355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Филипп Александр » Королева Виктория » Текст книги (страница 36)
Королева Виктория
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 23:05

Текст книги "Королева Виктория"


Автор книги: Филипп Александр


Соавторы: Беатрис де л’Онуа
сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 40 страниц)

Королеву сопровождала свита из восьмидесяти человек, большая часть из которых остановилась в гостинице «Виктория». Огромный парк, окружавший «павильон Ларошфуко», позволял Виктории спокойно гулять там с Беатрисой и Лико, наблюдая, как огромные волны разбиваются о скалы. Она посетила древнее селение Фонтарраби, съездила в Ан-дай и Байонну. В Сен-Жан-де-Люз она вместе с мэром города зашла в дом, который в 1813 году занимал Веллингтон. Кроме того, она побывала на соревнованиях по баскской пелоте [133]133
  Пелота – командная спортивная игра с мячом во Франции и странах Пиренейского полуострова, имеющая несколько разновидностей, например, баскская пелота. (Прим. пер.)


[Закрыть]
. Ей всегда нравилось смотреть, как сильные и красивые молодые мужчины занимаются спортом. В Осборне она приказала разбить теннисный корт и обожала наблюдать за игрой Артура и Лико, причем с видом знатока комментировала их игру и считала очки.

После того как к ней присоединились Луиза и де Лорн, она пересекла границу Франции с Испанией и доехала до Сан-Себастьяна, чтобы нанести визит регентше Марии-Кристине Испанской. В карете с откинутым верхом две государыни проехали под возведенными в их честь триумфальными арками, беседуя по-немецки. Во время своих зарубежных поездок Виктория никогда не упускала возможности встретиться с другими венценосными особами, и порой общение с ними наводило ее на мысль о подходящей партии для брачного союза кого-нибудь из ее внуков и внучек. Так, для дочери Беатрисы Эны, которой пока еще был год от роду, она присмотрела в мужья наследника испанского престола, будущего короля Альфонса XIII.

Когда 2 апреля она уезжала с баскского побережья, в Париже торжественно открывали Эйфелеву башню. Увы, королева сможет увидеть ее только на фотографии. В августе она отправилась в Уэльс к шахтерам. И послала Берти телеграмму, полную упреков за то, что он никогда не был в «этом краю, принцем которого является и который находится всего в пяти часах езды от Лондона».

Отныне официальным встречам и политике она предпочитала семейные дела. В июне она пригласила к себе в Бальморал Моретту, та после разорванной помолвки с Сандро пережила несчастную любовь к великому князю Александру, от которой еще не оправилась: «Бабуля обняла меня и без конца целовала, единственное, на что мы обе были способны, это молча плакать». Все письма Виктории изобиловали замечаниями по поводу женихов ее внучек и даже сплетнями. В Майерлинге эрцгерцог Австрии Рудольф покончил жизнь самоубийством вместе со своей любовницей. Виктория писала Вики: «Мне рассказала Лили Ганноверская – а она узнала это от своей сестры, которая является близким другом императорской семьи, так что все это абсолютная правда, – что он пообещал отцу, что никогда больше не будет встречаться с мадемуазель Вечера. Нарушив данное им слово, он решил, что не сможет теперь показаться на глаза отцу, и поэтому покончил с собой».

