Текст книги "Голоса с улицы"
Автор книги: Филип Киндред Дик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)
– Как мы можем не говорить о войне? – спросил Хедли. – Она же повсюду вокруг нас!
– Именно поэтому я и не хочу о ней слышать, – просто ответила Эллен. Она улыбнулась и мечтательно окинула взглядом комнату, довольная тем, что принимает этих вульгарных гостей: ее хозяйский инстинкт удовлетворялся приготовлением ужина для одной неприятной молодой пары. – Стюарт, найди какую-нибудь музыку по радио, а то этот обозреватель все тараторит и тараторит.
Замужество и беременность смягчили ее характер. Резкость и настороженность, свойственные Эллен в ту пору, когда приходилось учиться печатать на машинке и стенографировать, чтобы заработать себе на жизнь, очень быстро сгладились. Лишившись стимула к экономической конкуренции, Эллен спустилась на плодово-растительный уровень: она стала не человеком, а производящим началом. Укоренилась, внедрилась. Превратилась в спелую влажную дыню под стеклом теплицы. Расцвела и раздобрела, как всякая содержанка, упивающаяся собой за ширмой респектабельности.
Хедли знал, что Дейв Гоулд понимающе наблюдает за этим превращением практичной востроглазой невестушки в массивный овощ. За толстыми стеклами очков Дейва критично поблескивал спокойный, но бдительный взгляд. Попыхивая трубкой, Дейв кивал – не в знак согласия, а в знак понимания.
– В воздухе пахнет истерией, – сказал он. – Холодным ведьмовским ветром… Страхом смерти. Злодеи этим пользуются, кормятся этим. Маккарти – очень хитрый малый.
– Не упоминай эту крысу! – воскликнула Лора, скривившись в яростном отвращении, словно хотела сплюнуть. – Он фашист!
Женщин объединяло нежелание слышать неприятные вещи. Их связывала таинственная психология обособленной женской расы. Обращаясь к Дейву Гоулду, Хедли внезапно продолжил разговор с того места, где их прервали:
– Конечно, я поддержал борьбу с нацистами и япошками. Я чертовски обрадовался, когда мы вступили в войну. Рузвельт назвал страны «оси зла» главными врагами человечества, и мне хотелось, чтобы их стерли с лица земли. Седьмого декабря я так распереживался, что мне кусок в горло не лез[6]6
Воскресным утром 7 декабря 1941 г. произошла атака японской палубной авиации на американские военно-морскую и воздушные базы, расположенные в окрестностях Пёрл-Харбор на о. Оаху, Гавайские острова.
[Закрыть].
– Это случилось в воскресенье, – ностальгически сказала Эллен, снова пытаясь сменить тему. – Помню, к нам вечером пришли мои дядюшка с тетушкой. Вся родня была такая чопорная и церемонная. А мне до смерти хотелось в кино… Как раз шла картина с Марией Монтес[7]7
Монтес, Мария (урожд. Мария Африка Антония Грасиа Видаль де Санто Силас, 1912–1951) – французская актриса, снялась в 27 фильмах.
[Закрыть].
Глядя через всю комнату на Дейва, Хедли продолжал:
– Рузвельт сказал, что нужно их полностью разгромить – камня на камне не оставить. Оглядываясь назад, я не понимаю, откуда у меня могли появиться такие мысли. Помню один фильм – киножурнал. Япошка выбегает из бункера на Окинаве. Наш солдат стреляет в него из огнемета. Тот бежит и горит на ходу, – у Хедли дрогнул голос. – Пылающий факел. Все в зале аплодировали и смеялись. Я тоже смеялся, – его лицо стало холодным, суровым. – Видать, тогда я просто спятил.
Эллен раздраженно пожала плечами:
– В военное время…
– Да, – сказал Хедли, – в военное время веришь чему угодно. Я верил всему, что мне рассказывали. А как же иначе? Я был еще ребенком. Откуда мне было знать, что нам пудрят мозги? Я доверял им… У меня никогда не закрадывались сомнения. Когда мне говорили, что япошки – недочеловеки, зверьки, я этому верил: ты только глянь на них – кривые короткие ноги, зубы торчат в разные стороны, близорукие глаза… полуслепые низкорослые дикари. Вероломные?
– Да, – подтвердил Дейв. – Вероломные.
– Что еще?
– Они ухмылялись, – сказал Дейв. – Ухмылялись, когда насиловали женщин и закалывали штыками младенцев.
– Точно, – кивнул Хедли. – Когда я услышал, что Токио бомбили и весь город охвачен пламенем, я был вне себя от радости. Возникло такое чувство, будто наша команда выиграла важный матч… ликующие толпы, ленты, флаги. Но затем я увидел тот киножурнал, того горящего человека. Худой паренек безмолвно бежал, пытаясь погасить огонь. Он выскочил из какой-то дыры – из подземелья, куда сам же и залез. Его выкурили оттуда, словно какую-то букашку. Как жука, в которого дети часами тычут палками. А все эти люди ликовали, – его голос ожесточился. – Вплоть до той минуты я тоже ликовал. Но потом – как отрубило.
– А теперь появились русские, – сказал Дейв. – Только они уже не ухмыляются. К тому же они не кривоногие карлики, а огромные увальни.
– Нет, – возразил Хедли. – Я больше на это не пойду. Одного раза хватит. Я – пас. Я больше не собираюсь ненавидеть безбожных восточных материалистов-атеистов. Пусть приходят и завоевывают Америку. Если начнется еще одна война, я буду сидеть здесь и ждать, пока упадет бомба. Мы же сами ее изобрели… и опробовали на всех этих японках, измученных стариках и больных солдатах. Опробовали на них, а они когда-нибудь опробуют ее на нас, – он слегка улыбнулся. – Наверное, я тоже безбожный атеист.
– Но подумай, сколько жизней мы спасли, – сказала Эллен, покосившись на него. – Сколько наших мальчиков могло бы погибнуть… Благодаря бомбе война закончилась.
Хедли оскалился.
– Со смертью кончается все – не только войны. Когда же мы остановимся? После того, как безбожные атеисты подохнут с голоду?
– Мы в этом не виноваты, – отстраненно сказала Эллен. – Взгляни, что происходит, когда мы пытаемся им помочь: она начинают нас ненавидеть. Они завидуют.
– Они завидуют, – подхватил Хедли, – поскольку знают, что наше богатство не принадлежит нам по праву. Они знают, что оно украдено, и знают, у кого: часть этого богатства должна принадлежать им. Мы деградируем из-за богатства и изобилия. Мы заслуживаем того, чтобы нас уничтожили. Неужели ты этого не чувствуешь? Разве ты этого не понимаешь? Это наш грех, наша вина. Мы заслуживаем грядущей кары.
– Не говори так, – сварливо сказала Эллен: муж разрушил легкую светскую атмосферу, которую она старалась создать. Но это еще не все – она узнала в его глазах тот жесткий, бесстрастный взгляд, что появлялся, когда затрагивались глубинные причины его разочарованности. Эллен занервничала, напрягшись от дурного предчувствия.
– Сядь и успокойся, – злобно велела она.
Хедли не обращал на нее внимания и продолжал мерить шагами гостиную.
– Наша страна погрязла в пороке. Мы богатые и хвастливые, пышем гордостью. Расточаем и тратим, нам плевать на весь остальной мир, – затем он обратился к Лоре: – Сегодня я познакомился со священником, и он налил мне виски с содовой. У него огромный роскошный дом и красавица-жена, телевизор на восемьсот долларов и полный холодильник спиртного.
– Ну, и что из этого? – Эллен внезапно вскипела. – У нас дома полно спиртного. Ты вечно сидишь в каких-то дешевых барах и пьешь пиво – как, например, позавчера, когда тебя не было до двух ночи, а я насилу подняла тебя утром на работу, – раскрасневшись, она вошла в раж: – Ты говоришь с таким возмущением, но разве тебе самому не хотелось бы иметь большой красивый дом?.. Если бы мы могли позволить себе телевизор за восемьсот долларов, мы бы наверняка его купили, но кто виноват, что мы не можем себе этого позволить? Не завидуй чужому успеху. Твоя беда в том, что ты просто завидуешь этому человеку, – она с трудом перевела дыхание. – Как она выглядела?
Хедли сморгнул:
– Кто?
– Его жена.
Хедли мысленно вернулся к той сцене. Пока они с Олсеном, потея и кряхтя, валялись на полу и настраивали телевизор, по лестнице спустилась миссис Эндертон. Опираясь рукой о перила, она холодно взглянула на них: высокая стройная фигура в платье до пят, темно-русые волосы, рассыпавшиеся по плечам, спокойное, благородное лицо.
– Она была очень красивая, – искренне признался Хедли. – Как принцесса.
Эллен скривилась. Прежде чем она успела ответить, Лора Гоулд фыркнула:
– Стюарт, от тебя разит мещанством! Ты законченный буржуй.
Хедли свирепо зыркнул на нее:
– У меня есть вкус. Что дурного в том, чтобы иметь вкус и стремиться к красивой жизни?
– Мне показалось, ты выступал против собственности того человека, – оторопело и встревоженно промолвил Дейв Гоулд. – Не понимаю я тебя, Стюарт. Ты говорил так, словно хотел стереть с лица земли все эти вещи… а теперь…
– Я думаю, он не должен так жить, – упрямо сказал Хедли. – Это неправильно.
Эллен вскочила с холодной неприязнью.
– По-моему, пахнет горелым. Стюарт, остынь перед ужином.
Необъятная и колышущаяся, она скрылась на кухне. Лора пошла следом, и вскоре в гостиную донеслись негромкие голоса, а затем и пронзительный смех.
Хедли и Дейв Гоулд сидели лицом друг к другу в разных концах комнаты.
– Что тебе известно про Общество Стражей Иисусовых? – спросил Хедли.
Гоулд пыхнул трубкой:
– Не так уж много.
– У них сегодня собрание.
Гоулд кивнул.
– Точно. Стюарт, я, конечно, сую нос не в свое дело, но ты должен уйти с этой работы. Ты же ешь себя поедом из-за того, что работаешь в захудалом магазинчике. Ты не должен работать на этого человека. Сдалось тебе телевидение? Вали оттуда к чертям.
Хедли беспомощно развел руками.
– Но как? Господи, сейчас не время уходить – ребенок вот-вот родится.
– Разве ты ничего не отложил?
– Пару сотен долларов на больничные расходы.
Это действительно было не бог весть что, к тому же Хедли не знал, сколько в точности осталось.
– А ты не можешь попросить у матери?
– Ненавижу писать письма на Восточное побережье. Я хочу справиться сам… напишу ей, только если деньги нужны будут позарез.
Дейв задумался.
– Как твоя сестра? – он порылся в памяти. – Что сталось с Салли? Не видел ее со школы.
– Она вышла замуж. Живет в Беркли. Я абсолютно уверен, что не попрошу у них денег, – Хедли сердился и с каждой минутой все больше выходил из себя. – Ты никогда не знал Салли – ты не видел ее ни разу в жизни.
– Она всегда вертелась где-то рядом, – мягко возразил Дейв. – Господи, я знал твоих мать и сестру – я знаю их с одиннадцатого класса.
– Ладно, – промямлил Хедли, желая закрыть тему. Его тошнило при мысли, что грязный, неряшливый Дейв Гоулд знает его сестру, что Дейв и его сестра вообще живут в одном мире. – Если что, я могу взять из своей страховки, – разумеется, он уже брал оттуда деньги и теперь сомневался, что это было оправдано. – Могу даже занять у Фергессона… Он одалживал мне сотню баксов на свадьбу.
– Гроши, – в отвращении проронил Дейв. – Наверное, вычел их потом из твоей зарплаты?
– А как бы он еще получил их обратно?
Дейв выбил трубку в пепельницу и достал кисет из кармана своих мешковатых брюк.
– Черт возьми, если б мы только могли объединить вас в профсоюз, мелкобуржуазные «белые воротнички». Вас же, поди, миллионы, но вы стараетесь не выделяться… Огромная недифференцированная масса. Я вижу, как в воскресенье вы мчитесь по шоссе на своих проклятых машинах, выезжая за город на пикник. Вижу, как вы выстраиваетесь в очередь у кассы, приводя детишек в кино. Вижу, как ваши жены таскают корзинки в супермаркетах. Но, черт бы вас побрал, вы никогда не ходите на профсоюзные собрания.
Эллен ненадолго выглянула в проем кухонной двери.
– Ужин готов. Стюарт, принеси стулья и поставь карточный стол. Ты знаешь, где лежат скатерть и столовое серебро.
Хедли встряхнулся.
– Конечно, – вяло сказал он. Он отправился за ящиком со столовым серебром, которое его родители подарили им на свадьбу: за всю долгую совместную жизнь супруги Стюарт Хедли и Эллен Эйнсуорт пользовались им от силы раз шесть.
Когда он осторожно переносил грязную посуду со стола на кухню, Эллен преградила ему путь.
– Надеюсь, ты гордишься собой, – злобно сказала она. – Сидел, не ел ничего, а только бычился, как мальчишка.
В гостиной Дейв и Лора о чем-то спорили. Хедли уловил нотку раздражения в их голосах: неужели он и впрямь испортил вечер? К ним нечасто приходили его старые школьные друзья, и он любил встречаться с Дейвом – несмотря ни на что, невзирая на Лору.
– Прости, – буркнул он. – Я сегодня не в настроении.
– Ты вечно не в настроении, – осуждающе прошипела она и отодвинулась в сторону, чтобы он мог поставить тарелки на подставку для сушки. – Если ты не будешь вести себя прилично, – ее слова заглушил звон посуды: Хедли доставал из буфета тарелки для яблочного пирога и мороженого, – я заставлю тебя! Разве ты не видишь, что это несправедливо по отношению ко всем?
Хедли вскипел.
– Это несправедливо по отношению ко мне. Что я должен делать: включать и отключать эмоции, как ты включаешь и выключаешь духовку? Ладно, – он начал соскабливать с противня горячие осклизлые куски мокрого пирога и раскладывать их по блюдцам, – буду смеяться и травить анекдоты – ты этого хочешь?
Она взглянула на него с болью и возмущением, а затем развернулась и побрела к холодильнику за мороженым. Захлопнув холодильник, с размаху грохнула рядом с пирогом квартовый пакет. Когда Хедли оглянулся в поисках большой ложки, Эллен уже вышла из кухни и вернулась в гостиную, где сидели Дейв и Лора.
Оставшись один, Хедли молча зачерпнул из картонного пакета растаявшее мороженое и выплеснул его на пирог. Эллен не хватило ума поставить мороженое в морозилку: холодные липкие ручейки потекли по запястьям, манжетам и рукавам. Хедли схватил две тарелки и с обреченным видом направился в гостиную.
Эллен снова приперла Хедли к стенке, когда он пошел взглянуть на кофе: пришлось выслушать ее короткую, но бурную и отчаянную тираду.
– Мне плевать, как ты себя чувствуешь. Меня тошнит от твоего нытья и хныканья: вечно у тебя какие-то проблемы, – Эллен трясло, когда она ставила грязные десертные тарелки в раковину. – Боже, это мороженое из бакалеи просто ужасное! Не будь мы все время на мели, мы могли бы купить в аптекарском магазине ручную упаковку, – на посуду с шумом обрушилась вода. – А у тебя даже не хватило ума поставить его в морозилку.
– Ох, – вздохнул Хедли, наконец вспомнив: это была его вина. Он принес мороженое домой и по рассеянности положил его на дно холодильника к яблокам и апельсинам. – Знаешь, а ты ведь могла бы сама купить его сегодня днем, когда ходила по магазинам, – сказал он в свою защиту. – Взяла бы из денег на хозяйство.
Эллен следила за тем, как он собирает кофейные чашки.
– Из каких еще денег на хозяйство? Ты же вынес все до последнего цента, и прекрасно об этом знаешь. В тот раз, когда напился, загремел в тюрьму и явился домой только наутро. Когда подрался и сбил с ног того мужика.
– Давай не будем вспоминать об этом.
– Ну конечно, давай не будем. Не будем вспоминать, что ты посеял целых тридцать долларов, а то и больше. Не будем вспоминать, что тебя задержали и посадили в камеру и что ты вернулся домой только на следующее утро. Не будем вспоминать, что я чуть умом не тронулась от переживаний.
Послеобеденный кофе пили в гнетущей тишине.
– Что ж, – наконец сказал Дейв Гоулд, играя с блюдцем, – думаю, нам скоро пора выдвигаться.
Лора заверещала, как попугай:
– Только после мытья посуды! Прежде чем уйти, гости обязаны вымыть посуду.
Эллен безразлично теребила чашку.
– Ничего страшного, – она даже не подняла взгляд. – Не бери в голову.
– Но как же… – Начала Лора.
– Оставлю до завтра. Посмотрю немного телик и лягу спать, – Эллен машинально улыбнулась Лоре. – Но все равно спасибо.
Пока Дейв и Лора неуклюже натягивали на себя пальто, Хедли сверился с наручными часами. Оказалось, что уже позднее, чем он думал: почти одиннадцать. Наверное, все закончилось, но еще оставался шанс поймать удачу за хвост.
– Знаешь, – сказал он Дейву, – я поеду с вами, хорошо? Вы ведь на машине?
Они зашагали по темному, пустынному тротуару, громко стуча каблуками в ночной тишине.
– Думаю, тебе лучше вернуться, – завопила Лора. – Не то доведешь жену до белого каления.
Хедли промолчал. Он терпеливо стоял возле машины, пока Дейв искал в кармане ключи. У Гоулда был старый обшарпанный кадиллак – груда ржавого металлолома с выпирающими углами, похожая на танк времен Первой мировой. Дейв отпер двери, и они со скрипом распахнулись. В салоне воняло пивом, влажной обивкой и горелым маслом. Хедли отодвинул груду старых журналов, подушки и пару шишковатых картофелин, выпавших из хозяйственной сумки. Он уселся на заднем сиденье, у окна, и поставил ноги на пружины, торчавшие из переднего. Через минуту к нему с кряхтеньем подсел Дейв.
– Лора поведет, – пояснил он. – Ночью паршиво вижу, – он закурил трубку, которая трещала и светилась в темноте, точно далекая фабрика. – Устраивайся поудобнее… Придется подождать, пока двигатель разогреется.
Лора орудовала рычагами на водительском сиденье. Двигатель чихнул и затарахтел, а затем перешел на яростный рев, отражавшийся эхом по всей улице. Хедли стал задыхаться от поднявшихся паров: его окружило облако синего газа – едкого, густого и тошнотворного. Кузов дрожал и вибрировал; двигатель осекся, заглох, потом снова завелся и наконец спокойно заработал.
– Будто живое существо, – заметил Дейв.
Когда громоздкая махина судорожно рванула с места, Лора крикнула:
– Хотите заехать в бар и пропустить по стаканчику? Или сразу домой?
Она с ревом вырулила на середину улицы: постреливая и дергаясь, машина с грохотом пролетела через перекресток и мимо знака остановки, постепенно набирая скорость.
– Высадите меня в центре, – сказал Хедли. – Заранее спасибо.
– В центре! – взвизгнула Лора, перекрикивая шум мотора. – Что значит «в центре»? Центр – это не место, а буржуазный предрассудок!
– Просто высадите меня, – ледяным тоном сказал Хедли. – В любом месте, где будет удобно.
Ему уже было не до светских приличий: пока громадина неслась по темной улице, у Хедли свело желудок – то ли из-за ядовитых паров от мотора, то ли из-за тряской езды и слепящих фар на загородном шоссе. Ну и, конечно, из-за трений с Эллен.
Все конфликты в их супружеской жизни усугублялись ее беременностью. Сущие пустяки вырастали до невероятных размеров и заполняли душными кошмарами все ячейки их совместного существования. Но теперь, когда Хедли вышел из квартиры, холодный рассудок подсказал ему, что дело вовсе не в Эллен, а в нем самом. Он ощущал внутри тревожную неудовлетворенность, слепое стремление к чему-то неосязаемому и неизведанному. Хедли не хотел, да и не мог разрушить собственный брак, который слишком много для него значил: Эллен и ребенок.
Хедли попытался представить себе ближайшее будущее: их трое, но что если родится не мальчик, а девочка? Это было бы странно, необычно, загадочно. Обязательно должен родиться мальчик – существо, которое он понимает. Непонятных вещей и так уже слишком много: брак должен остаться последней твердыней, вокруг которой можно сплотиться.
– Послушай, – серьезно сказал Дейв, – ты и впрямь собираешься на эту сходку святош?
Хедли задумался:
– Да, собираюсь. Ты имеешь в виду Общество Стражей Иисусовых?
– Какая разница, как это называется! Ты хочешь туда впутаться? – Дейв резко повысил голос. – Но это же бред. Они твердят про Армагеддон. Полная ахинея! – продолжал он, захлебываясь от возбуждения. – Это самая невежественная форма… идиотизма! Идиотизма, ты слышишь? Не впутывайся в это дело, слышишь меня?
Лора закричала:
– О чем вы? Куда он впутался?
Хедли недовольно ссутулился:
– Я отношусь к этому без предубеждений – просто схожу и послушаю, что они могу сказать.
– Я доложу тебе, что они могут сказать. Я бывал на подобных мероприятиях. Встает какой-нибудь псих и начинает бредить, визжать и брызгаться слюной… Все охают, качаются и орут: «Аллилуйя! Господь придет нас рятовать!» – Дейв взмахнул у Хедли перед носом черенком трубки. – Ты услышишь от них, что коммунисты – это адские полчища Сатаны, атеистического безбожного Антихриста… Разверни машину и езжай обратно, – приказал он Лоре. – Ты что, рехнулся? – его голос стих в разочаровании и омерзении. – Я думал, на этот вздор покупаются одни дебилы. Нет, я не желаю в этом участвовать. Если хочешь, иди сам.
Они молча съехали с дороги.
– Я имею право сходить, – заныл Хедли, когда Лора свернула в переулок. – Хотя в любом случае все уже почти закончилось.
Лора обернулась и отрывисто сказала что-то на идиш. Они с Дейвом быстро и бойко посовещались. Хедли выглянул в окно, возненавидев обоих.
– Ладно, – решившись, кратко сказал Дейв. – Мы отведем тебя и зайдем туда вместе с тобой. Побудем пару минут, чтобы ты увидел, что там творится.
– Когда удовлетворишь свое любопытство, – громко добавила Лора, – мы презрительно фыркнем и смоемся. У нас дома стоит ледяное пиво.
Она фыркнула вдогонку промчавшейся мимо машине.
– Мы им покажем! – она затянула песню времен Гражданской войны в Испании, которую выучила по грамзаписи.
Хедли по-прежнему угрюмо вжимался в сиденье, когда кадиллак остановился перед Залом Стражей. Все близлежащие улицы были плотно заставлены припаркованными автомобилями: большинство из них старые и пыльные, но попадались и яркие, современные, дорогие. Все они влажно поблескивали под ночной моросью. Сам же «зал» представлял собой прямоугольное, ветхое деревянное здание желтого цвета – «ловушка» в случае пожара, реликт древности, расцвеченный огнями и флагами. У входных дверей слонялась горстка людей с охапками рекламных буклетов.
– Пошли, – с восторгом прокричала Лора. – Пора уже с этим покончить.
Она припарковалась вторым рядом перед серой шевроле и рванула ручной тормоз. Втроем они перешли дорогу и направились к главному входу: Дейв и Лора сопровождали Хедли по бокам, точно полицейский конвой.
Как только они вошли в здание, Лора умолкла. Сначала они попали в небольшой вестибюль с фиброкартонными стенами, к которым были прикноплены объявления и фотографии. Две маленькие двери вели в зал: они вошли через одну и внезапно оказались внутри.
В нелепом смущении остановились в дверях, прижимаясь друг к другу и неожиданно застеснявшись спокойных, скромных, неподвижных людей, сидевших рядами. Троица ворвалась в просторный зал, где все молча кому-то внимали. Колышущиеся волны восхищенных лиц, среди которых было немало негритянских, большинство – простые рабочие, обычные граждане в джинсах, спецовках, дешевых костюмах, хлопчатобумажных платьях. Собрание почти закончилось. На сцене оратор отвечал на вопрос, очевидно, заданный женщиной, стоявшей сбоку. Мужчина обращался к ней и одновременно ко всему залу.
Никто не заметил вошедшую троицу. Люди сосредоточенно слушали лектора, затаив дыхание от напряженного чувства духовной жажды, которое наступает после длительного ожидания. Смысл происходящего был непонятен никому из троих: поначалу они чувствовали себя чужаками, а затем, когда их постепенно затянул поток речи, лекция неожиданно закончилась. Точно вода, выплеснувшаяся из опрокинутой тарелки, люди в едином порыве плавно встали со стульев и устремились по проходам. Они быстро шли вперед, с совершенно безмятежными, ничего не выражающими лицами.
– Господи, – сказал Дейв, уводя Хедли и Лору от дверного проема. – Уступите дорогу этому паровому катку.
Все трое укрылись под узкой лестницей, ведущей на второй этаж; минуту спустя поток хлынул в вестибюль, а затем вырвался на тротуар. Некоторое время слышался глухой гул, после чего толпа распалась и рассеялась в ночной темноте, направившись по тротуарам к машинам. Двигатели завелись, и ненадолго воцарились яростный грохот и шум. Наконец, суматоха улеглась, и три человека остались одни.
– Вот и все, – разочарованно сказала Лора.
– Пошли, – Дейв ринулся в машине. – Валим отсюда.
Подавленный Хедли побрел следом, перешел улицу и сел в кадиллак. Лора завела двигатель, и минуту спустя они уже загромыхали по улице прочь от Зала Стражей. Когда они выбрались из центра, шум машин сзади утих. Их обступила ночь, которая протянула щупальца темноты и холода, окутала зловонием со стороны Залива, и они направились в сторону дома, где жили Гоулды.
– В чем дело? – спросил Дейв Хедли. – Скажи что-нибудь.
Хедли тяжело развалился на сиденье и, оцепенев от разочарования, вполуха слушал сидевшего рядом Дейва.
– Например? – пробормотал он.
– Я не виноват, что все закончилось, – подчеркнул Дейв.
– А я тебя и не виню.
– Господи, – откликнулась Лора. – Этот человек рассказывал об Ионе во чреве кита! – она бешено просигналила молоковозу, появившемуся на въезде. – Какая-то воскресная школа, ей-богу!
В квартире Гоулдов горел свет. Из-за двери доносились звуки музыки и голоса. Дейв повернул ручку: дверь была не заперта. Он помедлил, нахмурился, пожал плечами и наконец распахнул ее.
В гостиной отдыхала какая-то компания. Люди бурно приветствовали Дейва и Лору.
– Привет, Дейв!
– Где вас черти носят? – загудел чей-то бас.
– Дверь была не заперта, – хихикнула крошечная девушка. – Ну, мы и вошли.
– Так вот вы когда явились домой, чуваки! – пропищал стройный паренек.
Стюарт Хедли закрыл дверь и с хмурым видом прошелся по гостиной. Лучше бы он остался дома: одному богу известно, сколько он здесь пробудет, теряя время с этими людьми. Конечно, можно пойти домой пешком или сесть на городской автобус. Он вздохнул в отчаянии. Пропустил выступление Бекхайма, лишь мельком увидел высокого темнокожего лектора, услышал только обрывки его речи, а теперь еще это.
Подобный тип людей был ему хорошо знаком: он сталкивался с ними в колледже. Растянувшись на полу, они слушали пластинки Поля Робсона, спиричуэлс и рабочие песни. Повсюду валялись джазовые альбомы: Бикс Байдербек и Мезз Меззроу[8]8
Робсон, Поль Лерой (1898–1976) – американский певец (бас), актер и правозащитник. Лауреат Международной Сталинской премии «За укрепление мира между народами» 1952 г., за что был репрессирован на родине комиссией Маккарти. Байдербек, Леон Бисмарк «Бикс» (1903–1931) – выдающийся американский джазовый трубач, первый белокожий солист джаза, ставший музыкальной звездой первой величины.
Меззроу, Мезз (1899–1972) – кларнетист, представитель чикагской школы традиционного джаза.
[Закрыть]. Лютневая музыка семнадцатого века. Девушки в черных лосинах, водолазках и сандалиях, с зализанными свалявшимися волосами, безвольно подняли голову и невнятно поздоровались с Дейвом и Лорой. Тощие парни в эксцентричных нарядах, весьма подозрительного вида, пробирались бочком вперед, отпуская томные замечания, стекавшие с губ, точно мед.
– Каким ветром вас занесло из Сан-Франциско? – спросил Дейв.
– Мы приехали на лекцию, – ответил один из этих райских детей.
– Послушать Теодора Бекхайма.
– И это было обворожительно!
Стоя в углу, Лора стягивала с себя пальто.
– Это компашка из «Суккуба», – буркнула она Хедли. Ее рябое лицо стало недовольным и сердитым, будто на поверхность всплыла опутанная водорослями дохлая рыба. – И как я не догадалась, что они припрутся на этот шабаш.
Хедли удивился. Он даже не догадывался, что какой-то тип людей способен вызвать у Лоры неодобрение. С немым омерзением она мрачно рыскала по квартире, выравнивая книжные и журнальные стопки, отпихивая банки с арахисовым маслом, коробки с крекерами, пакеты с простоквашей.
В квартире Дейва Гоулда уныло пахло древними запыленными коврами и залежалой капустой. На окнах – обвисшие, порванные, замасленные шторы. Вокруг ржавой печатной машинки «ундервуд» разбросаны незаконченные рукописи вперемешку с пожелтевшими экземплярами «Нейшн» и «Пиплз Уорлд». В углу возле чулана свалена в кучу грязная одежда. Непрошеные гости отпихнули хлам и расположились, как у себя дома.
Среди гостей выделялась женщина, которая стояла, прислонившись к стене и засунув руки в карманы джинсов. Похоже, она возглавляла эту компанию небесных детей: женщина была старше, выше, не столь экстравагантная и более представительная.
– А вот и сама старуха-суккубиха, – проворчала Лора ему на ухо. – Она владелица. Дейв написал для нее статейку – что-то претенциозно-мистическое, реакционный кал, – Лора прокралась в ванную, чтобы объясниться с Хедли наедине.
Остановившись напротив высокой худой женщины, Дейв выбил пепел из трубки и пошарил в карманах в поисках кисета.
– Я в курсе, – сказал он вслух, сосредоточенно кивнув. Судя по выражению его лица, женщина не нравилась ему точно так же, как и Лоре. – Мы заскочили туда на пару минут.
Незнакомка продолжала говорить низким, хорошо поставленным голосом. На вид ей было лет тридцать. Широкие скулы, редкие, коротко стриженные рыжеватые волосы… На ней были аккуратно выглаженные джинсы, спортивная майка в зеленую клетку и ковбойский кожаный ремень с тяжелой серебряной пряжкой. Ее серые глаза мельком взглянули на Хедли, и в них на миг проснулось любопытство, но затем она снова перевела их на Дейва.
– Ну, и что вы об этом думаете? – хрипло спросила женщина. Окружавшие ее праздные мечтатели подняли головы в кротком восхищении.
– Мы ничего не слышали. Да ты и сама знаешь, что я думаю об этой бредятине.
Женщина бесстрастно продолжала:
– Я пытаюсь выяснить, на чем основано учение Бекхайма. На квиетизме[9]9
Квиетизм – религиозное течение в католицизме, возникшее в XVII в. и культивирующее мистико-созерцательный взгляд на мир и своеобразную моральную индифферентность.
[Закрыть]? – Ее слова заглушал негромкий шум голосов и музыка. – Конечно, это реакция, но реакция иного рода. На ум приходит пацифизм, но квиетизм больше напоминает квакерскую концепцию личного вдохновения… Первая ересь… Протестантский смысл индивидуального сознания.
Хедли споткнулся о лодыжку маленькой девушки, которая сидела на корточках и восторженно слушала. Крохотное светловолосое существо с огромными ярко-синими глазами и телом десятилетнего мальчика. Она умильно ему улыбнулась и снова повернулась, чтобы ничего не пропустить.
– Норт-бичские интеллектуалы, – проскрипела ему на ухо Лора. – Сплошные извращенцы, вырожденцы и дилетанты. Никакой общественной сознательности, – она принесла с кухни охапку пивных банок и с громким звоном бросила их на траченный молью ковер. – Угощайтесь, – недовольно рявкнула она. – Бокалов, извините, нет.
Открывалку передавали по кругу. Фоном слышался густой и низкий голос Поля Робсона, который постепенно затихал: казалось, пластинка крутилась все медленнее.
И за все твои горькие слезы,
И за все твои горькие слезы,
И за все твои горькие слезы,
Мамита миа,
Мы отплатим сторицей,
Мы отплатим сторицей.
Стоя у окна, Хедли всматривался в ночную темень. Кое-где желтели уличные фонари, разбросанные беспорядочно, без видимого плана. Вселенная случайных возможностей… Свободные частицы то кружатся, то останавливаются, и в этом нет никакого смысла.
Дейв подошел к нему.
– Знаешь ее?
– Нет, – ответил Хедли.
– Она издает в Сан-Франциско высоколобый ежеквартальный журнал. Критические статьи о Т.С. Элиоте и Юнге. Рассказы под Капоте… или что-нибудь еще похлеще.
– Знаю, «Суккуб».
– Хочешь домой? Могу отвезти – удобный повод улизнуть отсюда.
– Я сам доберусь, – сказал Хедли. Он пытался понять, почему эта женщина вызывает такую активную неприязнь у Дейва и Лоры. – Не утруждай себя…
– Я все равно тебя отвезу, – Дейв махнул Лоре, та сердито глянула, но не стала его останавливать. – Надеюсь, Марша исчезнет до моего возвращения, – он распахнул дверь в прихожую.
– Ты уходишь? – спросила высокая стройная женщина.
– Я вернусь, – уклончиво буркнул Дейв.
Перед тем как за ними закрылась дверь, Хедли в последний раз взглянул на Маршу Фрейзьер, которая, скрестив руки на груди, вещала таким же низким, безразличным голосом.
– Они никогда не могут остановиться, – злобно сказал Дейв. – Я имею в виду болтовню. Но это еще не самое худшее. Если б на этом все заканчивалось… – Он запальчиво продолжил: – Я должен был догадаться, что эта ерунда со Стражами выманит их из нор. Хренов грибок – перевернешь камень, а он уже тут как тут.
