355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Филиппа Грегори » Королевская шутиха » Текст книги (страница 6)
Королевская шутиха
  • Текст добавлен: 14 сентября 2016, 23:43

Текст книги "Королевская шутиха"


Автор книги: Филиппа Грегори



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 39 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Дэниел осторожно выпустил меня из объятий.

– Меня тревожит твоя беззащитность. Если б ты догадалась послать за мной, я бы приехал раньше. Ты не должна нести эту ношу одна.

Я подумала об ужасах своего детства, о скитаниях по Европе.

– Нет. Это моя ноша.

– Но теперь у тебя есть родственники. У тебя есть я, – произнес он с гордостью молодого человека, слишком рано ставшего главой семьи. – Я возьму твою ношу на себя.

– Благодарю. Я в этом не нуждаюсь, – упрямо возразила я.

– Помню. Ты – очень независимая и самостоятельная девушка. Но если в момент опасности ты все же снизойдешь до того, чтобы послать за мной, я сразу же приеду. Быть может, мне будет позволено помочь тебе бежать.

– Обещаю, – засмеялась я и по-мальчишески протянула ему руку.

Но Дэниел привлек меня к себе и склонил голову. Он очень нежно поцеловал меня прямо в губы, наполнив мой рот теплом своего рта.

Потом он разжал руки и прыгнул в лодку. У меня слегка кружилась голова, словно я выпила слишком крепкого вина.

– Дэниел! – выдохнула я, но он возился с лодкой и не услышал меня.

Я повернулась к отцу. Тот спрятал улыбку.

– Да благословит тебя Господь, доченька, и да поможет тебе вернуться домой целой и невредимой, – тихо сказал отец.

Я опустилась на колени, ощущая шершавое дерево причала. Отец знакомым жестом погладил меня по голове. Потом он взял меня за руки и осторожно поднял.

– А ведь он – славный молодой человек. Как ты думаешь? – спросил он.

Мне показалось, что отец хотел рассмеяться, но не решился. Он потуже завязал на себе плащ и тоже спустился в лодку.

Они отчалили. Их лодочка быстро понеслась по темнеющей воде. Я осталась одна на дворцовом причале. Над Темзой клубился туман, и он быстро скрыл от меня и лодку, и плывущих в ней. Некоторое время я еще слышала равномерные удары весел и скрип уключин. Потом стихли и эти звуки. Лишь ветер тихо посвистывал в тишине надвигающегося вечера.

Лето 1553 года

Принцесса Мария жила у себя в Хансдоне. Путь до графства Хартфордшир занял у нас три дня. Мы ехали в северном направлении, двигаясь по извилистой дороге, что сначала пролегала вдоль глинистых долин, а потом упорно пробивалась между холмов Северного Уилда. Иногда мы присоединялись к другим путникам и некоторое время ехали вместе с ними. Первую ночь мы ночевали на постоялом дворе, вторую – в большом здании, где некогда помещался монастырь. Теперь оно принадлежало человеку, очистившему его от ереси и обратившему себе в доход. Нам пришлось довольствоваться сеновалом над конюшней. Возница ворчал и вспоминал прежние дни, когда в этом доме обитали добрые монахи и каждый путник мог рассчитывать на сытный обед, удобную постель и молитву, помогающую переносить тяготы пути. Однажды ему довелось остановиться здесь вместе с больным сыном. Ребенок был при смерти. Монахи оставили мальчика у себя и своими настойками и умелым врачеванием полностью вылечили. С отца они не взяли за лечение ни пенса, сказав, что служение бедным – богоугодное дело. Такие истории можно было услышать про любой английский монастырь или аббатство, что стояли вблизи дорог. Сейчас все эти строения вместе с прилегающими землями были розданы важным лордам и хитрым придворным, сумевшим убедить короля, что без монастырей жизнь в Англии станет куда лучше. О том, что доходы, ранее принадлежавшие английской церкви, потекли в их карманы, они, разумеется, умалчивали. И потому никто уже не кормил бедняков у монастырских ворот, никто не принимал больных в лечебницах при женских монастырях, никто не учил деревенских детей и не заботился о стариках. Всего этого не стало, как не стало прекрасных статуй, древних рукописей и богатых библиотек.

