Текст книги "Затворник из горной твердыни"

Автор книги: Филип Киндред Дик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

Вот каким методом господствуют японцы: не методом жестокого подавления, а исподволь, с утонченным искусством безграничной хитрости.

Господи! Какие же мы варвары по сравнению с ними, понял Чилдэн. Мы всего лишь жалкие простаки перед их безжалостной логикой. Пол не сказал мне прямо, не стал мне доказывать, что наше искусство ничего не стоит. Он заставил меня самого сказать это вместо себя. И этой насмешкой он уже до конца меня добивает, а еще скорбит о том, что я так сказал. Приторно-вежливый жест сочувствия, когда услышал от меня эту горькую истину.

Он сломал меня, почти вслух произнес Чилдэн, однако, к счастью, ему удалось оставить эти слова только в своих мыслях. Как и раньше, он держал истинные свои чувства наглухо запертыми в своем внутреннем мире, обособленном и тайном, открытом только для себя одного. Он унизил меня и всех моих соотечественников. И я беспомощен. Мне нечем отплатить за это; мы – побежденный народ, и наше поражение в войне сродни тому, какое потерпел я сам только что, это поражение такое тонкое, такое внешне незаметное, что мы едва ли в состоянии постичь всю степень его тяжести. Фактически, мы скоро должны будем поднимать все наши архивы, чтобы выяснить, что оно вообще имело место.

Какие еще можно предъявить доказательства пригодности японцев господствовать? Он почувствовал, как его начинает душить смех, возможно, от понимания происходящего. Да, так оно и есть. Это как крепкий отборный анекдот, который нужно хорошо запомнить, посмаковать на досуге и даже рассказать. Вот только кому? Вот в этом-то и проблема. Слишком он личного свойства, чтобы его пересказывать.

В углу кабинета Пола он заметил корзину для ненужных бумаг. В нее! Сказал себе самому Роберт Чилдэн, туда эту каплю металла, туда эту безделушку вместе с вцепившимся в нее "ву".

В состоянии ли я так поступить? Вышвырнуть ее? Покончить с создавшимся невыносимым положением прямо на глазах у Пола?

Но, думал он, крепко сжимая в пальцах коробочку, не имею права, если все еще надеюсь встретиться с этим своим приятелем-японцем.

Черт бы их всех побрал, я не в состоянии освободиться из-под их влияния, не в состоянии дать волю охватившему меня порыву. Вся непосредственность момента пропала... Пол внимательно смотрит на меня, ему все ясно без слов. Загнав мою совесть в ловушку, он протянул невидимую струну от этой безделицы металла в моей ладони через мою руку и плечи прямо в душу.

Догадывается, что слишком уж долго прожил я, околачиваясь возле них. Слишком уже поздно бежать сломя голову, возвращаться к своим былым соотечественникам, их нравам и обычаям.

– Пол... – начал Роберт Чилдэн. Голос его, он сам это тут же обнаружил, треснул, не выдержав тяжести его безумных мыслей о попытке бегства – перестал его слушаться, и он уже не в состоянии был придать ему ту или иную тональность.

– Да, Роберт.

– Пол, меня... это... унижает.

Комната закружилась перед его глазами.

– Почему, Роберт? – спросил японец огорченно, но как-то отрешенно. Будто он здесь совершенно ни при чем.

– Пол. Одну минутку. – Он выудил крохотное ювелирное украшение из коробочки. Оно стало скользким от пота. – Пол... я горжусь этой работой. Не может быть и речи о том, чтобы из нее лепили такую халтуру, как амулеты на счастье. Я отвергаю это.

И снова он никак не мог определить реакцию этого молодого японца. Он весь был только слух, только простое восприятие.

– Тем не менее, я благодарен вам, – сказал Роберт Чилдэн.

Пол поклонился.

Поклонился и Роберт Чилдэн.

– Люди, изготовившие это, – сказал Чилдэн, – гордые американские художники. Я в том числе. Поэтому предложение пустить их труд на дрянные амулеты оскорбляет нас, и я прошу вас извиниться.

Воцарилось казавшееся вечностью молчание.

Пол внимательно разглядывал Чилдэна. Одна его бровь приподнялась слегка, чуть искривились в улыбке тонкие губы.

