Текст книги "Затворник из горной твердыни"

Автор книги: Филип Киндред Дик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

Он расхохотался.

В изумлении глядя на него, стараясь выискать что-то в выражении его лица – что именно, она и сама не знала, да к тому же ему еще нужно было присматривать за другими машинами, – она сказала:

– В этом нет ничего смешного. Именно так и было на самом деле. США были вполне способны разгромить Японию. И...

– Каким образом? – перебил ее Уиндем-Мэтсон.

– Все это есть в книге. – Она задумалась на мгновенье. – В романе. Естественно, там есть много и просто вымысла. Ведь ему все-таки надо было увлечь читателя, иначе люди не стали бы читать. В нем описываются судьбы многих людей. Среди них двое еще совсем молодых, парень служит в американской армии, девушка... Президент Тагвелл показан на самом деле тонким политиком. Он понимает, что японцы намерены предпринять. – Голос ее стал взволнованным. – Даже говорить об этом приятно. Японцы не препятствуют распространению этой книги в Пацифиде. Я читала, что очень многие из них увлекаются ею. Она популярна на островах метрополии. И возбудила множество толков.

– Послушай, – произнес Уиндем-Мэтсон. – А что он говорит о Пирл-Харборе?

– Президент Тагвелл оказался настолько проницательным, что дал приказ всем кораблям выйти в море. Поэтому флот США избежал уничтожения.

– Понятно.

– Так что на самом деле никакого Пирл-Харбора и не было. Японцы напали, но им удалось вывести из строя только несколько небольших кораблей.

– Она называется "Какая-то саранча..."?

– "И саранча легла густо". Это цитата из Библии.

– И японцы, выходит, потерпели поражение, поскольку Пирл-Харбора не получилось? Послушай, Япония все равно одержала бы победу. Даже если бы не было Пирл-Харбора.

– Флот США – в этой книге – помешал им оккупировать Филиппины и Австралию.

– Они бы все равно их заняли. Их флот был сильнее. Я очень хорошо знаю японцев, это их историческое предназначение – установить господство над Тихим океаном. После первой мировой войны Штаты все больше приходили в упадок. Каждая из стран-союзников потерпела крах в результате той войны моральный и духовный.

– И если бы Германия не захватила Мальту, – упрямо продолжала девушка, – то Черчилль остался бы у власти и привел Англию к победе.

– Каким образом? Где?

– В Северной Африке. Черчилль в конце концов нанес поражение Роммелю.

Уиндем-Мэтсон снова расхохотался.

– И поскольку британцы победили Роммеля, они смогли двинуть всю свою армию через Турцию на помощь остаткам русских армий и занять оборону. В этой книге они остановили продвижение немцев на восток вглубь России возле одного города на Волге. Мы никогда раньше не слышали об этом городе, но он на самом деле существует, я нашла его в атласе.

– Как же он называется?

– Сталинград. Вот там-то британцы и переломили ход войны. Поэтому в книге Роммель так и не соединился с теми немецкими войсками, которые вышли из России, помните, армия фон Паулюса? И немцам не удалось проникнуть ни на Ближний Восток и захватить столь нужные им месторождения нефти, ни в Индию, как это они сделали и соединились с японцами. И...

– Никакая стратегия на свете не смогла бы победить Эрвина Роммеля, сказал Уиндем-Мэтсон. – И события, вроде тех, что выдумал этот парень, ни город в России, столь напыщенно названный Сталинградом, никакая успешная оборона не могли достичь ничего большего, как отсрочка исхода войны. Изменить ее результат они не могли. Послушай, я встречался с Роммелем лично. В Нью-Йорке, когда был там по делам в сорок восьмом. – На самом деле он видел военного губернатора США только на приеме в Белом Доме, да и то издалека. – Что за человек! Какая выправка, какие манеры. Так что я знаю, что говорю – закончил он.

– Это было ужасно, – сказала Рита, – когда генерала Роммеля сместили с поста, а на его место назначили этого мерзавца Ламмерса. Вот когда по-настоящему начались все эти массовые казни и концентрационные лагеря.

– Они существовали и тогда, когда военным губернатором был Роммель.

