Текст книги "Голоса с улицы"
Автор книги: Филип Киндред Дик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)
Он не знал адрес Марши.
Телефонный справочник ничем не помог. Разумеется, в списке не было никакой Марши Фрейзьер: это не ее настоящая фамилия. Она оставила себе неофициальную фамилию Фрейзьер. Одному богу известно, как ее звали на самом деле. Хедли сдался и устало вышел из телефонной будки.
После этого он принялся безрадостно ходить взад-вперед по залу ожидания. Хедли не мог усидеть на месте: что-то его подрывало – внутренняя боль заставляла руки и ноги шевелиться, вопреки непреодолимой усталости. Ему хотелось что-то сделать – но что? Что еще оставалось?
Наконец, Хедли пересек дорогу, зашел в круглосуточную кафешку и заказал кофе. Хедли сидел, сгорбившись над стойкой, попивая обжигающий кофе и трогая ушибленные губы. В голове стоял туман, и не приходило никаких мыслей. Он мог думать только о сломанных зубах, расквашенном носе, испорченной одежде, невыносимой дурноте, усталости, страдании – и больше ни о чем.
Вошли два водителя автобуса и сели через пару мест от него. Молодые парни – высокие и симпатичные. Они взглянули на него с любопытством, слегка осуждающе и презрительно.
– Встрял в махаловку? – спросил один из них.
Хедли покачал головой.
– Нет.
– Что-то отмечал?
Хедли отвернулся, не ответив. Они усмехнулись и заказали блины с ветчиной. В кафе было тепло и светло. Там пахло кофе и жареной ветчиной. В углу заиграл музыкальный автомат: один из водителей автобуса бросил туда пятицентовик. «Хор недовольных» в исполнении оркестра Гленна Миллера[42]42
Миллер, Олтон Гленн (1904–1944) – американский тромбонист, аранжировщик, руководитель одного из лучших свинговых оркестров – оркестра Гленна Миллера. «Хор недовольных», или «Хор цыган», – популярный отрывок из оперы Дж. Верди «Трубадур» (1853).
[Закрыть]. Музыка заорала из автомата, смешиваясь с добродушными приглушенными голосами водителей и официантки, которая стояла в глубине, скрестив руки, и разговаривала с поваром, поджаривавшим ветчину.
Это было нечто среднее между стейк-хаусом «У Джека» и собственной кухней Хедли. Неожиданно он встал, вышел и быстро побрел по тротуару, засунув руки в карманы. Его трепал холодный ветер ночного Сан-Франциско. Хедли ссутулился, прикрыл глаза и наклонил голову. Он пересек Мишен-стрит и направился к Маркет-стрит, ничего не соображая и машинально шагая вперед.
Вскоре Хедли достиг Маркет-стрит. По ней проезжали немногочисленные машины, да изредка – автобусы. Ночь была ясная. Большая улица протянулась на много миль, сворачиваясь вдалеке в запутанный клубок светящихся вывесок и уличных фонарей. Со всех сторон Хедли окружали кинотеатры, огромные неоновые вывески мигали, моргали и гудели. Мимо спешили мужчины и женщины, проходя сквозь прямоугольники ослепительно-белого света перед каждым кинотеатром. Кофейни, припаркованные автомобили, закрытые книжные, магазины одежды, просторные аптеки-закусочные – все было заперто на ночь. Открытыми оставались только кинотеатры. Избегая резкого света вывесок, Хедли перешел на ту сторону Маркет-стрит и шмыгнул в темный переулок.
Целую вечность он бесцельно блуждал по тихим, безлюдным улицам, минуя громадные административные здания. Нигде не горел свет, повсюду было темно. Хедли шел все дальше и дальше. Изредка светились бензоколонки, которые постепенно меркли за спиной. Его каблуки звенели в тишине. Наконец он добрался до Керни-стрит, остановился в нерешительности, а затем повернул налево.
Хедли вошел в первый попавшийся бар – небольшое заведение слегка на отшибе.
«ЛАТУННЫЙ РЕЛЬС»
Он протиснулся сквозь смеющуюся, болтливую ватагу молодых парней, загородившую дверной проем, и подошел к стойке из цельного старого дерева. Повсюду были расставлены деревянные столы. Пол посыпан опилками. В углу – старомодное пианино. На черных панельных стенах висели репродукции современных произведений и парочка оригиналов. Плохо освещенное, задымленное помещение. Хедли плюхнулся на табурет и автоматически достал серебро.
– Что вам? – спросил бармен – невзрачный человечек с коротко стриженными белобрысыми волосами и тонким, скрипучим голоском.
Хедли посмотрел на старинную деревянную панель, почесал лоб и буркнул:
– Бурбон с водой.
Бармен пошел за выпивкой. Весь бар заполонили элегантные молодые парни: большинство из них были в свитерах и слаксах, а некоторые – в джинсах и темных водолазках. Они смеялись и болтали: их возбужденные голоса сливались в высокое и пронзительное созвучие. Огромный пчелиный рой. Ничем не лучше «Здорового питания». Хедли пытался не обращать на них внимания, отсчитывая мелочь за бурбон.
Парень справа с интересом уставился на него. Стройный юноша в спортивной куртке, свитере и шелковом галстуке. Серые слаксы. Двухцветные туфли. Сквозь пелену сигаретного дыма Хедли различил два внимательных карих глаза, неотрывно смотревших на него, и едва улыбающиеся губы.
– Вы ранены? – вежливо спросил юноша мелодичным тенором.
Хедли отрешенно кивнул.
– Может, вам что-нибудь приложить? – Юноша поднес руку к его щеке. – Боже мой, да вы же кровью истекаете!
– Что случилось? – Появилось еще трое или четверо, с тревогой обступивших Хедли. – Он ранен?
– Он упал?
– Он сам поранился?
Вокруг Хедли теснилась уже целая компания. Пытливые руки порхали вокруг его лица и шеи, точно мотыльки.
– Эх, бедняга!
– Гляньте на него!
– Ой-ой-ой!
– Кто-то его избил. Посмотрите на его одежду! Кто-то обошелся с ним просто ужасно.
Шепчущие голоса, дружелюбная обстановка, множество бледных, заботливых рук, которые вздымались и терлись о него: все это навеяло на Хедли дремоту, и в смущении он оттолкнул их.
– Отвалите, – буркнул он. – Чертовы педики.
Но руки продолжали порхать, а фигуры оставались на своих местах. Хедли вновь попробовал слабо сопротивляться, но затем в усталом отчаянии привалился к стойке. Картины и звуки – все смазалось и отступило. Он закрыл глаза и с облегчением положил голову. В заведении было так жарко, что Хедли вогнало в сон.
– Не умирай! – беспокойно зашептали голоса.
– Взгляните на него, он умирает!
– Нет, он просто спит. Бедненький, как он измучился.
– Мы должны о нем позаботиться.
– Ему есть куда пойти?
Хедли ощутил над ухом теплое ароматное дыхание. Голос спросил нараспев:
– Где ты живешь, милый?
Он заворчал.
– Посмотри у него в бумажнике, – чьи-то руки ощупали его пиджак и вынули бумажник. Хедли слышал, как парни восклицали и шушукались между собой.
– Он живет далеко отсюда.
– Он заблудился.
– Бедный паренек заблудился. Вот его автобусный билет.
– Но он опоздал. Теперь он не сможет вернуться – прошло слишком много времени. Ему придется остаться здесь.
Последовало бурное, затяжное обсуждение. Хедли дремал. Доводы, сердитые возгласы, внезапные брызги слюны и шлепки. Он продолжал спать: все это происходило где-то далеко. Наконец, решение было принято.
– Я возьму его к себе.
– Вот сучка, вечно тебе везет.
– Ей всегда фартит.
Чья-то рука мягко, но настойчиво дотронулась до шеи Хедли.
– Пошли, милый. Пора уходить. «Рельс» уже закрывается.
Другие руки помогли его разбудить.
– Иди с ней. Она за тобой поухаживает.
– Пошли, милый.
Хедли открыл глаза. Рядом с ним стоял крошечный юноша с каштановыми волосами и взволнованно ждал: глаза его горели, а губы подергивались от страстного желания.
– Пошли со мной, милый. Я позабочусь о тебе.
– Еще бы, – в один голос подхватили остальные.
Хедли неуверенно сполз с табурета. Его повели под руки: крошечный юноша с каштановыми волосами крепко схватил за предплечье. Хедли вывели из бара, мимо шумной толпы элегантных парней. У двери он резко остановился и сказал:
– Нет.
Внезапное волнение и испуг.
– Что такое?
– Не бойся, – быстро вмешались другие. – Томми позаботится о тебе. Накормит и выходит.