– Я требую, – сказал Чилдэн. Это все. На большее он чувствовал, что не способен. Он просто ждал.

Пожалуйста, взмолился он. Ну помогите мне.

– Простите, что я ошибся в своей самонадеянности, – произнес Пол и протянул руку.

– Вот и прекрасно, – ответил Роберт Чилдэн.

Они пожали друг другу руки.

Удивительное спокойствие снизошло на душу Чилдэна. Я пережил это. Я остался цел и невредим. Все кончено. Бог милостив; он не обошел меня в нужный момент своим вниманием. В другой раз все может получиться совершенно иначе. Смогу ли я отважиться еще раз, можно ли еще раз так искушать судьбу? Вероятнее всего, нет.

Ему взгрустнулось. На короткий миг он будто поднялся на поверхности и увидел себя свободными.

Жизнь коротка, подумал он. Искусство или еще что-нибудь, только не жизнь, могут жить долго, простираясь в бесконечность, как бетонная лента шоссе. Равная, белая, нераздираемая пересечениями. Вот я стою перед нею. Но это уже все.

Взяв маленькую коробочку, он положил ее вместе с ювелирной вещицей фирмы "Эдфрэнк" во внутренний карман своего пальто.

12

– Мистер Тагоми, – произнес Рамсэй, – это мистер Ятабе. – Он удалился в угол кабинета, а вперед вышел невысокий старичок.

Протянув руку, Тагоми сказал:

– Я очень рад встретиться с вами лично, сэр. – Легкая, хрупкая рука пожилого господина скользнула в его ладонь. Он осторожно слегка пожал ее и тут же отпустил, надеясь, что ничего не сломал. Тагоми внимательно всматривался в черты лица пожилого господина и остался доволен тем, что увидел. Такой твердый, ясный взгляд, в глазах ни малейшего ослабления умственных способностей. Во всем облике ощущалась прочность старинных традиций. Лучшее качество, которым в состоянии похвастаться старость... И вот тут-то он понял, что перед ним стоит генерал Тедеки, бывший начальник имперского генерального штаба.

Тагоми низко поклонился.

– Генерал, – только и вымолвил он.

– А где третья сторона? – спросил генерал Тедеки.

– Сейчас прибудет, он уже близко, – сказал Тагоми. – Я лично позвонил ему в гостиницу. – В голове у него шумело, в низкой согбенной позе он отступил на несколько шагов назад, чувствуя, что вряд ли в состоянии будет выпрямиться.

Генерал сел. Мистер Рамсэй, все еще в неведении относительно личности пожилого господина, помог ему, пододвинув стул, но не выказывал особой почтительности. Тагоми нерешительно занял место напротив генерала.

– Мы зря теряем время, – произнес генерал. – Прискорбно, но неизбежно.

– Верно, – согласился Тагоми.

Прошло десять минут. Никто из них не нарушал молчания.

– Извините меня, сэр, – произнес, засуетившись, наконец Рамсэй. – Я удалюсь, если позволите.

Тагоми кивнул, и Рамсэй покинул кабинет.

– Чай, генерал? – спросил Тагоми.

– Нет, сэр.

– Сэр, – произнес Тагоми, – я должен признаться в том, чего боюсь. Я ощущаю в этой встрече нечто, внушающее ужас.

Генерал склонил голову.

– Мистер Бейнс, которого я встречал, – продолжал Тагоми, – и принимал у себя дома, называет себя шведом. Однако при более близком рассмотрении я убедился в том, что на самом деле это, по всей вероятности, весьма высокопоставленный немец. Я это говорю, потому что...

– Пожалуйста, продолжайте.

– Благодарю вас. Генерал, его взволнованность относительно задержки этой встречи побудила меня сделать заключение, что она вызвана политическими неурядицами в Рейхе. – Тагоми тактично не уведомил его о том, что ему известен другой факт – неприбытие генерала в заранее обусловленное время.

– Сэр, – произнес генерал. – Сейчас в излагаете свои предположения. Меня же интересуют только достоверные факты. – В его глазах на мгновенье загорелся почти отеческий блеск. В них не было злобы или неудовольствия.

Тагоми учел это замечание.

– Сэр, мое присутствие на этой встрече – простая формальность, чтобы сбить со следа нацистских ищеек?

