Текст книги "Затворник из горной твердыни"

Автор книги: Филип Киндред Дик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

Следуя за ним, не вынимая рук из карманов своего темного шерстяного пальто, Краус фон Меер произнес:

– Послушайте, фрейгерр. Мы отыскали этого парня из абвера. Это Рудольф Вегенер. Он показался на старой явке абвера, которую мы держим под наблюдением. – Краус фон Меер самодовольно осклабился, обнажив огромные золотые зубы. – И мы следили за ним до самой гостиницы.

– Прекрасно, – сказал Рейсс, замечая, что на его столе уже лежит почта. Значит, Пфердехуф где-то поблизости. Несомненно, это он, уходя из приемной, запер кабинет на ключ, чтобы не дать возможности шефу СД совать нос в чужие, хотя и не столь уж важные дела.

– Дело это очень серьезное, – сказал Краус фон Меер. – Я уже уведомил об этом Кальтенбруннера. В экстраординарном порядке. Вы наверняка получите инструкции из Берлина в любое время. Если только эти недоумки у нас дома все не перепутают. – Он без разрешения расселся за письменным столом консула, вытащил из кармана пальто пачку сложенных бумаг и, шевеля губами, стал их старательно расправлять. – Фиктивная фамилия – Бейнс. Выдает себя за шведского промышленника или коммерсанта, в общем, за кого-то, так или иначе связанного с производством. Сегодня утром, в восемь десять по официальному японскому времени, перехвачен телефонный разговор, в котором договорено о свидании в десять двадцать в каком-то японском офисе. Мы сейчас пытаемся проследить, откуда был произведен звонок Бейнсу. Вероятно, на это уйдет еще полчаса. Результат мне будет доложен прямо сюда.

– Понятно, – промолвил Рейсс.

– Теперь мы, возможно, заберем этого малого, – продолжал Краус фон Меер. – Если мы это сделаем, то, естественно, отошлем его назад в рейх на борту следующего самолета "Люфтганзы". Тем не менее, японцы или Сакраменто могут выразить протест и попытаются помешать. Если станут протестовать, то обратятся к вам. И, вероятно, будут оказывать сильнейший нажим. Да еще пошлют целый грузовик этих бандитов из Токкока в аэропорт.

– Вы не можете сделать так, чтобы об этом ничего не знали?

– Слишком поздно. Он уже на пути к своему свиданию. Не исключено, что брать его придется прямо там, на месте. Ворваться, схватить его, выскочить наружу.

– Мне это не очень нравится, – заметил Рейсс. – Предположим, что он встречается с кем-то из особо высокопоставленных японских должностных лиц. Здесь, в Сан-Франциско как раз сейчас может оказаться личный представитель императора. До меня дошел слух об этом на следующий же день...

– Это не имеет никакого значения, – перебил его Краус фон Меер. – Он – германский подданный и подчиняется закону Рейха.

И мы знаем, каков закон Рейха, подумал Рейсс.

– У меня наготове штурмовая группа, – продолжал Краус фон Меер. Пятеро отличных ребят. – Он рассмеялся. Выдают себя за скрипачей. Прекрасные аскетичные лица. Очень одухотворенные. Такие, наверное, бывают у семинаристов. Они пройдут внутрь без помех. Японцы подумают, что это скрипичный квартет...

– Квинтет, – поправил его Рейсс.

– Да. Они пройдут к самой двери – все одеты соответствующим образом. – Он внимательно осмотрел консула с головы до ног. – Примерно, почти так же, как вы.

Большое спасибо, подумал Рейсс.

– Прямо у них на виду. Средь бела дня. К самому Вегенеру. Окружат его, сделав вид, будто с ним совещаются. О чем-то очень важном, – пока Краус фон Меер продолжал монотонно бубнить, консул начал вскрывать корреспонденцию. – Никакого принуждения. Просто, "Герр Вегенер, пройдемте с нами, пожалуйста. Вы понимаете." И между позвонков его спинного хребта маленький укол. Джиг. Парализованы высшие нервные центры.

Рейсс кивнул.

– Вы меня слушаете?

Ганц бештиммт.

