Текст книги "Королевская шутиха"
Автор книги: Филиппа Грегори
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 39 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]
Я не плакала по сэру Роберту. Несмотря на свой юный возраст, я успела повидать немало смертей и узнать немало страхов, чтобы научиться не плакать от горя. Однако каждую ночь я засыпала с мыслями о том, где сейчас может томиться сэр Роберт и увижу ли я его когда-нибудь снова. Я не знала, простит ли он меня за то, что я возвращалась в Лондон вместе с ликующей толпой и рядом с женщиной, которая без мечей и пушек нанесла ему сокрушительное поражение и теперь готовилась расправиться со всей его семьей.
Принцесса Елизавета, нырнувшая в болезнь на все время, пока ее сестре грозила опасность, тем не менее приехала в Лондон раньше нас.
– Эта девочка умеет оказаться первой, – поморщившись, заявила мне Джейн Дормер.
Принцесса Елизавета выехала нам навстречу, сопровождаемая тысячной толпой. У них над головой развевались знамена с цветами Тюдоров – зеленым и белым. Она горделиво ехала впереди, словно и не было дней, когда она сжималась от страха, прячась в постели. По сути, Елизавета взяла на себя обязанности лорд-мэра Лондона. Правда, у нее не было ключей от города, которые она могла бы торжественно вручить сестре. Их отсутствие восполнялось несмолкающими приветственными криками сотен глоток. Лондонцы приветствовали обеих принцесс.
Мне хотелось рассмотреть Елизавету, и я немного осадила свою лошадь. Я очень давно хотела ее увидеть – с тех самых пор, как услышала теплые слова Марии о ней. Помнила я и слова Уилла Соммерса, сравнившего принцессу с козой, стремительно прыгающей то вверх, то вниз. Но было у меня и собственное, давнишнее воспоминание о четырнадцатилетней Елизавете – девочке в зеленом платье, когда она стояла возле дерева с темной корой, призывно наклонив свою рыжую голову. Я помнила ее убегающей от отчима, но так, чтобы он ее обязательно догнал. Я сгорала от любопытства, желая увидеть, как изменилась эта рыжеволосая девочка.
Нынешняя Елизавета совсем не была похожа на невинного, восторженного ребенка, о котором с такой теплотой говорила Мария. Не напоминала она и жертву обстоятельств, как то думалось Уиллу. Точнее всего ее описывали слова Джейн Дормер – «расчетливая сирена» (Джейн не скрывала ненависти к ней). Я увидела молодую женщину, с абсолютной уверенностью двигавшуюся навстречу своей судьбе. Ей было всего девятнадцать, но она уже умела производить впечатление. Я сразу поняла: Елизавета тщательно продумала эту процессию. Она знала силу зрелищ и имела способности к их устройству. Она и сейчас была в зеленом; зеленый оттенок своего наряда она подобрала так, чтобы он гармонировал с огненной рыжиной ее волос. Волосы Елизаветы не скрывались под капюшоном. Наоборот, капюшон был откинут, и волосы ниспадали ей на плечи. Она явилась сюда олицетворением юности и девичьей свежести. Рядом с нею старшая сестра выглядела скучной старой девой. Зеленый и белый были цветами династии Тюдоров, цветами ее отца. Высокий лоб и рыжие волосы наглядно убеждали каждого, чья она дочь. Все стражники, окружавшие ее, были, конечно же, выбраны за их миловидную внешность. Менее ладные и привлекательные ехали в хвосте. А вот среди сопровождавших принцессу женщин не было ни одной, превосходившей ее красотой. Что ж, умный выбор, который могла сделать только кокетка. Елизавета ехала на рослом белом жеребце, почти не уступавшем боевому коню. В седле она держалась так, словно научилась ездить раньше, чем ходить. Казалось, ей нравится повелевать этим величественным конем. Елизавета буквально светилась здоровьем, юностью и обилием жизненных сил. От нее исходило ощущение безусловного успеха. Можно было подумать, что это она готовится взойти на трон, а не уставшая, измотанная событиями двух минувших месяцев Мария.