– Естественно, – сказал генерал. – Мы заинтересованы в поддержании определенной фикции. Мистер Бейнс является представителем "Тор-Ам Индастриз" в Стокгольме, сугубо деловой человек. А я – Синиро Ятабе.

А я – мистер Тагоми, подумал Тагоми. Такова моя участь.

– Нацисты, безусловно, скрупулезно следят за всеми передвижениями мистера Бейнса, – сказал генерал. Руки его покоились на коленях, а туловище держалось так прямо, будто аршин проглотил... – И чтобы разоблачить эту фикцию, им придется прибегнуть к соблюдению буквы закона. В этом истинная цель нашей маскировки – не ввести их в заблуждение, но потребовать выполнения всех подобающих данному случаю формальностей в том случае, если участники встречи будут разоблачены. Вы, например, понимаете, что их интересует гораздо большее, чем просто убийство мистера Бейнса... Пристрелить его они могли бы независимо от того, было ли у него это фиктивное прикрытие или нет.

– Понимаю, – сказал Тагоми. – Похоже на какую-то игру. Но в Токио хорошо известен образ мышления нацистов. Поэтому, как я полагаю, в этом есть определенный смысл.

На столе зажужжал интерком.

– Сэр, – раздался голос Рамсэя, – мистер Бейнс здесь. Пропустить его?

– Да! – выкрикнул Тагоми.

Дверь отворилась, и мистер Бейнс, одетый во все с иголочки, в великолепно сшитом и тщательно отутюженном костюме, подтянутый, уверенный в себе, вошел в кабинет.

Генерал Тедеки поднялся, чтобы поздороваться с ним. Тагоми тоже встал. Все трое раскланялись.

– Сэр, – обратился Бейнс к генералу. – Я – капитан Рудольф Вегенер из контрразведки военно-морских сил Рейха, как вам дано было понять, я не представляю никого, кроме себя самого и определенной группы частных лиц, имена которых я не имею права называть, как не представляю и какое-либо министерство или управление правительства Рейха.

– Герр Вегенер, – заявил генерал, – я понимаю, что вы никоим образом не являетесь официальным уполномоченным одного из учреждений правительства Рейха. Я здесь – неофициально частное лицо, о котором благодаря его прежнему положению в императорской армии можно сказать, что оно имеет доступ к определенным кругам в Токио, которые желают услышать все, что бы вы не соизволили высказать.

Весьма таинственные речи, подумал Тагоми. – Но не враждебные. Что-то в них было почти музыкальное. Содержали какое-то освежающее облегчение для каждой стороны.

Все участники встречи сели.

– Без какой-либо преамбулы, – начал мистер Бейнс, – мне хочется проинформировать вас и тех, к кому вы имеете доступ, о том, что в Рейхе находится уже на завершающей стадии разработка программы под кодовым названием "Левенцан". Одуванчик.

– Да, – сказал генерал, кивнув, как будто это было уже известно и раньше, но Тагоми тут же понял, что он с нетерпением ждет продолжения рассказа.

"Одуванчик", – продолжал Бейнс, – это прежде всего инцидент на границе между Скалистогорными Штатами и Соединенными Штатами.

Генерал кивнул, слегка улыбнувшись.

– Если войска США подвергнутся нападению, они ответят тем, что пересекут границу и откроют огонь по регулярным войскам СГШ, расквартированным поблизости. Войска США располагают подробными картами с указанием размещения подразделений средне-западной армии. Шаг номер два заключается в заявлении Германии относительно этого конфликта. Отряд добровольцев-десантников вермахта будет послан на помощь США. Но и это лишь очередная маскировка.

– Да, – произнес генерал, внимательно слушая.

– Главной целью "Операции "Одуванчик", – произнес Бейнс, – является массированное ядерное нападение на острова Метрополии без какого-либо предварительного уведомления. – Сказав это, он надолго замолчал.

– С целью уничтожения императорской семьи, армии береговой обороны, большей части имперского флота, гражданского населения, промышленности, ресурсов, – продолжил генерал Тедеки. – Оставив нетронутыми заморские владения для поглощения их Рейхом.

Бейнс продолжал молчать.

– Что еще? – спросил генерал.