– Но, – она сделала жест рукой, – это было неофициально. Может быть, эти головорезы из СС и тогда вытворяли такое же... Но он был не таким, как все остальные. Что-то в нем было от старого прусского офицерства. Он был суров...

– Я вот лучше скажу тебе, кто на самом деле очень много сделал для США, – сказал Уиндем-Мэтсон, – кто возродил их экономику. Это Альберт Шпеер. Не Роммель и не Организация Тодта. Шпеер был лучшим из наместников Партии в Северной Америке. Он заставил все эти фирмы, корпорации, заводы все абсолютно! – снова заработать, и притом высокоэффективно. Жаль, что его не было здесь, ведь у нас по пять предприятий в каждой отрасли, конкурирующих между собой и из-за всего этого несущих такие чудовищные убытки. Нет ничего более идиотского, чем промышленное соперничество.

– Я бы не смогла жить, сказала Рита, – в тех трудовых лагерях, в тех общежитиях, которые были там у них на Востоке. Как одна моя подруга. Она там жила. У нее проверяли почту – она даже ничего не могла рассказать мне об этом, пока снова не оказалась здесь. Им приходилось подниматься по утрам в полвосьмого под звуки духового оркестра.

– Ты бы привыкла к этому. Зато жила бы в чистоте, получала полноценное питание, отдых и отличное медицинское обслуживание. Чего еще желать? Журавля в небе?

Его огромная машина немецкого производства бесшумно двигалась сквозь окутанный холодным ночным туманом Сан-Франциско.

Тагоми сидел на полу, поджав под себя ноги. В руках он держал пиалу с черным китайским чаем и дул на него, то и дело улыбаясь при этом Бейнсу.

– У вас здесь просто прелестно, – сказал Бейнс. – На всем тихоокеанском побережье ощущается такая умиротворенность. Она резко контрастирует с тем, что... – Он не стал уточнять с чем.

– Бог разговаривает с человеком чудом Пробуждения, – прошептал Тагоми.

– Простите?

– Это оракул. Извините меня. Вырвалось непроизвольно.

Бейнс призадумался и улыбнулся в душе.

– Что-то есть смехотворное, – заметил Тагоми, – в том, что мы живем по книге пятитысячелетней давности. Мы задаем ей вопросы, будто она разумное существо. Она и есть живое существо. Как и Библия христиан. Многие книги на самом деле живут своей жизнью. И вовсе не в иносказательном смысле. Дух оживляет их. Понимаете? – он пристально посмотрел на Бейнса, ожидая его реакции.

Тщательно подбирая слова, Бейнс ответил:

– Я не очень силен в вопросах веры. Религия находится вне сферы моей деятельности. Я предпочитаю держаться тех материй, в которых хоть немного разбираюсь. – По сути же дела, у него не было ни малейшей уверенности в том, о чем говорит Тагоми.

Я, наверное, устал, – подумал Бейнс. С той минуты, как я очутился здесь сегодня вечером, все вокруг кажется мне каким-то нелепым и недовыросшим, будто я попал в страну гномов. Кажется какой-то недожизнью с оттенком шутовства. Что это за книга пятитысячелетней давности? Часы с Микки Маусом, сам мистер Тагоми, хрупкая пиала в его руке... и глядящая со стены голова бизона, уродливая и внушающая страх.

– Что это за голова? – вдруг спросил он.

– Это, – пояснил Тагоми, – всего лишь существо, которое поддерживало существование здешних аборигенов в былые дни.

– Понятно.

– Показать вам искусство охоты на бизонов? – Тагоми поставил пиалу на столик и встал. Здесь, вечером, в своем собственном доме, он был в серебристом халате, мягких комнатных туфлях и белом галстуке. – Вот я на железной лошадке. – Он слегка присел, подогнув ноги. – На коленях надежный винчестер выпуска 1866 года. – Он вопросительно глянул на Бейнса. – Вы устали от путешествия, сэр.

– Кажется, да, – признался Бейнс. – События дня несколько ошеломили меня. Деловая суета...