– И все на выход. В свою машину. И в мое заведение. Японцы поднимут дикий гвалт. Но будут вежливы. До предела. – Краус фон Меер проковылял от письменного стола к двери, изображая, как японцы кланяются. – "В высшей степени неприлично вводить нас в заблуждение, герр Краус фон Меер". Тем не менее, гуд-бай, герр Вегенер.

– Бейнс, – произнес Рейсс. – Ведь он же здесь под фиктивной фамилией.

– Бейнс. "Очень сожалеем, что вы нас покидаете. Продолжим наши переговоры, возможно, в следующий раз..." На столе Рейсса зазвонил телефон, и он мгновенно перестал паясничать. – Это, наверное, мне. – Он протянул руку, чтобы поднять трубку, но Рейсс остановил его движение и сам ее поднял.

– Рейсс слушает.

– Консул, – раздался незнакомый голос, – это "Аусланд Ферншпрехамт" [Центральная Международная Телефонная станция (нем.)] в Новой Шотландии. Трансатлантический вызов из Берлина, очень срочный.

– Я здесь, – наступила томительная пауза, которую Рейсс начал заполнять, перебирая свободной рукой почту. Краус фон Меер небрежно наблюдал за ним, свесив нижнюю челюсть.

– Герр консул, извините, что отнимаю у вас время, – раздался в трубке мужской голос. Кровь в венах Рейсса мгновенно остановилась. Баритон, прекрасно поставленный, гладко льющийся голос, столь знакомый Рейссу. Это доктор Геббельс.

– Слушаю, канцлер, – произнес Рейсс. Стоявший напротив него Краус фон Меер слегка улыбнулся. Его нижняя челюсть уже дрябло не отвисала.

– Только что меня попросил позвонить вам генерал Гейдрих. В настоящее время в Сан-Франциско находится один из агентов абвера. Его зовут Рудольф Вегенер. Вы должны оказать максимальное содействие полиции во всем, что его касается. Сейчас не время объяснять все подробности. Просто предоставьте свою службу в ее распоряжение. Их данке инен зер дабай [Крайне вам благодарен (нем.)].

– Понимаю, герр канцлер.

– До свидания, консул, – рейхсканцлер дал отбой.

Краус фон Меер внимательно следил за тем, как Рейсс кладет телефонную трубку.

– Я был прав.

– А я что – спорил? – пожал плечами Рейсс.

– Подпишите нам санкцию на принудительное возвращение этого Вегенера в Германию.

Взяв ручку, Рейсс подписал санкцию, скрепил ее печатью и передал шефу СД.

– Спасибо, – сказал Краус фон Меер. – Теперь, когда японские власти позвонят вам и станут жаловаться...

– Если они это сделают.

Краус фон Меер критически посмотрел на Рейсса.

– Сделают. Они будут здесь, самое позднее, через пятнадцать минут после того, как мы возьмем этого Вегенера. – Теперь в его манерах не было и тени недавнего фиглярства.

– Никаких скрипичных квинтетов, – произнес Рейсс.

Краус фон Меер ничего на это не ответил, затем спокойно произнес:

– Мы будем брать его сегодня утром, так что будьте готовы. Можете сказать японцам, что он гомосексуалист или фальшивомонетчик, что-нибудь в этом роде. Разыскивается в Рейхе по обвинению в тяжком уголовном преступлении. И не говорите им, что он разыскивается за политические преступления. Вы ведь знаете, что они не признают девяносто процентов национал-социалистических законов.

– Мне это известно, – произнес Рейсс. – И я знаю, как мне надлежит поступать. – Он испытывал болезненное раздражение и чувствовал себя обманутым. Перескочил через мою голову, отметил он про себя. Как обычно. Связался с канцелярией напрямую. Ублюдок.

Звонок от доктора Геббельса. Руки его затряслись. Это из-за него? От страха перед его всемогуществом? Или от обиды, от сознания того, что его обошли в... Черт побери этих полицейских, в сердцах выругался он про себя. Они становятся все более наглыми. Они уже заставили работать на себя Геббельса. Это они верховодят в Рейхе.