Кавалькада Елизаветы остановилась. Мария принялась слезать с лошади. Елизавета и тут ее опередила, выпорхнув из седла, словно всю жизнь ждала этого момента. Словно и не было времени, когда она лежала в постели и от страха кусала ногти, раздумывая, каким станет ее завтрашний день. И все же при виде сестры лицо Марии осветилось улыбкой. Улыбка была почти материнской. Она радовалась за сестру. Мария умела радоваться бескорыстно. Возможно, сейчас она даже не замечала того, что бросалось в глаза мне. Мария протянула руки. Елизавета бросилась к ней в объятия. Сестры нежно поцеловались. Какое-то время они так и стояли: обнявшись и вглядываясь в лицо друг друга. Я смотрела на них и убеждалась: будущая королева не умеет видеть сквозь завесу знаменитого тюдоровского обаяния и не может распознать не менее знаменитой тюдоровской двойственности.
Мария повернулась к спутникам Елизаветы, протянула каждому руку для поцелуя и каждого поцеловала в щеку, поблагодарив, что приехали вместе с сестрой и устроили будущей королеве столь торжественную встречу на подступах к Лондону. Потом Мария вновь стала всматриваться в лицо сестры. Елизавета производила впечатление совершенно здоровой, полной сил девушки. Но вокруг и сейчас шептались не то о водянке, не то о головной боли, не то еще о какой-то таинственной болезни, уложившей Елизавету в постель именно в те дни, когда Мария одна сражалась со своими страхами и собирала силы, чтобы биться за трон.
Елизавета сказала сестре, что Лондон ее ждет, и поздравила Марию с великой победой.
– Это победа сердец, – сказала она. – Ты – королева, владеющая сердцами твоих подданных. Только так можно править Англией.
– Это наша победа, – поправила ее щедрая Мария. – Ты не хуже моего знаешь, что герцог Нортумберлендский, не задумываясь, казнил бы нас обеих. Я выиграла битву за наше общее наследие. Ты вновь станешь полноправной принцессой. Когда я въеду в Лондон, ты поедешь рядом со мной.
– Для меня это слишком высокая честь, – с учтивой придворной улыбкой сказала Елизавета.
– Вот тут она права, – шепнула мне Джейн Дормер. – Изворотливая незаконнорожденная девка.
Мария подала сигнал садиться на лошадей. Елизавета пошла к своему белому коню, где ее уже ждал конюх. Она улыбалась, глядя по сторонам, и тут заметила меня в моей пажеской ливрее. Взгляд принцессы скользнул дальше. Она не узнала во мне ту девочку, что давным-давно видела, как они с Томом Сеймуром развлекались в саду.
Но меня Елизавета очень интересовала. Давнишний эпизод, где она вела себя как обычная шлюха, накрепко врезался мне в память. В Елизавете было нечто такое, что завораживало меня. Первое впечатление говорило не в ее пользу: глупая девчонка, охваченная первыми желаниями тела, позволяющая себе флиртовать с мужем мачехи. Но ведь у этой глупой девчонки была нелегкая судьба. Она пережила казнь любимого человека, избегла опасности нескольких заговоров. Елизавета умела управлять своими желаниями. Она играла с миром не как девчонка, а как опытная придворная дама. Она стала любимой сестрой своего брата, протестантской принцессой. Елизавета держалась в стороне от дворцовых заговоров, но точно знала цену каждому человеку. У нее была беззаботная улыбка, ее смех звенел, как трель жаворонка, однако ее темные глаза были по-кошачьи острыми и внимательными, подмечающими каждую мелочь.
Мне захотелось разузнать все об этой незаурядной принцессе: ее поступки, слова и мысли. Меня интересовали даже такие мелочи, как покрой ее нижнего белья. Я хотела знать, кто крахмалит ей воротники и сколь часто она моет свои роскошные рыжие волосы. Увидев ее в этом зеленом наряде, сопровождаемую сотнями мужчин и женщин, величественно восседающую на могучем белом жеребце, я увидела… образец для подражания. Женщину, гордую своей красотой и красивую в своей гордости. Мне безумно захотелось вырасти и тоже стать такой женщиной. Принцесса Елизавета казалась мне олицетворением того, кем однажды могла бы стать шутиха Ханна. Я слишком долго была несчастной девочкой, затем – таким же несчастным мальчиком, потом – шутихой. Я просто не знала, как быть женщиной. Эта мысль всегда приводила меня в замешательство. Но сегодня, увидев прекрасную и уверенную принцессу Елизавету, я поняла, какой женщиной хочу быть. Таких женщин я еще не видела. В Елизавете не было и капли пресловутой девичьей скромности, связывающей девушку по рукам и ногам. Она держалась так, будто ей принадлежала вся земля, по которой она ходила.
