Текст книги "Вино грез"

Автор книги: Филип Киндред Дик

Соавторы: Ева Джонс,Джон Данн Макдональд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 36 страниц)

Бад Лэйн пожал плечами и улыбнулся.

– Именно это заняло семь месяцев программирования и три месяца компьютерного времени. Потом по результатам вычислений мы построили пульты управления.

– И этот помешанный расколошматил их?

– Вы имеете в виду доктора Конэла? Да, расколошматил. Но опять работает. Я буду настаивать на своем решении забрать его обратно, поэтому не переступайте черту, к которой вы так опасно приблизились.

– Я? Черт побери, давайте останемся друзьями. Жизнь так коротка. Это ваш риск, а не мой. Что вы собираетесь показывать мне дальше?

– На сегодня все. Обед. А по лабораториям я поведу вас завтра утром.

– Где я могу пообедать?

– Я покажу вам клуб, когда мы будем спускаться на стартовую площадку.

Глава 5

Бад Лэйн сел на край постели. Днем он с майором Либером произвели инспекторский обход, а сейчас была глубокая ночь.

Как струйки дождя, оставляющие неровный след на оконном стекле, в сознании потекли ручейки страха. Они – то и заставили его сесть. И хотя ночь была прохладной, и ветерок, проникавший через занавеску, обдувал голую грудь и плечи, но на лице снова и снова выступала испарина, от которой оно казалось смазанным маслом.

Как будто он вернулся в детство, к давно канувшим в прошлое кошмарным снам. Крик:

– Мама, мама! Тут был гниющий человек. Он сидел на моей постели!

– Все в порядке, малыш. Это только сон, дорогой.

– Он был здесь! Был! Я видел его, мама!

– Тс – с… ты разбудишь отца. Я посижу рядом и подержу тебя за руку, пока ты не заснешь.

Сонный голос:

– Но он БЫЛ здесь.

Бада затрясло. Сейчас звать было некого. Кроме того человека, которого он ДОЛЖЕН был позвать, но тогда этот зов мог означать только одно – поражение.

Можно бороться со всеми врагами во внешнем мире, но как быть, если враг – в вашем сознании? Что делать тогда?

Нужно было на что – то решиться. И Бад решился. Он быстро оделся, сдернул с вешалки кожаный пиджак и уже за дверью на ходу набросил его на плечи. Спускаясь по склону, на котором стоял его домик, Бад окинул взглядом территорию строительства. Тонкий серп луны плыл вверху, заливая серебром темные здания. Но Бад знал, что за темнотой скрываются освещенные помещения и активная деятельность – почти везде работали ночные смены, даже в лабораториях – пещерах.

Шэрэн Инли занимала квартиру в общежитии для женщин. Бад спустился с холма и пересек улицу. Дежурная по общежитию сидела у пульта и читала журнал. Она взглянула на вошедшего и улыбнулась.

– Добрый вечер, доктор Лэйн.

– Добрый вечер. Доктор Инли, пожалуйста. Соедините ее, пожалуйста, с кабиной.

Бад прикрыл дверь кабинки. Прозвучал сонный голос:

– Хэллоу, Бад.

– Я вас не разбудил?

– Еще десять секунд и тогда бы разбудили. Что стряслось, Бад?

Бад посмотрел через стеклянную дверь кабинки. Дежурная вернулась к своему журналу.

– Шэрэн, будьте любезны, оденьтесь и спуститесь сюда. Мне надо поговорить с вами.

– Вы чем – то… расстроены, Бад. Я спущусь через пять минут.

Она появилась раньше и Бад был благодарен ей за быстроту. Она шла рядом с ним, не задавая вопросов, позволив ему самому выбрать время и место для беседы. Он привел ее на веранду клуба. Рабочий день уже давно кончился и все стулья были на столах. Бад снял два стула и поставил на пол. Где – то на холмах завыла собака. Около общежития рабочих кто – то рассмеялся.

– Шэрэн, я хочу посоветоваться с вами как пациент.

– Разумеется. О ком вы беспокоитесь?

– О себе.

– Но это же… абсурдно. Валяйте дальше.