– Да, выходит.
– Он уложит тебя в постель и поухаживает за тобой.
– Он уложит тебя в постель, и ты сможешь объедаться конфетами, спать и поправляться, и тебе больше никогда не придется ничего делать.
– Нет, – повторил Хедли. – Уберите на хер свои жидовские лапы.
– Что он говорит?
– Что говорит наш сладенький?
Хедли тупо стоял на своем. Он не ослышался? Они действительно это говорили? Хедли встряхнул головой, но она так и не прояснилась. Все было туманным и неопределенным. Стройные, красивые фигуры колыхались и мельтешили. Лица, стены бара – все это отступило и померкло, а затем нехотя вернулось вновь. Хедли попытался их как-то закрепить, но они оставались мучительно иллюзорными. Даже пол под ногами был мягким, как желе. Жидким и текучим.
– Отвалите! – гаркнул Хедли, резко развернувшись и высвободив руки. – Прочь от меня!
Его буйство напугало их. Они ретировались машущей крыльями, кудахчущей стайкой и встали в паре футов безопасным полукругом. Юноши стали настороженно ждать с горящими глазами. Зашушукались голоса. Бледные руки мелькали, ни на миг не останавливаясь.
– Не отпускай его, – сказали голоса. Парня по имени Томми подтолкнули вперед. – Не дай ему уйти. Он клевый. Взгляни на его миленькую мордашку. На его светлые волосы. Маленькие губы. Голубые глаза. Томми, он уйдет! Твой любовник хочет уйти!
– Совсем он не симпатичный, – возразили другие голоса, – а одутловатый. Взгляни на его глаза. Красные, как у курицы.
– Но какая славная пухлая курочка.
– Чересчур пухлая. Он слишком мягкий.
– Как тесто. И липкий.
Голоса сердито повысились.
– Нет! – послышались протесты. – Перестаньте говорить так! Это неправда!
– Он слишком похож на девчонку. Он всего-навсего гадкая испорченная девчонка.
– Он бездельник, – хором подхватили другие. – Безмозглый лентяй.
– И он бросил жену.
– Да, он сбежал со шлюхой. Потерял работу, бросил жену и ударил лучшего друга. А еще он оставил и запер в машине своего несчастного ребеночка.
– Он конченый человек. Он не смог удержаться на вшивой должности какого-то продавца.
Голос возразил:
– Он сам уволился!
– Он не смог удержаться даже на такой убогой работенке. Он оказался недостаточно хорош для этого.
– Он оказался слишком хорош. Он не создан для подобной работы. Взгляните на его руки. Он художник. Взгляните на его лицо. Он незаурядная личность. Он возвышенный. У него благородное лицо и руки. Он рожден для большего.
– Он не способен зарабатывать на жизнь и содержать жену.
– Эту надутую жабу? Да кому захочется ее содержать?
– Она висела, как камень у него на шее. Он должен стремиться к лучшему. Он рожден не для этого.
– Для чего же он рожден?
– Томми, подумай, для чего он рожден. Подумай, лучше ему будет с тобой или хуже?
– На всю жизнь.
– До гробовой доски.
Хедли нашел дверь и протиснулся в нее. В лицо ударил порыв зябкого ночного ветра, и у Хедли перехватило дух. Ветер яростно овевал его, пока он торопливо шагал прочь от двери по серому бесшумному тротуару.
Следом за ним повалила толпа. Светящиеся, неярко белеющие фигуры. Бледные и восковые. Они носились вокруг, мечась и соприкасаясь, точно гонимые ветром листья. Фосфоресцирующие ночные листья.
– Не уходи! – слабо крикнул один.
– Вернись! – жалобно запричитали голоса.
– Останься с нами!
– Ты один из нас!
– …один из нас…
Световые зайчики заплясали, и их унес ночной ветер. Волшебные жезлы скрылись в зябкой темноте, когда Хедли свернул за угол и побежал, куда глаза глядят. Он был единственной живой душой. Пустынные, безлюдные улицы. Большие заброшенные здания. Порожнее небо над головой. Далекие звезды. Ветер хлестал в лицо, пока Хедли мчался с распахнутым ртом и прикрытыми глазами, судорожно глотая воздух.
Он бежал, как безумный, еще раз свернул за угол и выскочил на середину улицы. Хедли мчался все быстрей и быстрей. За спиной нарастал громкий шум. Оглушительный гул, который вдруг усилился с пугающей внезапностью. Неожиданно Хедли озарил свет, и его силуэт словно выгравировали на темной стене здания.