Елизавета была смела, но в ней не ощущалось ни бесстыдства, ни нахальства. В ней не было налета вульгарности, которую очень часто принимают за смелость. Елизавета не отрицала скромность; она умело пользовалась скромностью. Я видела, как кокетливо она отвела глаза, когда конюх помогал ей сесть в седло, как игриво взяла из его рук поводья. Она умела наслаждаться всем, что жизнь дарила молодой женщине, но не была готова к страданиям. Она четко знала, чего хочет.
Я перевела взгляд на будущую королеву, которую за эти месяцы успела полюбить. Для Марии было бы лучше поскорее выдать сестру замуж и отослать подальше от двора. Елизавета при дворе была столь же опасна, как тлеющая головешка, выпавшая на пол. Впрочем, Елизавете быстро бы наскучила роль головешки. Она предпочла бы сверкать, как маленькое рыжее солнце, и стареющей королеве было бы очень неуютно в этих лучах.
Осень 1553 года
Дав время Марии освоиться в новой роли королевы Англии, я поняла: пора поговорить с нею о моем будущем. Наступил сентябрь. Мне платили жалованье из королевской казны, как всем прочим, кто служил королеве. По сути, у меня вместо хозяина появилась хозяйка. Король, бравший меня на службу шутихой, умер. Герцог, сделавший меня своим вассалом, находился в Тауэре. Моей хозяйкой стала королева Мария, за чей счет я жила все лето. В свое время она обещала, что не забудет и щедро вознаградит каждого, кто поддержал ее в трудные дни. И теперь ко двору нескончаемой вереницей тянулись просители. Каждый уверял, что, не жалея сил, убеждал своих соседей или односельчан поддержать законную наследницу престола, и если бы не он, королева могла бы и не получить поддержки в том или ином уголке Англии. Кто-то просил денег, кто-то – прав. Было немало тех, кто жаждал получить какую-нибудь должность при дворе. И только я вела себя, как настоящая дурочка. Я не старалась извлечь пользу из своей близости к королеве, а мечтала освободиться от королевской службы и вернуться к отцу.
Я тщательно выбрала время: утром, после мессы. Королева вышла из своей часовни в Ричмонде, пребывая в состоянии тихого восторга. Обряд причастия не был для нее пустым спектаклем. При взгляде на ее безмятежную улыбку и лучащиеся глаза чувствовалось, что она испытывала несказанную радость, причастившись тела и крови Господней. Вера Марии ни в коем случае не была показной. Такую веру я видела лишь у монахов. Когда она возвращалась после мессы, она была в большей степени монахиней, нежели королевой. Вот в такой момент я и решила завести с ней разговор о своем уходе из дворца.
– Ваше величество, – тихо окликнула я ее.
– Что тебе, Ханна? – улыбнулась она. – Хочешь порадовать меня словами мудрости?
– Увы, мой дар проявляется не каждый день и даже не каждую неделю.
– Однажды твой дар проявился очень вовремя. Помнишь, ты сказала, что я буду королевой? Когда мое сердце сжималось от страха, я вспоминала твои слова. Я умею терпеливо ждать и дождусь, когда Святой Дух вновь заговорит через тебя.
– Но сегодня не Святой Дух, а я сама хотела с вами поговорить, – сказала я, неуклюже пытаясь пошутить. – Я получаю жалованье от вашего казначея…
Королева ждала моих дальнейших слов. Я молчала. Тогда она учтиво спросила:
– Он тебе недоплатил?