Но что я могу сделать? Что может сделать любой другой?

Смирившись, в душе он подумал – лучше сотрудничать. Не время отказываться по разные стороны с этим человеком; он в состоянии, вероятно, добиться от центра чего только пожелает, а это может включать в себя отставку любого другого, кто ему неугоден.

– Теперь я понимаю, – произнес он вслух, – что вы нисколько не преувеличивали серьезность этого дела, герр полицайфюрер. – Очевидно, безопасность Германии зависит от вашего быстрейшего разоблачения этого шпиона или предателя, или еще что он там из себя представляет. – Про себя он съежился от страха, услышав слова, которые только что произнес.

Тем не менее, Краус фон Меер, казалось, был очень доволен.

– Спасибо, консул.

– Возможно, вы спасли всех нас.

– Ну, так уж, – угрюмо произнес Краус фон Меер. – На еще не удалось взять его. Давайте подождем немножко. Желаю вам дождаться этого звонка.

– Я сумею поладить с японцами, – сказал Рейсс. – У меня, насколько вам известно, богатый опыт подобного рода. Их жалобы...

– Не болтайте зря, – неожиданно хамовато перебил его Краус фон Меер. – Мне нужно поразмышлять. – Очевидно, телефонный звонок из рейхсканцелярии немало его обеспокоил. Он тоже испытывал теперь тяжесть навалившейся на него ответственности.

Вдруг этот малый убежит, и это будет стоить вам должности, подумал консул Хуго Рейсс. Моя работа, ваша работа – мы оба в один прекрасный день можем оказаться выброшенными на улицу. Вы себя ощущаете ничуть не в большей безопасности, чем я.

А в общем-то, может быть, и стоило поглядеть на то, как совсем ничтожные помехи здесь и там могли бы, пожалуй, заблокировать вашу деятельность, герр полицайфюрер. Гадить потихоньку, но так, чтобы потом никак нельзя было к этому придраться. Например, когда прибегут сюда японцы жаловаться, намекнуть каким-нибудь образом на тот рейс "Люфтганзы", на котором будут волочь этого малого отсюда... Или, все огульно отрицая, привести их в еще большую ярость едва заметными презрительными или самодовольными ухмылками в ответ на их жалобы, как бы давая им понять, что Рейх смеется над ними, не признает всерьез этих маленьких желтых людишек... Их самолюбие так легко уязвить. И если они сильно рассердятся, то со своими протестами могут обратиться непосредственно к самому Геббельсу.

Существует множество самых различных таких возможностей. Службе СД в самом деле никак не забрать этого малого из ТША без моего активного содействия. Если б только мне удалось угодить в самую точку...

Ненавижу людей, который прут через мою голову, продолжал думать фрейгерр Рейсс. Из-за этого мне становится просто нехорошо. Я начинаю так сильно нервничать, что теряю сон, а когда я не высыпаюсь, то не в состоянии исполнять свои служебные обязанности. Поэтому долг Германии состоит в том, чтобы исправить это положение. Мне было бы куда спокойнее по ночам, да и днем тоже, если б за свое нахальство этот плебей-баварец, бандит да и только, оказался бы где-то в пределах отечества и подписывал бы доносы в каком-то захолустье, в деревенском полицейском участке.

Вся трудность только в том, как бы не упустить время, пока я буду пытаться решить, каким образом...

Зазвонил телефон.

На этот раз, когда Краус фон Меер протянул руку, чтобы поднять трубку, Рейсс не стал ему препятствовать.

– Алло, – произнес в микрофон Краус фон Меер. Какое-то время, пока он слушал, в кабинете было совсем тихо.

Уже? – удивился Рейсс.

Но шеф СД передал ему трубку.

Вздохнув в душе с облегчением, Рейсс взял ее.

– Какой-то школьный учитель, – сказал Краус фон Меер, – интересуется, нет ли у вас для него плакатов с видами Австрии для его класса.

К одиннадцати часам утра Роберт Чилдэн закрыл свой магазин и отправился пешком в контору, где работал мистер Пол Казоура.

К счастью, Пол оказался свободен. Он вежливо поздоровался с Чилдэном и предложил ему чай.