– Сегодня вечером я обедал с майором Либером, – заговорил Бад ровным, ничего не выражающим голосом. – Потом вернулся в кабинет, чтобы закончить разборку бумаг. На это ушло немного больше времени, чем я рассчитывал. И к концу работы меня охватила усталость. Выключив свет, я решил посидеть несколько минут и набраться сил, чтобы встать и добраться до своей квартиры. Я повернулся со стулом и взглянул в окно. Проникавшего сквозь маскировочный тент лунного света было достаточно, чтобы разглядеть контуры «Битти–1».

И вдруг, без всякого перехода, я ощутил в сознании… легкий толчок, словно локтем. По – другому я не могу описать это чувство Именно, легкий толчок локтем, а потом едва ощутимое, настойчивое проталкивание. Я попытался сопротивляться, но сила проталкивания увеличилась. В этом проталкивании чувствовалась некая ужасная… уверенность, что ли. Чье – то чрезвычайно чуждое давление. Хладнокровное внедрение в мой мозг. Вы когда – нибудь падали в обморок?

– Да.

– Помните, как вы пытались бороться с охватывающей чернотой, и как она становилась сильней? Подобное происходило со мной. Я сидел совершенно спокойно, но даже во время борьбы с этим давлением, какая – то часть сознания пыталась найти причину этого явления. Перенапряжение, переутомление или боязнь неудачи? Я перебрал в уме все причины, о которых только мог вспомнить. Попытался сосредоточить все мысли только на видном мне уголке маскировочного тента, и ни на чем другом. Впился пальцами в ручки кресла и попытался сосредоточиться на боли. Эта штука в моем мозгу усилила давление и у меня возникло чувство, что она приноравливается к мозгу, поворачиваясь по мере протискивания, словно разыскивая самые легкие способы вторжения. Я утратил способность владеть телом. Я больше не способен был сжимать ручку кресла. У меня нет слов выразить, как это меня напугало. Я всегда, Шэрэн, всегда, владел своим телом. Может быть, я был слишком самонадеян, с презрением относившись к тем, у кого возникали заскоки, психические отклонения.

Я все еще смотрел на маскировочный тент. Потом, без всякого моего желания, голова моя приподнялась, – и я уставился на «Битти–1», пытаясь различить его контуры. Что – то глубоко проникло в мой мозг, и я был твердо уверен в том, что вижу корабль в первый раз. Я ощущал все реакции этой штуки. Она была в замешательстве, испытывала страх и изумление. В этом состоянии, Шэрэн, меня можно было заставить сделать… все что угодно. Уничтожить корабль. Убить себя. Моя воля и желания не принимали бы в этом никакого участия.

Шэрэн коснулась его руки и мягко сказала:

– Потише, Бад.

Бад понял, что в возбуждении сильно повысил голос; еще чуть – чуть, и он просто бы орал. Бад перевел дух.

– Скажите мне, существует ли такая вещь, как кошмар пробуждения?

– Существуют иллюзии, фантазии сознания.

– Я почувствовал себя… одержимым бесами. Вот я и проговорился. Эта штука в моем мозгу, казалось, пыталась сказать мне, что она не враг, что она не желает мне зла. Когда давление в мозгу достигло самой верхней точки, вокруг все померкло. Вокруг меня наступила тьма и я ощутил, как кто – то… трогает и перебирает мои мысли и воспоминания. Ощупывает их и выбирает.

