была самой лучшей ролью, которую я когда-либо играла!
Лицо ее омрачилась. Я сразу увидела, что ей тяжело, мучительно вспоминать об этом. Неудивительно, что она выглядела моложе, когда убирала этот горестный взгляд.
– Я была номинирована на Оскара. Роль заслуживала этой награды, и я тоже. Я столько вложила в Мэгги! Сценарий делал Виктор Холлинз, прекрасный сценарист. Лучший из всех. Наслаждением было работать с ним. Он не только написал сценарий, но усилил выразительность этой роли. Он старался для меня. Картина получилась даже лучше, чем книга. – Наступила пауза. Затем она неожиданно задала вопрос: – Вы читали Виктора Холлинза?
– Я прочла все, что он написал, – спокойно ответила я. – И не думаю, что фильм получился лучше, чем книга.
– Вы читали его? Это странно, учитывая, что он больше не популярен. Нынешнее поколение его не читает. Вероятно, его совсем забыли в Америке,
– Это не совсем так. В колледжах "Мэгги Торнтон" все еще рекомендуется для чтения. А "Шепчущий мрак" вообще считается классическим романом в своем жанре.
– Благодаря картине, – возразила она. – Это тот случай, когда кино создает репутацию книге.
На этот раз я с ней согласилась:
– Из-за вас книга стала популярной. Вы прекрасно сыграли роль Хелен Брэдли. Вам должны были вручить Оскара за нее. А почему вы его не получили?
– Вы так много знаете, мисс Томас, – саркастически обронила Лора. – Я думаю, ответ на этот вопрос тоже вам известен.
– Вам, наверное, повредил скандал? – напрямик спросила я, пристально наблюдая за ее реакцией.
Темные ресницы вновь опустились на веки так, чтобы я ие смогла прочесть выражения ее глаз.
– Но, конечно, со временем об этом бы позабыли, – живо продолжала я. – Вы могли бы вернуться, выждав некоторое время. Публика вас любила. Почему вы исчезли?
– Нет! – импульсивно вырвалось у нее. – Нет, – с силой повторила она. – Я говорила вам, что не хочу открывать ящик Пандоры! – Высвободившись из шезлонга, она величественно прошествовала к двери на балкон, ступая как королева.
Она немного напугала меня. Мне хотелось разузнать побольше, заглянуть глубже. И не только из-за книги, которую я замышляла. Впервые во мне родилось чувство родства с ней. Нет, не любви. Ворча и раздражаясь, я все-таки не могла не восхищаться ею, не думать о том, что я происхожу от этой женщины, что я – ее плоть и кровь. И в характере моем, возможно, больше от нее, чем мне хотелось бы признать. Правда, в данный момент дело было не в этом, а в желании узнать о Лоре Уорт как можно больше. Но, подходя все ближе и ближе, я все же удерживалась от того, чтобы сделать последний шаг.
Когда она вот так держала голову, упрямо вскинув подбородок, то выглядела гораздо выше ростом. Критики рассуждали о ее власти над публикой. Мне было ясно, что они под этим подразумевали. Лора Уорт, находясь даже не на сцене, а просто в комнате, умела покорить любую аудиторию, пусть состоявшую всего из одного зрителя, и к тому же недоброжелательного, затаившего обиду. Эта женщина неизменно становилась центром внимания. Сейчас она стояла на балконе спиной ко мне, облокотившись на деревянные перила. Она смотрела на города, а я на нее. Это был момент драматический, и мне кажется, она наслаждалась им. Уже много лет ей не случалось играть роль Лоры Уорт, знаменитой киноактрисы…
Я тихо зааплодировала, не без злобного умысла, стараясь снять ее с высокого пьедестала, куда она взобралась.
Она вздрогнула, оторвалась от созерцания городских красок и вернулась в комнату. Можно было только позавидовать грации и артистизму се движений,
– Вы прекрасно подготовились, к интервью, мисс Томас. Прочитали книги Виктора Холлинза, посмотрели мои фильмы. Вы всякий раз проводите такие исследования, когда берете интервью? Стараетесь для всех?
Я улыбнулась:
– Нет, не для всех Только для вас.
Решающий момент наступил. Я больше не могла его оттягивать. Взяв сумочку, которая лежала возле стула, я открыла ее и вытащила пресс-папье.
– У меня есть кое-что для вас, – сказала я, поднимаясь, чтобы отдать ей подарок.