Возница сердито уверял меня, что так теперь обстоит дело по всей стране. Монастыри и аббатства, всегда являвшиеся хребтом Англии, были очищены от монахов и монахинь. Нынешним властям не требовались люди, посвятившие себя служению Богу. Общественное благо заменили личным обогащением.

– Пока правит Эдуард, нам бесполезно ждать перемен к лучшему, – говорил мне возница. – Да вот только здоровьишко у его величества шаткое. Если бедняга умрет и на трон взойдет принцесса Мария, она непременно вернет прежние порядки. Она будет королевой для народа, а не для этих алчных лордов.

Я осадила свою кобылку. На дороге мы были одни, если не считать придорожных кустов, но я привыкла бояться таких вот, внешне доверительных разговоров, за которыми вполне могла скрываться ловушка. Лучше было промолчать, что я и сделала.

– А возьми дороги, – продолжал свои жалобы возница, оборачиваясь ко мне через плечо. – Летом – пыль, зимой – грязь. Ни одной рытвины не заделано. А уж если тебя какой разбойник обчистит, ловить его тоже некому. Хочешь знать почему?

– Ты прав, пыль просто ужасная, – сказала я, по-прежнему не вступая с ним в опасный разговор. – Я лучше поеду впереди.

Он кивнул, пропуская меня вперед. Ветер дул мне в спину, принося слова возницы – его долгую, нескончаемую жалобу на изменившуюся жизнь.

– Кому теперь нужны дороги? Знать – она со свитой ездит, ей бояться нечего. А до простых людей им дела нет. Все святые места позакрывали. Паломников не стало. А раз не стало паломников, теперь на дорогах встретишь не самых лучших людей. Да тех, кто готов поживиться за их счет. Теперь не то что хорошей дороги или хорошего ночлега – доброго слова не услышишь…

Дорога шла вдоль речки. Я направила пони к берегу, где земля была помягче и полегче для ног моей лошадки. Мне не хотелось слушать сетования возницы и тем более – поддерживать этот опасный разговор. Я все равно не знала Англии, о которой он вздыхал как о потерянном рае. Ему представлялось, что страна стала гораздо хуже. Мне же в это утро раннего лета Англия казалась очень даже красивой. Во всяком случае, те места, по которым лежал наш путь. Я с удовольствием смотрела на живые изгороди из шиповника. Над жимолостью и цветущей фасолью вились бабочки. Все поля были возделаны и разделены межами на узкие полосы. На холмах паслись овцы. Издали они напоминали пушистые комочки, рассыпанные среди сочной зелени. То, что я видела, разительно отличалось от привычных испанских земель. Я невольно любовалась красотами сельской Англии. Мне нравились здешние деревушки, не обнесенные стенами, белые домики, обрамленные черными вертикальными балками и крытые золотистой соломой. Мне нравились здешние лениво текущие реки, изобилующие бродами. Воды в Англии было столько, что сад возле каждого сельского дома буквально утопал в зелени. Цветы успевали вырасти даже над навозными кучами, а крыши старинных зданий зеленели изумрудным мхом. По сравнению с Испанией Англия была похожа на разбухшую от влаги губку печатника. В моих родных краях о таком изобилии воды можно было только мечтать.

Но сколько бы я ни вглядывалось, я нигде не видела ни привычного для Испании дикого винограда, ни оливковых деревьев с их тяжелыми, склоненными кронами. Здесь не было апельсиновых и лимонных рощ. По сравнению с испанскими здешние зеленые холмы казались пологими и округлыми. Скалы напрочь отсутствовали. Небо было разбавлено белыми облачками и не напоминало жгучую лазурь испанских небес. Над полями и холмами кружили не хищные орлы, а беспечные жаворонки.