А потом, Шэрэн, наступила очередь чистого кошмара. Эта штука втиснула в мой мозг свои мысленные изображения. Словно бы мои воспоминания были заменены чьими – то. Я всматривался в длинный и широкий коридор. Полы и стены излучали приглушенное сияние. Хрупкие среднего роста голубовато – белые люди имели почти бесполый вид, но, тем не менее, они были людьми. И они были рождены от родителей, состоявших в близком родстве друг с другом. Их полугипнотическое поведение, казалось, было отмечено печатью вневременной усталости и посвящено каким – то непостижимым целям; каждое их движение было скорее частью ритуала, чем жизненной необходимостью. И вдруг, я уже смотрю через большое окно, расположенное на огромном расстоянии от уровня земли. Шесть сигарообразных с хвостовыми стабилизаторами объектов, которые могли быть только космическими кораблями, нацелились в пурпурное небо, четверть которого занимало огромное умирающее красное солнце. Я понял, что вижу умирающий мир, древний мир и людей, остававшихся в нем. Я уловил ощущение печали, очень отдаленной и очень слабой. Затем в сознании замерцало и что – то покинуло мой мозг так быстро, что я ощутил головокружение. Моя воля, которая, казалось, была загнана в крошечный уголок мозга, быстро расширилась и я снова стал самим собой. Я пытался отнестись к этому как как к чему – то не имеющему значения. Я пошел в свою квартиру, разделся и готовился лечь спать, не собираясь больше думать о происшедшем. Но я должен был пойти и рассказать все вам.

В ожидании Бад устремил взгляд на Шэрэн. А она встала и подошла к балюстраде, огораживающей веранду, и, засунув руки в карманы, прислонилась к ней.

– Бад, – начала она, – мы разговаривали об икс – факторе в душевных болезнях. В психиатрии мы имеем возвратный феномен. Мозг, временно утратив сосредоточенность, будет использовать в качестве материала для иллюзий все, что происходило в непосредственно близком прошлом. Наши грезы во время сна, как вы знаете, почти всегда базируются на запомнившихся событиях, имеющих отношение к предшествовавшему периоду бодрствования. Недавно мы разговаривали об одержимости дьяволом. Глупая, ничего не стоящая фраза. Билл рассказывал нам о своих симптомах. Заимствовать его симптомы и выдать их за свои – для вас ничего естественней и не придумать. Но, конечно, благодаря вашему окружению и вашему честолюбию, вы пошли на шаг дальше. Вы обязаны были превратить дьяволов или бесов в представителей некой внесолнечной суперрасы, потому что вы слишком рациональны, чтобы удовлетвориться иллюзией дьявола. Бад, это все от нагнетания давления, от страха, что проект будет закрыт, из – за раздражения, вызванного генералом Сэчсон. – Шэрэн повернулась и, не вынимая рук из карманов джинсов, взглянула Баду в лицо. – Бад, возвращайтесь в постель. Мы остановимся около моего жилища и я вам вынесу маленькую розовую пилюльку.

– Значит, я не сумел рассказать так, чтобы вы поняли?

– Я думаю, что поняла.

– Доктор Инли, завтра я запишусь к вам на обычные тесты. Если вы найдете что – либо вне нормы, сразу ж скажите, я тут же подам в отставку.

– Не будьте ребенком, доктор Бад! Кто еще сможет тащить проект «Темпо» на своем горбу? Кто еще может получить доверие пятнадцати сотен людей, создающих здесь, на этом богом проклятом клочке гор, нечто, в чем разбираются, может быть, единицы.

– А если вдруг, – сухо возразил он, – в следующий раз у меня будет заскок, и я наделаю таких дел, с которыми не сравнить погром Конэла?

Шэрэн медленно подошла к Баду, подвинула свой стул поближе, села и взяла его за руку.

– Не наделаете, Бад.

– Надо думать, успокаивать – это часть вашей работы, правда?

– И сплавлять отсюда всех, кто оказывает признаки зарождающегося душевного разлада. Не забывайте этого. Еще одной частью моей работы является наблюдение за вами. Я наблюдала за вами. У меня есть полное досье на вас, Бад. Попытайтесь посмотреть на себя объективно. Вам тридцать четыре года. Вы родились в маленьком городке, в штате Огайо. В восемь лет осиротели. Воспитывались дядей. Общая школа. В двенадцать лет у вас появились собственные идеи о способах решения задач по геометрии. Вы скептически относились к Эвклидовым решениям. За оригинальность эксперимента, проведенного вами в физической лаборатории высшей школы, вы получили докторскую степень. Зарабатывая нужные вам деньги, выполняли заказы в разных учреждениях. Репутацию получили, когда помогли сконструировать первое устройство с практическим применением атомной энергии для промышленных целей. Затем служба в государственном учреждении. Годы изнурительного труда над А – четыре, А – пять и А – шесть. Теперь вы понимаете, чем был вызван этот маленький… ляпсус в кабинете?