И всякие иные заботы, – подумал он. У него болела голова. Его сильно беспокоило, можно ли достать здесь, на тихоокеанском побережье, что-нибудь из анальгетиков, производства "И.Г.Фарбен". Он пристрастился к ним, борясь с частыми болями в височной области.

– Мы все не должны терять веры во что-то, – сказал Тагоми. – Нам не дано знать ответы на все вопросы. Нам не дано, по собственному желанию, заглядывать в будущее.

Бейнс кивнул.

– У моей жены найдется кое-что для облегчения вашей головной доли, произнес Тагоми, увидев, что гость снял очки и потирает лоб. – Она вызвана перенапряжением глазных мышц. Извините. – Поклонившись, он вышел из комнаты.

...Больше всего я нуждаюсь в том, чтобы выспаться. В ночном отдыхе. Или причина в том, что я не в состоянии смело глядеть в лицо обстоятельствам? Пал духом из-за того, что они не очень-то благоприятны?

Когда Тагоми вернулся со стаканом воды и каким-то таблетками, Бейнс сказал:

– Мне в самом-то деле пора распрощаться и ехать в гостиницу. Но сначала хотелось бы кое-что выяснить. Мы можем продолжить переговоры завтра, если это вас устраивает. Вас поставили в известность о наличии третьей стороны, которая должна присоединиться к нашим переговорам?

На какое-то мгновенье на лице Тагоми промелькнуло удивление. Затем оно исчезло, и лицо его снова стало непроницаемым.

– Об этом ничего не говорилось. Однако это, разумеется, интересно.

– С острова метрополии.

– О, – произнес Тагоми. Но на этот раз на его лице не отразилось ни малейшего удивления, он полностью владел собой.

– Пожилой, удалившийся от дел бизнесмен, – продолжал Бейнс, путешествующий по морю. Сейчас он уже две недели в пути. У него предубеждение против поездок по воздуху.

– Эксцентричный старик, – заметил Тагоми.

– Он продолжает интересоваться положением дел на рынках островов метрополии. И сможет проинформировать нас об этом – в любом случае он намерен отдохнуть в Сан-Франциско. Не стану утверждать, что его информация так уж необходима. Но она позволит внести определенную ясность в наши переговоры.

– Хорошо, – согласился Тагоми. – Он сможет предостеречь нас от ошибок в отношении рынков сбыта в метрополии. Я там не был вот уже два года.

Только теперь Тагоми, бросив взгляд вниз, обнаружил, что все еще держит в руках таблетки и воду.

– Простите меня. Вот сильнодействующее средство. Называется заракаин. Изготавливается одной из фармацевтических фирм в провинции Китай. – И протянув ладонь, добавил: – Можно не опасаться привыкания.

– Этот немолодой господин, – произнес Бейнс, готовясь принять таблетку, – по всей вероятности, обратится непосредственно в вашу торговую миссию. Я сейчас напишу его имя, чтобы ваши люди были предупреждены и не завернули его. Я с ним раньше не встречался, но мне известно, что он несколько глуховат и весьма эксцентричен. Мы должны постараться, чтобы его ничто не раздражало. – Тагоми, казалось, понимал, о чем идет речь. – Он увлекается рододендронами и будет очень доволен, если нам удастся разыскать кого-нибудь, кто сможет побеседовать с ним об этих растениях хотя бы с полчаса. Я записываю его имя.

Приняв таблетку, он достал авторучку и написал что-то.

– Мистер Синиро Ятабе, – прочел Тагоми на полоске бумаги, затем церемонно положил ее в свою записную книжку.

– И еще одно.

Тагоми, положив пальцы на ободок своей пиалы, весь обратился в слух.

– Дело весьма деликатного свойства. В отношении этого пожилого господина. Оно несколько затрудняет положение. Ему почти восемьдесят лет. Некоторые из его начинаний, к концу его карьеры, не увенчались успехом. Понимаете?

– Он не обеспечен материально, – произнес Тагоми. – Вероятно, получает пенсию.

– Вот именно. И эта пенсия до неприличия мала. Поэтому он старается подработать то здесь, то там.

