Текст книги "Голоса с улицы"
Автор книги: Филип Киндред Дик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)
– Вы с Тампини сами справитесь?
– Думаю, да.
– Увидимся вечером, – сказал Фергессон. – Ты же играешь с нами?
– Конечно. Как скажете.
– Я не собираюсь отменять игру, – непреклонно сказал Фергессон. – Что бы там ни вытворял Недотепа. Увидимся после ужина, в обычное время. У меня здесь фишки: они сгодятся.
– Будем играть здесь? – спросил Уайт.
– Мы ведь всегда там сыграем. Почему сегодня должно быть по-другому?
– Тогда я приберусь в демонстрационной, – сказал Уайт. – Кстати, Тампини тоже хочет поиграть.
– Отлично, – воскликнул Фергессон. – Посмотрим, что он за фрукт. Я могу рассказать о человеке массу вещей, исходя из того, как он играет в покер, – он повесил трубку и вернулся к работе.
К полудню Хедли так и не появился. В два часа Джек Уайт подъехал к магазину О’Нила на грузовике, возвращаясь с доставки. Они с Фергессоном вкратце переговорили на тротуаре.
– Может, этого мудака уже нет в живых, – невозмутимо сказал Уайт. – Его жена звонит каждые пятнадцать минут. Она обзвонила полицию, тюрьму, больницы – все, что только могла вспомнить. Знакомые, родня, бары – весь комплект.
– Никаких вестей от него?
– Абсолютно.
Фергессон пнул мусор с тротуара в канаву.
– Ему конец. Если придет, отправь сюда, и я его рассчитаю. Я не желаю иметь с ним ничего общего.
– Жестковато вы с ним, – заметил Уайт.
– Это мой бизнес. Думаешь, человек, способный на такое, может управлять магазином?
Уайт равнодушно пожал плечами.
– У него голова шла кругом. Все эти хлопоты, резкая нагрузка… – Он внезапно умолк и завел грузовик. – Впрочем, поступайте, как знаете: вы же начальник.
К четырем Хедли так и не появился, и не было оснований думать, что он вообще появится. Напряжение Фергессона росло: к половине шестого он так расстроился, что был не в состоянии работать. Игнорируя посетителей, он позвонил в «Современные» и застал Джо Тампини: Уайт был так занят, что не мог подойти к телефону.
– Никаких вестей?
– Нет, сэр, – почтительно ответил Тампини.
– Его жена все так же звонит?
– Да, сэр. Постоянно.
– Ладно, – с холодным смирением сказал Фергессон. – Он не придет. Уже слишком поздно.
Он положил трубку и больше не перезванивал. В этом не было никакого смысла: случилось неизбежное.
В тот вечер Фергессон наспех проглотил ужин, схватил свое синее саржевое пальто, махнул на прощанье изумленной жене и быстро поехал по темнеющей улице к «Современным телевизорам». Не обращая внимания на бродивших повсюду людей, Фергессон сосредоточился на парковке. Затем достал из машины тяжелый ломберный столик, четыре колоды карт и две огромных пачки фишек. Придерживая все это на колене, он отпер входную дверь магазина и скрылся внутри.
Было полвосьмого. Магазин закрылся полтора часа назад. Там было темно и тихо: Фергессон быстро спустился в складское помещение, где были аккуратно сложены штабелями необъятные картонные коробки с телевизорами. Он начал устанавливать ломберный столик, когда раздался первый настойчивый стук в дверь, и пришлось второпях подняться наверх.
– Эй, – тяжело отдуваясь, крикнул Эд Джонсон. – Кто здесь?
– Покамест только я. Оставайся наверху и впускай остальных.
– Помочь со стульями?
Фергессон забрал у Джонсона ящик пива и унес его.
– Стой здесь и карауль: отправляй всех, кто придет, вниз. Ключ в замке.
– Что это за люди там шастают? – спросил Джонсон. – Все улицы заполонили.
– Какие-то чокнутые сектанты, – ответил Луис Гарфинкл, ввалившись в магазин. – Лос-анджелесский типаж. Лекция у них, или что-то типа того.
– Черножопые, – сказал Генри Р. Портер, когда Джонсон впустил его внутрь. – Ниггерская религиозная секта. Я видел афиши: какой-то здоровенный черномазый детина.
– И откуда берется эта хрень? – спросил Гарфинкл, когда они праздно столпились вокруг двери. – Все из-за тамошнего климата?