– Что вы имеете в виду?

– Вы не умеете отдыхать. У вас никогда не находилось времени на девушек, на выходные дни. Вы никогда не засыпали поддеревьями, никогда не ловили форель. Если вам приходилось читать для развлечения, то это были, опять же таки, научные статьи и новости. Ваши представления об удачном вечере – это заполнить пятнадцать страниц чистой бумаги мелкими, как птичьи следы, греческими значками или провести заседание с такими же однобокими, как вы, людьми.

– Доктор хочет прописать лечение? – осторожно спросил Бад.

Шэрэн отпустила руку Бада и откинулась на спинку стула. Луна опустилась уже довольно низко, тень навеса на веранде подвинулась, и теперь лунный свет падал на ее лицо; он ярко высветил, будто нарисовал светлой помадой, нижнюю губу, но глаза Шэрэн оставались в тени.

После длительного молчания она ответила.

– Доктор прописывает вам доктора, Бад. Я пойду в вашу квартиру вместе с вами, если… если вы… хотите меня.

Бад почувствовал, как от волнения застучало сердце. Летели секунды. Наконец, он заговорил:

– Думаю, нам следует быть честными друг с другом до конца, Шэрэн. Так будет лучше всего. Вы поставили и меня, и себя в деликатное положение, и все эмоции оказались выставленными напоказ. Я знаю о вашем добром отношении ко мне и проекту. Знаю о вашей глубокой верности. А теперь, дорогая, ответьте честно. Если бы я не пришел к вам со своей… бедой, сделали бы вы подобное предложение?

– Нет, – прошептала Шэрэн.

– А если бы я попросил при случае?

– Не знаю. Вероятно, нет, Бад. Извини.

– Тогда давай бросим эту тему пока не случилось ничего плохого Я ограничусь розовой пилюлькой и свиданием утром.

– А после того, как вы пройдете проверку, Бад, я пошлю вас побродить по холмам с охотничьим ружьем, которое я одолжила у друзей. Вы будете обязаны целый день стрелять лис и не думать ни о чем, что хоть как – то связано с этим отвратительным проектом. Таков приказ.

– Так точно, сэр! – Бад встал по стойке «смирно» и отдал честь.

– Пожалуйста, Бад. Вы должны понять, что была только слабость, заставившая вас почувствовать симптомы, описанные Уильямом Конэлом. Слабость, рожденная напряжением и утомлением. Это было самовнушением, чистый и простой самогипноз. Такое может случиться с любым из нас.

– Что бы это ни было, Шэрэн, мне это не нравится. Пойдемте. Я провожу вас.

Они медленно направились к дороге. До самого ее дома они не разговаривали – в этом не было необходимости. В какой – то степени Шэрэн устраивала его. И вот уже в постели, ожидая, когда начнет действовать слабенькое лекарство, он удивился себе, своему отказу; ведь он не позволил ей пожертвовать своей честностью ради проекта. Он думал о ее освещенной луной стройной фигурке, о юных грудях под тонкой блузкой. Он улыбнулся при воспоминании о своих отговорках, об отказе принять такой дар. Они оба ощущали, что подходят друг другу, но не совсем. А «не совсем» было недостаточно для любого из них.

Глава 6

Рол Кинсон понял, что восемь прошедших лет доказали правоту Федры. Никому не забыть свои первые сны, те первые три сна, по одному на каждый чужой мир, помеченный на шкале в изголовьи кабины для грез.

Федра родила его ребенка к концу первого года его грез.

Иногда он наблюдал за детьми во время игр и ему хотелось бы узнать, который из них его сын. Но напрасно он искал хоть какие – нибудь признаки сходства. И он часто удивлялся своему любопытству, которого, кажется, никто из других грезящих не испытывал.

Да, первые грезы незабываемы. Даже по прошествии восьми лет он помнил каждое мгновение второго сна.