– Что является нарушением некоторых мелочных инструкций, – сказал Тагоми, – столь характерных для правительства метрополии и его бюрократического чиновничества. Я понимаю положение этого господина. Он получает от нас вознаграждение за консультации и не сообщает об этом в свой пенсионный отдел. Поэтому мы должны оставить в тайне его визит. Им известно только о том, что он уехал сюда отдыхать.

– Вы – человек, искушенный в житейских вопросах, – заметил Бейнс.

– Такое положение не раз возникало и раньше, – пояснил Тагоми. – Мы в нашем обществе так и не решили проблему обеспечения престарелых, количество которых неуклонно растет по мере успехов здравоохранения. Китай преподает нам уроки, как почитать старость. А вот немцы наше пренебрежительное отношение к старости, похоже, расценивают как подлинную добродетель. Насколько я понимаю, они уничтожают престарелых.

– Немцы... – пробормотал Бейнс, снова потирая пальцами лоб. Когда же начнет действовать таблетка? Он почувствовал, что его клонит ко сну.

– Поскольку вы из Скандинавии, то у вас, безусловно, множество контактов с процветающей Европой. Сели в лайнер, например, и вы в Темпельхофе. Неужели можно мириться с таким отношением? Вы из нейтральной страны. Скажите мне свое мнение, если можете.

– Мне не ясно, что вы подразумеваете?

– Отношение к престарелым, больным, немощным, слабоумным, бесполезным... "Какая польза от новорожденного ребенка?" – спросил один известный англо-саксонский мыслитель. Я хорошо запомнил эти слова и много раз над ними задумывался. Да ведь в самом деле нет никакой пользы! Абсолютно никакой.

Бейнс что-то тихо и невнятно пробормотал, чтобы уклониться от ответа и соблюсти при этом правила вежливости.

– А разве не верно то, – не унимался Тагоми, – что человек не должен служить орудием для достижения чьих-то целей. – Он весь подался вперед в своем страстном желании получить ответ безотлагательно. – Пожалуйста, изложите мне свои, характерные для нейтрального скандинава, соображения.

– Не знаю, – промямлил Бейнс.

– Во время войны – продолжал Тагоми, – у меня была незначительная должность в провинции Китай. В Шанхае. Там существовал целый район, Хонкъю, поселения евреев, длительное время интернированных имперским правительством. Они выжили благодаря вспомоществованиям со стороны организации "Джойнт". Фашистский посланник в Китае настаивал на том, чтобы истребить евреев. Я хорошо помню ответ своего начальства. "Такое не согласуется с соображениями гуманности". Оно отвергло это требование как варварское. Это произвело на меня глубокое впечатление.

– Понимаю, – пробормотал Бейнс. Похоже, Тагоми пытается вызвать меня на откровенность. Теперь он был начеку. Ум и все его чувства обострились.

– Евреи всегда характеризовались фашистами как азиаты и небелые. То, что под этим подразумевалось, никогда не упускалось из виду влиятельными особами в Японии, даже из состава Военного кабинета. Я никогда прежде не обсуждал этот вопрос с гражданами Рейха, с которыми мне доводилось встречаться...

– Я – не немец, – перебил его Бейнс. – Поэтому едва ли могу говорить от имени Германии. – Поднявшись, он направился к двери. – Мы возобновим наши переговоры завтра. Пожалуйста, извините меня. Я не в состоянии сейчас думать. – На самом деле, мышление его сейчас полностью прояснилось.

Мне необходимо немедленно выбраться отсюда, – понял Бейнс. – Этот человек оказывает слишком уж сильный нажим на меня.

– Простите тупость фанатизма, – произнес Тагоми, тотчас же направившись к двери. – Философские проблемы настолько ослепили меня, что я не смог понять подлинные человеческие чувства. Сюда. – Он окликнул кого-то по-японски, и отворилась входная дверь. Появился молодой японец, чуть поклонился, глядя на Бейнса.

Мой водитель, – сообразил Бейнс.

Возможно, это все мои донкихотские высказывания в конце полета, вдруг пришло ему в голову. В разговоре с этим – как его там? Лотце. Каким-то образом уже дошло сюда, к японцам.

Жаль, что я разболтал все Лотцу, – подумал он. – Теперь приходится в этом раскаиваться, но уже слишком поздно.