– Я не стану отнимать у вас много времени, – произнес Чилдэн после того, как он пригубил чай. Кабинет Пола, хоть и невелик, был по-современному просто обставлен. На стене единственный превосходный эстамп – Моккайский тигр, шедевр конца тринадцатого столетия.

– Я всегда рад вас видеть, Роберт, – произнес Пол тоном, в котором, как подумал Чилдэн, звучала некоторая отчужденность. Или, возможно, ему это просто почудилось. Чилдэн осторожно выглянул из-за чашки. Вид у собеседника определенно был дружелюбный. И все же, Чилдэн уловил некоторую перемену в нем.

– Ваша жена, – сказал Чилдэн, – разочарована моим неуклюжим подарком. Возможно, я обидел ее. И в самом деле, когда имеешь дело с чем-то новым, еще не апробированным, как я уже объяснял вам, когда передавал это изделие, нельзя еще вынести надлежащую или окончательную оценку – по крайней мере тому, для кого это еще и бизнес. Безусловно, вы и Бетти находитесь в лучшем положении, чтобы судить, чем я.

– Она не была разочарована, Роберт, – возразил Пол. – Я не передавал ей это украшение. – Запустив руку в один из ящиков стола, он извлек небольшую белую коробочку. – Она не покидала стен этого кабинета.

Он все понял, подумал Чилдэн. Ну и пройдоха! Даже не сказал ей. Вот так-то. Теперь, сообразил Чилдэн, будем надеяться, что он не станет бушевать и обвинять меня в попытке соблазнить его супругу.

Он мог бы запросто затоптать меня, отметил про себя Чилдэн, аккуратно продолжая потягивать чай с невозмутимым лицом.

– Да, – кротко произнес он. – Интересно.

Пол открыл коробочку, вынул оттуда булавку и начал внимательно ее осматривать, поворачивая во все стороны.

– Я позволил себе показать ее некоторым своим знакомым бизнесменам, произнес Пол, – людям, которые разделяют мой вкус в отношении художественных и эстетических качеств – в широком понимании – американских исторических предметов или изделий прикладного искусства. – Он пристально посмотрел на Роберта Чилдэна. – Никому из них, разумеется, не приходилось ни с чем подобным сталкиваться. Как вы и объяснили, до настоящего времени неизвестны подобные современные произведения искусства. Я полагаю, вам также известно, что вы являетесь единственным представителем данного направления.

– Да, это так, – сказал Чилдэн.

– Вы хотите узнать их реакцию?

Чилдэн склонил голову.

– Эти люди рассмеялись, – сказал Пол. – Рассмеялись.

Чилдэн молчал.

– Даже я, тоже, смеялся в душе так, чтобы вы не видели, – продолжал Пол, – в тот самый день, когда вы появились и показали мне эту штуковину. Естественно, дабы пощадить ваше самолюбие, я замаскировал свое отношение и оставался более или менее сдержанным в своих внешних проявлениях.

Чилдэн кивнул.

Рассматривая булавку, Пол продолжал:

– Нетрудно понять такую реакцию. Это просто кусочек металла, который, будучи расплавлен, потерял всякую форму. Он ничего из себя не представляет. В нем отсутствуют какого-либо рода глубинный смысл, какой-либо преднамеренный замысел. Это просто аморфное вещество. Можно было бы сказать, что это одно лишь содержание, лишенное формы.

Чилдэн кивнул.

– И тем не менее, – сказал Пол, – я уже в течение нескольких дней продолжаю его рассматривать и без всяких на то логических причин стал постепенно испытывать определенное эмоциональное влечение к нему. Почему это так? – мог бы я спросить. Я даже не проецирую на эту каплю металла, как это делается в германских психологических тестах, свой собственный духовный мир. Я все еще не усматриваю в нем следов какой-либо формы. Но эта вещица уже каким-то образом отражает Дао. Понимаете? – Он показал жестом Чилдэну, что от того не требуется ответа. – Она уравновешена. Силы внутри этой частицы стабилизировались. Наступил покой. Так сказать, этот предмет находится в мире со всей остальной вселенной. Он отделился от нее, зажил самостоятельной жизнью и после этого ему удалось прийти в согласие с оставшейся частью окружающего нас мира.