Подыскивая невесту для Эдци, которому уже давно пора было жениться, она подумала о дочери Алисы Алики, той было семнадцать лет, и после того, как ее сестры покинули отцовский дом, она все чаще стала приезжать в Виндзор. Двоюродный брат обожал ее, но Алики, которую не интересовал никто другой, кроме русского царевича Николая, за-явила, что «если ее заставят это сделать, она покорится». Добровольно же она ни за что не свяжет свою жизнь с наследником английской короны. Виктория писала Вики: «Она послала Эдци письмо, чтобы сказать ему, что любит его как брата, но никогда не была бы с ним счастлива и его не смогла бы сделать счастливым... Это говорит о необыкновенной силе ее характера, ибо таким образом она отказывается от самого высокого положения, какое только могла бы занять». По правде говоря, выбор ее ни у кого не вызывал удивления: Ники был очень хорош собой и безумно влюблен в нее, что выгодно отличало его от увальня Эдци, чей интеллектуальный уровень сильно недотягивал до среднего. Вики предложила ему в жены одну из своих дочерей, но Эдци счел ее недостаточно красивой. Каким бы глупым он ни был, а влюбился в Элен Орлеанскую, дочь графа де Пари, претендента на французский престол. Католичка Элен была готова поменять свою веру на протестантскую, и в августе 1890 года молодые люди встретились в Марлодж по соседству с Бальморальским замком, откуда собирались нанести визит бабушке Эдди. Виктория не устояла против их романтического чувства и пообещала помочь им пожениться. Солсбери, находившийся на лечении в Ла Бурбули, пришел в ужас и отправил в Бальморал своего племянника Артура Бальфура. Королева не собиралась отступать, но граф де Пари запретил дочери менять веру.

Под белым навесом с зеленой бахромой Виктория в огромной шляпе на голове, укутанная в бесчисленные шали, проводила по шесть часов в день за своей перепиской под охраной огромной статуи Брауна. Отныне к ее дочерям прибавились внучки, которые помогали ей перебираться из одного кресла в другое и читали ей газеты, поскольку сама она никогда в жизни их не читала. Зрение ее все ухудшалось. Она жаловалась, что свечи стали светить не так ярко, как раньше, а от Солсбери и Понсонби постоянно требовала, чтобы они писали крупнее и только самыми черными чернилами.

Ежедневно она по часу беседовала со своим врачом, доктором Ридом, о своих недомоганиях. В 1889 году на службе у Виктории состояло три личных придворных врача, десять врачей по вызову, два акушера-гинеколога, два окулиста, один педиатр, четыре врача по вызову для придворных, один дантист и девять аптекарей. Ее массажистка из Экс-ле-Бэна раз в год приезжала к ней на две недели в Бальморал.

В декабре 1889 года королева поскользнулась в ванной и подвернула левую ногу. Но в целом, если не считать ревматизма, в семьдесят один год она чувствовала себя прекрасно. По мнению врачей, малоподвижность ее ног имела психосоматическую природу. После смерти Брауна она решила, что больше не сможет ходить, но в октябре 1890 года хвасталась, что дважды в течение одной недели танцевала кадрили: «У нас был чудесный маленький оркестр из восьми музыкантов, который играл с тем же задором, что и оркестры Штрауса...»

Многочисленный штат ее медиков больше занимался лечением придворных и членов ее семьи, чем ее самой. В конце года во время традиционной охоты Артур по неосторожности ранил своего зятя Кристиана Шлезвиг– Гольштейнского. Пуля попала мужу Ленхен в лицо, и тому пришлось удалить глаз. Беатриса родила еще одного ребенка, на сей раз мальчика. В декабре 1891 года внук Виктории Джорджи, брат Эдди, перенес тиф, от которого счастливо излечился.

В обязанности доктора Рида входило также лечить слуг и, главное, индийских слуг королевы. По этому поводу она составила для него памятку на пятнадцати страницах. «Она для них словно мать, усыновившая детей, оказавшихся вдали от своей родины», – говорил доктор. В Виндзоре у Абдула на шее образовался нарыв. Ему ставили компрессы. Дважды в день Виктория навещала его в его комнате и поправляла ему подушки. Индийцы злоупотребляли ее хорошим к ним отношением. В 1889 году Абдул заявил, что он не слуга, и королева согласилась с ним: «Напрасно я заставляла его прислуживать себе за столом».

Возведенный в ранг Мунши, что соответствовало положению домашнего учителя, он стал безобразно вести себя по отношению к другим индийским слугам и вообще придворным, но королева постоянно защищала его. Летом 1889 года после одной из прогулок в карете у королевы пропала брошь. Это был подарок ее зятя Людвига Гессенского, и Виктория очень дорожила этой вещицей. Спустя некоторое время брошь обнаружилась у одного из виндзорских ювелиров, который уверял, что ему продал ее родственник Мунши.