Меня удивляло: при таком изобилии воды здешние земли должны бы давать щедрые урожаи. Однако местные крестьяне хорошо знали, что такое голод. Я видела это по их лицам и по свежим могилам на кладбищах. Возница был прав: король Генрих не оставил и следа от прежнего благоденствия Англии, а его немощный сын лишь продолжал дело отца, погружая страну в хаос. Закрытие монастырей превратило трудолюбивых монахов и монахинь из служителей Бога в бродяг. Богатейшие монастырские библиотеки были отданы на разграбление. Я видела манускрипты, которые отец покупал за бесценок. Знания, собираемые веками, уничтожались из-за боязни католической ереси. Золотая церковная утварь, попавшая в руки новых владельцев, шла в переплавку. Замечательные статуи, чьи руки и ноги были отполированы миллионами поцелуев верующих, выбрасывались или варварским образом разбивались. Протестантизм принес этой, некогда мирной, процветающей стране поругание святынь и запустение. Чтобы возродить былой порядок вещей, понадобятся долгие годы. И неизвестно, удастся ли восстановить все, что разрушила власть Генриха, а затем и Эдуарда.

Тем не менее я радовалась возможности спокойного путешествия, когда не надо опасаться преследователей, когда просто едешь, смотришь и думаешь.

– Ну, вот и добрались. Вон он, Хансдон.

Услышав слова возницы, я опечаленно вздохнула.

Кончились мои беззаботные дни. Я приехала туда, где меня ожидали два дела сразу: служить шутихой для католической принцессы, весьма строгой и щепетильной в вопросах веры, и… шпионить в пользу семейства Дадли, для которого государственные измены, похоже, были главным делом их жизни.

Мое пересохшее горло жгло от пыли и от страха неизвестности. Я осадила пони и поехала рядом с повозкой. Вместе мы въехали в широкие ворота. Повозка и ее колеса служили мне защитой от взглядов тех, кто наверняка сейчас стоял возле ряда одинаковых окон и следил за нашим приближением.

Принцессу Марию я нашла в ее покоях занятой традиционной испанской вышивкой черной нитью по белой ткани. Одна из ее фрейлин стояла за пюпитром и читала вслух. Первым, что я услышала, было неверно произнесенное испанское слово. Я невольно поморщилась, вызвав смех принцессы.

– Наконец здесь появился кто-то, умеющий говорить по-испански! – воскликнула Мария, протягивая мне руку для поцелуя. – Если бы ты еще умела и читать!

– Я умею читать по-испански, ваше высочество, – ответила я.

Вполне естественно, что дочь печатника должна уметь читать на своем родном языке.

– Как здорово, – обрадовалась принцесса. – А по-латыни умеешь?

– Нет. По-латыни не умею, – сказала я, вспомнив, как опрометчиво похвасталась Джону Ди своим знанием еврейского. – Только по-испански и, конечно же, теперь я учусь читать по-английски.

Принцесса Мария повернулась к своей фрейлине.

– Ну что, Сюзанна? Радуйся: теперь тебе не придется читать мне днем.

Сюзанна вовсе не обрадовалась, что ее заменяют какой-то шутихой в ливрее, однако молча села на табурет и, подобно остальным женщинам, принялась за рукоделие.

– Ты должна рассказать мне все придворные новости, – велела мне принцесса Мария. – Думаю, нам лучше побеседовать наедине.

Достаточно было одного кивка принцессы, и ее фрейлины послушно удалились к оконной нише, где уселись в кружок и стали тихо переговариваться. Но разговор этот они вели лишь для виду. Каждая из них наверняка старалась расслышать мои слова.

– Как поживает мой брат-король? – спросила Мария, жестом приказав мне сесть на подушечку у ее ног. – Ты привезла мне его послания?

– Нет, ваше высочество, – ответила я, увидев на ее лице досаду.

– Я надеялась, что болезнь и страдания заставят его быть добрее ко мне, – сказала она. – Когда он был совсем маленьким и болел, я постоянно ухаживала за ним. Я надеялась, теперь он вспомнит, что мы…

Я ждала ее дальнейших слов, но принцесса Мария сцепила пальцы, будто загораживаясь от воспоминаний.

– Ладно, не будем об этом… А ты вообще что-нибудь мне привезла?

– Герцог послал вам дичь и ранний салат. Все это уже на вашей кухне. Он велел передать вам это письмо.

Она взяла письмо, сломала печать и развернула лист. На лице принцессы появилась улыбка. Читая письмо, Мария усмехнулась, затем сказала:

– Ты привезла мне очень хорошие новости, шутиха Ханна. Герцог пишет, что мне будут выплачены деньги, доставшиеся по завещанию моего покойного отца. Я столько времени не могла их получить. Думала, никогда не дождусь. И вот на тебе… Теперь я смогу заплатить по счетам и вновь спокойно смотреть в глаза местным торговцам.

– Рада это слышать, – пробормотала я, не зная, что еще сказать.

– Я тоже рада. Должно быть, ты думала, что единственная законная дочь короля Генриха ни в чем себе не отказывает и деньги, положенные ей по наследству, находятся в ее руках? Где там! Мне уж начало казаться, что меня хотят уморить голодной смертью. А теперь я вижу, что вхожу в фавор.

Она задумалась.

– Осталось лишь ответить на вопрос: с чего это вдруг изменилось отношение ко мне?

Принцесса вопросительно поглядела на меня.

– Скажи, а принцесса Елизавета тоже получила свою долю наследства? Ты и ей отвозила такое же письмо?

– Ваше высочество, откуда мне знать про принцессу Елизавету? Мне велели передать это письмо вам, что я и сделала.

– И о ней ничего не слышно? Она не бывает при дворе и не навещает моего брата?

– Когда я уезжала, ее во дворце не было, – осторожно ответила я.

– А как мой брат? Ему наконец стало лучше?

Мне не хотелось ей лгать, но и говорить больше положенного я тоже не собиралась. Я подумала о врачах, еще недавно хваставшихся, что вылечат короля. Потом я слышала, будто они вконец замучили Эдуарда, пробуя разные способы лечения, и он приказал их выгнать. В то утро, когда я уезжала из Гринвича, герцог привел королю новую сиделку – старуху, умевшую лишь принимать роды и обряжать покойников. Значит, отец Роберта тоже не надеялся на выздоровление короля.

– Нет, ваше высочество, нельзя сказать, чтобы вашему брату стало лучше. Врачи надеялись, что теплый летний воздух будет благотворен для его груди. Но… королю все так же плохо.

Принцесса Мария наклонилась ко мне.

– Дитя, скажи мне все, как есть. Я хочу знать правду. Мой брат при смерти?

Я колебалась, боясь, как бы мои слова о возможной смерти короля не сочли государственной изменой.

Она взяла меня за руку, и я невольно заглянула в ее квадратное, решительное лицо. Темные, честные глаза Марии встретились с моими. Она показалась мне женщиной, достойной доверия и любви.

– Не бойся, скажи мне. Я умею хранить тайны, – заверила меня Мария. – Я хранила и храню немало тайн.

– Раз уж вы спрашиваете, я вам скажу. Я уверена, что король при смерти, – тихо произнесла я. – Но герцог это отрицает.

– Так, – кивнула принцесса Мария. – А как свадьба?

– Какая свадьба? – спросила я, попытавшись сыграть в дурочку.

– Свадьба леди Джейн и старшего сына герцога! Какая же еще? – с заметным раздражением ответила принцесса. – Что говорят об этой свадьбе при дворе?

– Говорят, леди Джейн совсем не хотела выходить замуж, да и сын герцога тоже не мечтал жениться.

– Тогда зачем герцог устроил их свадьбу?

– Может, Гилфорду настало время жениться? – наугад ляпнула я.

Глаза Марии сверкнули, как лезвие ножа.

– И что, других причин ты не знаешь?

– Ни о чем другом я не слышала, ваше высочество.

– А как ты очутилась здесь? – спросила принцесса, явно потеряв интерес к леди Джейн. – Неужели сама попросилась в эту ссылку? Сменить королевский двор в Гринвиче на захолустье, уехать от своего отца?

Язвительная улыбка Марии показывала: она понимает, что я здесь не по собственной воле.

– Сэр Роберт велел мне поехать, – созналась я. – И герцог тоже.

– А они сказали зачем?

Я закусила губы, боясь ненароком выдать главный секрет.

– Они сказали, что королю сейчас все равно не до шутов. Чем мне слоняться по дворцу, лучше составить вам компанию.