Она протянула руку, и я заметила вены, вздувшиеся на тыльной стороне ладони, испещренной коричневыми пятнами. Можно отрицать возраст, скрывать его, пользуясь всевозможными способами, но руки выдают нас. Руки Лоры Уорт выглядели старше ее самой, старше ее пятидесяти восьми лет. Затем она взяла у меня небольшой пакет.
Бумага легко соскользнула, обнажив стеклянный увесистый предмет, который Лора подняла к свету. Крошечные яркие цветочки весело затрепетали в потоке солнечных лучей, проникающих через балконные двери.
– Где вы это достали? – тихо спросила она. Властного тона как не бывала. Голос была слабый, дрожащий.
– У Виктора Холлинза. Перед смертью он написал письмо, в котором просил меня отвезти это вам. Он мой отец. Меня зовут не Мэри Томас. Мое имя Ли Холлинз.
У нее был такой вид, словно она вот-вот лишится чувств. Меня испугала ее бледность. Но когда я рванулась, чтобы поддержать ее, она прошла мимо меня и опустилась в шезлонг. На этот раз она не откинулась назад и не опустила веки. Уставив на меня немигающий взгляд, Лора машинально перекладывала пресс-папье из одной ладони в другую, туда и обратно.
– Ты совсем не похожа на меня, – сказала она наконец. – И на Виктора тоже. – Она говорила спокойно и бесстрастно. Момент слабости миновал, краска вернулась на ее лицо.
Вот уж чего я меньше всего ожидала, так это того, что мы будем обсуждать мою внешность.
– Я похожа на саму себя, – отпарировала я. – И довольствуюсь этим.
Она смерила меня взглядом. Меня внезапно залихорадило. Еще чего не хватало – стоять перед ней вот так, чтобы тебя оценивали, находили какие-то изъяны в твоей внешности…
– Почему ты сразу не сказала мне правды? – спросила Лора.
– Я сказала доктору Флетчеру, кто я такая, когда видела его вчера. Он не позволил мне встречаться с тобой, не хотел волновать тебя. Тогда мне пришлось искать какой-то другой путь. Отец оставил мне письмо для Гуннара Торесена, и я обратилась к нему. Он поговорил с мисс Варос. В результате наша встреча состоялась. Ирена и Гуннар считали, что лучше не сразу называть свое настоящее имя. Гуннар полагал, что для тебя было бы полезно встретиться с кем-нибудь, кто интересуется твоими фильмами, твоей карьерой в кино. Если бы ты с самого начала знала, кто я такая, то могла бы отказаться увидеться со мной.
– Много на себя берет этот молодой человек! Ну ничего. Я еще с ним поговорю!
Я бросилась защищать Гуннара:
– Но он знает, что я хочу написать о тебе. Это желание искреннее. И кстати, он велел мне сказать правду как можно скорее. Но я играла не совсем честно.
– Сколько тебе лет?
Я растерянно захлопала глазами:
– Двадцать три.
Она сделала легкую гримасу:
– Дата твоего рождения – не та, о которой хочется помнить. Она выдает мой возраст.
Что-то сдавило мне горло. Ей не хочется помнить дату моего рождения! Странно, что я так хорошо знаю, когда она родилась!
– Могу и уехать отсюда, – с вызовом сказала я. – И ты сможешь забыть обо мне. В твоей заботе я не нуждаюсь. Все, что от тебя зависело, ты уже сделала.
Гнев душил меня, иначе я не сказала бы ей всего этого. Однако я сознавала, что слова бесполезны. Любые обвинения или упреки эта женщина Воспримет хладнокровно и даже бровью не шевельнет. О Викторе она хотя бы помнила. Не случайно она так внезапно побледнела. Но я для нее ровно ничего не значила. Всего-навсего дочь Виктора, ну и что?
– Если ты действительно моя дочь, то ты не трусиха, – заметила она.
И снова я удивилась. Что она имела в виду, я так и не поняла, но ответила с негодованием:
– Я не считаю себя трусихой, хотя это не имеет значения. Кто струсил, как это ты. Ты струсила, по меньшей мере, трижды. Когда не вышла замуж за Виктора, когда отказалась от меня и когда отказалась от кино, перестала сниматься.
Несколько секунд она смотрела на меня остановившимися, какими-то сонными глазами. Это был взгляд, который я видела на экране, и в нем таилось предостережение. Низкий, хрипловатый голос звучал почти ласково, но слова были насмешливы.