Я совсем неподходящи человек для этих целей.

Но, с другой стороны, такие высказывания в разговоре с Лотце вполне допустимы для шведа. Все нормально. Страшного ничего не произошло. Я стал чрезмерно мнителен, оглядываясь на прошлое. А на самом-то деле я мог бы много добиться, говоря в открытую. Это факт, к которому мне нужно приспособиться.

Однако вся его прежняя подготовка восстала против этого. – Отверзни свои уста, – увещевал он самого себя. Хоть как-то... Обязан, иначе не добьешься успеха.

– Наверное, они руководствуются какими-то устойчивыми подсознательными соображениями. Каким-то архетипом сознания. По Юнгу, сказал Бейнс.

Тагоми кивнул.

– Понимаю. Я читал Юнга.

Она пожали друг другу руки.

– Я позвоню вам завтра утром, – сказал Бейнс. – Спокойной ночи, сэр. – Он отвесил поклон, то же сделал и Тагоми.

Улыбаясь, молодой японец сказал что-то, чего Бейнсу разобрать не удалось.

– Простите? – переспросил он, подхватывая пальто и выходя на крыльцо.

– Он обращается к вам по-шведски, сэр – пояснил Тагоми. – Он прослушал курс по истории Тридцатилетней войны в Токийском университете и очарован вашим великим национальным героем Густавом-Адольфом. – Тагоми сочувственно улыбнулся. – Тем не менее, ясно, его попытки овладеть столь далеким от него языком оказались тщетными. Он, без сомнения, прибегнул к одному из аудиокурсов, записанных на граммофонных пластинках. Такие курсы в силу своей дешевизны пользуются популярностью среди студентов.

Молодой японец, очевидно, не понимавший английского языка, почтительно поклонился и улыбнулся.

– Понятно, – пробормотал Бейнс. – Что ж, желаю ему удачи.

У меня свои собственные языковые затруднения, – подумал он. Совершенно очевидные.

Боже праведный – да ведь этот юный студент-японец по дороге в гостиницу будет пытаться завязать с ним разговор по-шведски. На языке, который Бейнс едва понимал, да и то лишь тогда, когда соблюдались безукоризненно и грамматика, и произношение. А этого вряд ли можно было ожидать от молодого японца, изучавшего язык по грампластинкам.

Ему никак не удастся чего-нибудь от меня добиться, – подумал Бейнс. Но он будет вновь и вновь повторять свои попытки, потому что ему не захочется упустить такой шанс. Вряд ли ему еще предоставится возможность повстречаться со шведом. Бейнс ухмыльнулся в душе. Какая это будет мучительная пытка для нас обоих!

6

Рано утром, наслаждаясь прохладой и ярким солнцем, Джулия Фринк делала продуктовые покупки. С двумя коричневыми бумажными мешками в руках, она неторопливо брела по тротуару, то и дело останавливаясь у каждого магазина, чтобы полюбоваться витринами. Она никуда не спешила.

Может быть, заглянуть в аптеку? Она прошла внутрь. Занятия в секции дзюдо должны начаться не раньше полудня, а пока что она совершенно свободна. Примостившись на высоком стуле у стойки, она стала разглядывать журналы.

В свежем номере "Лайфа" она увидела большую статью, озаглавленную "Телевидение в Европе: взгляд в будущее". Заинтересовала ее фотография немецкой семьи, которая, сидя в гостиной, смотрела телевизионную передачу. Как утверждалось в статье, передача телевизионных изображений из Берлина длится целых четыре часа. Не за горами то время, когда телевизионные станции будут во всех крупных европейских городах. А к 1970 году такая станция будет сооружена и в Нью-Йорке.

На других снимках, были инженеры-электронщики из Рейха, которые помогали местному персоналу на строительстве телестанции в Нью-Йорке разрешить возникающие трудности. Нетрудно было догадаться, кто среди них немцы. Только у них был характерный здоровый, чистый, энергичный, одухотворенный вид. У американцев же, с другой стороны, был вид самых заурядных людей, ничем не отличавшихся от простых обывателей.