Чилдэн кивнул и тоже стал внимательно глядеть на булавку. Но тут Пол совсем сбил его с толку.

– У этой вещицы совсем нет "ваби", – сказал Пол, – и не могло быть никогда. Но... – Он прикоснулся ногтем к головке. – Роберт, этот предмет обладает "ву".

– Я не сомневаюсь в вашей правоте, – произнес Чилдэн, лихорадочно соображая, что же означает это слово "ву". Оно не японское – китайское. Мудрость, решил он. Или постижение. В любом случае, нечто высокое, очень значительное.

– Руки ремесленника, – произнес Пол, – обладают "ву" и позволяют этому "ву" перетекать в обрабатываемый им предмет. Возможно, только он один и знает, когда этот предмет удовлетворит его. Тогда он завершен, Роберт. Размышляя над этим, мы сами приобретаем больше "ву". Мы познаем умиротворенность, связанную не с искусством, а святыми вещами. Я вспоминаю часовню, в которой можно было любоваться берцовой костью одного средневекового святого. А здесь это творение рук человеческих, то же было реликвией. Эта вещица жива сейчас, в то время, как та просто оставалась, не подвергаясь каким-либо изменениям. Посредством подобного рассуждения, проделанного мною в течение весьма длительного времени, поскольку это касалось вас, я установил ценность, которой этот предмет обладает в противоположность историчности. И я глубоко тронут, как вы в этом можете убедиться воочию.

– Да, – произнес Чилдэн.

– Не иметь историчности, а также никакой художественной или эстетической ценности, но тем не менее, приобщиться к чему-то эфемерному, неземному, но очень высокому – это чудо. Подлинное чудо для такой маленькой, жалкой, совершенно никчемной на вид капли металла. Этим, Роберт, она обязана тому, что обладает "ву". Потому что издавна установлено как факт, что "ву" обычно находят в самых невзрачных, ничем внешне не примечательных предметах, таких, которые в известном христианском афоризме названы "камнями, отвергнутыми строителем". Они испытывают присутствие "ву" в таком хламе, как старая палка или ржавая жестянка из-под пива в придорожном кювете. Однако, в этих случаях "ву" в том, кто этим любуется. Это сродни мистическим переживаниям. Здесь ремесленник скорее заложил "ву" в этот предмет, чем просто содержал внутренне присущее это капле "ву". – Он поднял глаза. – Я выражаюсь достаточно ясно?

– Да, – ответил Чилдэн.

– Другими словами, эта вещица открывает нам двери в совершенно новый мир. Имя ему не искусство, поскольку она не обладает формой, ни религия. Что же это тогда? Я бесконечно долго размышлял, глядя на эту булавку, но так и не пришел к какому-либо определенному выводу. Очевидно, нам недостает слова для обозначения класса предметов, подобных этому. Так что вы оказались правы, Роберт. Это доподлинно новое образование в пределах нашего мира.

Подлинное, отметил про себя Чилдэн. Да, в этом у него уже не было сомнений. Эту часть рассуждения я уловил. Что же касается всего остального...

– Потратив столько времени на размышления о том, а какова же будет польза от этой вещицы, – продолжал Пол, – я в качестве следующего шага пригласил сюда вот тех же самых знакомых, о которых упоминал. Я взял это на себя, как это проделал с вами только что, донести до их сознания свои соображения, отбросив всякую тактичность при этом. Тема эта весьма пикантна в связи с тем, что касается смены владения этой вещицей, поэтому мне столь необходимо было донести то, что, кажется, уже осознал я. Я потребовал, чтобы эти лица внимательно меня слушали.

Чилдэн знал, что для таких японцев, как Пол, навязывать свои мысли другим людям настолько противоречило всем основам их воспитания, что ставило его почти в немыслимое положение.