– Нет, что вы! Я совсем не об этом! – воскликнула я, боясь испортить весь разговор. – Нет, ваше величество. Вы платите мне впервые. До этого мне платил король. Герцог Нортумберлендский сделал меня королевской шутихой. Ваш брат сражался с болезнью, и ему было не до шутов. Потом герцог отправил меня к вам. Я просто хотела сказать: вам незачем это делать.
За разговором мы дошли до ее покоев. Там Мария расхохоталась. Я не ожидала, что она умеет так смеяться.
– Ханна, дорогая, я пытаюсь понять, что тебя не устраивает, и никак не могу. Надеюсь, ты говоришь сейчас сама от себя, не подчиняясь чьим-либо наущениям?
Я тоже улыбнулась.
– Поймите, ваше величества. По прихоти герцога меня забрали от отца, а потом сделали шутихой покойного короля. Потом я оказалась у вас, и вы по доброте своей не выгнали меня, хотя вряд ли вам требовалось мое общество. Я просто хотела сказать, что вы можете меня отпустить со двора. Вы же не просили о шутихе.
Улыбка исчезла с лица королевы.
– Теперь понимаю. Ханна, ты хочешь вернуться домой?
– Не совсем так, ваше величество, – уклончиво ответила я. – Я очень люблю своего отца, но дома я – его помощница. И писарь, и печатник, и все, что он скажет. Жизнь при дворе, конечно же, веселее и интереснее.
Я не добавила главного: «Если здесь я могу чувствовать себя в безопасности», но этот вопрос всегда оставался для меня главным.
– Ты, кажется, помолвлена?
– Да, – коротко ответила я, не желая вдаваться в подробности. – Но мы поженимся только через несколько лет.
Она улыбнулась детской логике моего ответа.
– Ханна, тебе хотелось бы остаться со мной?
– Хотелось бы, – искренне ответила я, становясь на колени.
Я верила Марии. Пожалуй, рядом с ней я чувствовала бы себя в безопасности.
– Но я не могу обещать, что мой дар будет проявляться тогда, когда вам понадобится.
– А я это знаю, – ласково сказала Мария. – Это дар Святого Духа. Святой Дух говорит, когда считает нужным, а не когда его спрашивают. Я и не собиралась делать тебя кем-то вроде своего астролога. Мне хочется, чтобы ты была мне… моей маленькой подругой. Ты согласна?
– Да, ваше величество. Я буду только рада этому, – ответила я и ощутила у себя на голове ее руку.
Я оставалась на коленях, а королева стояла возле меня и молча держала руку на моей макушке.
– Редко можно найти того, кому я могла бы доверять, – тихо сказала она. – В свое время тебя отправили ко мне мои враги. Они платили тебе за это. Но они просчитались. Твой дар исходит от Бога. Герцог думал, что это он отправил тебя ко мне. На самом деле тебя отправил ко мне Бог. Тогда ты не знала меня и, скорее всего, верила тому, что обо мне говорили в окружении герцога. Потом ты узнала меня. В тревожные времена ты легко могла бы от меня сбежать, но осталась. Значит, ты любишь меня. Это так, Ханна?
– Да, ваше величество, – призналась я. – Думаю, невозможно служить вам и не полюбить вас.
Она улыбнулась с оттенком грусти.
– Возможно.
Я поняла: она вспомнила о тех женщинах, кого брали в королевские няньки и платили за то, чтобы они любили принцессу Елизавету и унижали ее старшую сестру. Королева убрала руку с моей головы и отошла. Я повернула голову. Мария остановилась у окна, выходящего в сад.
– Кстати, сейчас ты можешь пойти вместе со мной и составить мне компанию. У меня будет разговор с сестрой.
Я молча кивнула. Мы вышли из покоев королевы на галерею, чьи окна смотрели в сторону реки. На другом берегу желтели поля, с которых уже сняли урожай. Когда жали пшеницу, шел дождь. Если крестьяне не сумеют высушить колосья, зерна сгниют, и людей будет ждать голодная зима. А после голода непременно придет какая-нибудь болезнь. Чтобы в дождливой Англии быть хорошей королевой, нужно повелевать если не небесами, то погодой. Но даже королева Мария, проводящая часы в молитвах, была не властна над дождем.
