Текст книги "Королева Виктория"
Автор книги: Филипп Александр
Соавторы: Беатрис де л’Онуа
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 40 страниц)
Королева, ужасно волнуясь, ждала их у подножия парадной лестницы дворца. Накануне вместе с принцем и своими семью детьми она с восхищением осматривала четырнадцать великолепных лошадей, присланных императором, и была приятно удивлена, узнав, что старшим конюхом при них состоит англичанин, а один из грумов – немец. Этим утром она в последний раз осмотрела огромную кровать, на которой несколько лет назад почивал их нынешний противник – русский царь Николай I. Ее покрыли зеленым атласным покрывалом с вышитыми на нем инициалами императорской четы и наполеоновским орлом, занавесили новым фиолетовым пологом и увенчали плюмажем. Виктория никак не могла поверить в происходящее: «Я не могу передать, какое неописуемое волнение охватило меня, мне казалось, что все это происходит в чудесном сне. Вот я подошла к императору, он поцеловал мне руку, а я расцеловала его в обе щеки. Потом я поцеловала грациозную, милую и, по всей видимости, сильно нервничавшую императрицу. Мы представили им принцев и детей. Вики делала глубокие реверансы, вращая круглыми от испуга глазами. Император обнял Берти, и мы стали подниматься вверх по лестнице. Поддерживая меня под руку, он говорил мне о том, как счастлив быть здесь, видеть меня, любоваться Виндзором».
Какой сюрприз! Оказалось, что Наполеон III вовсе не чудовище, которого она так боялась, а в Евгении нет ничего от той «роковой женщины», какую рисовал ей в своих посланиях английский посол во Франции лорд Коули. Она была очаровательной женщиной, простой в обращении и весьма изобретательной. Из-за тумана французский корабль «Буревестник», который должен был доставить ее многочисленный багаж, не смог пристать к берегу. Из-за этого она лишилась и своего парикмахера. Сидя в пеньюаре в отведенных ей покоях, она едва сдерживала слезы, и Наполеон посоветовал ей не спускаться к ужину, сославшись на то, что она очень устала в дороге. Но одна из ее придворных дам предложила ей свое серое в розочку платье с кринолином, отделанное черным кружевом. А в своей комнате Евгения обнаружила вазу с букетом хризантем. Она срезала у цветов головки и украсила ими и свое платье, и волнистые рыжие волосы. Виктория, в канареечно-желтом платье и самых крупных своих бриллиантах, пришла в восхищение от этого французского изящества и взяла на вооружение понравившийся ей прием: впредь она не раз будет усыпать свои туалеты красными цветами, что будет выглядеть скорее безвкусно, чем привлекательно.
Во время ужина император своим чарующим голосом говорил ей о том восхищении, что он испытал восемнадцать лет назад, наблюдая за «юной особой», которая впервые в своей жизни открывала парламентскую сессию. А еще он заплатил когда-то 40 фунтов стерлингов за билет в театр, чтобы увидеть ее там. А в 1848 году во время чартистских волнений он пошел в добровольные помощники полиции для оказания отпора манифестантам. У него были ласковая улыбка и лихо топорщившиеся усы. Она просто млела, когда он смотрел на нее своим томным взглядом так, словно хотел, чтобы она пала в его объятия: «В нем есть какое-то очарование, какие-то меланхоличность и притягательность, которые привлекают вас, какие бы предубеждения вы ни имели против него... Мне ужасно нравится его лицо». Как, видимо, нравился и сам Наполеон, который наверняка с удвоенным рвением каждое утро завивал и напомаживал свои усы.
Каждый новый день был сплошной чередой чудесных открытий: «Он прекрасно ездит верхом... Он замечательно танцует». А Альберт был очарован живой и непосредственной Евгенией, чьи точеные плечи, которыми восхищалась вся Европа, словно выныривали из пены белоснежного кружева. «Я счастлива видеть его столь восхищенным. Он столь редко бывает таким с женщинами», – отмечала Виктория без малейших признаков ревности. После торжественного ужина в галерее Ватерлоо, дипломатично переименованной на время в Художественную галерею, обе пары с жаром состязались в кадрилях и вальсах.
Французский монарх и его супруга привезли множество подарков детям королевы. Императрица с удовольствием играла с ними, брала их на руки, целовала. Император, смеясь, заявил королеве, что он ревнует свою супругу к Артуру, который покорил ее сердце. Наедине Евгения пожаловалась Виктории, что недавно у нее случился выкидыш. Та посоветовала ей проконсультироваться с известным лондонским гинекологом.
Наполеон III побывал на образцовой ферме Альберта и с таким интересом слушал пояснения принца, что тот, развеселившись, шутливо воскликнул по поводу этого пребывания в Виндзоре одного из Бонапартов: «Мне следовало бы присмотреть за склепом в церкви Святого Георгия, дабы Георг III не перевернулся в своем гробу!»
А внучка этого заклятого врага Наполеона I никогда и ни с кем из своих официальных гостей не чувствовала себя столь комфортно: «В императоре столь мало от французов, сколь это вообще возможно. У него в характере гораздо больше от немцев». Во время военного парада на голубом небе ярко светило весеннее солнце. Евгения села в большой фаэтон вместе с Викторией и ее детьми: Вики, Берти и Артуром. Наполеон гарцевал рядом на своем роскошном рыжем жеребце, В промежутке меж двух очередей барабанной дроби он подъехал к королеве, чтобы похвалить выправку ее гвардейцев. Виктория, дрожавшая при мысли о возможном покушении, беспокойно следила уголком глаза за толпой, плотной и возбужденной.
Наполеон III обладал «таким тактом, таким достоинством, был так щедр на знаки внимания, никогда не говорил и не делал ничего такого, что могло бы быть мне неприятным», что во время одного концерта королева рискнула-таки спросить у него, действительно ли в 1853 году у него было намерение завоевать Англию. «Бог мой, как можно было поверить в это!» – воскликнул император. Она ответила, что ее королевство живет в постоянном страхе из-за возможной высадки французов на их берег. И принялась уговаривать его отказаться от идеи отправиться в Крым, но Наполеон ничего не стал ей обещать. Он был уверен, что мощного штурма при умелом командовании было бы достаточно, чтобы прорвать оборону Севастополя.
Как и Луи Филипп десять лет назад, он был удостоен ордена Подвязки. Когда он вошел в тронный зал между Альбертом и герцогом Кембриджским, то смотрелся не слишком авантажно в своих панталонах и шелковых чулках. Принц обвязал голубой лентой ляжку императора, который поставил ногу на специальную подушечку, чтобы королева смогла затянуть на ленте узел. «Как обычно, она сделала это несколько неловко, дабы показать, как мало знакома с этим мужским украшением», – язвительно заметил лорд Кларен-дон. Счастливый Наполеон III прошептал Виктории: «Это еше одна ниточка, связавшая нас. Я дал клятву верности Вашему Величеству и буду свято исполнять ее». Таков был реванш, взятый бывшим узником форта Ам, который бежал оттуда и во время своего последнего пребывания в Лондоне хотя и был обласкан высшим обществом и пользовался благосклонным отношением к себе правительства, но ни разу не был допущен ко двору. «Наконец-то я стал джентльменом!» – воскликнул он, выходя из дверей тронного зала.
Следующую ночь они провели в Букингемском дворце. После роскошного обеда, устроенного лордом-мэром Лондона, вечера в Опере, где давали «Фиделио» [62]62
Единственная опера Л. Бетховена.
[Закрыть]и в последний раз исполнили «Отправляясь в Сирию», наступило время прощаться. «Отъезд сопровождался долгими объятиями и потоками слез. Когда дверца кареты наконец захлопнулась, и, казалось, что все закончилось, император вдруг сам распахнул вновь дверцу, соскочил на землю, прижал Викторию к своей груди и расцеловал ее в обе щеки, едва сдерживая слезы», – писал Дизраэли. Праздник закончился. Двор опять погрузился в привычную атмосферу гнетущей тоски. В Виндзорском дворце больше не слышали смеха придворных дам, которые переодевались, не закрывая дверей своих комнат и перекликаясь друг с другом. Принц был вынужден признать, что двор Наполеона, состоящий из всех этих Неев, Мюратов и других генералов и «нуворишей» Первой империи, был «в полном порядке», правда, он не преминул заметить, что «все эти джентльмены не отличались благородством ни происхождения, ни манер, ни воспитания».
Виктория нашла этот визит похожим на сон – «блестящий, замечательный, приятный сон». Все прошло без единой фальшивой ноты. «Он вполне может быть сыном настоящего короля» [63]63
Ходили слухи, что королева Гортензия (Евгения Богарнэ) родила своего сына, ставшего впоследствии Наполеоном III, не от своего супруга Луи Бонапарта, брата Наполеона I, а от голландского адмирала Веруэля. (Прим. пер.)
[Закрыть], – заключила королева, окончательно околдованная Наполеоном III. Накануне своего отъезда император представил ей барона Османна, и префект департамента Сены поинтересовался у королевы, может ли он надеяться на ее ответный визит в Париж. Перед самым отправлением императрица, вся в слезах, воскликнула, садясь в карету: «Обещайте, что вы приедете к нам, это хоть как-то скрасит наше расставание!» Виктория уже давно мечтала об этом. В свете все только и говорили, что о прелестях парижской жизни. И вот у нее появился прекрасный повод отправиться туда: «Пока Наполеон остается ее другом, Франция будет другом Англии».
Война еще не закончилась. А между тем их злейший враг Николай I неожиданно умер от воспаления легких. В Лондоне, перед тем как поднять занавес, директора театров зачитывали публике депешу с сообщением о смерти «врага рода человеческого». Зрители аплодировали, требовали «Боже, храни королеву» и пели вместе с актерами. Сын русского царя милейший Александр II, лихо отплясывавший когда-то с королевой мазурку, не был расположен к дальнейшему ведению военных действий. Но на смертном одре его отец яростно вскричал: «Тебе все продолжать!» – и надежды на переговоры развеялись, чему способствовала и непреклонность Вены.
А благородные лорды устраивали бесконечные инспекционные поездки в район военных действий, исправно докладывали о плачевных результатах, но не могли переломить ход событий. Все больше и больше англичан выражало недовольство ведением военных операций и беспорядком в британской армии. Альберт писал меморандум за меморандумом.
Принц не смог настоять на создании иностранного батальона, но у него появилась идея учредить новую награду – «Victoria Cross» [64]64
«Крест Виктории» (англ.).
[Закрыть]. В сиреневом платье, зеленой шали и белой головной накидке Виктория впервые раздавала ее солдатам, вереницей двигавшимся перед ней на костылях и в инвалидных колясках: «Многие солдаты улыбались, но кое-кто едва осмеливался поднять на меня глаза... Все они жали мне руку. Это было впервые в истории, когда простые солдаты пожимали руку своему монарху... Я горжусь, горжусь этим рукопожатием, связавшим простого солдата, прославившегося своей отвагой, с его королевой». Некоторые из награжденных отказывались отдавать свою медаль, чтобы на ней выгравировали их имя и дату ее вручения. Они предпочитали сохранить ее в таком вот виде, со следами прикосновения королевы. Война сделала Викторию как никогда популярной: «Кажется, что все поверили в меня. Кроме меня самой».
В июне королевская чета открыла для себя композитора, чья музыка была словно навеяна грохотом орудий. Изгнанный из Баварии из-за ссоры с королем и освистанный затем в Париже Вагнер, как многие другие революционеры, нашел приют в Лондоне. Королева с принцем побывали на одном из его концертов и первыми зааплодировали сразу после увертюры «Тангейзера», подав пример всем остальным. В антракте композитор зашел в их ложу, чтобы выразить им свое почтение. Несмотря на опубликованный им недавно антисемитский памфлет, направленный против их с Альбертом любимых композиторов Мендельсона и Мейербаха, королева предложила ему переработать некоторые из его произведений, в частности оперу «Лоэнгрин», для постановки их в театре «Ковент-Гарден», где до сих пор традиционно
ставились лишь итальянские оперы. Делалось это для того, чтобы артисты этого королевского театра, по большей части немцы по национальности, могли петь на его сцене на своем родном языке. После этой встречи Вагнер признался своей первой жене Минне, что королевская чета была с ним «любезной и приветливой», но что Виктория оказалась «очень маленького роста и далеко не красавицей со своим безобразно красным носом».
Наполеон с присущей ему галантностью прислал ей приглашение на Всемирную выставку в Париже. Альберт и Виктория решили взять с собой лишь двоих старших детей, Вики и Берти. «Стайка “bambinos” [65]65
Дети (исп.).
[Закрыть]смотрелась бы смешно и дала бы повод для шуток в адрес английского королевского семейства», – объяснял в своей записке шеф британской дипломатии лорд Кларендон, которому была прекрасно известна галльская бесцеремонность.
16 августа французские войска обратили в бегство шестьдесят тысяч русских солдат, прибывших на помощь защитникам Севастополя [66]66
Имеется в виду сражение на реке Черной.
[Закрыть]. Спустя два дня Наполеон III, не менее гордый, чем его дядя после Аустерлица, встречал в Булони яхту «Виктория и Альберт». Погода стояла по-летнему теплая, и такой же теплой была их встреча после разлуки: император и королева расцеловали друг друга в обе щеки. Все это происходило в День святой Елены, но никто не усмотрел в этом никакого лукавства. Виктория привезла императору подборку сделанных в Крыму фотографий, это были первые в истории военные снимки. Их автор, Роджер Фэнтон, стал создателем Лондонского фотографического общества, получив на то благословение королевы и принца.
Уже в сумерках королевский поезд прибыл на Восточный вокзал, ярко освещенный и украшенный, словно театр, гигантскими портьерами красного бархата с золотой бахромой. Желая поразить своих гостей, Наполеон устроил настоящий спектакль прямо на улицах перекопанной столицы, которую перестраивали по проекту барона Османна. На новых бульварах, увешанных знаменами, флагами и бумажными флажками, были установлены статуи, олицетворявшие Цивилизацию, Индустрию, Согласие и Справедливость, позолоченные орлы чередовались там с помпезными арками из искусственного мрамора, увитыми гирляндами.
Ярко-зеленая лакированная коляска с красным верхом пересекла площадь Согласия, поднялась по Елисейским Полям, проехала под Триумфальной аркой и направилась к Булонскому лесу. Факелы, приветственные крики толпы, шестьдесят тысяч солдат республиканской гвардии, расставленных на всем пути следования королевы, потрясли ее. «Восторгов было столько, что даже Наполеону I вряд ли оказывали такой прием, когда он возвращался из своих походов», – писала она дяде Леопольду.
В таком же экстазе бегала она по своим апартаментам в Сен-Клу, которые когда-то занимала Мария Антуанетта. Стены там были перекрашены в белый и золотой тона, а спальня Виктории обставлена так же, как в Букингемском дворце. Декораторы недрогнувшей рукой отпилили ножки у письменного столика, предназначенного для королевы, чтобы он был ей по росту. Евгения, приехавшая посмотреть, как идет подготовка к приему гостей, разрыдалась при виде такого ущерба. Но зато Виктория чувствовала себя так, словно была у себя дома. Ей не хватало лишь ее комнатной собачки. Но спустя три дня, вернувшись в свои покои, она услышала ее тявканье. Император, настоящий волшебник, отправил за ней в Англию своего человека.
Под руку с Наполеоном III Виктория осматривала экспонаты Всемирной выставки, обедала в большом Трианоне и инкогнито совершала прогулки в коляске, спрятав лицо под новой парижской шляпкой. Евгения, которая наконец забеременела, старалась не переутомляться и почти никуда не выходила. Желудок Альберта плохо переносил изысканную французскую кухню, но королева, несмотря на сильную жару, не знавшая усталости, не хотела ничего упустить из этого спектакля. «Я никогда не видел, чтобы у королевской особы было столько энергии», – вздыхал в Лувре лорд Кларендон, потный и уставший бегать за ней из зала в зал. Вечером она посетила Комическую оперу, где давали «приличную комедию без всяких двусмысленностей, на которую можно было повести детей», как она и просила лорда Кларендона. Они попали на спектакль «Гайде, или Секрет», совместное творение двух приятелей, Обера и Скриба, постоянных авторов театра Комической оперы. Кровь на сцене лилась рекой, а декорации второго акта, в виде парусника, бороздящего воды Венеции, вот уже семь лет привлекали толпы зрителей.
В Опере королева аплодировала божественной Розати, танцевавшей в балете, поставленном знаменитым Мариусом Петипа, который в тридцать семь лет и сам был занят в своем спектакле [67]67
Возраст для танцора весьма почтенный.
[Закрыть]. Ненасытная Виктория хотела также посмотреть какую-нибудь легкомысленную пьеску из тех, что ставили театры на парижских бульварах. В Сен-Клу пригласили труппу «Гимназии» показать гостям гвоздь сезона под названием «Юноша из хорошей семьи». В дворцовом парке стояли в карауле гвардейцы Второй империи. В свободное от визитов и аплодисментов время королева рисовала в своем дневнике их униформу, любовь к которой Берти унаследовал именно от нее.
На балу в городской ратуше дамы в кринолинах и кавалеры во фраках поднимались и спускались по величественной мраморной лестнице, которую барон Османн заказал Балтару в честь ее визита. А во время бала в Тюильри дворец освещался таким количеством факелов и свечей, что Виктории показалось, что он вот-вот вспыхнет. Она забыла о своих мигренях, которые постоянно мучили ее в Лондоне летом. 23-го числа она писала дядюшке Леопольду: «Ясчастлива, восхищена и очарована, и мне кажется, что я никогда не видела ничего прекраснее и веселее Парижа».
На следующий день она вместе с Альбертом должна была присутствовать на смотре курсантов Военной школы в Сен-Сире, и Наполеон приготовил ей новый сюрприз. Королева увидела, что французские кивера украшены краснобелыми султанами, такими же, какие носили офицеры ее королевской гвардии. Курсанты Сен-Сира уже окрестили свой новый головной убор «казуаром» по аналогии с той удивительной птицей, которую недавно завезли в Ботанический сад. Растроганная подобной «галантностью», Виктория выразила желание поклониться могиле великого Наполеона.
В декабре 1840 года Луи Филипп приказал перевезти останки императора в Париж. Поскольку строительство усыпальницы в Доме Инвалидов еще не было завершено, гроб с его прахом, накрытый бархатным покрывалом фиолетового цвета, расшитым золотыми пчелками, был выставлен в боковом приделе церкви вместе со шляпой Наполеона, в которой он был при Эйлау, его шпагой, которая была с ним под Аустерлицем, и орденом Почетного легиона. «Я стояла там, перед гробом нашего злейшего врага, опираясь на руку его племянника Наполеона III, я, внучка короля, который так ненавидел его. И этот племянник стал самым верным моим союзником». Королевская семья застыла в молчании под увлажнившимися взглядами наполеоновских солдат Первой империи, державших в руках факелы. Виктория опустила руку на плечо Берти: «Преклони колено перед останками великого Наполеона».
И тут разразилась гроза. Вспышки молний пробегали по поднятым с факелами рукам и усам старых солдат, а раскаты грома, устрашающе отзывавшиеся под сводами церкви, сливались со звуками органа, исполнявшего «Боже, храни королеву». Берти весь дрожал. «Можно было подумать, что эта дань уважения нашему великому противнику уничтожила былое соперничество и что небо скрепило новую дружбу, связавшую отныне две великие нации! Да благословит ее Господь на долгие годы!» – записала Виктория тем же вечером.
С той поры Франция навек вошла в ее сердце. А вскоре настанет очередь Берти проникнуться безумной страстью к Парижу. В один из дней Наполеон «похитил» его, чтобы прокатить в своей коляске по улице Риволи. Они вместе прохаживались по террасам Тюильрийского дворца. Опьяненный этой свободой и этим весельем, которые были недоступны ему в Лондоне, юный принц пожирал глазами императора, попыхивавшего сигарой, тот был этаким «бонвиваном», совершенно не похожим на его отца: «У вас очень красивая страна. Жаль, что я не ваш сын». А Вики не сводила глаз с императрицы, которую находила очаровательнейшей из женщин. В последний день она, вторя Берти, воскликнула: «О, как бы мы хотели остаться здесь!» – «Это никак невозможно, – нежно увещевала их Евгения, – вашим родителям будет очень не хватать вас». – «Не хватать нас! Да у них есть еще шестеро детей».
Под палящими лучами почти тропического солнца они с большой помпой проехали через Париж до вокзала. В Булони сорок тысяч солдат маршировали вдоль берега моря. «Мы объехали их ряды. Целый лес штыков на фоне спокойного синего моря в алых лучах заходящего солнца производил грандиозное впечатление. Они умеют ходить строем, эти французские солдаты, они идут не такими тесными рядами, как наши, но прекрасно держат ногу». Последний ужин в гостинице «Императорский павильон» на набережной Булони был грустным. «Ах, как бы мне хотелось стоять в самой гуще толпы и кричать: “Да здравствует император!”» – вздохнула Вики. Королевская лодка доставила английскую государыню на ее яхту как раз в тот момент, когда в небе погас последний фейерверк. Оставшийся на берегу Наполеон прокричал ей:
«До свидания, сударыня, до скорой встречи!»
«Я очень надеюсь на это!» – по-французски прокричала в ответ королева, старательно выговаривая слова.
«Устроенный для нас великолепный праздник в Версале я просто не в состоянии описать! Это было что-то невообразимое!» – записала она в свой дневник, едва успели поднять якорь. Во время этого последнего бала дворец Людовика XIV словно вновь перенесся в эпоху «короля-солнца»: сотни фонариков освещали Зеркальную галерею, каскады и рощицы – творение Ле Нотра [68]68
Андре Ле Нотр(1613—1700) – ландшафтный дизайнер и архитектор при дворе Людовика XIV. (Прим. пер.)
[Закрыть]. В десять часов вечера небо над Швейцарским бассейном озарилось огнями салюта. Последний залп выбросил сноп ослепительных искр, которые выстроились в виде башни Виндзорского дворца. Пока Альберт в черном мундире королевских стрелков танцевал с воздушной Евгенией, Виктория в белом платье, расшитом серебром, с лентой ордена Подвязки через плечо и «Кохинором» в волосах беседовала с прусским послом, красавцем-мужчиной, которому, впрочем, никогда не удастся соблазнить ее – Бисмарком.
«В императора я по-настоящему влюбилась. Он непостижимым образом умеет покорять всех, кто к нему приближается», – написала она Штокмару. Что вызвало раздражение не только у немецкого барона, но и у Альберта. На протяжении всей поездки принц скептически слушал разговоры о великих замыслах Наполеона III и с опаской взирал на назойливую демонстрацию могущества Французской империи. Штокмар и Альберт мечтали не о «сердечном согласии» с Францией, а о союзе с Пруссией. С сильной и либеральной Пруссией, которая сумела бы объединить под своим крылом реакционные немецкие княжества, явила бы им пример демократии, построив образцовое государство с конституционной формой правления в противовес деспотизму и милитаризму Наполеона III.
В одном из своих писем к Виктории принцесса Августа Прусская с беспокойством поинтересовалась: «Правда ли, что английским офицерам было приказано стереть название “Ватерлоо” с их наград?» Королева немедленно отписала ответ: «Конечно, нет. Это название на месте. И останется там. Но мы очень надеемся, что вскоре сможем добавить к нему название “Севастополь”».