Принцесса Мария посмотрела на меня так, как до сих пор не смотрела ни одна женщина. Испанские женщины были приучены глядеть в сторону; это считалось признаком скромности. В Англии женщины упирались глазами в землю. Пажеская одежда, хотя бы внешне делавшая меня мальчишкой, позволяла мне не прятать глаза и держать голову высоко. Это было одной из многих причин, почему я не противилась ливрее и не слишком завидовала платьям фрейлин. Принцесса Мария не отводила глаза и не опускала их вниз. Она унаследовала прямой отцовский взгляд. Я сразу вспомнила портрет короля Генриха: горделивая поза, руки, упирающиеся в бока. Это был взгляд человека, родившегося с ощущением, что ему суждено править миром. Сейчас на меня точно так же смотрела его дочь. Мария разглядывала каждую черточку моего лица; она читала по моим глазам. Мы с ней отличались не только возрастом и происхождением. Ей было нечего скрывать. Я же ощущала себя маленькой лгуньей, которую вот-вот раскусят.

– Ты чего-то боишься, – вдруг сказала она. – Чего?

Вопрос застал меня врасплох, и я едва не рассказала ей, чего боюсь. Я боялась многого. Боялась быть схваченной, боялась инквизиции, подозрений. Я боялась пыточных застенков и огня костра, начинающего лизать босые ступни осужденного на сожжение. Я боялась случайно выдать и обречь на смерть тех, кто помогал нам с отцом. Я боялась самого воздуха заговоров.

К счастью, мне хватило сил не проболтаться. Тыльной стороной ладони я потерла пылающую щеку и сказала:

– Я не боюсь. Просто волнуюсь. Другая страна. Придворная жизнь. К этому надо привыкнуть.

Принцесса Мария молчала. Видимо, обдумывала сказанное мною. Потом ее взгляд потеплел.

– Бедная девочка. Ты ведь еще совсем юная, чтобы плыть в одиночку по глубоким водам взрослой жизни.

– Я не одна. Я – вассал сэра Роберта, – сказала я и только потом спохватилась, не зная, можно ли говорить об этом другим.

Принцесса Мария улыбнулась.

– Что ж, наверное, ты будешь мне замечательной компаньонкой, – наконец сказала она. – В моей жизни было столько дней, месяцев и даже лет, когда я обрадовалась бы любому веселому лицу и звонкому голосу.

– Но я не такая веселая, как Уилл, – осторожно предупредила ее я. – Я не умею смешить.

Как ни странно, мои слова тут же рассмешили принцессу Марию.

– А я особо и не расположена к смеху, – сказала она. – Думаю, ты мне подойдешь. Для начала ты должна познакомиться с моим окружением.

Принцесса кликнула своих фрейлин и назвала имя каждой из них. Первыми она представила мне двух дочерей завзятых еретиков, не желавших отрекаться от католической веры. Эти молодые женщины служили принцессе из гордости. Две другие (я сразу отметила их кислые, унылые лица) являлись младшими дочерьми в своих семьях и могли рассчитывать на весьма скудное приданое. Выбор у них был невелик: или служить принцессе Марии, или выходить замуж за тех, с кем они вовсе не мечтали связывать свою судьбу. Маленький двор принцессы находился слишком далеко от Лондона. Мария не плела заговоры и не вербовала себе сторонников. Она просто жила так, как привыкла жить с детства. Это была достойная жизнь с привкусом отчаяния, ереси и слабых надежд на будущее.

После обеда принцесса Мария отправилась к мессе. Я думала, она пойдет туда одна. Открытое соблюдение католического ритуала считалось преступлением. Но она отправилась вместе со своей свитой. Принцесса вошла первой и встала на колени возле алтаря. Через какое-то время вошли и ее фрейлины, однако к алтарю они не приближались.

Я вошла вместе со всеми и вдруг с ужасом поняла, что не знаю, как быть дальше. Я уверяла короля и сэра Роберта в нашей с отцом приверженности реформированной церкви. Между тем и король, и сэр Роберт знали: дом принцессы Марии – островок запретного католицизма в протестантском королевстве. Мимо меня прошла одна из служанок и смело направилась прямо к алтарю. Моя спина покрылась холодным потом. Я не знала, как поступить и какая линия моего поведения будет наиболее безопасной. Если только при дворе узнают, что я молюсь, как католичка… я замерла от ужаса, боясь даже думать, чем это может кончиться. Но смогу ли я прижиться в доме Марии, оставаясь непреклонной протестанткой?

В конце концов я нашла компромиссный вариант. Я вышла из часовни и села снаружи, откуда мне был слышен приглушенный голос священника и ответы, которые ему шепотом давали молящиеся. Однако никто не мог меня упрекнуть за то, что я присутствовала на службе. Все это время я просидела на приоконной скамейке, подставляя спину сквозняку. Напряжение мешало мне слушать мессу; при первых признаках опасности я была готова вскочить и убежать. Я то и дело подносила руку к щеке, словно сажа от костра инквизиции въелась мне в кожу и я безуспешно пыталась ее оттереть. Казалось, кто-то завязывает мне кишки узлом. Дом принцессы Марии был опасным местом. Похоже, для нас с отцом любое место таило опасность.

После мессы принцесса Мария позвала меня к себе – послушать, как она читает из латинской Библии. Я старалась ничем не показать, что понимаю слова. Когда принцесса велела мне поставить книгу на место, я подавила привычку раскрыть титульную страницу и посмотреть имя печатника. Издали мне показалось, что экземпляр, которым пользовалась принцесса, напечатан хуже, чем у моего отца.

Спать Мария ложилась рано. Пожелав всем спокойной ночи, она взяла свечу и пошла по длинному сумрачному коридору, мимо рассохшихся окон, из которых постоянно дуло. Окна глядели в темноту и пустоту земель, расстилавшихся вокруг обветшалого замка. Вслед за принцессой стали расходиться и ее фрейлины. Жизнь не баловала их событиями. Никто не приезжал к принцессе Марии в гости. Сюда не забредали странствующие лицедеи и торговцы. Это была тюрьма с видимостью свободы. Хансдон медленно, но неуклонно высасывал из Марии телесные силы и подтачивал ее дух. Вряд ли герцог сумел бы найти более подходящее место для ссылки опальной принцессы.

Чтобы расшевелить обитательниц Хансдона, понадобилась бы не одна шутиха, а целая армия шутов. Я попала в печальный мир неудачниц, возглавляемый нездоровой принцессой. Марию одолевали головные боли. Чаще всего они начинались на закате. Вместе с надвигавшимися сумерками мрачнело и лицо принцессы. Но это было единственным признаком, говорившим о страданиях Марии. Она никогда не жаловалась на боль и не позволяла себе опустить плечи, откинуться на высокую резную спинку кресла или положить руки на подлокотники. Мария сидела так, как некогда научила ее мать: с безукоризненно прямой спиной. Только так и надлежало сидеть королеве. Она никогда не опускала голову; даже если боль заставляла ее щуриться. Как-то я заговорила о слабости здоровья Марии с Джейн Дормер – ее подругой и фрейлиной. Та сказала, что я еще не видела настоящих страданий принцессы, когда у нее бывают женские дни. Оказалось, Мария мучается судорогами, по тяжести своей не уступавшими родовым схваткам.

– А почему она такая болезненная? – полюбопытствовала я.

Джейн пожала плечами.

– Мария и в детстве была слабенькой. Легко простужалась, долго не могла поправиться. А когда отец охладел к ее матери и не пожелал видеться с дочерью, с Марией случилось что-то странное. Ее будто чем-то отравили. Желудок немедленно исторгал любую съеденную пищу. Она не могла встать с постели. Бывало, доползала до двери, чтобы позвать служанку. Поговаривали, что все это не просто слабость здоровья, что принцессу отравили по приказу той ведьмы – Анны Болейн. Принцесса находилась при смерти, а ей не позволяли увидеться с матерью. Королева боялась ее навещать; Катерине намекнули: если она ослушается запрета, ее лишат средств к существованию. Король и его ведьма Болейн уничтожили их обеих: мать и дочь. Королева Катерина отчаянно цеплялась за жизнь, но болезнь и душевные страдания доконали ее. Болейн думала, что и Мария последует за матерью. Мы тоже этого боялись. Но она осталась жива. Представляешь, сколько бед выпало на ее долю? Ее заставили отречься от своей веры. Потом заставили признать незаконным брак ее матери с королем. Вот с тех пор принцессу Марию и мучают боли.