Когда Виктории доложили об этом, она дала волю своему королевскому гневу: «Вот то, что вы, англичане, называете правосудием! Этот молодой человек является образцом честности и порядочности, он не способен ничего украсть, просто у индийцев существует обычай брать себе найденные вещи». И отказалась возвращаться к этой теме.

17 октября 1890 года Мунши сопровождал ее в Глассалт Шил. Она ни разу не была там после смерти Брауна. И осталась там на ночь в компании Беатрисы и двух горничных: Эмили Эмптхилл и Минни Кохрейн.

Столь же трепетно, как к индийцам, она относилась к своему отдыху во Франции, куда неизменно отбывала на Пасху, обычно в конце апреля. В 1890 году она в третий раз отправилась в Экс-ле-Бэн, где купила себе имение. Местный пейзаж напоминал ей Бальморал, а климат – Осборн летом. Но на этот раз ей настолько не повезло с погодой, что она решила больше туда не возвращаться. Через несколько лет она продаст там свое имение, равно как и шале в Баден-Бадене: «Содержание дома, находящегося так далеко и использующегося всего две недели в году, обходится слишком дорого». Она больше даже слышать не желала о баскском побережье: растительность там слишком скудная, а ветер слишком резкий. Теперь она была без ума от Лазурного Берега с его апельсиновыми деревьями, пальмами, кедрами, таким синим морем и такими душистыми цветами...

Весной 1891 года она побывала в Грассе. Вместе со своей свитой она заняла весь «Гранд-отель», откуда открывался чудесный вид на плантации роз, которые тянулись до самого моря. В ясную погоду оттуда даже можно было разглядеть Корсику. Для этой цели королева приобрела новейший бинокль, изобретенный астрономом Камилем Фламмарионом.

В Каннах отдыхала вдова Лео, и Виктория нанесла ей визит. Но делала все возможное, чтобы избежать встречи с братом Альберта, остановившимся неподалеку. Этот ужасный герцог Эрнест, который все никак не умирал, оказывал дурное влияние на сына Аффи, юного Альфреда, который жил в Кобурге. Чтобы королева могла спокойно гулять на свежем воздухе, Элис Ротшильд предоставила в ее распоряжение огромный парк вокруг своей виллы. Там была проложена специальная дорожка для коляски Виктории, которую тянул за собой Жако. Луиза с Беатрисой, но без матери, посетили выставку картин Фрагонара. А Виктория сокрушалась, что этот край оказался таким диким. Чуть позже она напишет Вики: «Должна признаться, что я очень люблю модные лавки и иностранные города. Мне там интересно». Плюс ко всему отдых в Грассе оказался подпорченным простудами и гриппом, доктор Рид сбился с ног, бегая от кровати одного больного к кровати другого. Элизабет, старшая горничная королевы, умерла в тридцать восемь лет от столбняка, которым заразилась, уколовшись иголкой. Королева лично следила за мельчайшими деталями похорон. Она не позволила, чтобы ночь перед погребением гроб с телом покойной простоял на кладбище: «Подобная мысль заставила возмутиться мою душу и тело». Она так горевала, словно речь шла о члене ее семьи.

В Лондоне Солсбери с аристократической небрежностью вершил дела государства. Виктория узнала, что под нажимом Берти апатичный Эдди решился попросить руки принцессы Мэй, дочери Марии-Аделаиды Кембриджской, весьма популярной в стране «толстухи Мэри», герцогини Тэкской и двоюродной сестры королевы. В ноябре белокурая Мэй держала экзамен в Бальморале. Вики, которая не оставляла надежды пристроить в невесты Эдди свою дочь, нашла девушку «легкомысленной». Но Виктория сочла ее вполне подходящей парой для своего внука: «Она не производит впечатления пустышки и хорошо воспитана». А Мэй волновалась: она совсем не знала своего жениха. Свадьба была назначена на 27 февраля, до нее оставалось четыре месяца. В декабре королева выделила им апартаменты в Сент-Джеймсском дворце и повезла во Фрогмор, чтобы в его мавзолее получить «благословение Альберта».

Виктория надеялась, что новоиспеченный супруг будет более discreet [134]134
  Благоразумен (англ.).


[Закрыть]
,
чем его отец, поскольку Берти только что оказался замешанным сразу в двух скандалах, которые тут же раздула британская пресса, чья власть в королевстве была гораздо сильнее, чем власть всех государственных институтов. Два партнера Берти по картам устроили дуэль. Один из них обвинил другого в мошенничестве, и Берти пришлось давать показания в суде, а газеты тут же воспользовались представившейся возможностью упрекнуть в праздности принца Уэльского, чья жизнь целиком была посвящена азартным играм и женщинам. Из Берлина Вилли прислал дяде нравоучительное письмо, в котором корил его за то, что он садится за карточный стол «с партнерами, годящимися ему в сыновья».

Виктория жаловалась Вики на то унижение, что ей довелось испытать «при виде того, как будущего короля валяют в грязи (уже во второй раз)». И словно ему было этого мало, Берти еще влюбился в леди Брук, бывшую любовницу лорда Бересфорда. Получивший отставку любовник выдвинул ультиматум: либо Берти забывает леди Брук, либо вся эта история становится достоянием прессы. Королева в отчаянии умоляла лорда Солсбери договориться с разгневанным лордом. А Алике была так рассержена, что даже отказалась присутствовать на праздновании пятидесятилетия Берти, который так часто забывал о том, что является ее мужем.

4 января Эдди собирался устроить в Сандрингеме прием по случаю своего дня рождения, ему исполнялось двадцать восемь лет. Мэй была приглашена на него вместе со своими родителями. За день до торжества принц, простудившийся на охоте, слег с сильнейшим гриппом. Меньше чем через неделю у него начался бред, он звал Элен, свою бывшую невесту-француженку. 14 января он скончался.

Королева в это время находилась в Осборне, и ее врачи не советовали ей ехать на похороны внука. Они опасались, что она тоже может заболеть гриппом. Журналисты ломали себе голову, придумывая, что бы написать в некрологе. Никто не находил у наследного принца ни одного достоинства, кроме, пожалуй, некоторого добродушия. Смерть увенчала никудышного жениха ореолом славы, которой он никогда бы не снискал, оставшись в живых. Фотография бедняжки Мэй, склонившейся над его гробом, чтобы возложить венок из флёрдоранжей, который она собиралась надеть на свадьбу, появилась на первой полосе всех газет. Англия заливалась слезами.

«После болезни Джорджи на нас посыпались все несчастья!» – писала королева Вики. Она только что узнала, что у Людвига Гессенского случился инсульт. 13 марта ее зять умер: «Милый, старый Дармштадт, прекрасный дворец и дивные прогулки; мой дорогой Людвиг возил меня всюду, где, как ему казалось, мне должно понравиться, он сидел либо рядом со мной, либо правил каретой, запряженной четверкой лошадей, он так любил это делать; и еще эти чудесные застолья в кругу семьи по вечерам и т. д., сколько же удовольствия, сколько удовольствия...»

Ее поездка на Лазурный Берег была запланирована на следующую неделю. Королева не стала переносить ее. Ей хотелось погреться на солнышке, и она уехала на юг с Беатрисой и Патрицией Коннаутской, дочерью Артура. Из-за траура на всем протяжении пути на окнах ее поезда были опущены шторки. «Индийцы привлекали к себе всеобщее внимание. Они были одеты в удлиненные туники гранатового цвета, расшитые золотом, на груди у каждого сияла вышитая императорская корона, над которой переплетались буквы V.I.R. [135]135
  Анrлийское сокращение – Виктория. Императрица. Королева.


[Закрыть]
. Панталоны и пояса на них были белыми, а тюрбаны светло-желтыми», – писал корреспондент «Фигаро».

Она поселилась в четырех километрах от Йера, в Костебеле, давно облюбованном англичанами, у которых там была даже своя англиканская церковь. Гостиница оказалась скромной, но с просторными комнатами и полами, устланными ковром в красно-коричневых тонах, это была «ее любимая расцветка», как уверял журналист «Фигаро». Медные кровати англичане привезли с собой из Виндзорского дворца, а соседний Йер предоставил в распоряжение королевы свои сады и парки: «Самым большим из них был филиал Ботанического сада Булонского леса. Там разводили комнатные растения и выращивали раннюю клубнику, которую поставляли в Париж». Восемь лошадей и ослик Жако уже поджидали свою венценосную хозяйку.

Виктория отменила все официальные мероприятия. Артур с женой Луизхен остановился по соседству от матери в гостинице «Альбион». Генрих Баттенбергский вскоре должен был прибыть туда на своей яхте «Роксана». Апартаменты Беатрисы, в которых помимо всего прочего был и музыкальный салон с полным набором музыкальных инструментов, располагались под апартаментами Виктории.

Покидая морское побережье, королева нанесла визит лорду Солсбери в его замке «Бастида», расположенном в Болье. Ее поезд повез ее в Германию, где она собиралась посетить Дармштадт и, главное, напомнить Эрни, новому великому герцогу Гессенскому, о «его обязанностях». Обожавший живопись и поэзию Эрни, получивший прозвище «Красный герцог», как и его старшая сестра, отличался прогрессивными взглядами. Его бабушка считала, что в двадцать четыре года внуку пора жениться. Жена поможет ему справиться с ролью монарха. А в жены королева прочила ему его двоюродную сестру Даки, дочь Аффи.

В Англии либералы набирали очки. В свои восемьдесят три года Гладстон был популярен как никогда прежде. Даже за границей «Great Old Man» (Великий старец), или сокращенно G.O.M., снискал восторженное отношение к себе журналистов. Новые выборы должны были состояться в июле, и, увы, на сей раз тоже избирательная кампания либералов велась с большим размахом, с частыми и многолюдными митингами. В Эдинбурге Роузбери произнес речь, которую королева сочла «почти коммунистической».

В результате случилось худшее из того, что можно было представить себе. После череды потерь близких ей людей Виктории вновь пришлось ставить во главе правительства своего злейшего врага. Но на этот раз она уполномочила Понсонби передать ему, что она будет «решительно отстаивать все, что касается чести, достоинства и безопасности обширной империи, которая ей доверена и которую она намерена передать в целости и сохранности своим детям и детям своих детей». И добавила, что она собирается сменить премьер-министра, но не политический курс. В своем дневнике она записала: «Мне кажется, это вина нашей несовершенной конституции, хотя она и признана за образец во всем мире, что я должна расстаться с прекрасным правительством, каким было правительство лорда Солсбери, хотя никаких жизненно важных показаний к этому нет, как нет и никаких особых причин, кроме результатов выборов». Она не видела в этом никакого противоречия. Виг Мельбурн проводил в жизнь консервативную политику. Пальмерстон начинал свою карьеру, будучи членом партии тори, а затем стал либералом. Пиль был лидером тори, когда боролся за введение свободной торговли. А хамелеон Дизраэли вообще множество раз менял свои позиции.

Гладстон же, увы, не собирался отказываться от своей программы: гомруль для Ирландии и реорганизация палаты лордов, не желавшей принимать этот закон.

Виктория находилась в Осборне, когда Солсбери подал ей в августе прошение об отставке. Пароходы курсировали туда-сюда с новыми и старыми министрами. «Я никогда не забуду свою последнюю встречу с королевой в мою бытность министром», – записал в своем дневнике верный соратник Дизраэли семидесятивосьмилетний Гаторн-Харди. Протягивая ему руку для поцелуя, королева разрыдалась. Она в очередной раз не смогла сохранить нейтралитет, как предписывалось ей правилами. Она писала лорду Лансдауну, вице-королю Индии, что она «более чем когда-либо чувствует необходимость опираться в Индии на такого здравомыслящего человека, каким является вице-король... Поскольку великие интересы государства, империи и Европы вверены в дрожащие руки злобного старика, который потерял чувство реальности... Это ужасное испытание, но, благодарение Богу, оно не должно затянуться надолго. Среди нового большинства уже произошел раскол, и всё теперь будет зависеть от того, как проголосуют ирландцы».

Она страшилась ветра перемен, гулявшего по стране. Новый военный министр Кэмпбелл-Баннерман счел недопустимым оставлять на посту главнокомандующего британскими войсками герцога Кембриджского, занимавшего это место со времени своего возвращения из Крыма в 1856 году. А его коллеги-министры протестовали против дополнительной работы, возложенной на их секретарей: королева отказывалась принимать документы, отпечатанные на машинке. Следовало подавать ей бумаги только в рукописном виде, поэтому секретари были вынуждены переписывать все документы.

А Виктория между тем обсуждала со своими министрами лишь вопросы второстепенной важности. Она совсем потеряла интерес к политике и предоставила Гладстону возможность решать все проблемы с Понсонби, исповедовавшим либеральные взгляды, впрочем, как и почти все при дворе. Премьер-министр сохранил список тем, которые он затронул во время аудиенции, данной ему королевой в ноябре:

1.    Вопросы к королеве о ее здоровье.

2.    Туман в Лондоне и Виндзоре.

3.    Придворный поэт Уильям Ватсон.

4.    Вдовствующая герцогиня Сазерленд.

5.    Румынская свадьба: дочь Аффи Мисси должна выйти замуж за Фердинанда Румынского.

6.    Лорд Актон: королеве его пока еще не представили...

7.    Состояние здоровья леди Кимберли.

8.    Правда ли, что один из племянников миссис Гладстон до сих пор преподает в Итоне?

9.    Настоятель Уэлсли.

10.    Настоятель церкви в Питерсборо.

11.    Состояние здоровья епископа Рочестерского.

12.    Бедственное положение сельскохозяйственных рабочих (ее величество, казалось, была склонна винить во всем «огромный импорт»).

13.    Создание комиссии по этой проблеме (не пожелала).

Ни одного принципиального вопроса затронуто не было.

Гладстон называл эти аудиенции «очковтирательством». Для королевы «очковтирателем был он». Она никак не хотела смириться с тем, что он, будучи в таком преклонном возрасте, все еще оставался самым популярным человеком в королевстве.

Но в течение двух лет Гладстону так и не удалось урегулировать ирландскую проблему. Долгие месяцы писал он текст своего закона. Когда его министры начинали терять терпение, он отвечал им: «Я размышляю». Он стал чаще ездить во Францию: в Париж, Канны, Биарриц, уверяя, что все равно слышит теперь не больше половины из того, что говорится во время парламентских дебатов. Принятый палатой общин гомруль был отвергнут палатой лордов после восьмидесятидвухдневного бурного обсуждения. Отказавшись увеличить финансирование флота, «Великий старец» вызвал недовольство всех своих министров. Сославшись в очередной раз на свой возраст и свои болезни, 2 марта 1894 года он подал в отставку, поскольку мало иметь благородные и смелые идеи, нужно иметь еще определенную ловкость, чтобы заставить политический мир принять их. Гладстон же был чересчур прямолинейным, чересчур уверенным в избранности своей миссии. В Ирландии так и не суждено было воцариться миру.

Королева пожелала Гладстону «тишины и покоя». А он с горечью заметил: «И это все, что мне осталось после пятидесяти одного года, что я заседал в Тайном совете Ее Величества». Его сменил лорд Роузбери, блестящий аристократ, но дилетант в политике. Он был мужем покойной Ханны Ротшильд, дальней родственницы Элис и Фердинанда Ротшильдов, с которыми Виктория была очень дружна, а еще он был лордом. Но это не помешало ему в своей речи в Брэдфорде критиковать палату лордов, назвав ее «настоящим национальным бедствием». В тронной речи королевы он написал: «Палата лордов больше никого и ничто не представляет». Королева, уверенная в том, что монархия не выживет без своих благородных лордов, пожелала убрать эту фразу. Но премьер-министра в этот момент больше всего занимало дерби, которое он уже дважды выигрывал.

Всё джентри [136]136
  Анrлийское мелкопоместное дворянство. (Прим. пер.)


[Закрыть]
с нетерпением ждало этих скачек, знаменовавших собой закрытие лондонского сезона. Королева была единственным человеком, чья нога ни разу не ступала на ипподром. Она предпочитала музыку и театр.

В Лондоне насчитывалось более сорока театров, зазывавших к себе зрителей ярко освещенными фасадами. Королевская семья не пропускала ни одну из больших премьер. После смерти Альберта Виктория прекратила свои походы в театр, но очень по нему скучала. Поэтому, когда появлялась какая-нибудь пьеса или опера, пользующаяся успехом, она приглашала труппу к себе в Виндзорский дворец, где в театральный зал превращалась просторная галерея Ватерлоо.

6 марта 1891 года королева посмотрела «Гондольеров» Гилберта и Салливана, а спустя две недели мелодраму «Пара очков». В 1892 году сэр Август Харрис показал ей оперу «Кармен», шедшую в лондонском Ковент-Гарден. Эта опера была создана во Франции еще двадцать лет назад, но королева слушала ее впервые. История этой страстной любви привела ее в полный восторг. Она назвала Кальве «великой актрисой и великолепной певицей». На следующий год французская оперная дива вновь приедет в Англию, чтобы спеть перед королевой в «Cavalleria Rusticana» [137]137
  «Сельская честь» (ит.).


[Закрыть]
и в «Друге Фрице», а затем в 1894 году – в юношеском произведении Гуно «Филемон и Бавкида» и в опере Массне «Дочь Наварры», в которой королева вновь нашла Кальве «просто великолепной». Внучка Феодоры подарила ей бюст француженки, который изваяла собственноручно, и две маленькие статуэтки дивы в роли Кармен.

В марте 1893 года знаменитый актер Генри Ирвинг, любитель Шекспира и директор самого известного лондонского театра «Лицеум», привез ей спектакль «Беккет», переписанный ее любимым поэтом Теннисоном. Будучи на гастролях в Лондоне, «Комеди Франсез» сыграла в Виндзорском дворце водевиль Мейлака и Галеви «Лето в Сен-Мартене», а на следующий день – мелодраму Эмиля Жирардена «Пугающая радость». Знаменитый Коклен, создатель Сирано, читал ее величеству монологи из своих произведений. Она и в Шотландии не обходилась без представлений. В 1894 году труппа «Хеймаркета» приехала на гастроли в Шотландию и дала два спектакля в Бальморальском замке. На следующий год актеры Сент-Джеймсского театра играли для нее там «Liberty Hall» [138]138
  «Либерти-холл» («Зал свободы», англ.).


[Закрыть]
. Никто раньше не видел, чтобы она так от души хохотала.

В 1895 году она пожаловала Ирвингу рыцарское звание. Впервые подобной чести удостоили актера. На торжественной церемонии, произнеся предписанные протоколом слова, королева добавила: «Я так довольна, так довольна».

Лико, муж Беатрисы, любил театр не меньше своей тещи. Он сам ставил пьесы и живые картины и сам же в них играл вместе с женой, ее сестрами, придворными и даже индийскими слугами. От принимаемых ко двору новых фрейлин требовалось не только умение играть на пианино и петь, но и играть на сцене. Ничто не доставляло Виктории такого удовольствия, как наблюдать за репетицией и высказывать свое мнение. В 1893 году Луиза играла роль буфетчицы в классической пьесе Голдсмита под названием «Ночь ошибок, или Унижение паче гордости», и по ходу действия Фриц Понсонби брал ее за подбородок. Виктория послала ему записку с замечанием, что ему не следует заходить так далеко. На следующий день Фриц остановился в двух шагах от Луизы, после чего получил новую записку: на сей раз он стоял слишком далеко. Звездой придворного театра был гомосексуалист и острослов Йорк. Луиза обожала его. Королева тоже. Это ему она бросила однажды свою знаменитую реплику: «We are not amused» [139]139
  А нам не смешно (англ.).


[Закрыть]
. Дело было в том, что как-то во время ужина Йорк, сидевший на другом от королевы конце стола, рассказал анекдот, который рассмешил его соседей, но который не слышала Виктория. А она терпеть не могла оказываться в стороне от разговоров и веселья. Ее внук Вилли, император Вильгельм II, сохранит в памяти образ своей бабушки, сильно отличавшийся от того сурового образа, что вошел в легенду, он запомнит ее хохочущей за столом до слез: ее сосед адмирал Фоули рассказывал ей о кораблекрушении своей яхты. Королева выслушала его и поинтересовалась, как дела у его сестры. Тугой на ухо адмирал решил, что она продолжает разговор о яхте, и ответил: «Я перевернул ее и, хорошенько осмотрев днище, приказал отдраить его как следует». Ее внучка Алиса также подтвердит: «Да, бабушка обожала веселиться. Было множество вещей, способных вызвать у нее смех. Я помню, как она в буквальном смысле слова задыхалась от бешеного хохота...»

Именно с Йорком королева однажды вечером исполнила дуэт из музыкальной пьесы Гилберта и Салливана.

Он спрашивал ее: «Красавица, хочешь пойти за меня замуж?»

А она, пропев в ответ своим сопрано: «С великой радостью, мой господин», сделала паузу, чтобы сказать ему: «Вы знаете, ведь я брала уроки пения у Мендельсона».

Если бы у нее была такая возможность, она стала бы замечательной актрисой. Когда ей было восемнадцать лет, весь двор с удивлением наблюдал за тем, как чудесно она играет свою роль юной королевы. А почти в семьдесят пять лет она с таким мастерством обставляла свои появления на публике, что приводила в восторг толпы соотечественников и иностранцев.

Во Флоренции леди Паджет записала в своем дневнике: «Как правило, королева заставляет свою карету ждать себя в течение часа. Наконец она появилась после того, как в ее экипаж было погружено несчетное множество одеял, шалей, зонтиков и принадлежностей для рисования. Сбоку от кареты опустили лесенку, застеленную ковром, и седовласый шотландец с одной стороны и индиец в лимонно-желтом тюрбане с другой, поддерживая пожилую леди под руки, помогли ей сесть в просторное ландо. Затем туда же поднялись остальные дамы, и рослый шотландец захлопнул дверцу кареты, а индиец своими изящными смуглыми руками в это время расправлял над лицом королевы газовую вуаль. Своим молодым серебристым голоском она крикнула: “К Понте Веккио!”» Ее слуги в килтах или тюрбанах составляли часть ее декора и работали на ее легенду. На следующий год один флорентийский фотограф выставит в витрине своего ателье монтаж из девяти фотографий Виктории, в центре поместив снимок Мунши, о котором наперебой писали все газеты. Как когда-то в Шотландии с Брауном, слухи распространялись быстро, и прохожие уверяли друг друга, что английская королева влюбилась в индийского раджу.

Она вернулась на родину, чтобы присутствовать на свадьбе своего внука Джорджи и Мэй Текской. Это Виктории первой пришла в голову мысль выдать несчастную невесту Эдди за его брата, новоиспеченного наследника престола. Она вынашивала эту мысль с момента смерти Эдди. Алике не возражала. Ее сестра Дагмара вышла замуж за русского царя Александра III после того, как на Лазурном Берегу умер от туберкулеза его старший брат, с которым она была помолвлена. Царь прислал вместо себя в Англию своего сына Николая, Ники, который был до такой степени похож на жениха – своего двоюродного брата, – что их можно было перепутать. Они сфотографировались вместе, и Виктория будет бережно хранить это фото.

На регате в Каусе яхта Вилли вновь оставила позади «Британию» Берти. Разъяренный принц Уэльский заявил, что никогда больше не будет участвовать в этих регатах, которые «подмял под себя Вилли». А тщеславный германский император желал заиметь собственные колонии. В 1895 году Лондон и Берлин поделили между собой две высочайшие вершины Африки: Килиманджаро и Кению. Не принимая в расчет исторически сложившийся уклад жизни местных племен, границу между английской Кенией и германской Танзанией провели таким образом, чтобы и Вилли, и его бабушка получили в свое владение по горе, увенчанной вечными снегами.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю