Текст книги "Вино грез"

Автор книги: Филип Киндред Дик

Соавторы: Ева Джонс,Джон Данн Макдональд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 36 страниц)

Бентли ощутил дрожь восхищения перед этим техником с безжалостной логикой.

– Неплохо, – сказал он.

– Вот видите, – с гордостью произнес Мур. – Пеллиг – это частица Гейзенберга. Телепаты смогут определить его траекторию прямо на Картрайта. Но не его скорость. Никто не будет знать, в какой точке этой траектории он окажется в заданный момент времени.

Глава 8

Квартира Элеоноры Стивенс находилась в квартале, где жили классифицированные Холма Фарбен. Это было несколько комнат приятного вида.

Бентли окинул их оценивающим взглядом, пока Элеонора наводила порядок.

– Я только что переехала сюда, – сказала она.

– Где Мур?

– Где – нибудь дома, я думаю.

– Я полагал, что ты живешь с ним.

– В настоящее время – нет.

Элеонора повернула регулятор прозрачности стены.

Холодные звезды в ночном небе, движущиеся искры и освещенные очертания Холма постепенно побледнели и исчезли. Элеонора искоса бросила на него смущенный взгляд.

– Честно говоря, в настоящее время я ни с кем не живу.

– Как это прискорбно, – сказал Бентли. Он, в свою очередь, смутился. – Я этого не знал.

Элеонора пожала плечами – светящиеся глаза и дрожащие губы – улыбнулась ему.

– Грустная ситуация, правда? После Мура я жила с другим исследователем из лаборатории, кстати, другом Мура, потом с одним экономистом. Не забывай, что я была телепаткой. Большинство мужчин не хотят жить с телепатками, и я, разумеется, никогда не принадлежала никому из членов корпуса.

– Теперь это в прошлом.

– О, да! – Вдруг замолчав и задумавшись, она сделала круг по комнате, с глубоко засунутыми в карманы руками. – Мне кажется, что я испортила себе жизнь. Телепатия никогда не интересовала меня, но у меня не было другого выбора, кроме как подвергнуться тренировкам, либо пойти на операцию. Кроме того, у меня не было никакой классификации, и мне светило рабочее поле. Если Веррик выбросит меня это будет конец всему Я не могу вернуться в Корпус, с другой стороны, я не знаю как бы я могла преуспеть в Игре. – Она умоляюще посмотрела на Бентли. – Тэд, это ничего для тебя, что я независима?

– Абсолютно ничего.

– Наверное, это кажется забавным: быть таким образом свободной. Я совершенно одна, без единой связи. Это жестоко, Тэд. Я не могла не последовать за Верриком. Это единственный человек, рядом с которым я чувствую себя в полной безопасности Но это отрезало меня от моей семьи. – Она патетически взмахнула руками. – Я теперь не могу быть одна. Я боюсь.

– Не надо бояться. Сопротивляйся им.

– Я не могу, – сказала она, вздрогнув. – Как тебе удается так жить? Ведь надо от чего – то зависеть, быть чьим – то протеже. Это холодный и враждебный мир, лишенный всякого тепла. Знаешь, что произойдет, если ты сорвешься?

– Знаю.

– Думаю, я должна была остаться в Корпусе. Но я ненавижу это. Без конца следить, слушать, что происходит в умах других. Ты уже больше не живешь, ты уже не являешься самостоятельным индивидом, ты есть часть одного общего организма. Ты более не можешь ни любить, ни ненавидеть. Есть только работа, причем ты делаешь ее совместно с еще двадцатью четырьмя другими людьми типа Вейкмана.

– Ты хочешь быть одна, но в то же время боишься этого.

– Я хочу быть сама собой! Но не одна. Я ненавижу просыпаться утром и видеть, что рядом со мной никого нет. Я ненавижу возвращаться в пустую квартиру. Есть в одиночестве, готовить и вести хозяйство только для себя самой. Зажигать свет, опускать ставни, смотреть телевизор, сидеть, ничего не делая, думать.

– Ты молода. Привыкнешь к этому.

– Нет, я к этому никогда не привыкну!. – Пронизывающим взглядом она в упор посмотрела на него и отбросила назад свою огненно – рыжую гриву. – Начиная с шестнадцати лет, я жила со многими мужчинами. Даже не помню, сколько их было. Я встречала их на работе, как тебя, на приемах, у друзей. Какое – то время мы живем вместе, потом становимся раздражительными. Всегда что – то происходит. Это никогда не продолжается долго. – Ужас вновь заставил ее вздрогнуть сильнее, чем раньше. – Они уходят. Они остаются на какое – то время, а затем уходят, оставляя меня одну. Или же они выгоняют меня.

– Это бывает, – сказал Бентли.

Погруженный в собственные мысли, он с трудом следил за тем, что она говорила.

– Когда – нибудь я найду среди них одного, – горячо произнесла Элеонора. – Ведь правда? Мне только девятнадцать лет Несмотря на мой небольшой жизненный опыт я не так уж плохо устроилась. Веррик мне покровительствует Я знаю, что могу довериться ему.

Бентли вышел из оцепенения.

– Ты предлагаешь мне жить с тобой?

Элеонора покраснела.

– Ну а ты бы хотел?

Он не ответил.

– Что с тобой? – настойчиво спросила Элеонора. В ее глазах заблестела обида.

– Это с тобой не связано. – Бентли отвернулся от нее, подошел к стене и снова сделал ее прозрачной. – Холм красив ночью. Глядя на него, никогда не догадываешься, чем он является на самом деле.

– Причем здесь Холм? – Она снова напустила густого, как молоко, тумана.

– Если это не я значит это Веррик? О да, я знаю, это, конечно. Риз Веррик.

– О, небо! Ты был так пылок в тот день, когда внезапно появился в бюро. Ты так целился на свой портфель, как будто это был пояс девственности. – Она слегла улыбнулась. – Можно было подумать, что это христианин входит в рай. Ты долго ждал и у тебя было столько надежд. Ты был до невозможного патетичен. Я подумала, что не отказалась бы встретиться с тобой еще.

– Я хотел уйти из системы Холмов и найти нечто получше. Мне хотелось проникнуть в Директорию.

– Директория! – она разразилась смехом. – Абстракция! Из чего, по – твоему, состоит Директория? – она задыхалась, глаза ее горели, сердце сильно билось. – Это живые люди, а не учреждения и конторы. Как можно быть преданным предмету Старики умирают, новые занимают их места, одни лица заменяются другими. Где ваша преданность? И кому? Или чему? Это суеверие! Можно быть верным слову, имени, но не живой сущности из плоти и крови.

– Дело не только в учреждениях и конторах, – сказал Бентли. – Они ведь что – то представляют.

– Что?

– Нечто, значительнее нас всех, важнее, чем отдельный индивид или группа индивидов, которыми, однако, в определенном смысле являемся мы все.

– Это ничто. Если у тебя есть друг, то это человек, индивид, не так ли? Это не класс и не профессиональная группа. Ты, случайно, не дружишь с классом 4–7? Если ты спишь с женщиной, то это определенная женщина, единственная, не так ли? А все остальные исчезают. Туманные неустойчивые понятия, сероватый дым, который просачивается у тебя между пальцами, и ты не в состоянии его ухватить. Единственное, что остается, это люди: твоя семья, твои друзья, твоя любовница, твой покровитель. Ты можешь касаться их, приблизиться к ним, впитывать в себя их теплую, твердо установленную жизнь. Пот, кожа, волосы, дыхание, тело, осязание, вкус, запахи, цвета. Господи, ведь надо же уметь привязываться к чему – нибудь! Что может существовать вне живой природы? Кому можно довериться, если не своему покровителю?

– Самому себе.

– Риз тебе покровительствует. Он велик и могуч!

– Он твой пэр, – сказал Бентли, – а я ненавижу пэров.

– Ты психопат. Ты ненормальный.

– Я знаю, – согласился Бентли без тени смущения. – Я вообще больной человек. И чем больше я это замечаю, тем становится хуже. Я болен хотя бы потому, что считаю больными всех вокруг, а здоровым только себя. Незавидное у меня положение, правда?

– Да, – пробормотала Элеонора.

– Мне бы очень хотелось уничтожить весь этот мир одним ударом, но в этом нет необходимости. Он разрушится сам собой. Все вокруг пустое, холодное, как металл. Игры, лотереи – разукрашенные игрушки для детей. Только благодаря клятве это еще держится. Продающиеся позиции, цинизм, роскошь и нищета, равнодушие и перекрывающий все вой телевидения. Один человек идет убивать другого, а весь мир смотрит на это и аплодирует. Во что мы верим? В первоклассных преступников, работающих на более могущественных преступников. И присягаем бюстам из пластика.