Во втором сне у него уже была дерзкая уверенность при осуществлении контакта, дерзкая самоуверенность, рожденная опытом первого сна. Ему не терпелось повидать второй мир. И в своей нетерпеливости он ухватился за первое же попавшееся сознание, втиснулся всей силой своего интеллекта, продиктованной крайним любопытством.

И сразу же обнаружил себя в чужом теле, корчащемся под ослепительно горячим светом на твердой поверхности, Но овладеть мускулами и чувствами захваченного тела он не смог. Все, что он видел, раскалывалось на куски. Рол попытался было ослабить свое проникновение, но мозг носителя не перехватывал власти над телом. Мозг которого он коснулся, оказался разбитым, неуправляемым, посылающим судорожные команды неподчиняющимся мышцам. Сначала Рол было подумал, что он поселился в уже разрушенный мозг, но потом заподозрил, что причиной разрушения мозга носителя могло быть его бесконтрольное вторжение, осуществленное на полную мощность. Рол приложил все силы, чтобы овладеть ситуацией, и выскользнул из тела, заставив себя приблизиться к другому телу.

Он осторожно скользнул в новый мозг, ни в коей мере не перехватывая контроль, а только ожидая, наблюдая и прислушиваясь, но проник достаточно глубоко, чтобы понимать язык нового тела. Новым носителем оказался мускулистый человек в синей форменной одежде. Он говорил:

– Отодвиньтесь! Эй, вы! Дайте парню воздуха! Люди, дайте ему прийти в себя.

Подошел второй человек в такой же синей форме.

– Что тут у тебя, Эл?

– С типом припадок, или что – то вроде. Я послал за скорой помощью. Эй, вы, там! Я слышал, что вы доктор? Взгляните на парня, будьте любезны.

Человек в сером костюме нагнулся и втиснул корчившемуся на тротуаре человеку карандаш между зубов. Затем поднял голову и взглянул на полицейского.

– Скорее всего, он эпилептик. Лучше вызовите скорую помощь.

– Спасибо, док. Я уже вызвал.

Глазами человека по имени Эл и считавшего себя полицейским, Рол с любопытством наблюдал, как подъехал металлический экипаж, издавая по дороге пронзительные звуки. Развернувшись, машина перекатилась через бордюр тротуара. Человек в белом осмотрел больного на тротуаре, перенес его на носилки и задвинул их в экипаж. Вскоре вой машины замер вдали.

Из кармана форменного пиджака Эл вынул небольшую коробочку, нажал кнопку и заговорил, приблизив коробочку к губам. Он доложил о происшедшем и в конце доклада сообщил:

– Я что – то неважно себя чувствую. Что – то вроде головной боли. Если станет хуже, я позвоню и попрошу освобождения.

Он положил переговорное устройство в карман, а Рол глазами Эла посмотрел на широкую улицу, забитую торопящимися людьми и незнакомыми машинами на колесах, управляемыми другими людьми. По сложению и цвету кожи эти люди были похожи на людей первого мира. Но одежда была другой. В поисках определяющих слов Рол порылся в сознании Эла и выяснил, что эта часть города называется Сиракьюс и входит в большую зону, называемую штат Нью – Йорк. Улица называлась Саус Сейнлайнэ.

Еще Рол узнал, что у Эла ноют ноги, что ему хочется пить, и что его «жена» поехала в гости в какое – то отдаленное место. Он ощутил, что «жена» – это сексуальный партнер, но в этом понятии содержалось что – то большее. Кроме спаривания, под ним подразумевалась и совместная жизнь, общие горести и радости, и проживание в особой необщественной структуре, называемой «дом». Вскоре, в случайных мыслях Эла, Рол обнаружил еще одно знакомое понятие. Эл думал о «деньгах» и Рол догадался, что они представляют собой нечто вроде тех удивительных и явно бесполезных кусочков металла, которые вкладывали ему в руку, когда он продавал воду в первом мире. Он узнал, что Элу давали деньги взамен за его службу полицейским, а деньги расходовались на приобретение пищи, одежды и содержание «дома». Рол внушил Элу мысль о том, что он больше никогда ни от кого не получит денег, и был ошеломлен мощью волны страха, последовавшей за этим предположением.

Он поглядел глазами Эла в окно магазина, пытаясь угадать возможное назначение предметов, которых он ни разу не видел в учебных классах самых верхних уровней. Если Эл переводил взгляд на что – либо самостоятельно, Рол мог понимать мысли, получать название предмета и узнавать, для чего он нужен. Тонкий прут с металлической катушкой на одном конце использовался для обмана существа, жившего под водой и называвшегося «морской окунь». Когда крючок впивается в плоть «окуня», при помощи вращения катушки его поднимают в лодку и позже съедают. Увидев мысленное изображение окуня в сознании Эла, Рол подумал о поедании окуня и его затошнило. Если Рол заставлял Эла смотреть на что – либо силой, шок и страх оттого, что он делает нечто противоречащее своим целям и сознанию, был так велик, что мозг застывал и Рол ничего не мог узнать.

Рол провел в городе десять часов, обучаясь более искусно отделяться от одного носителя и переноситься к другому, тренируясь виртуозно овладевать чужими телами, от полного захвата контроля до степени, при которой он мог покоиться в уголочке сознания носителя, наблюдать, вслушиваться, понимать, и все это при том, что носитель не осознавал его присутствия. Рол пил пиво, смотрел движущиеся картинки, управлял автомобилем, грузовиком, мотоциклом, смотрел телевизор, печатал буквы, мыл окна, вломился в запертый автомобиль и украл кинокамеру, примерял свадебный наряд в примерочной, сверлил зубы, совокуплялся, подметал тротуар, варил мясо, играл мячом. Он узнал, что в детское сознание нужно вторгаться медленно и осторожно, как в тесное помещение с хрупкими предметами, но освоившись, там можно найти волшебные вещи, яркие мечты и желания. Он узнал, что сознание у стариков расплывчато и туманно, разве что некоторые из старых воспоминаний еще ясные и отчетливые. Он наловчился подсовывать в мозг носителя нужную мысль так тонко, что об этом можно было узнать только по ответным действиям тела. Внутри же мозга связь сознаний, по сути, превращалась в странную беседу, в которой сознание носителя полагало, что разговаривает само с собой. По большей части, мысли посещаемых Ролом людей были похожи на мечты о том, к чему они стремились, и представляли ощущения и изображения желанных удовольствий, которых они не имели. Удовольствий от обладания деньгами, властью и удовлетворения голода плоти. В основном он попадал в сознание напуганных, неуверенных ни в ком и ни в чем, несплоченных людей. Глубоко внутри в них тлели сильные порывы, как у людей первого мира, но из – за господствовавшей в их обществе механической подчиненности законам, у них не было путей высвобождения этих порывов. Побуждения, не успев вспыхнуть в их мозгах, тут же затухали. Этих людей не пожирали львы, но их снедали собственные машины и сооружения. Все они жили под тиранией «денег», что казалось Ролу таким же жестоким угнетением, как гнет власти Арада Старшего, – и таким же бессмысленным.

Закончился десятичасовой сон; Рол успел побывать в несчетном количестве сознаний. Все пережитое во сне истощило его и ослабило. Но он все запомнил. Запомнил Рол и то, что спускаясь с двадцатого уровня после этого сна, он встретил Лизу, направляющуюся вверх, и по ее лукавому взгляду понял, что она держит путь в учебные залы. Лизе уже было четырнадцать, она подросла и стала выше остальных, созревая быстрее, но пока еще одевалась в металлизированную повязку, как все дети наблюдателей.

Как и после первого сна, он набросился на еду, ощущая невероятный голод. Позже он узнал, что грезы всегда вызывают острую необходимость наполнить желудок. Как и после первого сна, он снова попытался вспомнить некоторые из слов чужого языка, которым он владел во время сна, но все они улетучились из памяти.

Рол поел и ввел опустевший поднос в щель, прислушиваясь, как само собой закрывается отверстие в стене и шумят струи горячей воды и пара, обмывающие поднос для того, кто следующим сядет на это место. Когда он встал, к нему подошли две женщины и мужчина и попросили его пройти с ними в место для бесед и рассказать свой сон. Он согласился, но ужасно оробел и боялся, что его рассказ будет неинтересным и он пропустит многое из того, что узнал. Догадываясь о причине его застенчивости, одна из женщин предложила сначала рассказать свой сон.

– Я хотела испытать переживания красавицы и боль, – начала она, – и выбрала для этого первый мир. Прошло половина сна, пока я нашла красавицу. Она была заперта в каменной комнате, была очень слаба, но очень красива. Ее обуревала сумятица мыслей, полных гордости, ненависти и страсти. Я не совсем поняла, за что ее осудили. За какую – то веру, смысл и важность которой не имели для меня никакого значения. Я выяснила, что ей осталось жить совсем немного, надеялась, что мне не придется покинуть ее мозг до того, как ее прикончат. Люди, которые заперли ее там, пытались сломить ее волю. Один из них наблюдал, а остальные по очереди насиловали ее. Потом они менялись. В конце концов, ее в разорванных и окровавленных отрепьях повели по узким улицам. В нее бросали грязь и нечистоты. Потом ее привязали к столбу и навалили вокруг какие – то предметы. Перед ней встал человек и громким голосом начал перечислять ее преступления. Потом в наваленные вокруг нее кучи что – то бросили, и сразу со всех сторон с фырканьем и потрескиванием ее охватила жгучая боль. Это были самые ужасные муки, которые я когда – либо испытывала в любом из трех миров, самая полная и самая восхитительная боль. Перед тем, как сознание женщины померкло, изображение и огни вокруг разбились на куски и утратили значение. Когда сознание потухло, я переместилась в человека, который стоял так близко, что красная боль обжигала его лицо, и взглянула на черное обвисшее тело, все еще привязанное к столбу и которое когда – то было красавицей. Теперь же никто не мог сказать, кто это был. И тут сон закончился.

В наступившем молчании Рол взглянул на женщину; остреньким кончиком розового языка Бара провела по губам. Под тяжелыми веками сияли глаза. В матовом свечении стен ее голый череп блестел, как полированный.

Мужчина печально улыбнулся и покачал головой.

– Бара всегда ищет боль и наслаждается, испытывая ее. Зачем стремиться чувствовать то, что ощущает существо из грез? Мне больше нравится второй мир. Я внедряюсь в существо и выталкиваю его мысли. Я совсем не собираюсь постигать незнакомый язык. Мне нравится тьма в их сознании. Обычно, я нахожу молодого и сильного самца, заставляю его пригнуться и ждать, а потом прыгать на слабых, ломая их сильными руками, опрокидывая их. Машины грез очень умны. Любой может принять вопли существ за настоящие. Другие существа начинают охоту за телом, захваченным мной. Игра заключается в том, чтобы меня не поймали, пока не кончится сон. Иногда других существ слишком много, да еще с оружием, вокруг полно света, и им удается быстро разрушить тело. Иногда они успевают схватить тело и связать его. Я обзываю их идиотами на их же языке; они трясутся от страха. Это очень волнующие грезы, – и на лице мужчины появилась таинственная улыбка, он зашевелил пальцами и закивал головой.

– Хорошие ли грезы были у тебя в первых двух мирах? Хорошо ли тебе грезилось во втором мире? – спросила вторая женщина. Все в ожидании уставились на Рола.

Он встал.

– Во втором мире я наведывался в сознания очень многих. Некоторых из них… было приятно познавать – так хорошо было с ними. Мне хотелось помочь им, но я не знал как. Мне они понравились. Больше, чем многие из тех, кого я знаю здесь, среди нас.

С секунду собеседники Рола молчали, изумленно глядя на него, а потом начали хохотать. Рол раньше никогда не слыхал таких резких звуков. Наблюдатели смеялись очень редко.