– Согласно моей теории, – сказал Джонсон, – все из-за смога. Смог образуется на заводах: он создается искусственно, и в нем куча металлических отходов. Металлические отходы проникают в мозг, когда местные жители вдыхают воздух через носовой проход: поэтому они такие малахольные.
– А по мне так смог проникает в них через жопу, – возразил Гарфинкл.
Прибыл Джек Уайт, вытирая остатки наспех проглоченного ужина, который ему подали через стойку в кафетерии «Золотой медведь». Пару минут спустя робко приплелся Джо Тампини: ему впервые разрешили принять участие в ежемесячной игре в покер.
Наверху лестницы на минуту столкнулись Фергессон и Уайт.
– Никаких вестей? – буркнул Фергессон.
– Сам хотел вас спросить, – сказал в ответ Уайт. – Нет, ничего.
– Чертов придурок, – со злобой выругался Фергессон. – У него же было все на свете, а он все просрал.
Когда все пришли, входную дверь заперли, и игроки в радостном предвкушении спустились в подвал. Фергессон деловито все подготовил. Потирая руки и хмурясь, он вышагивал взад-вперед, пока все не расселись. Потом занял свое место во главе стола и схватил колоду, разделил ее пополам, перетасовал и передал по кругу, чтобы каждый снял, после чего вспомнил, что нужно еще назначить банкомета.
– Сегодня банкуешь ты, – сказал Фергессон и вручил тонкую заляпанную тетрадь Джеку Уайту, который начал делать там записи под различными именами. Распределили фишки. Мужчины расстегнули пояса, взяли себе по первому пиву, радостно отрыгнули, потерли ладони и запястья, обменялись оскорблениями, широко ухмыльнулись и, как только началась первая партия, внезапно приняли свирепый вид.
– В натуре, – напряженно проворчал Фергессон, – это ж дро-покер. Валеты на руках, или лучше открыться. Делайте ставки, черт возьми. Давай, Уайт. С тебя одна.
– Универсалка?
– В этот раз ни фига.
– Дай-ка мне три, – сказал Гарфинкл.
– Мы ставим первыми. Полегче на поворотах, козел.
– Отвали.
– Хорош мандеть, и делай ставку, – прогундосил Портер.
Игра шла обычным чередом около получаса. В подвале магазина телевизоров, ниже уровня улицы, возбужденно и бурно играли шестеро мужчин, окруженных стенами из монолитного бетона и стали. В четверть девятого они сделали перерыв и по очереди сходили в соседнюю комнату облегчиться в загаженный унитаз.
Джонсон закурил свежую сигару и мирно откинулся на спинку стула.
– Классная игра, – сказал он Фергессону, который мрачно рассматривал убывающую стопку фишек. – Правда?
– Сегодня я проигрываю по-крупному.
– В понедельник возместишь. Продашь лишний телек.
Фергессон встал и потянулся, снял галстук и запихнул в карман. Через минуту он сбросил жилет и расстегнул верхние пуговицы рубашки.
Когда Фергессон переставлял стул, чтобы устроиться поудобнее, раздался далекий глухой удар, от которого комната завибрировала. Немного спустя стук повторился… уже громче.
– Что это? – спросил Уайт, выйдя из расстегнутыми штанами из сортира.
– Это те дебилы маршируют – чешут в зал заседаний Общества. Орава недоумков идет на лекцию, – Гарфинкл уселся и сгреб в кучу колоду. – Елы-палы, а я сегодня разжился! Гляньте на эти стопки, – он ткнул пальцем в две кучки фишек. – Больше, чем дойки у Мэрилин Монро.
– Где ты надыбал ту фотку в сральнике? – спросил Портер Фергессона. – Слышь, я бы вдул той малышке.
– Когда-нибудь видел ее в кино? Она ж ни хера играть не умеет.
– В жопу игру. Зато она врубается, что к чему в постели. Догадайся, каким макаром эта сучка сделала себе карьеру.
– Да эта бочка с медом только и ждет, чтоб ее откупорили.
Оживленный разговор продолжался, но Фергессон не слушал. Он слышал кое-что другое: непрерывный топот шаркающих ног над головой, тревожный грохот и гул.
– У меня уже в печенках это сидит, – буркнул он, когда наконец взял колоду и стал машинально ее тасовать. – Блядство, не могу играть, пока они все там наверху толкутся!
– Они заходят внутрь, – пояснил Джонсон. – Начинается заседание.
– А ты-то откуда знаешь? – осуждающе спросил Фергессон.
Джонсон покраснел.
– Ну, жена моя ходит.
Спокойно пересчитав фишки в стопке, Джек В. Уайт сказал:
– Не удивлюсь, если Недотепа тоже там. Я знаю, что он был на последней лекции.
Из рук Фергессона чуть не выпала колода, но он лишь крепче сжал ее и начал медленно, разъяренно делить надвое.
– Верно. Я помню. Эллен рассказывала.
– Ну, конечно, – непринужденно продолжил Уайт. – Недотепа – из этих сектантов. В магазин к нему заходила какая-то бабенка, одна из членок Общества.
– Черномазая? – рявкнул Фергессон.
– Нет, высокая тощая девица. Оставила ему какую-то литературу.
Фергессон вспомнил.
– Журнал… Я видел, – он потрясенно и расстроено покачал головой. – Кошмар: просто не верится. Но я должен был знать… Я же сам видел эту херню. Он стоял и читал ее в рабочее время, – Фергессон судорожно швырнул колоду перед робким, молчаливым Джо Тампини. – Сдавай! – Хрипло заорал он. – К чертям собачьим, от винта!
В мрачной темноте машины Стюарт держал на коленях комок из одеял и детской одежды. Рядом извивался Пит и ревел: его крохотные ручонки беспомощно махали, пытаясь за что-то уцепиться, но хватая лишь холодный воздух, который задувало в машину ветром с автостоянки.
Вскоре до Хедли дошло, что он переодевает младенца. Стюарт перебрал насквозь промокшую, перепачканную груду одежды: все было загажено, как минимум, один раз. Хедли озадаченно разгладил одежки и начал все сызнова, надеясь отыскать что-нибудь чистое – что еще можно использовать. На соседнем сиденье дрожал и громко плакал Пит.
В конце концов Хедли открыл багажник и порылся там, нашел скомканное, засаленное автомобильное одеяло и унес его с собой. Одеяло легко порвалось на части: вскоре Хедли сложил в кучу рваные тряпки – нечистые, но все же годные к употреблению. Он закутал Пита в один из прямоугольников, застегнул гигантскую английскую булавку, а затем обмотал ребенка одеялами. Они кисло воняли мочой: Пит уставился на него несчастным, больным, голодным и беззащитным взглядом.
Выбравшись из машины, Хедли пересек темную стоянку и направился к мусорному баку дешевой кафешки. Стюарт кинул в бак груду испачканной одежды и, скрипя гравием, вернулся к машине. Он немного постоял в нерешительности: младенец беспокойно дремал, дыша ртом и недовольно морща круглое личико. Его явно надо было покормить. И как можно скорее.
Убедившись, что вентиляционные отверстия открыты, Хедли поднял стекла и запер дверцы. Выйдя со стоянки, он ступил на пустынный тротуар. Вечерело, солнце садилось. Хедли зашагал, сунув руки поглубже в карманы.
Дойдя до небольшого скверика между громадными товарными складами и заводами, он становился и плюхнулся на скамейку, чтобы отдохнуть и подумать.
Его план был ясным, четким и окончательным. Он возник, когда Хедли вез Маршу по фривею: план пришел в голову в завершенном и разработанном виде, словно существовал всегда. Это был единственный выход: оставалось лишь воплотить его в жизнь.
Хедли не мог вернуться к Бекхайму, потому что не годился для этого. Он безнадежно опоздал, он никчемный: его уже не спасти. Но сын еще не опоздал. План был проще некуда. Бекхайм возьмет к себе Пита, воспитает его, и Пит будет спасен: он станет тем, кем не стал Хедли, сделает все то, чего не сделал Хедли, добьется того, чего не сумел добиться он сам. У Стюарта все уже позади, но у сына жизнь только начинается.
Хедли целую вечность сидел и смотрел, как вечернее солнце опускалось за туманную кромку Залива. Лишь когда зажглись уличные фонари и штанины затрепал зябкий ветер, Хедли одеревенело встал и зашагал прочь.
Его одежда помялась и замусолилась после ночи, проведенной в машине. Нужно было побриться: подбородок отливал нездоровым сизым цветом. При ходьбе Хедли обратил внимание на свою неровную походку; все кости ныли, а зрение ухудшилось.
Он приблизился к аптеке-закусочной, вошел и выбрал шоколадный батончик на передней полке. В кармане пальто нашел десятицентовик… Это все, что у него осталось: немного мелочи в карманах.
Жуя батончик «херши», Стюарт Хедли бродил по городу, не замечая гуляющих субботних толп. Мало-помалу он осознал, что вокруг толчется другая группа людей. Он добрался до центра города и двигался среди Стражей Иисусовых – верующих на пути к залу заседаний. Хедли охотно присоединился к ним.
Его увлек поток людей, и вскоре он очутился перед хорошо знакомым приземистым желтым строением со светящимися огнями и развевавшимися повсюду матерчатыми флагами. Хедли немного замешкался, но затем позволил волне бормочущих мужчин и женщин увлечь себя вверх по лестнице в пустынное фойе. Толпа разделилась, и люди стали вереницей входить в зал.
У внутренней двери Хедли остановил высоченный негр в блестящем черном костюме и с нарукавной повязкой.
– Ваша карточка, сэр, – сказал он, протягивая руку, и повторил: – Ваша членская карточка, сэр. Это только для членов Общества Стражей Иисусовых, сэр.
– Что? – сдуру спросил Хедли.
На его руку легла увесистая ладонь: Хедли словно приковали к месту.
– Это не открытая лекция, сэр, – твердо и настойчиво произнес негр. За спиной Хедли нетерпеливо толкались люди, желая поскорее протиснуться и найти себе места: их оставалось не так уж много. – У вас есть карточка, сэр? У вас должна быть белая либо синяя карточка, сэр.
Ошеломленный Хедли развернулся и, распихивая толпу, спустился обратно по лестнице и вышел на тротуар. Негромкие голоса постепенно затихали, пока люди гуськом поднимались по ступенькам и заходили в зал. Те, кого не пустили, мало-помалу разбредались, и вскорости Хедли остался один.
Он уселся на прямоугольный металлический мусорный ящик и стал ждать. Хедли ненадолго задумался, не вернуться ли к машине? Он припарковался на круглосуточной автостоянке, и через пару часов кто-нибудь наверняка начнет проверку обходом. Хедли смутно прикинул в уме, не пора ли кормить Пита? Стюарт полностью потерял счет времени: он только собирался его покормить или уже покормил? Порывшись в карманах, Хедли достал двадцать три цента мелочью – на кварту молока хватит. Но одной еды мало, нужно еще купить чистые подгузники: молочная смесь, пеленки, другое одеяло… В голове Хедли все смешалось в беспорядочном вихре, и он решил больше не думать, а вместо этого сидеть и тупо ждать.
Не успел Хедли оглянуться, как лекция закончилась. Повсюду теснились люди, окружая со всех сторон. Похолодало: прошло уже много времени. Хедли неуклюже встал и начал проталкиваться между ними, думая лишь о том, что необходимо попасть в зал, испытывая настойчивое желание пробраться через дверь к Теодору Бекхайму. Хедли был уверен, что, стоит добраться до него, и чернокожий великан возьмет к себе Пита – в этом Хедли не сомневался. Если только дойти до Бекхайма, все будет хорошо. Зал, разумеется, опустел: толпа уже вышла оттуда. Хедли заглянул внутрь, пока мимо бочком проходили люди, и его потряс вид пустой сцены с трибуной, на которой только что выступал Бекхайм.
– Где Бекхайм? – спросил Хедли у крупной женщины средних лет с охапкой брошюр.
Та покачала головой.
– Понятия не имею.
Хедли немедля поспешил вниз по лестнице, внезапно уверившись, что Бекхайм уже ушел. Стюарт добрался до тротуара и стал озираться в отчаянных поисках, мечась из стороны в сторону и не замечая окружающей плотной толпы.
У обочины стоял длинный четырехдверный седан «крайслер» светло-бежевого цвета. Хедли сразу догадался, что это машина Бекхайма, и, охваченный волнением, помчался к ней. К машине пробиралась кучка людей – белых и негров: одна дверца открылась, и туда села пожилая женщина в тяжелой шубе.
А вслед за женщиной – Бекхайм.
Вокруг Хедли толкались и пихались люди, но он, не замечая их, ссутулив плечи, прокладывал себе дорогу к желтому «крайслеру» на обочине. Стюарта охватил страх: мотор уже включился, и машина вот-вот должна была тронуться с места. Белый мужчина уселся за руль, посигналил и махнул людям, чтобы они ушли с дороги. С ослепительным хлопком вспыхнули фары: Хедли поморщился, быстро нагнул голову и стал протискиваться сквозь толпу.
Прямо перед ним выросла фигура, которая не пожелала отойти в сторону. Его схватили чьи-то руки, и закричали, завопили пронзительные голоса. Он стряхнул руки и, вырвавшись на свободу, снова пихнул фигуру, но та не сдвинулась с места.
– Стюарт! – завизжала она – это была Лора Гоулд. С обезумевшим лицом и растрепанными волосами, она преграждала ему путь, подняв руки и наваливаясь всем своим грузным телом. – Стюарт, что ты здесь делаешь? Эллен тебя обыскалась – мы знали, что найдем тебя здесь!
Из-за спины Лоры выскочил Дейв Гоулд. Он схватил Хедли за пальто и потащил от обочины обратно к зданию – подальше от скопления народа вокруг «крайслера».
– Где тебя черти носили? – говорил он на ходу. – Хедли, ты спятил – что с тобой? Где ребенок – с ним все нормально? Что за хрень ты затеял?
Хедли вырвался.
– Отпусти меня, – сказал он неразборчиво.
Дейв Гоулд продолжал нетерпеливо его тянуть. Люди вопили и наступали друг другу на ноги, сердито пихались. Машину уже атаковали со всех сторон. Водитель непрерывно сигналил, пробираясь сквозь толпу, заполонившую проезжую часть. Темноту прорезали яркие лучи фар. Ропот и крики заглушались гулом двигателя и шелестом шин.
– Что с тобой творится? – заорал Дейв Гоулд. – Ты чертов придурок – перестань себя так вести!
Лора задрожала от дурного предчувствия.
– Отпусти его, – заорала она с остекленевшим взглядом. – Осторожно, Дейв. Сейчас что-то случится.
– Замолчи, – рявкнул на нее Гоулд. – Какая муха тебя укусила, Хедли? Ты идешь с нами или нет? – Он дернул Хедли за рукав. – Пошли туда, где можно хотя бы отдышаться. Я хочу поговорить с тобой.
– Убери от меня свои жидовские руки, – сказал Хедли не своим голосом.
Черты лица Гоулда расплылись, но затем медленно восстановились.
– Ты под воздействием того мудака? – спросил он.
Хедли ударил его вслепую. Лора вскрикнула, очки Гоулда слетели на землю, а сам он попятился, размахивая руками.
– Уходи, Дейв! – завизжала она.
Гоулд упал и покатился, но затем с трудом все же встал на ноги. Наклонив голову, он, словно бык, бросился на Хедли. Его жилистое тело врезалось в Стюарта, и какое-то время они боролись. Хедли ощущал перед собой горячее, слюнявое пыхтение Гоулда, который беспорядочно размахивал кулаками, пытаясь до него дотянуться. Хедли задыхался под его разъяренной дерущейся тушей. Лягался, откатывался, отчаянно отбивался. Он ничего не видел – лишь вздымающиеся силуэты, скучившиеся тени вокруг… Каждый вздох вызывал боль в глотке и легких.
Вцепились чьи-то руки. Где-то вдалеке завыли сирены. Хедли споткнулся, и его стащили на мокрый асфальт. Голова ударилась обо что-то твердое: из глаз полетели искры, будто от наковальни. В мозгу раздался и прокатился эхом ошеломительный лязг: на целую вечность опустилась чернота, и он лишь смутно воспринимал отдаленные силуэты. Его пнули, ударили кулаком по лицу. Он ухватился за этот кулак, сумел наполовину подняться. Ослепший, с текущей по щекам кровью, с порезанными и ушибленными руками, Хедли побрел прочь, во что-то уперся, но затем прорвал кольцо из обступивших фигур.
Затем наступил смутный период с бегом и остановками, когда он переводил дыхание и прислушивался. Людей вокруг больше не было. Темные улицы, звезды над головой. Безмолвные дома и магазины. Парочка машин. Он уселся на бордюр и вытащил носовой платок, чтобы вытереть кровь с расквашенного носа.
Хедли был в ужасном состоянии. В голове все еще звенело, и сильно болел правый бок. Наверное, сломалось ребро.
Он зашел на бензоколонку и пробрался в мужской туалет. Сняв пальто, умылся над блестящей раковиной. Промокнул ладони и руки бумажными полотенцами, затем сел на один из унитазов, чтобы передохнуть и собраться с мыслями.
Набравшись сил, высушил лицо и откинул назад влажные волосы. Напялил свое грязное, порванное пальто, разгладил, как мог, рубашку и вышел из мужской уборной.
Пока он шел по Фримонт-авеню, его пронизывал ночной холод. Десять минут спустя он отпер входную дверь «Современных телевизоров» и направился к лестнице в подвал.
Когда появился Хедли, шестеро игроков в покер оглянулись в изумлении. Фергессон опустил свои карты и встал.
– Где тебя черти носили? – спросил он, окинув взглядом разбитое лицо и испорченную одежду Хедли.
Хедли крепко ухватился за дверной косяк.
– Я хочу получить свои деньги.
Фергессон пробрался сквозь задымленную комнату к Хедли.
– Ты пьян? – Он побелел, увидев, что из расквашенного носа Хедли течет кровь, капая на подбородок и воротник. – Боже правый, что стряслось?
– Видать, кто-то его грабанул, – негромко сказал Джек Уайт. Все встали и молча подошли.
– Отдайте мои деньги, – повторил Хедли и стал подниматься обратно по лестнице. – Я заработал их. Они мои.
– Он имеет в виду зарплату, – пояснил Джек Уайт.
Фергессон направился за Хедли вверх по лестнице.
– Послушай, Хедли, нельзя приходить сюда в таком виде. Убирайся отсюда, иди домой. Если у тебя есть хоть немного ума, для начала проспись и не нарывайся на неприятности. Я должен был уволить тебя за то, что ты не пришел сегодня на работу, но, учитывая твое состояние, я готов дать тебе…
– Заткни хлебало, – сказал Хедли, направляясь к кассовому аппарату. – Открой эту срань.
Фергессон моргнул. Его лицо на миг захлестнули эмоции – волна страха и боли: он чуть не расплакался. Но затем лицо Фергессона стало суровым, непроницаемым и бесчувственным, будто непробиваемая стена.
– Безмозглый ты алкаш, – сказал он. – Даю тебе последний шанс убраться из этого магазина.
– Пошел на хер, – Хедли дергал и мутузил кассовый аппарат, пока тот со скрипом не открылся. Стюарт загреб купюры.
Фергессон схватил календарь и сверился с датой. Быстро перебирая пальцами, он отсчитал сотню долларов, со стуком задвинул ящик кассы, оттолкнул от нее Хедли и бросил купюры на прилавок.
– Ладно, Хедли, вот твои деньги. Я заплачу тебе за две недели. Ты уволен. Бутылку с сельдерейным экстрактом я вышлю тебе по почте.
Хедли взял деньги и запихнул их в карман пальто.
– Пошел ты на хер, Фергессон, – повторил он и, раскрыв входную дверь, ступил на тротуар. – Ты сам, все твои друзья, родня, магазины, все твои телевизоры и твой покер.
Дверь захлопнулась, и он исчез.
Минуту спустя Хедли вошел в освещенный неоном бар за углом и плюхнулся на табурет.
– Скотч с водой, – заказал Хедли, когда бармен отвлекся от игры в кости и неторопливо подошел. – Льда не надо.
– Само собой, Стью, – ответил бармен и начал смешивать выпивку, нервно косясь на Хедли. – Как малой? Все путем?
– Отлично, – ответил Хедли.
– По ходу, тебя отметелили, – бармен подал выпивку и взял из скрюченных пальцев Хедли двадцатидолларовую банкноту. – У тебя точно все нормально? Из носа кровища хлещет.
– Все нормально.
Бармен пробил чек и медленно вернулся со сдачей. Парочка посетителей с отвращением и любопытством уставились на Хедли.
– Тебе нехило намяли бока, – повторил бармен. – Интересно, какой видок у второго чувака?
Ничего не ответив, Хедли отхлебнул виски. Когда бармен отошел, он вытащил все оставшиеся деньги и принялся раскладывать их аккуратными, ровными стопками, пытаясь собрать микроскопические обломки своего провалившегося плана.
Было темно. Но не так, что хоть глаз выколи. Со всех сторон его окружали шум и движение. Он двигался. Впереди вырисовался огромный силуэт: в Хедли вперились слепящие шары, и он быстро нагнул голову. Силуэт приблизился и резко свернул в сторону. Хедли обдала волна тошнотворного смрада, и начал задыхаться, спотыкаться, извиваться, плеваться.
Замаячила новая тварь, которая злобно уставилась желтыми, немигающими глазищами, громко заревела и загудела, а потом пронеслась мимо. Хедли вновь стал ловить ртом воздух, задыхаясь в облаке вонючего дыма, вылетавшего из огромного зада твари.
Хедли потянула рука. Кто-то его оттащил: Хедли пытался схватить Дейв Гоулд. Снова рука. Голоса. Громко, прямо над ухом. Вверху мерцали огни – желтые круги, равномерно расставленные в темноте. Пары рассеялись, и на месте старых появились новые силуэты.
– Бедолага, – послышался чей-то голос. Мужской, совсем рядом. Хедли попытался разобраться, кто говорил, но не сумел. Он двигался ощупью во мраке: вокруг мелькали и мерцали силуэты. Они увертывались и лавировали, действуя с невероятным проворством и осмысленностью. Он прошел пару шагов, споткнулся и чуть не упал.
– Глянь на него, – женский голос.
– Ты бы так смогла, будь ты мужчиной?
– Нет.
Хедли всмотрелся. Сощурился. Вверху – световые круги на одинаковом расстоянии друг от друга… звезды наконец-то выстроились по порядку. Вокруг – черная, густая тьма. Силуэты чуть светлее двигались, когда он приближался к ним. Они избегали его. Холодный воздух лизал его одежду: Хедли бешено трясся.
– Иди ко мне, – проворчал он, вытянув руки, чтобы поймать силуэт, но тот настороженно отступил. Это напоминало игру: Хедли стоял в круге с завязанными глазами, пытаясь кого-то поймать – кого угодно, чтобы передать ему повязку для глаз, чтобы наконец снять ее с себя. Хедли надоело носить повязку. Внезапно ему стало невтерпеж.
– Иди ко мне! – заорал он: его голос раскатисто прогремел и затих в гулкой темноте. Вокруг вибрировал и плясал неясный металлический грохот. Хедли поразил этот непрерывный гул: он стиснул зубы и напрягся всем телом, но шум продолжался, а силуэты по-прежнему держали дистанцию.
– Взгляни на него. Взгляни на его одежду.
– Ты часто их видишь?
– Изредка. Особенно субботними вечерами.
– Что с ним будет?
– Трудно сказать.
– Думаешь, может, кто-нибудь должен…
– Нет. С ним все будет в порядке.
– Лучше ему отсюда убраться, – новый голос, суровый и зловещий. Хедли остановился и застыл. От страха его знобило, он неуклюже повернулся и заковылял в темноте. Световые круги послушно проезжали мимо над головой.
– Глянь, как он идет.
– Бедняга.
– Может, нам лучше…
– Нет, пусть идет. Сам виноват. Взгляни на его одежду. Взгляни на него. Взгляни.
Голоса постепенно стихли. Хедли бежал наугад, вытянув руки. Вдруг он сильно ударился обо что-то твердое. Раздался громкий лязг, и над ним вспыхнули яркие волны. Хедли сполз на колени и натолкнулся подбородком на что-то твердое и холодное. Зубы раскрошились, в рот хлынула горячая кровь: она стекала тонкой струйкой по подбородку, пока он лежал, тяжело дыша. Хедли слабо пошевелился: все вокруг поплыло.
Его ударил Дейв Гоулд. Он должен встать и дать сдачи. Или это был Фергессон? Его ударил Фергессон. Хедли вновь окружили силуэты. Возможно, они били его все сразу. Взяли его в кольцо, обступили со всех сторон.
– Он упал.
– Наскочил тут на столб.
– Может, нам лучше…
– Нет, с ним все будет в порядке. Оставь его в покое. С ним все будет нормально. Он сам виноват.
Хедли застонал. Ему удалось сесть, он еле-еле встряхнул головой и убрал с глаз волосы. Руки болели, все тело ныло. Во рту вкус крови. Хедли выплюнул осколки зубов и кровавую слюну. Темнота начала медленно проясняться: кружащиеся огоньки остановились. Его руки были порезаны и исцарапаны: в кожу впивался мерзкий черный гравий. Когда это произошло? Только что или давным-давно… одно из двух. Одежда порвана и замусолена.
Вздрогнув, Хедли глубоко вздохнул и сосредоточился. Темная пелена колыхнулась, отступила, а затем вдруг рассеялась. Он находился на автовокзале, откуда отходили автобусы дальнего следования. Была глухая ночь. Он сидел снаружи, на погрузочной площадке. Несколько молчаливых пустых автобусов стояли в своих боксах. С другой стороны еще несколько загружались. Кое-где – группки мужчин и женщин. Площадка была голая. Почти пустынная. Его овевал зябкий ночной ветер. Вверху ярко светили холодные желтые лампы, вмонтированные в железобетонные балки.
Стоявшая неподалеку горстка пассажиров с вялым интересом наблюдала за Хедли. Старик со свернутой газетой, в выцветшем синем деловом костюме. Плотный элегантный мужчина в жилете и шелковом галстуке. Девушка в тяжелом пальто. Парочка матросов. Чернокожий рабочий. Никто из них не шелохнулся, когда Хедли мучительно встал, ухватился за вертикальную опору и повис на ней, зажмурив глаза, глубоко дыша и с трудом глотая кровь.
В голове пульсировала боль. От Хедли разило: одежда пропиталась грязью и замусолилась. Подступила тошнота. Головокружение. Он немного прошел, шатаясь, и его вырвало на асфальт, прямо на туфли и отвороты штанин.
С грохотом подъехал автобус, нагруженный людьми: освещенная изнутри махина шумела, гремела и грозно сверкала огромными фарами. Хедли машинально попятился пред этим чудищем, отступив в темноту. Но тут он увидел подсвеченную табличку над лобовым стеклом автобуса:
САН-ФРАНЦИСКО
Хедли обуял страх, и он затрясся, задергался в ошеломительном приступе паники, точно кукла на проволоке. Он был в городе! Страх усилился, заслонив все остальное: Хедли был песчинкой, носившейся в безбрежном океане ужаса. Он задыхался, хватал ртом воздух, пытался выбраться на поверхность, силился вздохнуть, а волны страха с плеском набегали. Наконец Хедли удалось подавить его, отшвырнуть назад и вынырнуть.
Он добрался по побережью до Сан-Франциско. Он был один: машина с Питом внутри осталась в Сидер-Гроувс. Хедли не знал, сколько прошло времени. Было поздно – наверное, за полночь.
Он пересек погрузочную площадку и вошел в зал ожидания. Там было практически пусто. Лампы ярко освещали гнетущие скамейки, камеры хранения, автоматы по продаже жвачки и сигарет, питьевые фонтанчики, выброшенные журналы. Хедли установил, где находится кассовое окошко, и направился к нему.
На полпути он остановился и вытащил бумажник.
Осталось пятьдесят долларов. Две двадцатки и десятка. Хедли обшарил все карманы. Корешок билета на автобусную поездку на север побережья. Носовой платок, насквозь промокший от крови. Пять-шесть папочек для спичек из сидер-гроувских баров. Один карман оттягивала медь. Четвертаки и полтинники, десяти– и пятицентовики. Хедли пересчитал их в немом отчаянии. В целом получилось пятьдесят три доллара двадцать три цента. Это все, что осталось с сотни. Остаток он потерял – ну, или растратил.
Хедли подошел к кассовому окошку.
– Когда следующий автобус до Сидер-Гроувс? – хрипло спросил он.
– Через тридцать пять минут.
Хедли купил билет и уныло побрел прочь. В зале ожидания было холодно. Он отыскал взглядом большие стенные часы, которые показывали четверть второго.
Разумеется, Хедли знал, зачем приехал в Сан-Франциско. Он по-прежнему искал Теодора Бекхайма, возвращался по своим следам в прошлое, пытался найти чернокожего великана там, где с ним встретился. Но Бекхайм больше не жил в квартире в районе Хейз. Он ушел от Марши: его там не было.
Но в глубине души Хедли сохранялась страстная, иррациональная потребность.
Он вновь обшарил карманы и, зачарованно наблюдая за своими беспокойными руками, задумался, что же они ищут? Прошло много времени, прежде чем Хедли понял: внезапно он остановился и безвольно, неподвижно застыл, подхваченный волной отчаянной безысходности.