На другом конце галереи послышался шелест шелковых одежд. К нам приближалась принцесса Елизавета. Подойдя, она озорно мне улыбнулась и подмигнула, словно мы были с нею союзницами. Я сразу почувствовала себя школьницей, которую вместе с Елизаветой вызвали к строгому учителю, и тоже улыбнулась. Елизавета удивительно легко располагала к себе людей. Порой ей было достаточно одного поворота головы и мимолетной улыбки.
– Как здоровье вашего величества? – церемонно спросила Елизавета, превращая и этот вопрос в шутку.
Королева лишь кивнула ей и довольно холодно произнесла:
– Ты просила меня о встрече.
Миловидное лицо принцессы сразу стало серьезным и даже мрачным. Елизавета встала на колени. Ее рыжие волосы разметались по плечам. Она опустила голову.
– Сестра, боюсь, что ты недовольна мною.
Королева молчала. Я чувствовала, как она борется с желанием подойти и поднять свою сводную сестру. Но она подавила это желание, держась на расстоянии.
– И что? – холодно спросила она.
– Я знаю, что более всего могла навлечь твое недовольство своей… религиозной принадлежностью, – не поднимая головы, сказала принцесса Елизавета.
– Ты не ходишь к мессе, – сурою заметила ей Мария.
– Да, – кивнула рыжая голова. – И это оскорбляет тебя?
– Еще бы! – воскликнула королева. – Могу ли я любить сестру, которая проявляет небрежение к церкви?
Елизавета вскрикнула:
– Я боялась, что это случится. Но, сестра моя, ты меня не понимаешь. Я хочу ходить к мессе. Но я боюсь. Мне страшно обнаружить свое невежество. Тебе это покажется глупостью… но сама посуди… я не знаю, как вести себя во время мессы.
Елизавета подняла голову. На ее щеках блестели слезы.
– Никто не учил меня тому, что я должна делать в церкви. Ты же помнишь: я воспитывалась в Хатфилде. Я жила с Кэтрин Парр, а она – ярая протестантка. Ну где, у кого мне было научиться всему тому, что ты узнала от своей матери еще в раннем детстве? Умоляю, сестра, будь снисходительной к моему невежеству. Даже когда мы с тобой жили вместе, ты не учила меня своей вере.
– Мне самой запрещали проявлять мою веру! – воскликнула королева.
– Тогда ты понимаешь, каково было мне, – доверительным тоном произнесла Елизавета. – Прошу тебя, сестра, не ополчайся на меня за недочеты моего воспитания.
– Ты можешь сделать выбор, – твердо ответила ей Мария. – Ты живешь при свободном дворе. Выбор зависит только от тебя.
Елизавета колебалась.
– Я нуждаюсь в наставлении, – сказала она. Может, ты порекомендуешь мне что-нибудь для чтения? Или позволишь поговорить с твоим духовником? Я очень многого не знаю. Помоги мне, сестра. Наставь на путь истинный.
Ей было невозможно не поверить. Щеки Елизаветы раскраснелись и блестели от слез. Королева тихо подошла к ней и столь же тихо опустила руку на склоненную голову. Елизавета вздрогнула.
– Прошу тебя, сестра, не сердись на меня, – услышала я ее шепот. – Теперь я одна на всем свете. У меня никого нет, кроме тебя.
Мария коснулась ее плеч и подняла на ноги. Елизавета была на полголовы выше, но сейчас она держала голову склоненной, чтобы не встречаться с глазами старшей сестры.
– Ах, Елизавета, – прошептала королева. – Если бы ты исповедовалась в своих грехах и обратилась к истинной церкви, я была бы очень счастлива. Если я никогда не выйду замуж и если ты займешь престол после меня и тоже будешь королевой-девственницей, представляешь, какое государство мы могли бы построить вместе с тобой? Я верну Англию к истинной вере, а ты придешь мне на смену и сохранишь ее под властью Бога.
– Аминь, да, аминь, – прошептала Елизавета.
В ее голосе было столько радостной искренности, что я по-новому ощутила знакомое с детства слово. Сколько раз я стояла на мессе и шептала «Аминь», но каким бы прекрасным ни было это слово, только сейчас я прочувствовала его величие и силу.