Было видно, как один из инженеров-немцев показывает что-то, а американцы изо всех сил пытаются определить, что именно он показывает. Наверное, – рассудила Джулия, даже зрение у них получше. Отличное питание за последние двадцать лет. Как нам и растолковывали – они могут видеть то, что недоступно другим. Из-за витамина А, что ли?

Интересно задумалась она, что же это такое на самом деле – сидя у себя в комнате, видеть весь мир на сером экране маленькой стеклянной трубки? Если эти наци умеют летать туда и обратно на Марс, почему им не добиться телевизионного вещания. Наверное, мне бы больше понравились эстрадные представления, видеть, что на самом деле из себя представляют эти Боб Хоуп и Дюранте, а не то, как они прогуливаются по Марсу.

В этом-то и все дело, подумала она, возвращая журнал на стеллаж. У нацистов нет чувства юмора, поэтому для чего им так спешить с телевидением? К тому же, все равно они поубивали большинство настоящих великих комиков – большинство из них было евреями. Фактически, они загубили почти всю индустрию развлечений. Интересно знать, как это еще сходит с рук Бобу Хоупу то, что он говорит. Разумеется, ему приходится выступать по радио из Канады. Там все-таки немного посвободнее. Но Хоуп действительно выдает так выдает. Вроде той шутки о Геринге... где Геринг покупает Рим и переправляет в свою горную берлогу, а там полностью его отстраивает. Да еще возрождает христианство, чтобы его любимцам-львам было чем поживиться...

– Вы хотите купить этот журнал, мисс? – подозрительно спросил у нее высохший старичок, который заведовал аптекой.

Она виновато отложила "Ридерз Дайджест", который начала перелистывать.

Снова шагая по тротуару с сумками для покупок в руках, Джулия подумала, что, возможно, Геринг станет новым фюрером, когда умрет Борман. Он, похоже, не совсем такой, как другие.

Только благодаря своему умению втереться в доверие, Борман выдвинулся на первое место, когда Гитлер стал совсем выживать из ума, и те, кто действительно был подле Гитлера, понимали, как быстро он взбирается вверх. Старого же Геринга там не было, он отсиживался в своем дворце в горах. Геринг должен был стать фюрером после Гитлера, потому что это его авиация вывела из строя английские радиолокационные установки, а затем покончила с британскими воздушными силами. Гитлер велел своим самолетам разбомбить Лондон, так же, как они это сделали с Роттердамом.

Но скорее всего, решила она, этот пост достанется Геббельсу. Именно об этом все только и говорят. Так же, как и о том, что не достанется этому мерзавцу Гейдриху. Он бы нас всех поубивал. Вот уж настоящий душегуб...

Кто мне нравится, так это Бальдур фон Ширах. Он единственный, кто выглядит нормальным. Но у него нет ни малейшего шанса.

Она поднялась по ступенькам к входной двери старого деревянного дома, в котором жила.

Открыв дверь в свою квартиру, Джулия увидела, что Джо Чиннаделла все еще лежит там, где она его оставила, на самой середине кровати, на животе, свесив свободно руки вниз.

Нет, подумала она, нельзя здесь оставаться – грузовик ушел. Неужели он его упустил? Очевидно.

Пройдя в кухню, поставила мешки с продуктами на стол среди посуды с остатками завтрака.

Входило ли в его намерения упустить грузовик – вот что сейчас больше всего ее интересовало.

Что за своеобразный человек... Он был с нею таким энергичным, не давал всю ночь покоя. Но все было так, будто он на самом деле был не здесь, и что бы не делал, как бы и не осознавал этого. Был весь в мыслях о чем-то далеком.

По привычке она стала выкладывать продукты в старенький холодильник фирмы "Дженерал Электрик". А затем принялась за уборку стола.

Может быть, он слишком часто занимается любовью, решила она. Это стало его второй натурой. Манипуляции выполняются автоматически – так я перекладываю эти тарелки и вилки в раковину. Он мог бы это делать и с удаленными тремя пятыми мозга, как проделывает движения лягушечья лапка на уроке биологии.

– Эй, – окликнула она его. – Просыпайся.

Джо зашевелился в постели, захрапел.