В смущении Хедли остановился. В ушах стоял рев. Громовой грохот, смешанный с пронзительным воем. И яркий свет. Хедли ослепили. Он двигался в застывшем полукруге, заслоняя руками глаза…
Что-то ударило его, и он невесомо, бесшумно полетел по ночному небу. Крошечный уголек, подхваченный ветром и несущийся в темноте. Хедли ничего не чувствовал – ни шума, ни веса.
И даже когда он приземлился, не было никаких ощущений – лишь смутное осознание, что он больше не движется. А затем все, что осталось от него, растворилось в темноте. Только пустота и бесконечный бесформенный мрак, в котором он уже когда-то пребывал.
Хедли медленно проснулся. Все было странным. В минутном приступе паники он попытался выяснить свою личность. Кто он? Где находится?..
Удалось сфокусировать взгляд. Хедли лежал в небольшой комнате – странной, незнакомой. В окно лился унылый, серый свет позднего утра. Небо было покрыто облаками, шел дождь. На промокшем деревянном заборе лежал холодный, влажный туман, задний двор зарос бурьяном и был завален ржавыми пивными банками. Сама комната очень старая. Немыслимо высокий потолок. Желтая краска. На конце скрученного пучка черной проволоки висела старомодная железная люстра. Высокий и строгий деревянный комод с отбитыми краями, выкрашенный белой краской. Круглые фарфоровые ручки. Пол застелен выцветшим, потрескавшимся линолеумом. Кровать железная и широкая, высоко поднятая над полом. Узкое окно. Поломанные жалюзи. Пыльные кружевные шторы, порванные и отяжелевшие от времени. Выставленные в ряд старинные книги в кожаных переплетах заполняли угловой книжный шкаф от пола до потолка. Рядом с кроватью стоял стул с плетеным сиденьем, и на нем лежала его одежда.
Безучастно уставившись на свою одежду, Хедли почувствовал, что в комнату заглядывают мужчина и женщина.
То была пожилая парочка: два сморщенных, хрупких человека прижимались друг к другу, встревоженно пялясь на него черными глазами-бусинками. На женщине была кружевная хлопчатобумажная шаль и бесформенное платье, прикрытое остатками домашнего халата. Мужчина был в коричневой рубашке, красных подтяжках, темных мешковатых штанах и каких-то тапочках. Волосы у обоих редкие и седые: тонкие, как паутинка, сухие пряди облепляли морщинистые черепа. Пергаментные, обветренные, состарившиеся черепа…
Первой заговорила старушка. Голос у нее был низкий, гортанный, с сильным акцентом. Они оказались немцами: желтоватые лица, большие красные носы, выпяченные губы. Немецкие крестьяне с широкими ладонями и ступнями.
– Bitte, – пробормотала старушка, – es tut uns furchtbar leid, aber…[43]43
Простите, мы ужасно сожалеем, но… (нем.)
[Закрыть] – Она осеклась, кашлянула, посмотрела на мужа и продолжила: – Как вы себя чувствуете, мистер? Как вы?
– Все хорошо, – ответил Хедли.
Мужчина прокашлялся, вытер рот тыльной стороной ладони и угрюмо сказал:
– Мы сбили вас на своем грузовике. Вы стояли посреди улицы.
– Я знаю, – промолвил Хедли.
Старушка быстро добавила:
– Мы не виноваты: вы сами там стояли. Selbstmord… – Она с опаской посмотрела на мужа. – Er wollte selbst vielleicht…[44]44
Самоубийство… Наверное, он сам хотел… (нем.)
[Закрыть] – Снова повернувшись к Хедли, старушка спросила: – Почему вы там стояли? Что вы делали?
– Вам повезло, – проворчал старик. – Кости не сломаны. Мы ехали домой из деревни – из Пойнт-Райс-Стейшена. У моего брата там бакалейный магазин, – его толстые губы дернулись в чуть заметной, неуверенной улыбке, словно он делился тайным знанием. – А вы были пьяны, nicht wahr? Getrunken, mein lieber junge Mann[45]45
Не так ли? Пьяны, мой дорогой молодой человек (нем.).
[Закрыть].
– Все верно, – бесстрастно сказал Хедли, не чувствуя ничего, кроме тупой пустоты.
Старик возбужденно втянул носом воздух, повернулся к жене и ткнул в нее пальцем. Хлынул поток немецкой речи: оба одновременно затрещали, жестикулируя и размахивая руками. Древние морщинистые лица засветились торжеством: с души у них словно камень свалился.
– Пьян, – с гордостью повторил старик. – Понимаете? Вы были пьяны, – показав пальцем на Хедли, он многозначительно воскликнул: – Это вы виноваты!
– Конечно, – равнодушно произнес Хедли. – Я виноват.
Это сняло напряжение. Пожилая чета расплылась от радости: оба ворвались в комнату и с облегчением подошли к кровати, сияя от счастья.
– Вот видишь, – обратился старик к своей жене. – Я же тебе говорил. Субботний вечер, junge Leute freuen sich – ich erinnere mich ganz[46]46
Молодые люди веселятся – по себе помню (нем.).
[Закрыть], – он подмигнул Хедли. – Вам повезло, мистер, – повторил немец. – В следующий раз вам может не повезти. Да, мы подобрали вас и привезли сюда. Приютили и поставили на ноги.
Хедли знал, что они побоялись звонить в полицию, побоялись что-то предпринимать и подобрали его, положили в свою машину и отвезли к себе домой, но промолчал. Это не имело значения… Точно так же, как их прежний страх или нынешнее хорошее настроение. Хедли думал о Пите на заднем сиденье «студебекера». Прошло двенадцать часов.
– Теперь послушайте, – старик обращался к нему. – Вы не сможете причинить нам неприятности, иначе вас арестуют за пьянство. Verstehen Sie[47]47
Понимаете? (нем.)
[Закрыть]? Ха, – он мудро кивнул с извечным крестьянским лукавством. – Мы очень хорошо обошлись с вами: привезли сюда и поставили на ноги. Мы ухаживали за вами… Взгляните на свое лицо – мы его забинтовали. Да, моя жена – дипломированная медсестра. Мы хорошо за вами ухаживали.
Оба пристально посмотрели на него, ожидая, что он скажет. Они были уверены: теперь-то им бояться больше нечего.
Хедли осторожно ощупал свое лицо. Губы были покрыты какой-то мазью. Ладони тоже. Он весь был в синяках. Все тело болело и казалось чужим. Его одежда, сложенная грудой на сиденье стула рядом с кроватью, выглядела, как куча незнакомого тряпья. Разве это его одежда? Ему вдруг захотелось посмотреться в зеркало. Хедли решил было попросить у старушки зеркало, но говорить оказалось трудно: он попробовал, но вскоре отказался от попыток, откинулся на металлическое изголовье и слегка провел пальцами по разбитому носу. Его помыли и немного подлечили. В висках вспыхнула боль, и Хедли оставил нос в покое.
– Вам что-нибудь нужно? – спросил старик. – Что вам нужно?
– Я хочу поесть, – ответил Хедли.
Они переглянулись, а затем посовещались.
– Чего вы хотите поесть? – подозрительно спросил старик. – У нас не так уж много еды: вы же знаете, сегодня воскресенье.
Хедли замялся и надолго задумался.
– Я хочу арахисовое масло и сандвич с джемом, – наконец сказал он со святой убежденностью.
Их глаза расширились от удивления.
– Что-что?
– Прошу вас, – Хедли хотел продолжить, но не нашелся, что сказать, замолчал и стал с надеждой ждать.
– Может, лучше миску горячего куриного бульона? – спросила старушка.
Хедли покачал головой.
Они снова посовещались.
– Ладно, – неохотно сказала старушка, и они медленно направились к двери. – Знаете, вы не можете долго здесь оставаться, – предупредила женщина. – Нам не по карману вас кормить: у таких людей, как мы, не очень много денег.
– Я понимаю.
Старик облизнул свои надутые губы, а его крошечные глазки вспыхнули и тут же погасли.
– Если вы останетесь здесь, нам придется на вас заявить, – хрипло сказал он.
– Согласен.
Пожилая чета вышла в прихожую.
– Разве у вас нет семьи? – в лоб спросила старушка. – Eine Frau und – entschuldigen Sie bitte – wir haben das Bild von deinem Sohn in dem… – Она сконфуженно хихикнула. – Красивый мальчик – ist deiner[48]48
Жена и, – извините, пожалуйста, – мы видели фото вашего сына в… Это же ваш? (нем.)
[Закрыть]?
– Да, – сказал Хедли. Он ответил бы на любой вопрос, лишь бы спровадить их из комнаты. – Да, это мой сын.
– Вы играете в шахматы? – спросил старик, когда женщина скрылась в коридоре, направляясь к лестнице. Жена резко окликнула его, и голова мужчины быстро отвернулась. – Поговорим позже, – пообещал он Хедли и громко крикнул жене: – Ich komme[49]49
Иду! (нем.)
[Закрыть]!
Хедли лежал и прислушивался. Он слышал, как они спустились вниз: приглушенные звуки постепенно затихли и полностью смолкли. Затем издалека донесся шум открываемых и закрываемых дверок. Посуда. Столовое серебро. Негромкая воркотня спорящих голосов.
Хедли быстро выпрямился и откинул покрывала. Отчаянным усилием спустил ноги с кровати на пол. Тело было жестким, как железо: он чуть не вскрикнул, когда попытался взять одежду. Руки и ладони горели огнем, Хедли едва мог пошевелить пальцами.
Он побыстрее оделся, но обуваться не стал. Засунув туфли в карманы пальто, похромал к окну. Оно было закрыто на защелку. Хедли без труда открыл мудреную ржавую щеколду и дернул за окислившиеся металлические ручки. Окно не открывалось: оно заржавело, и его покрасили закрытым. Хедли потянул изо всех сил. Неожиданно окно поддалось и с недовольным скрипом заскользило вверх. Он ловко подсунул под него предплечья, встал на колени и напрягся, сцепив руки. Окно наполовину открылось. Хватит.
Хедли перелез на узкий железный балкон, где его окутал промозглый туман, холодный и пронизывающий. Пелена едкой воды медленно опускалась на захламленный двор, заборы, трухлявый гараж. Хедли перемахнул через перила и спрыгнул с балкона на землю.
Босые ступни ударились с ошеломительной силой. Он промазал и приземлился не на мягкую траву, а на бетон. Разбитые ноги пронизала тошнотворная боль. Хедли рухнул мешком и стал извиваться, пытаясь сдержать душивший его крик. Стюарт долго там провалялся, отгоняя от себя накатывающую темноту и дожидаясь, пока к ногам вернется хоть какая-то чувствительность. В окне послышались голоса, началась взволнованная суета. Лица выглянули и тут же спрятались. Пронзительные выкрики. Беготня.
Надо было поторапливаться. Ему с трудом удалось встать и проковылять пару шагов. Придерживаясь за стену дома, он добрался до чугунных ворот.
Хедли принялся дергать ворота холодными, занемевшими пальцами. Наконец он сумел распахнуть их и прохромал наружу. Узкая бетонная дорожка вела меж двумя высокими и старыми деревянными жилыми домами. Он поспешил в сторону улицы, располагавшей за ними. Мимо с влажным свистом пронеслись несколько машин. Хедли увидел другие дома, бетонные парадные лестницы, огромное скопление квартир, окутанное кружащимися хлопьями тумана. Бетонная дорожка казалась бесконечной. Одна туфля выпала из кармана, и пришлось наклониться за ней.
Хедли присел на корточки и стал обуваться. Пальцы не слушались, так что не получилось завязать шнурки: он оставил их развязанными и поковылял дальше. Улица приближалась мучительно медленно. Он почти дошел. Пришлось согнуться, чтобы пройти под выступом подоконника. Еще один шаг, затем другой, третий…
Перед ним выросла гигантская фигура, перерезавшая путь к улице. Мужчина в майке и грязных штанах, с огромным лицом, колючими баками, валиками красной плоти, гнилыми зубами, крошечными воспаленными глазками и невыразительным расслабленным ртом. Позади человека семенила пожилая парочка немецких крестьян, слышались их пронзительные и властные голоса.
– Fang ihn an[50]50
Лови его! (нем.)
[Закрыть]! – визгливо кричали они человеку. – Скорей!
К Хедли потянулась огромная волосатая лапища. Он отвернулся и неуклюже пошкандыбал прочь. Рука грубо и медленно попыталась схватить его, но он проворно увернулся. Согнувшись почти вдвое, Хедли пробежал мимо второго подоконника: гигантская фигура развернулась и двинулась следом. Достигнув подоконника, она слегка наклонилась и потянулась к Хедли. Острый конец деревянной балки угодил великану в самый висок.