Для королевы Марии наступили нелегкие дни. Она готовилась к своей коронации в Тауэре, где, согласно традиции, короновались английские короли. Но сейчас Тауэр был полон заключенных туда предателей, которые всего несколько месяцев назад делали все, чтобы не допустить ее на трон.
Советники королевы, в особенности испанский посол, рекомендовали ей разом казнить всех, кто был замешан в мятеже. Если их оставить в живых, они не успокоятся и снова начнут плести заговоры. А мертвых их быстро забудут.
– Я не хочу обагрять свои руки кровью глупой девчонки, – сказала Мария.
Джейн Грей написала ей покаянное письмо, клянясь, что очень не хотела вступать на престол, но была вынуждена подчиниться нажиму герцога.
– Я знаю несчастную Джейн Грей, – сказала Мария, обращаясь к другой Джейн – Дормер.
Разговор происходил вечером. Музыканты вяло водили смычками по струнам, а придворные зевали, дожидаясь, когда можно будет отправиться спать.
– Я знаю ее с детства. Не настолько хорошо, как Елизавету, но тем не менее знаю. Она – убежденная протестантка, и все ее ученые занятия были посвящены этому. Ей бы надо родиться мужчиной. В ней нет ничего женского. Зато в своих убеждениях она отличается ослиным упрямством и грубостью францисканцев. Мы с нею сильно расходимся в религиозных вопросах, однако у нее совершенно нет мирских амбиций. Она сама никогда бы не поставила свое имя впереди наследников, названных моим отцом. Она знала, что после смерти Эдуарда королевой стану я, и не стала бы этому противиться. Этот грех лежит не на ней, а на герцоге Нортумберлендском и отце Джейн. Она явилась лишь орудием в их руках.
– Вы не можете прощать всех и каждого, – резко возразила королеве Джейн Дормер. – Ее провозгласили королевой. Над ее головой развернули государственное знамя. Нельзя делать вид, словно ничего этого не было.
Мария кивнула.
– Герцога нужно казнить, – согласилась она.
И этого будет достаточно. Я освобожу герцога Саффолкского, отца Джейн. А Джейн и ее муж Гилфорд после моей коронации еще некоторое время пробудут в Тауэре.
– А Роберт Дадли? – совсем тихо спросила я.
Королева только сейчас заметила, что я сижу на ступеньках перед троном, рядом с ее любимой собачкой.
– И ты здесь, маленькая шутиха? – улыбнулась она. – Твоего прежнего хозяина будут судить за государственную измену, но жизнь ему я сохраню. Правда, из Тауэра он выйдет не сразу. Ну что, ты довольна?
– Такие дела решает ваше величество, – покорно произнесла я, но сердце мое радостно запрыгало от известия, что сэр Роберт останется в живых.
– Ханна, может, и довольна. Но те, кому дорога ваша безопасность, отнюдь не рады вашему чрезмерному милосердию, – все с той же непреклонностью сказала Джейн Дормер. – Можете ли вы чувствовать себя в безопасности, если те, кто собирался вас уничтожить, будут снова свободно разгуливать по земле? Едва они окажутся за воротами Тауэра, как примутся строить новые заговоры. Думаете, в случае их победы они бы вас пощадили?
Мария улыбнулась и накрыла своей ладонью руку Джейн Дормер.
– Джейн, этот трон дан мне Богом. Никто не верил, что я переживу Кеннингхолл. Никто не думал, что я выступлю из Фрамлингхэма, не сделав ни единого выстрела. Я въехала в Лондон под народные благословения. Господь послал меня на землю быть английской королевой. И я буду проявлять милосердие везде, где возможно. Даже к тем, кто этого не заслуживает.
Я послала отцу записку, сообщив, что в конце месяца, на Михайлов день, обязательно его навещу. Взяв свое жалованье, я отправилась к нему по сумеречным улицам. Я шла в новых, удобных сапогах и не чувствовала ни малейшего страха. У меня на поясе висел короткий меч. Я была в ливрее своей любимой королевы, а потому никто не посмел бы и пальцем меня тронуть. А если бы такой безумец нашелся, уроки Уилла Соммерса не прошли даром, и я бы сумела себя защитить.