Бейнс, казалось, язык проглотил.

– Дата, сэр, – произнес генерал.

– Все изменилось, – сказал Бейнс. – Из-за смерти Мартина Бормана. По крайней мере, я так полагаю. Сейчас у меня нет связи с абвером.

Помолчав некоторое время, генерал произнес:

– Продолжайте, герр Вегенер.

– Мы рекомендуем, чтобы японское правительство с пониманием относилось к внутреннему положению Рейха. Или, по крайней мере, к тому, с чем я сюда прибыл. Определенные группировки в Рейхе благосклонно относятся к "Операции "Одуванчик"; некоторые – против ее осуществления. Были надежды на то, что противники ее могут прийти к власти после смерти канцлера Бормана.

– Но пока вы были здесь, – сказал генерал, – герр Борман скончался, и политическое положение утряслось само собой. Доктор Геббельс ныне рейхсканцлер. Неурядицы окончились. – Он сделал паузу. – Как его группировка относится к "Операции "Одуванчик"?

– Доктор Геббельс, – сказал Бейнс, – является сторонником ее проведения.

Незамечаемый участниками переговоров, Тагоми закрыл глаза.

– А кто против нее? – спросил генерал Тедеки.

Тагоми услышал слова мистера Бейнса.

– Генерал СС Гейдрих.

– Меня это удивляет, – сказал генерал Тедеки. – У меня есть сомнения на сей счет. Это абсолютно достоверная информация или только точка зрения, которой придерживаетесь вы и ваши коллеги?

– Управление Востоком, – сказал Бейнс, – то есть территорией, ныне удерживаемой Японией, – должно осуществляться министерством иностранных дел, людьми Розенберга, работающими под непосредственным началом рейхсканцелярии. Это было предметом ожесточенных споров на многочисленных совещаниях высших должностных лиц в прошлом году. У меня имеются фотокопии протоколов. Полиция требовала власти, но ей только поручили колонизацию космоса, Марса, Луны, Венеры. Это их сфера деятельности. Как только это разделение полномочий было произведено, полиция все свои усилия сосредоточила на космической программе в противовес "Операции "Одуванчик".

– Вечное соперничество, – произнес генерал Тедеки. – Одна команда играет против другой. А судья – вождь. Поэтому его положение остается незыблемым и никем не оспаривается.

– Верно, – подтвердил Бейнс. – Вот почему меня сюда послали ходатайствовать о вашем вмешательстве. Пока еще есть возможность вмешаться. Ситуация еще способна измениться. Пройдет еще несколько месяцев, пока доктор Геббельс сможет закрепиться на своем посту. Ему придется сломить сопротивление полиции, возможно, даже казнить Гейдриха и других высших руководителей СС и СД. Как только это будет сделано...

– Мы, значит, должны поддерживать службы безопасности, – перебил его генерал Тедеки, – это наиболее злокачественное образование в теле германского общества?

– Да, это так, – произнес Бейнс.

– Император, – сказал генерал Тедеки, – ни за что не даст согласия на проведение подобной политики. Он расценивает все элитные формирования Рейха – будь то чернорубашечники, члены организации "Мертвая голова" или воспитанники замковой системы – в равной степени порочными, воплощающими в себе зло.

Зло, повторил про себя Тагоми. Да, оно существует. И нам ему способствовать в достижении власти, чтобы спасти свои жизни? Не в этом ли главный парадокс создавшегося по всему земному шару положения?

Я не в состоянии судить в таком затруднительном положении. Этому человеку приходится действовать в условиях раздвоения совести. Из этого нет выхода. Все так перепуталось. Все хаос света и тьмы, тени и материи.

– Вермахт, – сказал Бейнс, – является единственным обладателем водородной бомбы в Рейхе. Там, где ее применяли чернорубашечники, они делали это под присмотром армии. Канцелярия при Бормане всегда препятствовала передаче ядерного оружия в руки полиции. В "Операции "Одуванчик" все будет проводиться ОКВ, "Верховным армейским командованием".

– Я отдаю себе отчет в этом, – произнес генерал Тедеки.

– Морально-этические принципы чернорубашечников превосходят в своей жестокости вермахт. Но власти у них меньше. Мы должны опираться исключительно на действительность, на реальную власть. А не на морально-этические принципы.