– Ты слушал концерт Боба Хоупа на днях вечером? – громко спросила Джулия. – Он рассказал забавный анекдот, как один немецкий майор допрашивает марсиан. Марсиане не могут представить ему документальное подтверждение того, что их предки являются арийцами, помнишь? Поэтому немецкий майор сообщает в Берлин о том, что Марс населен евреями. – Войдя в комнату, где Джо лежал в кровати, она продолжала: – И о том, что они ростом в один фут и у них две головы. Ты же знаешь, как умеет выдать такое Боб Хоуп...

Джо открыл глаза. Ничего не говоря, он стал, не мигая, смотреть на нее. Темными, наполненными мукой глазами, так выделявшимися даже на покрывшемся уже черной щетиной лице, что она притихла.

– В чем дело? – спросила она наконец. – Ты чего-то боишься? И сама же подумала: нет, Фрэнк, вот кто боится. А это – сама не пойму, что это.

– Тачка уехала, – сказал Джо, присаживаясь на постели.

– Что же ты собираешься делать? – она подсела на краешек кровати, вытирая руки посудным полотенцем.

– Я перехвачу его по дороге назад. Он никому об этом не скажет ни слова. Понимает, что я сделал бы то же самое для него.

– Тебе уже приходилось так делать? – спросила она.

Джо ничего не ответил. Значит, отметила про себя Джулия – ты собирался упустить его. Я об этом с самого начала догадывалась.

– А что, если он будет возвращаться другой дорогой?

– Он всегда выбирает шоссе N_50. Никогда не выезжает на Сороковое. На Сороковом у него когда-то была авария. На дорогу выскочили какие-то лошади, и он врезался прямо в них. В Скалистых горах. – Подняв со стула одежду, он начал одеваться.

– Сколько тебе лет, Джо? – спросила она, пока он созерцал свое обнаженное тело.

– Тридцать четыре.

Значит, подумала она, ты должен был принимать участие в войне. Она не заметила у него явных телесных дефектов. Совсем наоборот, у него было очень ладное поджарое тело, длинные ноги. Джо, обнаружив, как пристально она его разглядывает, нахмурился и отвернулся.

– Что, нельзя смотреть? – удивлено спросила она. Такая скромность после вместе проведенной ночи. – Мы что – клопы? – не унималась она. – Мы не в состоянии вытерпеть вид друг друга при дневном свете и поэтому поскорее втискиваемся в трещины в стенах?

Проворчав что-то невнятное, он двинулся в сторону ванной, потирая подбородок, прямо в носках и белье.

Это мой дом, отметила про себя Джулия. Я позволяю тебе здесь оставаться, а ты даже не разрешаешь мне на тебя смотреть. Почему же ты тогда захотел здесь оставаться? – она последовала за ним в ванную комнату. Он набрал горячую воду в чашку для бритья.

На его руке она увидела татуировку – синюю букву "К".

– Кто это? – спросила она. – Твоя жена? Конни? Карина?

– Каир, – продолжая мыть лицо, ответил Джо.

Что за экзотическое имя, подумала она с завистью. А затем почувствовала, что краснеет.

– Я такая глупая, – сказала она.

Итальянец тридцати четырех лет, в занятой нацистами части мира... разумеется, он принимал участие в войне. Но на стороне держав Оси. И сражался под Каиром. Татуировка – узы, связавшие немцев и итальянцев ветеранов этой кампании, результатом которой было поражение Роммеля и его африканского корпуса британских и австралийских войск под командованием генерала Готта.

Они вышли из ванной, вернулась в комнату и начала прибирать постель.

Аккуратной стопкой на стуле лежали пожитки Джо, его одежда и небольшой плоский чемодан, разные личные вещи. Среди них она заметила покрытую бархатом коробочку, маленькую, вроде футляра для очков. Подняв, она открыла ее и заглянула внутрь.

Ты действительно сражался под Каиром, – подумала она, глядя на Железный Крест второго класса с девизом и датой – 10 июня 1945 года выгравированными сверху Далеко не у всех есть такое – только у тех, кто проявил особую храбрость. Интересно, что же ты такое совершил... ведь тебе тогда было только семнадцать...