Дверь нашего дома была закрыта, но из щелей между ставнями пробивался тусклый свет свечей. Я по привычке огляделась. Улица была тихой и пустой. Тогда я постучалась. Отец осторожно приоткрыл дверь. Был канун субботы, и у него, надежно спрятанная, уже горела традиционная субботняя свеча, изливая священный свет во тьму мира.
Отец встретил меня с побледневшим лицом. Мне не надо было ничего объяснять. Те, кому пришлось скитаться, знают: вечерний стук в дверь отличается от дневного. Эту настороженность невозможно ни подавить в себе, ни перебороть. Даже когда отец ждал меня и когда не было причин для страха, при стуке в дверь его сердце замирало. Я знала его ощущения, поскольку сама испытывала схожие чувства.
– Отец, это всего-навсего я, – как можно нежнее сказала я и опустилась перед ним на колени.
Он благословил меня и поднял.
– Значит, ты снова оказалась на королевской службе, – с улыбкой сказал он. – Судьба покровительствует тебе, дочь моя. И что ты скажешь про новую королеву?
– Удивительная женщина. Так что, скорее, не судьба покровительствует мне, а королева Мария. Помнишь, с какой неохотой я ехала к ней? Если бы тогда можно было увильнуть, я бы это сделала, не задумываясь. А сейчас я с большей охотой готова служить ей, чем кому-либо другому.
– Даже сэру Роберту?
Я оглянулась на запертую дверь.
– Сейчас ему никто не служит. Разве что тюремщики в Тауэре. Я молюсь о том, чтобы они не вымещали на сэре Роберте всю накопившуюся злобу. Семейство Дадли многие ненавидели.
Отец вздохнул.
– Я помню, каким он приходил сюда в начале года. Тогда ему казалось, будто он может повелевать половиной мира. И вот теперь…
– Королева его не казнит, – сказала я. – Казнив герцога, она проявит милосердие ко всем остальным.
– Да, опасные нынче времена, – покачал головой отец. – Тут как-то мистер Ди сказал, что опасные времена служат чем-то вроде плавильного тигля для перемен.
– Он заходил к тебе?
– Заходил. Спрашивал, нет ли у меня последних страниц одного манускрипта или не смогу ли я достать ему другой экземпляр. Представляешь, как ему не повезло? Он купил книгу по алхимии, а той части, где описывается столь нужный ему алхимический процесс, в ней не оказалось.
Я улыбнулась.
– Он искал рецепт изготовления золота? И снова не нашел?
Отец тоже улыбнулся. У нас в семье была шутка: если бы можно было открыто торговать книгами по алхимии, мы бы жили, как испанские гранды. В тех книгах приводились рецепты изготовления философского камня, а с его помощью можно было превратить простые металлы в золото и сделать эликсир, дарующий вечную жизнь. У отца хватало этих книг, но продавал он их лишь надежным людям. Помню, в детстве я как-то пристала к нему, прося показать мне их, чтобы мы сами изготовили философский камень и разбогатели. Отец согласился, и я увидела множество непонятных картинок, стихов, заклинаний и молитв. Отец тогда сказал, что еще никто с их помощью не стал ни мудрее, ни богаче. Сами рецепты были зашифрованы и для непосвященного выглядели полной чепухой. Многие люди выдающегося ума и большой учености покупали эти книги, стремясь разгадать смысл рецептов. Однако никто из покупателей не пришел к нам и не сообщил, что нашел секрет философского камня и теперь будет жить вечно.
– Если кто и сможет разгадать секрет и получить золото, так это Джон Ди, – убежденно сказал отец. – Я еще не видел более усердного человека и более глубокого мыслителя.
Я молча согласилась, вспомнив наши с Ди частые встречи по утрам. Я читала ему по-латыни или по-гречески, и он тут же переводил мои слова на английский и что-то помечал для себя на листке бумаги. А вокруг стояли непонятные мне предметы его изготовления.
– А как, по-твоему, мистер Ди способен заглядывать в будущее? – спросила я.