– Какая же ты глупенькая! Во всех трех случаях от меня потребовалось самое большое мужество. Но это не важно. Так ты не считаешь себя трусихой?
– Не считаю, – угрюмо подтвердила я.
– Тогда почему ты заявляешь, что не останешься, здесь? Ты приехала за интервью, не так ли? Почему бы тебе не довести дело до конца? Ты что, боишься меня теперь, когда мне известно, кто ты?
Я смотрела на нее во все глаза.
– Что ты хочешь, сказать? Ты не против, того, чтобы я задавала тебе вопросы?
– Почему бы и нет? Меня интервьюирует собственная дочь – ситуация напоминает какую-то сцену в одной из книг Виктора! Разница в том, что Виктор сентиментален, а во мне нет ни капли сентиментальности. Когда я играю роль, я способна на страстные чувства, но в реальной жизни я давно распрощалась с эмоциями. И если ты ждешь трогательной сиены воссоединения семьи, то я тебя разочарую.
– Я тоже не сентиментальна, – отозвалась я, пытаясь сохранить хладнокровие, но голос мой предательски дрогнул. Она пробила мою защитную броню, уязвив меня гораздо больше, чем я ее. – Если ты разрешишь мне остаться и взять у тебя интервью, я так и сделаю.
Наклонившись, Лора бережно поставила пресс-папье на кофейный столик. Затем, все еще усмехаясь, протянула мне руку
– Тогда решено. Договорились. Ничего не изменилось. Я все еще Лора Уорт, а ты – молодая журналистка, которая хочет написать обо мне. Об остальном можно позабыть.
Нехотя пожав ей руку, я вспомнила, как Гуннар Торесен наставлял меня быть с ней помягче, поделикатней. Как будто она нуждалась в этом! Ее хладнокровное твердое рукопожатие вынудило меня остаться, несмотря на злость и обиду. Более чем когда-либо меня мучило желание больно отплатить ей за все ее старые грехи, за бессердечность и жестокость. Теперь мне тоже придется стать актрисой, научиться скрывать свои чувства. Мне хотелось причинить ей боль, сделать ее несчастной! так же, как она делала несчастными других.
Лора прервала мои размышления.
– И вот еще что, – добавила она. – Я не могу продолжать называть тебя мисс Томас, а мисс Холлинз – тоже не могу. Твой отец назвал тебя Ли, в честь твоей тетки, я полагаю. Я так и буду тебя называть. Я ответила ей в тон:
– И я не могу продолжать называть тебя мисс Уорт или миссис Флетчер. Я буду называть тебя Лора.
На языке вертелось и другое слово, которое я могла бы употребить. Не важно. Все это сантименты, которые мы обе отвергли.
Ее широкий красивый рот изогнулся в легкой улыбке.
– Конечно, ты можешь называть меня Лорой. Но не надо держаться так вызывающе. Ты часто вскидываешь подбородок, должно быть, позаимствовала этот жест из моих фильмов.
Я опустила предательски вздернутый подбородок. Меньше всего мне хотелось бы походить на Лору. Она тихо рассмеялась.
Раздался стук в дверь, и она отозвалась:
– Войдите!
Появилась Ирена Варос. Она оглядела нас обеих, быстро переводя взгляд с одной на другую,
– Мне уже сказали правду, – сухо констатировала Лора. – Ли останется у нас на некоторое время. Кстати, как я поняла, Ли встретилась со мной не без твоей помощи и содействия мистера Торесена.
Ирена не обратила внимания на это обвинение.
– Доктор Флетчер вернулся домой и через минуту поднимется сюда. Вы должны поговорить с ним. Миссис Жаффе предупредила его о приезде мисс Холлинз.
– Я поговорю с ним, – сказала Лора. – Мисс Холлинз и я подождем его здесь.
– Возможно, лучше было бы… – начала я, но она остановила меня взмахом руки: – Останься со мной. Мы поговорим с ним вместе. Ирена, пожалуйста, передай доктору Флетчеру, что я хотела бы его видеть.
Ирена помедлила у двери, не решаясь уйти. Наконец она вышла.
И тогда эта совершенно непредсказуемая женщина в бордовом бархатном платье медленно и глубоко вздохнула, словно готовясь к предстоящей схватке.
На лестнице послышались шаги. Сердце мое бешено колотилось. До сих пор все шло не так, как я ожидала или как мне хотелось бы. Что будет дальше? Нельзя было предугадать.