– Результат, – сказал Пол, – придал мне уверенности в своей правоте. Подвергнувшись такому давлению с моей стороны, они разделил мою точку зрения. Они постигли то, что я им пытался обрисовать. Так что моя попытка не оказалась бесплодной. Проделав это, я успокоился. Вот и все, Роберт, Я выдохся. – Он положил булавку назад в коробочку. – Совесть моя чиста. Примите мою отставку. – С этими словами он пододвинул коробочку в сторону Чилдэна.

– Сэр, она ваша, – произнес Чилдэн, испытывая сильную тревогу. Ситуация не вписывалась ни в одну из моделей, которые он когда-либо испытывал. Высокопоставленный японец, расхваливавший до небес поднесенный ему дар, затем возвращает его. Чилдэн почувствовал, как у него задрожали колени. Он не имел ни малейшего представления, что делать. Он встал, дергая себя беспричинно за рукав, лицо его раскраснелось.

– Роберт, вам следует более смело смотреть в лицо действительности.

Теперь, уже побледнев, Чилдэн произнес:

– Я... совершенно... сбит с толку.

Пол тоже встал лицом к лицу с ним.

– Мужайтесь. Это ваше предназначение. Вы единственный посредник в нашем мире этого предмета и других того же рода. Но вы также еще и профессионал. Уединитесь на некоторое время. Поразмышляйте, возможно, даже посоветуйтесь с "Книгой перемен". Затем снова внимательно взгляните на свои витрины и прилавки, пересмотрите свою систему торговли.

Чилдэн в изумлении уставился на него.

– Вы тогда найдете путь, который нужно избрать, – сказал Пол. – Что предпринять с вашей стороны, чтобы возникла повальная мода на такие изделия.

Чилдэн был ошеломлен. Этот человек пытается втолковать мне, что я обязан принять на себя моральную ответственность (которой, кстати, он не захотел взять на себя) за эти эдфрэнковские безделушки! Извращение, шизофреническое видение мира, столь свойственное японцам; ничто иное, как первостепенное духовное и деловое внимание к ювелирным изделиям, терпимым в глазах Пола Казоура.

И самым худшим из всего было то, что Пол определенно придавал очень большое внимание своим словам, опираясь на вековую японскую культуру и традиции.

Моя обязанность, с горечью подумал он, мой долг. Это может так ко мне прилипнуть, что не отвязаться за всю оставшуюся жизнь, стоит только раз проявить слабость. До самой могилы. Пол – к своему собственному удовлетворению, во всяком случае – освободился от этого. А вот для Чилдэна – это, к прискорбию, остается никогда уже не выводимым клеймом.

Они совсем с ума спятили, успокаивал себя Чилдэн. Например, не помочь человеку выкарабкаться из сточной канавы из-за тех моральных обязательств, которые на них накладывает такой поступок. Как это назвать? Я бы сказал, что это символично; чего еще можно ожидать от представителей расы, которая, когда было велено воспроизвести один к одному английский эсминец, умудрились скопировать даже заплаты на котле наряду с...

Пол продолжал пристально смотреть на него. К счастью, давно уже укоренившаяся привычка заставила Чилдэна подавить в себе автоматически любое внешнее проявление подлинных чувств, обуревавших его. Он придал своему лицу спокойное, бесстрастное выражение, характерное для человека, который в состоянии правильно оценить суть любой возникающей перед ним ситуации. Он уже нутром ощущал эту личину, которой научился прикрывать свои чувства.

А ведь это же ужасно, неожиданно понял Чилдэн. Катастрофа. Уж лучше бы Пол подумал, что я пытаюсь соблазнить его жену.

Бетти. Теперь уже не было никаких шансов на то, что она увидит этот подарок, поймет подлинную его, Чилдэна, артистическую натуру. "Ву" несовместимо с сексуальностью, это, как выразился Пол, нечто высокое и священное, как реликвия.

– Я раздал всем этим людям ваши визитные карточки, – сказал Пол.

– Простите? – рассеянно промолвил Чилдэн.

– Ваши рекламные открытки. Чтобы они могли зайти к вам и посмотреть другие образцы.

– Понятно, – сказал Чилдэн.