– Да, нам приходится быть реалистами, – заметил Тагоми вслух.

И мистер Бейнс, и генерал Тедеки обернулись в его сторону.

Обращаясь к мистеру Бейнсу, генерал спросил:

– Что конкретно вы предлагаете? Чтобы мы вошли в контакт с людьми из СД здесь, в Тихоокеанских Штатах? Обратились непосредственно к... не знаю, кто здесь шеф СД. Воображаю, насколько это омерзительный тип.

– Местной службе СД ничего не известно, – сказал Бейнс. – Здешний шеф СД Краус фон Меер заскорузлый партийный подонок. Айн альтпартайгеноссе. Полный идиот. Никто в Берлине и не подумает сказать ему что-нибудь; он просто выполняет текущие поручения.

– Тогда что же? – в голосе генерала появились сердитые нотки. Связаться со здешним консулом или послом Рейха в Токио?

Эти переговоры обречены на провал, – подумал Тагоми. – Независимо от того, что поставлено на карту. Мы не в состоянии даже ногой ступить в чудовищную шизофреническую трясину нацистских междоусобиц. Наши умы не в состоянии приспособиться к этому.

– Это нужно проделать очень тонко, – заметил мистер Бейнс. – Через целую цепь посредников. Через кого-нибудь, близкого к Гейдриху, кто живет вне Рейха, в нейтральной стране. Или кого-то, кто часто вояжирует между Берлином и Токио.

– Вы имеете кого-нибудь на примете?

– Итальянского министра иностранных дел графа Чиано. Умный, заслуживающий доверия, очень смелый человек, преданный делу международного взаимопонимания. Однако, у него нет никаких контактов с аппаратом СД. Но он мог бы работать через кого-то еще в Германии, через таких промышленников, как Крупп или таких военных, как генерал Шпейдель. Возможно, даже через представителей Ваффен-СС. Ваффен-СС наименее фанатичная, наиболее умеренная ветвь германского общества.

– А если взять ваше ведомство, абвер – через вас, наверное, совершенно бесполезно подступиться к Гейдриху?

– Чернорубашечники сильно оклеветали нас. Они вот уже в течение 20 лет не оставляют попыток добиться партийного одобрения на ликвидацию нас как отдельного ведомства.

– Разве вы не подвергаете себя чрезвычайной личной опасности с их стороны? – спросил генерал Тедеки. – Они, как я понимаю, очень активны здесь, на Тихоокеанском побережье.

– Активны, но глупы, возразил Бейнс. – А представитель министерства иностранных дел Рейсс – дипломат умелый, но находится в оппозиции к СД. Он пожал плечами.

– Мне бы хотелось получить ваши фотокопии, – сказал генерал Тедеки. Чтобы передать их нашему правительству. Любые материалы, которыми вы располагаете, имеющие отношение к этим дискуссиям в Германии. И... – Он задумался. – Доказательства. Объективного свойства.

– Разумеется, – сказал Бейнс. Он опустил руку в карман, вытащил серебряный портсигар и протянул его генералу Тедеки. – В каждой сигарете вы обнаружите полный контейнер с микрофильмом.

– А как быть с самим портсигаром? – спросил генерал, рассматривая его и выкладывая сигареты. – Это, кажется, слишком ценная вещь, чтобы с нею расстаться.

Бейнс в ответ улыбнулся:

– Портсигар тоже.

– Благодарю вас. – Генерал спрятал портсигар в карман пальто.

Снова зажужжал настольный интерком. Раздался голос Рамсэя.

– Сэр, в вестибюле первого этажа группа людей СД. Они пытаются овладеть зданием. С ними дерутся охранники "Ниппон Таймс Билдинга". Откуда-то издалека послышалась сирена. Снаружи здания, с улицы, далеко внизу под окнами кабинета Тагоми. – Военная полиция уже выехала, вместе с кампанией Сан-Франциско.

– Спасибо, мистер Рамсэй, – произнес Тагоми. – Вы поступили очень благоразумно, спокойно сообщив нам об этом. – Мистер Бейнс и генерал Тедеки напряженно прислушивались. – Господа, – обратился к ним мистер Тагоми. – Мы несомненно уничтожим бандитов из СД прежде, чем им удастся достигнуть этого этажа. – Мистеру Рамсэю он велел:

– Отключите немедленно электропитание лифтов.

– Слушаюсь, мистер Тагоми. – Рамсэй дал отбой.

– Подождем, – произнес Тагоми. Он открыл один из ящиков письменного стола и вынул шкатулку из тикового дерева. Раскрыв ее, он извлек великолепно сохранившийся кольт 44-го калибра производства 1860 года, применявшийся в гражданской войне на территории США – бесценное сокровище его личной коллекции. Вынув также коробку с амуницией – рассыпным порохом, пулями и капсюлями, – и начал заряжать револьвер. Бейнс и генерал Тедеки следили за его действиями, широко раскрыв глаза.

– Часть моей личной коллекции, – пояснил Тагоми. – Изрядно с ним повозился в часы досуга в тщетных попытках освоить славное искусство заряжания и стрельбы. Но в деле пользоваться им не приходилось. – Держа револьвер в руке, он прицелился в дверь кабинета. И стал ждать.

Фрэнк Фринк работал за верстаком в их подвальной мастерской, занимаясь полировкой на вращающемся шпинделе. В руке он держал наполовину завершенную серьгу, с силой прижимая ее к фетровому кругу. Очки его были сильно забрызганы частицами полировочной пасты, он нее же были черными ладони и ногти. Серьга в виде спирально изогнутой раковины стала горячей от трения, но Фрэнк с еще большей силой продолжал прижимать ее к вращающемуся фетру.

– Не надо, чтобы она так уж сильно блестела, – заметил Эд Маккарти. Просто сними выпуклости, впадинки оставь как они есть.

Фрэнк Фринк что-то невразумительно буркнул.

– Отполированное серебро раскупается не лучше, – продолжал он. На изделиях из серебра должен быть характерный черный налет.

Рынок, отметил про себя Фрэнк Фринк.

Они еще ничего не продали. Кроме того, что они сдали на комиссию в "Художественные промыслы Америки", никто больше ничего у них не взял, хотя они посетили еще пять магазинов.

Мы работаем бесплатно, отметил про себя Фринк. – Делаем все больше и больше украшений и только загромождаем ими все вокруг себя. Тыльная часть застежки серьги попала под круг, ее вырвало из пальцев Фринка, и она, ударившись о защитный щиток, упала на пол. Фринк выключил двигатель.

– Держи крепче такие серьги, – заметил Маккарти, возясь с газовой горелкой.

– Господи, да ведь она вся величиной с горошину. Совершенно не за что ухватиться.

– Все равно, подними ее.

Черт бы побрал все это дело, подумал Фринк.

– В чем дело? – спросил Маккарти, видя, что Фринк ничего не делает, чтобы поднять с пола серьгу.

– Мы зря сорим деньгами.

– Но мы ведь не можем продать то, чего не сделали.

– Мы еще ничего не продали, – сказал Фринк. – Сделанного или несделанного.

– Пять магазинов – это капля в море.

– Этого достаточно, чтобы понять.

– Не заводись.

– А я и не завожусь, – ответил Фринк.

– Что же ты тогда имеешь ввиду?

– Имею ввиду, что пора искать сбыт металлолома.

– Ладно, – согласился Маккарти. – Тогда выходи из дела.

– А я и выхожу.

– Я буду продолжать сам, – сказал Маккарти, поджигая горелку.

– А как мы поделим барахло?

– Не знаю. Что-нибудь придумаем.

– Плати мне отступного, – предложил Фринк.

– Черта с два.

Фринк стал прикидывать в уме.

– Плати мне шестьсот долларов.

– Нет, забирай половину всего.

– Пол-электромотора?

Оба замолчали.

– Еще три магазина, – сказал Маккарти, – тогда и поговорим об этом. Опустив маску, он начал впаивать сегмент медной проволоки в наручный браслет.

Фрэнк Фринк отошел от верстака. Он нашел на полу серьгу в виде раковины и положил ее в коробку для незаконченных изделий.

– Выйду на воздух покурить, – сказал он и пересек подвал, направляясь к ступенькам.

Через несколько секунд он уже стоял на тротуаре с сигаретой "Чиен-лаис" в руке.

Все кончено, подумал он. Чтобы это понять, нет даже необходимости обращаться к Оракулу. Я ощущаю, что за момент сейчас. Нутром чую. Поражение.

И трудно, на самом деле сказать, почему. Может быть, теоретически, мы бы могли продолжать. Ходить из магазина в магазин, попробовать в других городах. Но что-то не так. И никакие усилия и мастерство не изменят этого.

Я хочу знать, почему, подумал он. Но никогда этого не узнаю. Чем нам следовало заняться? Что делать вместо этого?

Мы не уловили момент. Не уловили дух Дао. Бросились против течения, поплыли в неверном направлении. И теперь – распад. Крушение.

Инь одолел нас. Свет показал нам свою задницу и куда-то пропал.

Мы можем только махать кулаками.

Пока он так стоял под карнизом здания, делая быстрые затяжки от сигареты с марихуаной, и тупо глядел на движение транспорта по проезжей части улицы, к нему не спеша подошел заурядный человек средних лет.

– Мистер Фринк? Фрэнк Фринк?

– Он перед вами, – ответил Фринк. Мужчина предъявил сложенную бумагу и удостоверение.

– Я из управления полиции Сан-Франциско. Это ордер на ваш арест.

Он уже держал Фринка за локоть; все было сделано.

– За что? – возмущенно воскликнул Фринк.

– Обман. Мистера Чилдэна из "Художественных промыслов Америки", полицейский насильно повел Фринка по тротуару; к ним подошел еще один переодетый фараон, подхватил его с другого бока, и быстро подтащил его к стоявшему тут же небольшому фургону без номеров.

Это само веление момента, подумал Фринк, когда его заталкивали на заднее сиденье между двумя полицейскими. Дверца захлопнулась. Машина, за рулем которой сидел третий полицейский, в форме, вырулила на середину проезжей части улицы. Вот они, гнусные сукины дети, которым мы должны подчиняться.

– У вас есть адвокат? – спросил один из фараонов.

– Нет, – ответил он.

– Вам дадут список адвокатов в участке.

– Благодарю, – произнес Фринк.

– Что вы сделали с деньгами? – спросил один из фараонов позже, когда они остановились внутри гаража полицейского участка на Кэрни-стрит.

– Потратил их.

– Все?

Он ничего не ответил.

Один из фараонов покачал головой и рассмеялся.

Когда они стали выбираться из машины, один из фараонов спросил у Фринка:

– Ваша настоящая фамилия Финк?

Фринк похолодел от ужаса.

– Финк, – повторил полицейский. – Вы – кайк. – Он показал на большую серую папку. – Беженец из Европы.

– Я родился в Нью-Йорке, – возразил Фрэнк Фринк.

– Вы бежали от наци, – сказал фараон. – Вы знаете, что это означает.

Фрэнк Фринк вырвался и побежал по гаражу. Три фараона закричали, и у ворот он натолкнулся на полицейскую машину с вооруженными фараонами, которая перегородила ему путь. Полицейские улыбались, глядя на него, а один из них, с пистолетом в руке, вышел вперед и с треском защелкнул наручники вокруг запястий. Дернув за цепочку – тонкий металл глубоко врезался в тело, чуть ли не до самой кости, – фараон протащил его назад по тому же пути, что он пробежал, направляясь к воротам.

– Назад, в Германию, – сказал один из фараонов, глядя на него с нескрываемым интересом.

– Я – американец, – возмутился Фрэнк Фринк.

– Вы – еврей, – сказал полисмен.

Уже на втором этаже один из фараонов спросил у другого:

– Его зарегистрируют здесь?

– Нет, – ответил тот. – Здесь он будет содержаться до передачи германскому консулу. Они хотят подвергнуть его суду по законам Германии.

Никакого списка адвокатов, разумеется, не было.

В течение двадцати минут мистер Тагоми оставался неподвижен за письменным столом, держа дверь под прицелом револьвера, а мистер Бейнс в это время мерил шагами его кабинет. Престарелый генерал после некоторого раздумья поднял телефонную трубку и стал пытаться созвониться с японским посольством в Сан-Франциско. Однако ему не удалось добраться до барона Калемакуле; посла, как сказал ему чиновник посольства, нет в городе.

Затем генерал Тедеки предпринял попытки установить связь с Токио.