– А разве врачи не могли…

– Ты вначале спроси: к ней допускали врачей? – раздраженно бросила мне Джейн. – Все было обставлено так, чтобы Мария умерла. Если бы не Божья помощь, ее бы уже не было в живых. Сколько раз она находилась на волосок от смерти. А эта ведьма Болейн еще пыталась ее отравить. Клянусь тебе, она неоднократно присылала Марии какую-нибудь отраву. Горькая жизнь у нашей принцессы. Наполовину святая, наполовину узница. И всегда вынуждена проглатывать что гнев, что страдания.

Для принцессы Марии лучшим временем суток было утро. После мессы и завтрака она любила прогуливаться и часто брала меня с собой. Как-то в конце июня, когда мы вышли на обычную прогулку, принцесса повелела мне идти рядом с ней и стала спрашивать испанские названия встречавшихся нам цветов. Потом она захотела услышать по-испански мой рассказ о погоде. Мне приходилось соизмерять свои шаги с ее шагами. К тому же Мария часто останавливалась, и лицо ее становилось бледнее обычного.

– Ваше высочество, вам сегодня нездоровится? – спросила я.

– Просто устала, – сказала она. – Ночью не спалось.

Увидев мое озабоченное лицо, принцесса улыбнулась.

– Не бойся, мне не стало хуже. Все по-прежнему. Мне бы научиться большему спокойствию. Но когда не знаешь… когда вынуждена ждать… а он целиком в руках советников, чьи сердца…

– Вы говорите про своего брата?

– Я думаю о нем с самого его рождения! – с непривычной для нее страстностью призналась Мария. – Он был еще совсем маленьким, а от него так много ожидали. Он с таким проворством учился, и в то же время… вместо сердечной теплоты – холодное сердце. Бедный мальчик! Он ведь вырос без матери. Ни у кого из нас троих нет в живых матери, и никто из нас не знает, что может случиться завтра.

Мария вновь остановилась. Только врожденная гордость не позволяла ей признаться, что сегодня она совсем слаба.

– Конечно, я больше заботилась о Елизавете, чем о нем, – продолжала Мария. – А теперь я не вижусь ни с ней, ни с ним. Меня очень мучает то, что они делают с его душой, с его телом и… с его завещанием, – совсем тихо добавила принцесса.

– С его завещанием?

– Трон должна унаследовать я, – с неожиданной пылкостью произнесла Мария. – Если будешь писать донос… подозреваю, что тебя за этим сюда и прислали… напиши им, что я все помню. Напиши: право престолонаследия принадлежит мне, и ничто не может этого изменить.

– Ваше высочество, я не пишу никаких доносов! – в ужасе воскликнула я.

Я говорила сущую правду. Здешняя жизнь была настолько скучна и однообразна, что я не находила, о чем писать сэру Роберту или его отцу. Я попала к слабой здоровьем принцессе, утомленной ожиданием и неизвестностью. Она не плела никаких заговоров. Да и зачем, когда она знала о своем законном праве взойти на престол?

– Пишешь или нет – мне все равно, – махнула рукой принцесса Мария. – Никто и ничто не отнимет у меня моего места. Отец сам составил порядок наследия. Сначала иду я и только потом – Елизавета. Я никогда не участвовала в заговорах против Эдуарда, хотя находились люди, уговаривавшие меня сделать это ради памяти моей матери. Но я не опускалась до заговоров против брата. Я знаю, что и Елизавета не станет плести заговоры против меня. Нас трое наследников. Мы уважаем волю отца и знаем, кто за кем идет. Елизавета тоже знает этот порядок. Эдуард стал первым, поскольку мужская линия всегда идет первой. Я иду за ним, как первая принцесса… законнорожденная принцесса. Мы не посмеем осквернить память отца. Я доверяю Елизавете ничуть не меньше, чем Эдуард доверяет мне. И раз ты утверждаешь, что не пишешь доносов, можешь передать мои слова устно, если кто-нибудь тебя спросит. Скажи им, что я просто следую воле короля Генриха, установившего порядок престолонаследия. И еще скажи им: это моя страна.