– Ох – хо – хо! – обессиленно рыдали они, вытирая слезы. Успокоившись, мужчина встал и положил руку на плечо Рола:

– Нам не следовало бы смеяться над тобой. Для тебя это все слишком ново. В первое время грезы кажутся очень реальными. Но ты должен понять, существа из снов – это плод твоих грез. Вы с машиной для грез создаете их внутри твоего спящего и грезящего сознания. Это же совершенно ясно, что они перестают существовать; если бы они продолжали существовать, то они оказались бы здесь, верно? Здесь единственное существующее место. Все остальное – это ничто без конца и края.

Услышав это, Рол нахмурился.

– Вот еще, что я не могу понять. Можно ли в грезах попасть в тот же самый мир и найти ту же самую особу снова?

– Да. Это возможно.

– А та особа… жила в то время, пока о ней не грезили?

– Жила? – недоуменно повторила одна из женщин. – Вопрос не имеет смысла.

– Могу ли я в одном из своих снов грезить об особе, которая снилась во сне кого – то другого?

– Случается, но не часто. Это ничего не значит, Рол. Это всего лишь ловкость и хитрость машины, преобразующей фантастические и невероятные выдумки ума в три упорядоченных мира, которые кажутся связанными и упорядоченными незнакомой логикой. Но доказательство, конечно, заключается в том, что жизнь не может существовать в условиях тех миров. Скоро ты поймешь, что все это ловкая иллюзия, и все это для того, чтобы ты радовался, что ты уже не ребенок.

Бара, давясь смехом, встала и дернула Рола за складку его тоги. У нее были сочные пухлые губы и мягкий воркующий голос.

– Рол, это – единственный мир. Только в этом месте все, что нас окружает, настоящее. Не позволяй машинам обманывать себя. Их магия очень сильна. Некоторые из наших людей сошли с ума из – за того, что поверили в реальность мира, создаваемого грезами.

Под конец, когда они начинали считать этот мир, наш мир, сном, их пришлось выбросить отсюда. У меня много причин желать, чтобы этого не случилось с тобой, – она потянула его за руку. – Пойдем со мной в одну из маленьких игровых комнат. Там вдвоем мы сыграем пару сцен, которые я видела в грезе. Тебе они покажутся очень интересными.

Рол молча вырвал руку, оттеснил плечом мужчину и пошел прочь. Зайдя на двадцатый уровень, он остановился, разглядывая ряды кабин. Здесь, на двадцатом уровне, освещение всегда было приглушенным. Самый яркий свет на уровне зажигался только в кабинах. В какую бы сторону Рол ни посмотрел, всюду простирались ряды кабин, выстроившихся по обе стороны коридора; уменьшаясь в перспективе, они исчезали за изгибом.

Рол медленно пошел по коридору. Некоторые из кабин были пусты. Во многих лежали грезящие. В одной из кабин Рол увидел Джода Олэна, лежавшего со скрещенными на голубовато – белой груди руками. Некоторые грезили, лежа на спине, другие – свернувшись калачиком, Одна женщина грезила, обхватив прижатые к груди колени. Рол шел дальше, пока вокруг него по обеим сторонам коридора не остались одни пустые кабины с ожидающими использования пластинками для рта и свернутыми кабелями. В этом месте коридор резко поворачивал, и перед Ролом открылась еще одна перспектива из кабин для грез. Он медленно зашагал вдоль кабин.

Вид занятой кабины напугал его. Но подойдя поближе, он увидел, что ее обитатель давно мертв; закрытые глаза глубоко запали, кожа высохла и потемнела. Высохшие губы обнажили пожелтевшие зубы, которые все еще удерживали перекосившуюся пластинку. Кто – то умер во время сна и был забыт среди машин, слишком удаленных от используемых и посещаемых секций коридора. Если кто – то и обнаружил отсутствие этого человека, то, скорее всего решил, что тот надлежаще введен в трубу и отправлен во тьму.

Рол долго стоял и смотрел на кабину. Сначала он подумал, что нужно рассказать об этом Олэну, но сообразил, что придется объяснять, почему он оказался в таком малопосещаемом месте. Этот человек умер давно. Возможно, его вообще никогда не обнаружат. Его никогда не опустят головой вперед в овальную трубу. Женщин помещали в трубу вперед ногами. Таков был закон.