Джо появился в дверях ванной комнаты как раз в тот момент, когда она извлекла медаль из бархатной коробочки. Заметив его, она отпрянула, почувствовав себя виноватой. Однако он, казалось, совсем не рассердился.

– Я просто взглянула на нее. – Я никогда не видела ее раньше. Роммель сам приколол тебе ее на грудь?

– Мне ее вручил генерал Байерлейн. Роммеля к тому времени уже перевели в Англию, довершить начатое там. – Голос его был спокойным, однако он снова стал потирать лоб, время от времени запуская пальцы в свою шевелюру, как бы расчесывая ее, причем это движение выглядело хроническим нервным тиком.

– Ты хотя бы расскажешь мне что-нибудь об этом? – попросила Джулия, когда он вернулся в ванную и начал бриться.

И он действительно рассказал ей немного, но это был совсем не тот рассказ, который ей хотелось бы услышать.

Два старших брата Джо участвовали в абиссинской кампании, сам он был в тринадцать лет членом юношеской фашистской организации в своем родном Милане. Позже его братьев перевели в знаменитую артиллерийскую батарею барона Рикардо Парди, и, когда началась вторая мировая война, Джо уже мог присоединиться к ним. Они воевали под началом генерала Грациани. Их вооружение, особенно танки, были просто жутким. Британцы подстреливали их, даже старших офицеров, как кроликов. Люки танков во время битвы приходились затыкать мешками с песком, чтобы они сами не открывались. Майор Парди, тем не менее, ремонтировал выброшенные артиллерийские снаряды, вычищал и смазывал их, а затем стрелял ими. Его батарея остановила отчаянное танковое наступление генерала Уовелла в 1943-м.

– Твои братья живы? – спросила Джулия.

Оказалось, братья погибли в 1944-м – их задушили проволокой британские коммандос, которые действовали на передовой среди частей держав Оси и которые стали особенно фанатичными на завершающей стадии войны, когда стало ясно, что союзникам уже не победить.

– И какие чувства у тебя к британцам теперь? – нерешительно спросила она.

– Я бы хотел, чтобы с Англией проделали то же, что они творили в Африке, – сказал Джо непреклонно.

– Но ведь это было восемнадцать лет назад, – заметила Джулия. – Я знаю, что британцы действовали с особой жестокостью. Но...

– Вот говорят о том, что наци сделали с евреями, – сказал Джо. Британцы поступали еще хуже. Во время битвы за Лондон. – Он немного притих. – Эта их горючая смесь нефти с фосфором. Впоследствии я встречал немецких десантников. В пепел превращалось одно судно за другим. Эти трубы под водой – они превратили море в огненный факел. А что говорить об их отношении к гражданскому населению! Достаточно вспомнить только те массированные налеты бомбардировщиков, которые, как считал Черчилль, должны решить исход войны в самый последний момент. Эти яростные атаки на Гамбург, Эссен и другие...

– Давай не будем говорить об этом, – сказала Джулия. Здесь же, га кухне, она начала готовить бекон и включила маленький радиоприемник в пластмассовом корпусе, подаренный ей Фрэнком в день рождения. – Я тут приготовлю что-нибудь на завтрак. – Она стала вращать ручку настройки радио, пытаясь найти какую-нибудь легкую, приятную музыку.

– Посмотри-ка вот на это, – позвал ее Джо. Он сел на кровать, положив рядом свой чемоданчик. Открыл его и извлек потрепанную, обернутую в газету книгу, захватанную множеством читателей. Он улыбнулся Джулии. – Подойди сюда. Хочешь послушать, что тут говорит один человек? Он... – и показал на книгу. – Это очень смешно. Садись. – Он взял ее за руку и притянул к себе. Я хочу почитать тебе. Предположим, они победили. Что же тогда будет? Нам не нужно беспокоиться – этот человек все за нас продумал. – Открыв книгу, Джо начал неторопливо переворачивать страницы. – Британская империя устанавливает господство над всей Европой. Над всем Средиземноморьем. Италии не существует. Так же, как и Германии. Бобби, король и вот те самые потешные солдатики в высоких меховых шапках разгуливают аж до самой Волги.