– И вот еще что, – сказал Пол. – Один из этих людей желает всесторонне обсудить данный вопрос с вами у себя дома. Я записал его имя и адрес. – Пол передал Чилдэну сложенный лист бумаги. – Он хочет послушать, что скажут его партнеры. Он импортер. Занимается экспортом и импортом крупных партий товаров. Особенно в Южную Америку. Радиоприемники, фотокамеры, бинокли, магнитофоны и тому подобное.

Чилдэн уставился на бумагу.

– Он имеет дело, разумеется, с огромными количествами, – сказал Пол. – Наверное, с десятками тысяч каждого наименования. Его компания контролирует различные предприятия, которые производят товары для него с низкими накладными расходами, все они расположены на Востоке, где дешевле рабочая сила.

– Почему он... – начал было Чилдэн.

– Предметы, подобные этому... – тут Пол еще раз взял в руки на несколько секунд булавку, затем положил ее на место, закрыл крышку и вернул коробочку Чилдэну, – ...могут пойти в массовое производство. Изготовлять их можно как из металла, так и из пластмассы. Штамповать, отливать, прессовать. В любом требуемом количестве.

Чилдэн задумался, затем спросил:

– А как же "ву"? Оно останется в этих предметах?

Пол ничего на это не ответил.

– Вы рекомендуете мне повидаться с ним?

– Да.

– Почему?

– Это амулеты, – сказал Пол.

Чилдэн, ничего не понимая, уставился на японца.

– Амулеты, приносящие удачу. Чтобы их носили. Сравнительно бедные люди. Бесчисленное множество амулетов, которыми можно торговать по всей Латинской Америке, Африке и на Востоке. Широкие массы, вы прекрасно об этом знаете, все еще верят в магию, волшебство. В заговоры. В зелья. Это большой бизнес, как мне сказали. – Лицо Пола оставалось сосредоточенным, голос выразительным.

– Похоже на то, – медленно произнес Чилдэн, – что здесь пахнет очень большими деньгами.

Пол кивнул.

– Это ваша идея? – спросил Чилдэн.

– Нет, – ответил Пол и надолго замолчал.

Вашего начальника, подумал Чилдэн. Вы показали этот образец своему начальнику, который знаком с этим импортером. Ваш начальник – или какое-либо стоящее выше вас лицо, некто, кому вы подчиняетесь, кто богат и могущественен, – связался с этим импортером.

Вот почему вы вернули его мне, сообразил Чилдэн. Вы не хотите принимать в этом участия. Но вы понимаете, что я пойду по этому адресу и повстречаюсь с этим импортером. Я вынужден. У меня нет иного выбора. Я дам разрешение на подобный дизайн или продам его в качестве модели, рассчитывая на определенный процент от продажи продукции; будет заключено что-то вроде сделки между мной и этой стороной.

Но вы к этому не хотите иметь никакого отношения. На малейшего. И с вашей стороны будет проявлением дурного тона позволить себе воспрепятствовать мне или спорить со мной.

– У вас есть возможность, – наконец произнес Пол, – стать чрезвычайно богатым. – Он продолжал стоически смотреть впереди себя.

– Эта мысль поразила меня своей необычностью, – сказал Чилдэн. Изготовлять амулеты на счастье, взяв в качестве модели подобные произведения искусства – я как-то даже не в состоянии представить это.

– Потому что это не вяжется с основным направлением вашей деятельности. Вы ее посвятили тому, что имеет налет эзотеричности, тому, что может быть оценено только посвященными. Я, например, точно такой же. И те лица, которые в скором времени наведаются в ваш магазин.

– А как бы вы поступили, будь бы вы на моем месте? – спросил Чилдэн.

– Не недооценивайте возможности, предоставляемой этим уважаемым импортером. Это очень умный и практичный человек. Вы и я – мы даже не представляем себе, какое есть огромное количество людей необразованных. Они могут извлекать радость даже из штампованных, совершенно идентичных предметов, радость, которой не дано испытать нам. Мы же должны предполагать, что обладаем чем-то уникальным в своем роде или по крайней мере настолько редким, что им обладают очень немногие. И, разумеется, это должно быть поистине аутентичным. Не копия или репродукция. – Он продолжал смотреть куда-то в пустоту, мимо Чилдэна. – Не то, что может штамповаться десятками тысяч.