– Я хочу обратиться к руководству военной коллегии, – пояснил он Бейнсу. – А они свяжутся с имперскими вооруженными силами, расквартированными поблизости от границы с Соединенными Штатами. – Внешне он казался таким же невозмутимым, как и всегда.

Так что нас через пару часов выручат, отметил про себя Тагоми. Возможно, японские морские пехотинцы с авианосца, вооруженные пулеметами и минометами.

Действия по официальным каналам, безусловно, высокоэффективны, если говорить о результате... но, к великому сожалению, они отнимают много времени. А внизу, на нижних этажах, бандиты-чернорубашечники устроили тем временем настоящее побоище среди секретарей и клерков.

Однако лично он практически ничего не мог с этим поделать.

– Может быть, стоило бы попытаться связаться с германским консулом? предложил Бейнс.

Тагоми представилась картина, как он вызывает мисс Эфрикян с ее магнитофоном и диктует экстренный протест герру Р.Рейссу.

– Я позвоню герру Рейссу, – сказал Тагоми, – по другому телефону.

– Пожалуйста, – произнес Бейнс.

Продолжая держать в руке Кольт-44, бесценный экспонат своей личной коллекции, Тагоми нажал кнопку на письменном столе. Из-под столешницы появился незарегистрированный телефон, установленный специально для строго конфиденциальных разговоров.

Он набрал номер германского консульства.

– Добрый день, кто звонит?

Отрывистый, с сильным немецким акцентом голос мужчины. Несомненно, весьма мелкого служащего.

– Его превосходительство герра Рейсса, пожалуйста. Экстренно. Это мистер Тагоми из Высшей имперской торговой миссии, глава ее. – Он прибегнул к жесткой, не терпящей баловства тональности своего голоса.

– Да, сэр. Извольте подождать один момент. Момент длился очень долгий. Из трубки не раздавалось никаких звуков, даже треска помех на линии. Он просто стоит с телефонной трубкой, решил Тагоми. Обманывает с типично нордической подлостью.

– От меня, естественно, хотят отмахнуться, – произнес он, обращаясь к застывшему в ожидании у другого телефона генералу Тедеки и шагающему по кабинету мистеру Бейнсу.

Наконец снова раздался голос служащего.

– Извините, что заставил вас ждать, мистер Тагоми.

– Вовсе нет.

– Консул на совещании. Однако...

Тагоми положил трубку.

– Напрасная трата сил, это самое мягкое, что можно сказать, – сказал он, испытывая неловкость. Кому еще позвонить? Токкока уже проинформирована, так же, как и расквартированная у самой воды в порту военная полиция. Туда звонить уже не имеет смысла. Вызвать непосредственно Берлин? Рейхсканцлера Геббельса? Имперский военный аэродром в Напа с просьбой, чтобы выручили с воздуха?

– Я позвоню шефу СД герру Краусу фон Мееру, – решил он вслух, – и стану жаловаться в самых разных выражениях. В самых напыщенных, с оскорбительными выпадами. – Он начал набирать номер официально – мягко говоря – зарегистрированного в сан-францисском телефонном справочнике, как "Дежурное помещение охраны ценных грузов терминала "Люфтганзы" в аэропорту".

Пока в трубке раздавались продолжительные гудки, Тагоми произнес:

– Буду браниться на самых высоких исторических нотах.

– Желаю хорошего представления, – улыбаясь, сказал генерал Тедеки.

В трубке раздался типичный немецкий грубоватый говор:

– Кто это? – голос, в еще большей степени не терпящий каких-либо шуток. Но Тагоми решил не отступать. – Ну, что там у вас? – требовательно вопрошал голос.

– Я приказываю, – закричал в трубку Тагоми, – арестовать и отдать под суд вашу банду головорезов и дегенератов, которые настолько обезумели, превратившись в белокурое зверье – берсерков, что это уже не поддается никакому описанию! Вы разве меня не узнаете, КЕРЛ! Это мистер Тагоми, Советник имперского правительства! Даю вам пять секунд, после чего, плевать мне на все законы, приказываю штурмовым группам морской пехоты начинать резню с применением огнеметов и фосфорных гранат. Какой позор для народа, который хочет называть себя цивилизованным!