– Тьфу, – выругался человек, и на его лице застыло удивление. Он медленно повернулся к подоконнику, подняв сжатый кулак. Хедли дал деру. Добежав до тротуара, он вихрем помчался по улице.
По влажному скользкому холму осторожно тащился автобус. Хедли запыхался от бега, кожа взмокла от тумана. Когда Хедли закричал, размахивая руками, автобус сбавил скорость, изрыгнув едкие клубы угарного газа. Водитель, смуглолицый мужчина средних лет, сурово показал на автобусную остановку в конце квартала. Переключив передачу, он слегка увеличил скорость.
Хедли побежал за автобусом. Пассажиры наблюдали – кто с изумлением, кто с возмущением, а некоторые с весельем. На остановке автобус притормозил: двери распахнулись, и на землю спрыгнули три девушки. Хедли забрался внутрь, тяжело дыша и отдуваясь, протиснулся мимо водителя и поискал ближайшее свободное место.
– Десять центов, мистер, – терпеливо сказал водитель.
Хедли охватила паника. Он плюхнулся на сиденье и принялся обшаривать карманы. Десяти центов у него не было: осталась лишь смятая пятидолларовая купюра. Он косолапо вскочил и побежал к задней двери… но автобус уже тронулся. С глупым видом Хедли остался стоять на площадке, не зная, что делать, и понимая лишь, что у него нет того, чего требует водитель.
– Где вы хотите сойти, мистер? – спросил водитель с усталой вежливостью. – Здесь, мистер?
Хедли не смог ответить. Он ухватился за поручень и крепко повис на нем: снаружи влажно мелькали дома и машины. Пассажиры вытягивали шеи и всматривались в Хедли со страхом и любопытством, гадая, что же он собирается сделать и чем могут для них обернуться его страдания.
На следующей остановке автобус притормозил, и двери автоматически открылись. Хедли соскочил на асфальт. Автобус, немного помедлив, тронулся и загромыхал вверх по крутому холму. Вскоре он скрылся из виду, запах рассеялся, а шум стих.
Сделав глубокий, судорожный вдох, Хедли зашагал. Справа от него находился центральный деловой район – скопление закрытых магазинов на Маркет-стрит. Где-то вдали располагались Мишен-стрит и трущобы, лачуги и забегаловки Тендерлойна. Ну, и автовокзал дальнего следования.
Он повернул в ту сторону.
В два часа дня он сошел с автобуса в Сидер-Гроувс. Враждебный, беззвучный дождь моросил над домами и улицами. Сгорбившись, Хедли снова зашагал.
За минуту он добрался до промышленной зоны: автовокзал находился как раз на ее окраине. Отыскал хорошо знакомый товарный склад и голую, пустынную автостоянку за ним. В дальнем углу стоянки виднелся мокрый серый «студебекер» – на том самом месте, где Хедли его оставил.
Но что-то было не так. Окна опущены… а ведь он их поднял перед уходом. На залитом дождем асфальте что-то блеснуло: осколок стекла. До Хедли мгновенно дошло: окна разбили, а машину открыли. Кто-то заметил Пита.
Хедли предусмотрительно прошел мимо, забрел в дешевую кафешку и заказал чашку кофе. Сидя за стойкой у орущего музыкального автомата, он попивал кофе и напряженно наблюдал за стоянкой. Это отняло больше получаса, но в конце концов произошло именно то, чего он ждал. От противоположного дверного проема отделился полицейский в темном армейском дождевике и пересек улицу, направляясь к автостоянке. Из темноты появился другой полицейский, они перебросились парой слов и затем разошлись. Каждый вернулся на свой пост и слился с тусклым пейзажем.
Хедли отодвинул свой кофе и встал: он потерял Пита, и его разыскивала полиция. Толкнув дверь, Хедли вышел из теплого желтого кафе на промозглую дождливую улицу. Не оглядываясь, быстро свернул направо. Никто его не преследовал.
В карманах лежали три однодолларовых бумажки – все, что осталось после покупки билета на автобус. Тщательно порывшись, Хедли нашел полтинник, четвертак и два десятицентовика. Невдалеке виднелся угрюмый силуэт дешевой гостиницы для транзитных пассажиров.
– Сколько? – спросил Хедли у портье, опиравшегося на засиженную мухами стойку. – Одиночный без туалета.
Прежде чем ответить, портье досконально его изучил. Это был высокий молодой человек с желтоватым, прыщавым лицом и копной густых и жирных черных волос, зачесанных за уши, в грязной голубой рубашке и заляпанных едой слаксах.
– Похоже, с вами что-то стряслось, – апатично сказал он.
Хедли промолчал.
– Три доллара, – ответил портье. – Багажа нет?
– Нет.
– Оплата авансом.
Сумма оказалась больше, чем он ожидал. Но Хедли расписался в реестре и протянул банкноты. Выверенным жестом портье передал ключ с тяжелым прямоугольником из красной пластмассы, на котором были выбиты название и адрес гостиницы, а также номер комнаты. Презрительно изогнувшись всем телом, портье указал на пролет широкой деревянной лестницы и пристально следил за Хедли, который повернулся спиной к вестибюлю и поднялся на второй этаж.
Номер был просторным, тоскливым и нечистым. Хедли тотчас открыл окно и впустил поток сырого послеполуденного воздуха. Серые тягучие шторы гнетуще заколыхались. За окном несколько грузовиков шумно проехали по мокрой дороге, траурно шелестя шинами. День выдался мрачным, свинцово-серым. Людей на улице было немного: они шныряли в тяжелых дождевиках, под зонтиками. От промозглого холода у Хедли заныла челюсть: вокруг сломанного зуба медленно распухала и гноилась десна.
Хедли не мог находиться в этом номере.
Вскочив на ноги, Хедли поспешно вышел в коридор, захлопнул за собой дверь и спустился в вестибюль. Там он увидел лишь регистратора. На полке над его головой стоял желтый пластмассовый переносной радиоприемник, откуда раздавались визгливые звуки гавайской гитары из какого-то вестерна. Портье склонялся над книжкой карманного формата, раскрытой на стойке. Хедли сделал бесцельный, отчаянный круг, после чего плюхнулся на ветхий плетеный стул у окна.
Он задумался: что ему дальше делать? Куда направиться, да и каким образом? От его плана не осталось камня на камне. Вообще ничего больше не осталось.
Некоторое время Хедли таращился на автомат по продаже сигарет в углу вестибюля. Вынул мелочь, но затем спрятал. Все оставшиеся деньги должны пойти на ужин: его желудок уже начал тошнотворно урчать. Но какой еды он мог купить на семьдесят пять центов?
В зеркальное стекло гостиничного вестибюля барабанил дождь. Плеск воды под ногами прохожих отражался эхом через открытую дверь. Хедли сгорбился с жалким видом, почувствовав настойчивые толчки паники.
Пока он сидел и размышлял, вошел человек и сел на продавленный диван напротив. Лысый пожилой мужчина с густыми черными усами, в помятом коричневом пальто и сером спортивном свитере, в вельветовых брюках и черных кожаных модельных туфлях.
Человек кивнул.
– Добрый день.
– Добрый, – буркнул Хедли.
– Вы повредили себе челюсть, мой друг, – торжественно заявил мужчина.
– Да, – ответил Хедли.
Человек достал изогнутый портсигар под золото, вынул оттуда сигарету с пробковым фильтром и протянул портсигар Хедли.
– Спасибо, – поблагодарил Хедли, взяв одну.
– Послушайте, – сказал мужчина с легким акцентом, подался вперед и подкурил сигарету Хедли боком коробки: это оказался комбинированный портсигар-зажигалка. С широкой зубастой улыбкой человек откинулся назад и подкурил собственную сигарету. – Весьма недурно, вам не кажется?
– Ну да, – безразлично сказал Хедли.
Человек окинул взглядом вестибюль. Его глаза расширились и округлились, а рот распахнулся в удивлении.
– Какая кошмарная гостиница, – сказал он с благоговейным страхом.
Хедли кивнул.
Мужчина обмяк, криво ухмыльнулся и пожал плечами.
– Я – ее владелец, – он протянул широкую, мягкую ладонь, в мясистые пальцы которой впивались два золотых кольца. – Вы слышали обо мне? Я – Преоволос. Джон Преоволос, – он дернул головой. – Я владею магазином сигар и магазином подержанной мебели вон там, – мужчина снова дернул головой. – Ресторан на той стороне… обслуживает гостиницу. Правда, замечательно?
– Ну да, – ответил Хедли: этот упитанный грек слегка развеселил его.
– Послушайте, – напряженно сказал Преоволос, подавшись вперед и низко наклонив лицо к Хедли. – Это захудалая гостиница, да? Выскажите свое мнение.