Неужели и он догадался, захотелось узнать Чилдэну, что значительная часть исторических предметов в магазинах, подобных моему (не говоря уже о многих экземплярах в его собственной личной коллекции) являются подделками? В его словах прослеживается какой-то намек на это. Как будто ирония, с которой он мне все это излагает, является прикрытием для чего-то другого, о чем бы он хотел мне сказать, причем прямо противоположное тому, что выражается внешне? Все та же двусмысленность, на которую так часто наталкиваешься в Оракуле... свойство, как говорят, восточного склада ума.

И вот еще что, подумалось Чилдэну. Ведь он же на самом деле что говорит... ну кто ты такой, Роберт? Ты, кого Оракул называет "человеком низким", или ты – другой, кому предназначены все добрые его советы? Вот ты и должен решить, здесь. Ты выберешь один путь или другой, но не оба вместе. Наступил момент выбора.

А какой путь изберет этот ваш начальник? – Задумался Роберт Чилдэн. Тоже в соответствии с советом, высказанным его молодым подчиненным? Ведь это все-таки не мысль, внушенная многотысячелетним кладезем божественной мудрости – это всего лишь мнение одного смертного, одного молодого японского бизнесмена.

И все же в этом есть зерно истины. "Ву", как сказал бы Пол. "Ву" этой ситуации таково: какою бы ни стала наша личная неприязненность, реальность на стороне импортера. Хотя и намерения наши были совсем не такими. Но мы должны приспосабливаться, именно об этом говорит Оракул.

А оригиналы, несмотря на все это, можно продавать в моем магазине. Знатокам, таким, например, как друзья Пола.

– Вы боретесь с самим собой, – заметил Пол. – Ситуация сейчас, несомненно, такая, когда предпочтительнее остаться самому. – Сказав это, он направился к двери.

– Я уже решил.

Глаза Пола оживились.

Поклонившись, Чилдэн произнес:

– Я последую вашему совету. А теперь я вас покидаю, чтобы подготовиться к визиту к этому импортеру. – Он поднял со стола сложенный лист бумаги.

Странно, Пол, казалось, остался недоволен. Он что-то буркнул и вернулся к письменному столу. Они умеют до конца сдерживать свои эмоции.

– Я очень вам благодарен за содействие, – произнес Чилдэн, собираясь уходить. – Когда-нибудь, при первой же представившейся возможности, я отплачу вам тем же. Я не забуду.

Но молодой японец и теперь никак не среагировал на слова Чилдэна. Глубоко правы те, подумал Чилдэн, кто не устает повторять, что они непостижимы для нас.

Провожая его из кабинета, Пол, казалось, со всей очевидностью подтверждал эту мысль. И только у самой двери он неожиданно раскрылся:

– Американские мастеровые делали эту вещицу вручную, верно? Затрачивая труд своего собственного тела?

– Да, от первоначального замысла до окончательной полировки.

– Сэр! А согласятся ли с такой постановкой вопроса эти мастеровые? Насколько я себе это представляю, они мечтали о совсем иной судьбе своих трудов.

– Я бы рискнул утверждать, что их нетрудно убедить, – сказал Чилдэн, для которого эта проблема казалась чем-то второстепенным.

– Возможно, так оно и есть, – сказал Пол.

Что-то в тоне его голоса заставило Роберта Чилдэна неожиданно насторожиться. Какая-то явно проступающая недосказанность. А затем, как-то сразу все прояснилось, и он, несомненно, разгадал эту двусмысленность японца, все до конца поняв.

Конечно же. Вся эта словесная шелуха была лишь прикрытием отвергнуть попытки возродить американское ювелирное искусство, мастерски разыгранного прямо у него на глазах. Циничное по своей сути, а он, не приведи господь, проглотил крючок, а с ним и леску, и грузило. Он заставил меня согласиться, шаг за шагом водил по узкой тропе в саду восточной изощренной мудрости к единственно возможному заключению: творение американских рук годится разве только для того, чтобы служить шаблоном для утиля – дешевых амулетов на счастье.