– Насчет будущего не знаю, но он умеет видеть то, что происходит за углом! Он придумал удивительную машину. Она позволяет видеть через дома и за их стенами. Ди умеет предсказывать движение звезд. Он умеет рассчитывать высоту приливов. Сейчас он составляет карту Англии с точным очертанием ее береговой линии. Представляешь, как это облегчит мореплавание?
– Я видела нечто похожее, – сказала я, не сообщив отцу, что видела карту Ди в руках врагов королевы. – Но мистеру Ди нужно быть осмотрительнее. А то его удивительные открытия могут попасть не в те руки.
– Мистер Ди – настоящий ученый. Его интересует лишь чистая наука. Нельзя винить его за то, как другие распорядятся его изобретениями. Для мистера Ди гибель его покровителя ничего не значит. Его будут помнить очень долго. Даже в те времена, когда люди забудут и о герцоге, и обо всем семействе Дадли.
– Неужели люди так скоро забудут о сэре Роберте?
– А что полезного сделал сэр Роберт? – вдруг спросил меня отец. – У него прекрасные способности, но жажда власти перевесила все. Мистер Ди совсем другой. Я еще не встречал человека, который с такой легкостью понимает слова на разных языках. Он мгновенно разбирается в чертежах, в мудреных таблицах и шифрах… Совсем забыл! Он же заказал мне несколько книг для сэра Роберта. Тому в Тауэре нечего читать.
– Неужели? – обрадовалась я. – И я смогу отнести сэру Роберту эти книги?
– Не раньше, чем я их получу, – охладил мой пыл отец. – И вот что, Ханна: если тебе разрешат увидеться с сэром Робертом…
– Ты что-то хочешь ему передать?
– Querida, ты должна попросить, чтобы он освободил тебя от службы ему. И ты должна навсегда проститься с ним. Он – предатель, приговоренный к смерти… если только королева не помилует его. Но пока это неизвестно. Сейчас тебе самое время проститься с сэром Робертом.
Я уже собралась возразить, но отец поднял руку, и я закрыла рот.
– Я редко тебе что-то приказываю, доченька. А здесь вынужден. Это мое повеление. Мы живем в Англии, как черви, которых в любой момент может зацепить плугом. Нам незачем добавлять себе опасностей. Тебе нужно с ним проститься. По закону, сэр Роберт считается изменником. Мы должны оборвать все нити, связывавшие нас с ним.
Я понурила голову.
– Дэниел этого тоже хочет.
– А он-то тут при чем? – мгновенно взвилась я. – Что он вообще обо всем этом знает?
– Ханна, Дэниел – парень смышленый, – улыбнулся отец.
– Может, в своей медицине он и смышленый. Но он не бывал при дворе. Он ничего не знает о том мире.
– Девочка моя, очень многие неплохо живут, ничего не зная о дворцовых интригах. В его возрасте сыновья лордов забавляются охотами и балами. А Дэниел с ранних лет усердно учится. Он станет великим врачом, попомни мои слова. Он часто приходит ко мне по вечерам и читает книги о лекарственных травах и снадобьях. Он изучает греческие трактаты о здоровье и болезнях. Если он не родился в Испании, это еще не значит, что у него недостаточно знаний.
– Он явно ничего не знает об искусстве мавританских врачей, – гнула свое я. – А ты мне сам говорил: они – самые лучшие в мире лекари. Они изучили все, что знали греки, и пошли гораздо дальше.
– Увы, я не могу передать ему их знания, – вздохнул отец. – У меня и книг по мавританскому врачеванию нет. Но Дэниел – серьезный юноша, неутомимый труженик. У него настоящий дар к постижению наук. Он приходит ко мне дважды в неделю. И всегда спрашивает о тебе.
– Неужели? – удивилась я.
– Да, Ханна. Он называет тебя своей принцессой.
Вот уж чего я не ожидала от Дэниела!
– Так и называет? Своей принцессой?
– Представь себе, – сказал отец, улыбаясь моей оторопи. – Дэниел говорит так, как говорил бы влюбленный юноша. Приходит, осведомляется о моем здоровье, а потом спрашивает: «Как там моя принцесса?» У него нет другой принцессы, кроме тебя, Ханна.