– Бюст есть символ, и он не продается. – Глаза Элеоноры победно заблестели – Ты знаешь это, Тэд. Преданность – самое ценное, что у нас есть. Преданность, соединяющая нас, связывающая слугу с его покровителем, мужчину с его любовницей.

– Может быть, – медленно произнес Бентли, – мы должны быть преданы идеалу.

– Какому идеалу?

Мозг Бентли отказался сформулировать ответ, его колесики затормозились. К его сознанию прокладывали путь необычные и непонятные мысли, которые он не хотел принимать. Откуда шел этот поток? Он не знал.

– Нам больше ничего не остается, – наконец сказал он. – Наши клятвы, наша преданность. Это цемент, без которого любое здание развалилось бы. А чего это стоит? Немногого. Все это уже начинает обеспечиваться.

– Неправда! – крикнула Элеонора.

– Разве Мур предан Веррику?

– Нет, и именно поэтому я его оставила. Его и его теории. Он только их и знает! – Ее амулеты свирепо раскачивались. – А я все это ненавижу!

– Самому Веррику тоже нельзя доверять, – мягко сказал Бентли. – Он видел побелевшее лицо молодой женщины, едва владевшей собой. – Не ругай Мура, он старается подняться как можно выше, как и все в этом мире, как, кстати и Риз Веррик. Какое имеет значение, если кто – то посылает свои клятвы ко всем чертям ради того, чтобы сорвать большой куш, заполучить чуть больше влияния, чуть больше власти. Это гигантская давка, где все стремятся к вершине, и ничто, никакая сила и преграда их не остановит. Вот когда все карты будут раскрыты, ты увидишь истинную цену их преданности.

– Веррик никогда не нарушит своей клятвы. Он никогда не допустит падения того, что зависит от него!

– Он это уже сделал. Допустив, чтобы я присягнул ему, он нарушил моральный кодекс. Ты ведь должна это знать лучше, чем кто бы то ни был, не так ли? А я чистосердечно присягнул.

– Боже! – устало воскликнула Элеонора. – Ты теперь ему этого никогда не простишь? Это от того, что тебе кажется, будто он посмеялся над тобой.

– Это серьезнее, чем ты можешь вообразить. Вся эта подлая система начинает показывать свое истинное лицо. И когда – нибудь ты увидишь его. Что касается меня, то я уже увидел, и с меня достаточно. Чего, например, можно ожидать от общества, основанного на играх и убийствах?

– Но это вина не Веррика. Конвент учрежден достаточно давно, тогда же, когда установили систему и Минимакс.

– Веррик не из тех, кто честно следует принципам Минимакса. Он пытается обойти эти принципы с помощью стратегии, реализуемой через Пеллига.

– И это пройдет, не так ли?

– Возможно.

– На, что же ты жалуешься? Разве это имеет какое – нибудь значение? – Она схватила его за руку и энергично встряхнула. – Послушай, забудь об этом. Ты занимаешься ерундой. Мур слишком болтлив, а ты слишком совестлив. Наслаждайся жизнью, завтра будет великий день.

Она налила им обоим и пристроилась рядом с ним на диване. Ее шевелюра блестела и отливала огнем в полумраке комнаты. Она поджала под себя ноги. Серые точки, оставшиеся навсегда над ее ушами, побледнели.

Сжимая бокал пальцами с накрашенными ногтями, она наклонилась к Бентли, прикрыла глаза и нежно спросила:

– Ты с нами? Я хочу, чтобы ты ответил.

– Да, – ответил Бентли после минутного раздумья.

– О! Как я счастлива! – вздохнула она.

Бентли поставил свой бокал на низкий столик.

– Я присягнул Веррику. У меня нет другого выбора, разве только нарушить клятву и сбежать.

– Факт.

– Я никогда не нарушал своих клятв. Мне уже давно осточертело в Птице – Лире, но я никогда не пытался бежать оттуда. Сделай я это – надо мной повисла бы опасность быть пойманным и убитым. Я приемлю закон, дающий покровителю право казнить или миловать сбежавшего слугу. Но я считаю, что ни слуга, ни покровитель не должны нарушать своих клятв.

– Мне показалось, ты говорил, что система рушится.

– Она рушится, но мне не хочется прикладывать к этому руки.

Элеонора поставила бокал и обвила его шею своими гладкими обнаженными руками.

– Как ты жил? Ты знал многих женщин?

– Нескольких.

– Какие они были?

Он пожал плечами.

– Всякие.

– Милые?

– Да, я думаю.

– Кто была последняя?

Бентли задумался.

– Это было несколько месяцев назад. Она была класса 7–9, по имени Юлия.

Элеонора втупила в него взгляд своих зеленых глаз.

– Расскажи мне, какая она была.

– Миленькая. Хорошенькая.

– Она походила на меня?

– У тебя волосы гораздо красивее. – Он погладил ее огненно – рыжую гриву. – У тебя очень красивые волосы и прекрасные глаза. – Он привлек ее к себе и долго держал, прижав. – Ты очень хорошая.

Она прижала маленький кулачок к амулетам, болтавшимся между ее грудей.

– Все идет хорошо. Мне сопутствует удача. Большая удача. – Она дотянулась до его губ. Мгновение ее живое лицо дышало рядом с его, затем, вздохнув, она отняла губы. – Как хорошо будет работать здесь всем вместе.

Бентли ничего не ответил.

Она отодвинулась от него и закурила сигарету. Приподняв подбородок и скрестив руки, она одарила его торжественно – серьезным взглядом своих зеленых глаз.

– Ты далеко пойдешь, Тэд. Веррик о тебе очень хорошего мнения. Вчера вечером я так боялась, слушая, что ты говоришь и видя, что ты вытворяешь. Но его это не рассердило. Он уважает тебя, он чувствует, что в тебе что – то есть. И он прав. В тебе есть что – то сильное, индивидуальное! Как бы мне хотелось прочесть, что у тебя в голове! Но с этим покончено навсегда.

– Хотел бы я знать, понимает ли Веррик серьезность твоей жертвы.

– У Веррика есть дела поважнее. Ты отдаешь себе отчет в том, что завтра мы, быть может, вернемся туда, и все будет, как прежде, как хотелось бы тебе. Фантастично, правда?

– Да, конечно.

Элеонора положила сигарету, быстро наклонилась и обняла его.

– Итак, ты действительно идешь с нами? Ты поможешь нам задействовать Пеллига?

Бентли незаметно качнул головой. – Да.

– Превосходно. – Она посмотрела на него. Ее зеленые глаза страстно горели в полумраке комнаты. Ее ароматное дыхание стало резким и прерывистым. – Тебе нравится эта комната? Она достаточно большая? У тебя много вещей?

– Нет, не много, – сказал Бентли. – Он чувствовал огромную тяжесть на душе. – Это все образуется.

Удовлетворенно вздохнув, она отстранилась от него и залпом осушила свой бокал. Затем она погасила свет и вернулась к нему. Единственным, что давало немного света, была ее сигарета, лежавшая в медной пепельнице. Казалось, вокруг ее волос и губ распространялось красноватое сияние. Соски ее грудей слегка горели.

Возбужденный ее светящимся телом, он в следующее же мгновение повернулся к ней. Удовлетворенные и томные, с влажными разгоряченными телами, они долго лежали неподвижно на скомканной одежде. Элеонора протянула руку, желая взять то, что осталось от сигареты. Она поднесла это к губам и дунула ему в лицо, в глаза, в нос, в рот, на него повеяло странным ароматом удовлетворенного желания.

– Тэд, – страстно зашептала она. – Я тебя удовлетворяю? – Она легонько приподнялась, казалось, мышцы ее размягчились и стали почти жидкими. – Я знаю, я… узкая.

– Ты? Это хорошо, – неопределенно сказал он.

– А тебе не хотелось бы быть с другой?

Поскольку он не ответил, она продолжала:

– Я хочу сказать… Быть может, я… Это не так уж хорошо, нет?

– Да нет. Ты грандиозна, – он говорил угасшим голосом, лишенным какого – либо выражения. Он лежал рядом с ней инертный и безжизненный. – Ты превосходна.

– Так в чем же тогда дело?

– Ни в чем. – Он с трудом поднялся и медленно отошел от нее. – Я устал, вот и все. Я, пожалуй, пойду туда. – Его голос вдруг стал жестким. – Как ты верно заметила, завтра, без сомнения, будет великий день.

Глава 9

Леон Картрайт, Рита О’Нейл и Питер Вейкман завтракали, когда появился оператор инквик – связи и сообщил, что только что по секретному проводу получен вызов с корабля.

– Я в отчаянии, – сказал капитан Гровс, когда они увидели друг друга через миллиарды километров космического пространства. – Я вижу, еще слишком рано. Вы все еще в вашем стареньком утреннем платье.

С бледным и осунувшимся лицом, искаженным огромной дистанцией, Картрайт выглядел совсем ослабевшим.

– Где вы точно? – дрожащим голосом спросил он.

– В четвертой астрономической единице, – ответил Гровс.

Вид Картрайта шокировал его, и он никак не мог решить, в какой степени он должен объяснить искажение лица его собеседника, разделяющим их пространством.

– Мы скоро выбираемся в нетронутое пространство. Я уже забросил официальные карты и руководствуюсь данными Престона.

Итак, корабль прошел около половины пути. Орбита Пламенного Диска – если такой вообще существовал – характеризовалась радиусом – вектором в два раза большим, чем радиус – вектор орбиты Плутона. Орбита девятой планеты определяла границы исследованного пространства, дальше простиралась бесконечность, о которой строилось множество догадок, но практически ничего не было известно.

Здесь корабль минует последние сигнальные бакены и оставит позади исследованную часть пространства.

– Многие члены экипажа хотят вернуться назад, – сказал Гровс. – Они понимают, что мы покидаем изученное пространство. У них это последняя возможность покинуть нас, дальше уже будет поздно.

– Если возможность реализуется, сколько человек покинут корабль?

– По крайне мере десять.

– Вы сможете продолжать путь без них?

– Запасов больше, чем достаточно. Конклин и Мери остаются, также старый плотник Джеретти, японские оптики и сварщик. Я думаю, что мы справимся.

– В таком случае, если их отъезд не ставит под угрозу успех экспедиции, отпустите их.

– Я даже не имел до сих пор возможности поздравить вас, – сказал Гровс.

Искаженное изображение Картрайта устало выпрямилось.

– Меня поздравить? А. Да. Спасибо.

Гровс протянул свою огромную широку черную ладонь к экрану инквик – связи. Картрайт сделал то же, на какое – то мгновение их пальцы соприкоснулись.

– Я полагаю, на Земле у нас будет время сделать это.

Судорога пробежала по лицу Картрайта.

– Честно говоря, я на это почти не надеюсь. Это напоминает кошмар, от которого я не могу пробудиться.

– Кошмар? Из – за убийцы?

– Так точно. – Картрайт поморщился. – Он вроде бы уже в пути, и я жду его появления.

Окончив передачу, Гровс пригласил Конклина и Мери в отсек корабля.

– Картрайт согласен с тем, чтобы отпустить их. Этот вопрос решен. За обедом я объявлю об этом официально. – Он указал на только что зажегшийся циферблат. – Смотрите. Этот индикатор реагирует впервые с тех пор как был построен корабль.

– Мне это ничего не говорит – сказал Конклин.

– Это нерегулярное мигание является автоматическим сигналом. Если я переведу его в звуковое представление, вы, без сомнения, узнаете, что это. Он указывает, что мы пересекаем последний рубеж исследованного пространства. Очень редкие экспедиции пересекали его.

– Когда мы овладеем Диском, – проговорила Мери, – этот рубеж уже не будет иметь смысла.

Ее глаза горели.

– Не забывайте, что восемьдесят девятая экспедиция ничего не нашла, – сказал Конклин. – А у них были все документы Престона.

– Быть может Престон повстречал гигантского змея космического моря, – полувсерьез – полушутя заговорила Мери, – и он проглотит нас, – как об этом рассказывают сказки.

Гровс холодно посмотрел на нее.

– Я занимаюсь навигацией. Идите, проследите загрузку спасательного нефа. Вы ночуете в трюме?

– Да, как и другие.

– После их отъезда вы сможете занять одну из кабин. Большая часть из них будет свободна. Выбирайте любую. В них не будет недостатка, – язвительно сказал он.

Трюм прежде служил лазаретом. Прежде, чем в нем поселиться, они его тщательно отдраили.

– Если мы приземлимся без приключений, то, может, сможем временно расположиться здесь? Это лучше того, что я имела на Земле – Мери сняла свои сандалии и устало опустилась на узкую железную кушетку – У тебя есть сигареты? Мои кончились.

Конклин протянул ей пачку.

– Только учти: это последние.

Она с благодарностью закурила сигарету и зажмурилась.

– Здесь так спокойно. Нет коридоров, где полно орущих людей.

– Слишком спокойно. Я не перестаю думать о том, что нас окружает. Земля, где не ступала нога человека… Великий боже! Весь этот холод вокруг нас. Холод, тишина, смерть… Или того хуже.

– Не думай об этом. Надо работать.

– Мы не настолько фанатичны, как это кажется. Это, конечно, превосходная идея: новая планета, на которую можно переселиться. Но теперь, когда мы в пути…

– Ты сердишься на меня? – спросила Мери, и в ее голосе прозвучала тревога.

– Я сержусь на весь мир. Гровс только командует да пытается вычислить маршрут, опираясь не на точные данные, а на умозрительные заключения сумасшедшего. Я сержусь из – за всего этого, а также еще из – за того, что этот корабль – старое, разваливающееся судно. И еще я сержусь, потому что мы миновали последний рубеж, а только фантазеры да сумасшедшие забираются так далеко.

– И к кому же ты нас относишь? – слабым голосом спросила Мери.

– Мы скоро узнаем это.

– Она робко взяла его за руку.

– Даже если мы туда не доберемся, все равно это чудесно.

– Это? Эта крохотная монашеская келья?

– Да, – она серьезно посмотрела на него. – Это всегда было моей мечтой. Прежде я только и делала, что скиталась без цели с одного места на другое, от одного человека к другому. Я не хотела быть девушкой… Но, по правде говоря, я не знала, кем хотела быть. Теперь мне кажется, что я нашла ответ. Быть может, мне не следовало тебе этого говорить – ты снова рассердишься, – но я ношу амулет, который должен тебя приворожить. Мне помогла его сделать Жаннет Сиблей, а она знает в этом толк. Я хочу, чтобы ты меня любил очень сильно.

Конклин улыбнулся и наклонился, чтобы поцеловать ее.

Внезапно она, не подав ни звука, исчезла.

Со всех сторон его окружила пелена ослепительно – белого пламени. Вокруг был только этот леденящий огонь раскалявший каждую клеточку, пожирая все предметы и все живое, оставляя только за собой право на существование.

Конклин попятился, оступился и свалился в колышущееся море света. Он заплакал, жалобно застонал, безуспешно стараясь уползти от этих потоков огня. Все его усилия были тщетны. Ему не за что было ухватиться.

И тут раздался голос.

Он зародился где – то внутри его существа, затем начал разрастаться и рваться наружу. Его мощь ошеломила Конклина. В ужасе и бессилии он вновь упал, что – то невнятно бормоча, скорчился, как утробный плод, доведенный до состояния протоплазмы, а вокруг него, все пожирая, колыхалось море звука и огня, и голос все грохотал в нем самом и вокруг. Он представлял собой сморщившийся почерневший обломок, выброшенный из бушующего ада живой энергий.

– Земной корабль, – орал голос, – куда вы идете? Почему вы здесь?

Звук буравил Конклина, распластавшегося в океане беспорядочного света. Голос уходил и возвращался, подобно световой волне. Это пульсирующее скопище необузданной энергии беспрерывно хлестало его изнутри и снаружи.

– Вы находитесь за пределами вашей системы, – кричал голос в его раскалывавшемся мозгу. – Вы вышли из нее. Понимаете? Это промежуточное пространство, пустота, отделяющая вашу систему от моей. Почему вы зашли так далеко? Что вы ищите?

В отсеке контроля Гровс слабо пытался сопротивляться бешеному потоку, овладевшему его телом и умом. Его ударило о навигационный стол. Карты и инструменты носились над ним в раскаленном дожде. И, не смолкая, звучал грубый голос, полный обжигающего высокомерия и бесконечного презрения к своим слушателям.

– Ничтожные земляне, случайно забредшие сюда, возвращайтесь в вашу систему! Возвращайтесь в ваш крохотный, упорядоченный мир, в вашу бледную цивилизацию. Удирайте от темноты и от монстров!

Гровсу удалось дотянуться до выходного люка. Карабкаясь, он выбрался в коридор.

Голос настиг его и толчком непреодолимой силы прижал к растерзанной обшивке астронефа.

– Я вижу, вы ищите десятую планету вашей системы, легендарный Пламенный Диск. Для чего вы его ищете? Что вы хотите там делать?

Гровс завизжал от ужаса. Теперь он знал, что это было – голоса, предсказанные Престоном в его книге. У него появилась сумасшедшая надежда: голоса могут провести… Он открыл было рот, чтобы заговорить, но воющий голос свирепо оборвал его:

– Пламенный Диск входит в наш мир. Мы его пронесли сюда через космическое пространство. Здесь мы его оставили, и теперь он вечно вращается по орбите вокруг вашего Солнца. У вас нет никаких шансов получить права на него. Какую цель вы преследуете? Мы хотим знать.

Гровс попытался направить наружу свои мысли.

В головокружительно короткий момент он отобразил в своем мозгу все свои надежды, все свои планы, нужды и обширные желания человеческой расы.

– Быть может, – ответил голос, – мы рассмотрим и проанализируем ваши запротоколированные мысли и импульсы. Мы должны быть осторожны. Если мы захотим, мы сможем испепелить ваш корабль. – Немного выждав, голос задумчиво продолжал: – Но, конечно, не сейчас. Мы не должны спешить.

Гровс нашел кабину инквик – связи и бросился к передатчику – сейчас это было нечто неопределенной формы, пляшущее среди белого огня. Его пальцы упали на контакты. Тут же включились автоматические цепи.

– Картрайт! – выдохнул он.

Луч инквик – связи, несущий его сигналы, отразился сначала от Плутона, затем от Урана, после этого от других планет и, наконец, долетел в Директорию, в Батавию.

– Пламенный Диск не случайно расположен в вашей системе, – вновь зазвучал мощный голос. Он замолчал, словно для консультации с невидимыми компаньонами. – Контакт между нашими расами мог бы привести к невиданному прежде культурному сотрудничеству, – продолжал он. – Но мы должны…

Гровс вновь приблизился к передатчику.

Изображение было слишком слабым. Его наполовину ослепшие глаза отказывались видеть. Он с горячностью попросил установить связь, чтобы Картрайт смог увидеть то, что видел он, услышать густой громкий голос, который он слышал, понять ужасающие, но, однако, наполненные неизъяснимой надеждой речи.

– Мы должны понаблюдать. Мы должны узнать. Мы не спешим со своими заключениями. Мы будем решать, а ваш корабль тем временем направится к Пламенному Диску. Мы решим, уничтожить вас или провести целыми и невредимыми на Пламенный Диск, тем самым увенчав успехом вашу экспедицию.

Риз Веррик обернулся на срочный вызов техника инквик – связи.

– Идемте, – сказал он Хербу Муру. – Перехвачена передача с астронафа Картрайту. Она направлена в Батавию.

Встав перед экраном видеопередатчика, установленного техниками инквик – связи в Фарбене, Веррик и Мур ошеломленно рассматривали представшую перед ними картину: Гровс, крохотный, затерявшийся в океане огня и необузданной энергии, напоминал насекомое, терзаемое жестокими элементами. Искаженный космическим пространством, все еще очень мощный ревел голос:

«… наше предупреждение. Если вы пренебрегаете нашими дружескими усилиями в проведении вашего корабля, если вы попытаетесь сами корректировать его курс, то мы не сможем гарантировать…»

– Что это такое? – проквакал ошеломленный и бледный Веррик. – Это что, они подстроили, зная, что мы за ними шпионим? – он задрожал. – Или же это действительно…

– Помолчите, – рокочущим голосом прервал его Мур. – Это все зарегистрировано?

Веррик, с отвисшей челюстью, согласно кивнул.

– Ради бога, куда это мы проникли? – спросил он. – Все эти легенды и слухи о мифических живых существах, живущих там… Я никогда не думал, что это может быть на самом деле!

Мур справился с видео – и звуковым магнитофонами, затем резко спросил:

– Так вы думаете, что это сверхестественное представление?

– Это другая цивилизация. – Голос Веррика дрожал от страха и волнения. – Это немыслимо. Мы вошли в контакт с другой расой.

– Немыслимо – это не то слово, – сказал Мур.

Как только экран вновь стал непроницаем, он схватил записанные бобины и со всех ног бросился в Публичную информационную библиотеку.

Спустя час из Центра исследований игр в Женеве пришел результат анализа.

Мур взял его и понес Ризу Веррику, он положил перед ним отчет.

– Держите. Смотрите. Это явная насмешка, только непонятно, над кем.

– Веррик озадаченно посмотрел.

– Как? Что они говорят? Этот голос…

– Это голос Джона Престона, – провозгласил Мур. – Он зарегистрирован по выдержкам из его «Единорога». В библиотеке хранятся бобины, их правильность сравнения не оставляет сомнений.