Этот страстный поток слов придал Марии силы. На ее щеках появился румянец. Она оглядела свой небольшой, обнесенный стенами сад, будто видела не только его, но и все королевство. Должно быть, ей виделось, как Англия вновь станет сильным и процветающим королевством, когда она взойдет на престол и восстановит прежние порядки. Я не сомневалась, что Мария вновь откроет закрытые протестантами монастыри и построит новые, чтобы вернуть народу истинную веру.

– Это моя страна, – повторила принцесса. – Я – будущая королева Англии. Никто не посмеет лишить меня моего законного права.

Сейчас передо мной была не усталая больная женщина, а правительница, прозревающая свою судьбу.

– Такова цель моей жизни. Больше никто не посмеет меня жалеть. Я не нуждаюсь ни в чьей жалости. Я посвятила свою жизнь тому, чтобы стать невестой Англии. Я буду королевой-девственницей. У меня не будет детей, рожденных во плоти, однако я стану матерью всем англичанам. Никто не посмеет сбить меня с толку, никто не посмеет помыкать мною. Я буду жить для своего народа. Таково мое священное призвание. Я всю себя отдам служению Англии.

Мария повернулась и быстро пошла в дом. Я последовала за ней, держась на некотором расстоянии. Утреннее солнце, растворившее туман, окружало Марию сияющим ореолом. У меня даже сдавило голову. Я увидела великую королеву, достойную править Англией; королеву, знающую, что ей надлежит сделать для блага страны. Я понимала: Мария способна вернуть Англии богатство, красоту и щедрость, отнятые ее отцом у церкви и у повседневной жизни людей. Желтый капюшон ее плаща светился, словно корона. Я настолько залюбовалась Марией, что споткнулась о кочку и упала.

Обернувшись, она увидела меня на коленях.

– Ханна, что с тобой?

– Вы будете королевой, – сказала я, чувствуя, что через меня говорит мой дар. – Через месяц ваш несчастный брат покинет этот мир. Да здравствует королева. Бедный Эдуард, но его спасти невозможно.

Мария буквально подлетела ко мне и подняла меня на ноги.

– Что ты сказала?

– Вы будете королевой. Ваш брат стремительно угасает.

Я потеряла сознание. Это длилось считаные секунды. Когда я открыла глаза, Мария по-прежнему крепко сжимала меня в своих руках и вглядывалась в мое лицо.

– А ты можешь сказать мне что-нибудь еще? – тихо спросила она.

Я покачала головой.

– Простите, ваше высочество. Я едва помню то, что говорила вам. Те слова произносились помимо моей воли.

Она кивнула.

– Дух Святой двигал твоими устами, велев сообщить мне эту новость. Ты клянешься сохранить это в тайне?

Ее слова ненадолго привели меня в замешательство. Уж слишком сложной паутиной лояльности была опутана моя четырнадцатилетняя жизнь. У меня имелись обязательства перед сэром Робертом, перед отцом, погибшей матерью и нашими соплеменниками. Я дала обещание Дэниелу Карпентеру. И вот теперь эта взволнованная женщина просила меня сохранить ее тайну. Я кивнула. Я ничем не нарушала свои обязательства перед сэром Робертом. Все, что я сказала Марии, он и так уже знал.

– Да, ваше высочество, – тихо пообещала я.

Я хотела встать, но у меня закружилась голова, и я снова рухнула на колени.

– Не торопись, – посоветовала мне принцесса. – Не вставай до тех пор, пока в голове у тебя не прояснится.

Она уселась рядом со мной на траву и нежно положила мою голову себе на колени. Утреннее солнце дарило нам приятное тепло. В воздухе жужжали сонные пчелы, а где-то вдалеке отсчитывала годы жизни кукушка.

– Закрой глаза, – сказала мне Мария.

Мне хотелось уснуть на ее коленях.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю