Текст книги "Нечто подобное"

Автор книги: Филип Киндред Дик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Глава 9

Реклама Теодора Нитца запищала: «Разве вы не видите, что в присутствии незнакомцев вы не вполне существуете? Разве нет такого впечатления, что они вас не замечают, как будто вы невидимы? Разве в автобусе или на космическом корабле вы иногда не смотрите по сторонам и не замечаете: никто, абсолютно никто не узнает вас, никому нет дела до вас и вполне возможно, что…»

С помощью ружья, стреляющего шариками двуокиси углерода, Мори Фрауенциммер осторожно подстрелил рекламу Нитца, которая висела на дальней стене захламленного офиса. Она пролезла сюда ночью и приветствовала его сегодня утром своим металлическим разглагольствованием.

Сбитая реклама упала на пол. Мори раздавил ее своим немалым весом и вновь повесил ружье на крючок.

– Почта, – сказал Чак Страйкрок. – Где сегодняшняя почта? – Он занимался поисками с самого утра, как пришел.

Мори шумно отхлебнул кофе и сказал:

– Посмотри наверху пачек. Под тряпкой, которой мы чистим пишущую машинку. – Он вцепился зубами в утренний пончик, на этот раз посыпанный сахарной пудрой. Он видел, что Чак ведет себя странно и задавал себе вопрос, что бы это значило.

Внезапно Чак сказал:

– Мори, я здесь кое-что написал. – И он положил на стол свернутый лист бумаги, потом подтолкнул его к Мори.

Мори мог сказать, что это, не разворачивая листа.

– Я ухожу, – сказал Чак. Он был бледен.

– Пожалуйста, не уходи, – сказал Мори. – Что-нибудь появится. Я могу держать фирму на плаву. – Он не раскрыл листка, а оставил его лежать там, где оставил Чак. – Что ты будешь делать, если уйдешь отсюда? – спросил Мори.

– Иммигрирую на Марс.

Переговорное устройство на столе затарахтело, и их секретарша Грета Трюп сказала:

– Мистер Фрауенциммер, вас хочет видеть какой-то мистер Гарт Макрей и еще несколько человек, целая группа.

Интересно, кто это такие? – подумал Мори.

– Не впускайте их пока, – сказал он Грете. – У нас с мистером Страйкроком совещание.

– Занимайся делами, – сказал Чак. – Я ухожу, оставлю заявление об уходе у тебя на столе. Пожелай мне удачи.

– Удачи тебе. – Мори почувствовал себя подавленным и больным. Он сидел, уставившись в стол до тех пор, пока дверь не открылась и не закрылась, выпуская Чака. Ни черта себе денек начинается, подумал Мори. Взяв заявление, он развернул его, взглянул и снова свернул. Он нажал кнопку на переговорном устройстве и сказал:

– Мисс Трюп, пригласите этого, как вы там сказали, Макрея или что-то вроде. И его людей.

– Да, мистер Фрауенциммер.

Дверь из приемной открылась, и Мори оказался лицом к лицу с людьми, в которых он тут же узнал членов правительственной верхушки; двое были одеты в серую форму Национальной полиции, а руководитель группы, определенно Макрей, по манере поведения был представителем администрации исполнительной государственной власти. Другими словами, Хранители высшего ранга. Неуклюже вставая с кресла, Мори протянул руку и сказал:

– Джентльмены, чем могу быть полезен?

Обменявшись рукопожатием, Макрей сказал:

– Вы Фрауенциммер?

– Совершенно верно, – ответил Мори. Сердце у него колотилось, и он едва дышал. Собирались ли они закрывать его? Точно так же как они нагрянули в Венскую школу психиатров?

– Чем я провинился? – спросил он и услышал, как его голос дрожит от страха. Одна беда за другой.

Макрей улыбнулся:

– Пока ничем. Мы здесь с целью переговоров на предмет заключения договора о новом заказе с вашей фирмой. Однако это подразумевает знание на уровне Хранителей. Я могу выключить ваше переговорное устройство?

– Из-звините? – переспросил остолбеневший Мори.

Кивнув людям из НП, Макрей отступил в сторону; полицейские прошли в глубь помещения и быстро отключили переговорное устройство. Затем они обследовали стены, мебель, скрупулезно изучили каждый сантиметр комнаты и ее оборудование, а затем подали знак Макрею, что можно продолжать. Макрей сказал:

– Хорошо. Фрауенциммер, мы привезли с собой все документы на модель двойника, которую мы бы хотели получить. Вот они, – ич)н протянул запечатанный конверт, – просмотрите. Мы подождем.

Открыв конверт, Мори стал изучать содержимое.

– Вы сможете это сделать? – спросил Макрей.

– Это документы на двойника Хозяина, – подняв голову, сказал Мори.

– Верно, – кивнул Макрей.

Так вот оно что, – понял Мори. Это часть тайны Хранителей; теперь я Хранитель. Это произошло в одно мгновение. Я по ту сторону. Как плохо, что Чак ушел; бедняга Чак, как ему не везет, как все не вовремя. Если бы он остался на пять минут…

– И так было в течение пятидесяти лет, – сказал Макрей.

Они втягивали его в это. Делали его частью общей тайны.

– Боже праведный, – сказал Мори. – Я даже не подозревал, когда смотрел его по ТВ, слушал его речи. И вот я должен сделать такую чертовщину сам. – Он явно колебался.

– Карп отлично поработал, – сказал Макрей. – Особенно ему удался нынешний. Руди Кальбфляйш. Мы думали, что вы догадывались.

– Никогда, – сказал Мори. – Ни разу. И не мог бы через миллион лет.

– Вы сможете? Сможете его сделать?

– Конечно, – кивнул Мори.

– Когда вы начнете?

– Прямо сейчас.

– Хорошо. Естественно, вы понимаете, что сначала люди из НП должны будут находиться здесь, чтобы обеспечить себе безопасность.

– О’кей, – пробормотал Мори, – если надо, так надо. Послушайте, извините, я сейчас вернусь. – Он протиснулся между ними, подошел к двери и вышел в приемную. Растерявшись от такой неожиданности, они ему не препятствовали.

– Мисс Трюп, вы не видели, куда пошел мистер Страйкрок? – спросил он.

– Он просто уехал, мистер Фрауенциммер. Направился к автостраде, я думаю, он поехал домой, в «Адмирал Буратино».

Эх ты, бедняга, подумал Мори. Он помотал головой. Невезуха все преследует Чака Страйкрока. Теперь он почувствовал ликование. Это меняет все, понял он. Я снова в деле; я поставщик короля – или скорее я снабжаю Белый дом. Это одно и то же. Да, это одно и то же!

Он вернулся в контору, где его ждали Макрей и остальные; они мрачно на него смотрели.

– Извините, – сказал он. – Я искал своего эксперта по продаже. Я хотел вернуть его в связи со всем этим. Мы какое-то время не будем брать новые заказы, так чтобы мы могли сконцентрироваться на вашем заказе. Что касается оплаты…

– Мы подпишем контракт, – сказал Макрей. – Вам будет гарантирована ваша цена плюс сорок процентов. Мы получили Руди Кальбфляйша в конечном итоге за один миллиард штатовских долларов плюс, конечно, стоимость постоянной профилактики и ремонта со времени получения двойника.

– О да, – согласился Мори. – Вы бы не хотели, чтобы он заглох посреди речи. – Он попытался рассмеяться, но не мог.

– Ну сколько примерно? Скажем, где-то от миллиарда до полутора миллиардов?

Мори глухо произнес:

– Хм, отлично. – Казалось, его голова сейчас покатится вниз и упадет на пол.

Внимательно изучая его, Макрей сказал:

– Вы маленькая фирма, Фрауенциммер. Мы оба об этом знаем. Но не надейтесь, это не сделает вас крупной фирмой, как производство «Карп и сыновья». Однако это будет вам гарантировать постоянную работу; очевидно, что мы гарантируем вам экономическую поддержку на все необходимое время. Мы тщательно просмотрели ваши книги – это вас ошеломило? – и мы знаем, что последнее время вы работаете в убыток, вы в долгах.

– Это правда, – сказал Мори.

– Но вы хорошо работаете, – продолжал Макрей. – Мы быстро просмотрели ваши образцы как здесь, так и там, где они обычно работают, – на Луне и на Марсе. Вы проявляете истинное мастерство, большее, как мне кажется, чем производство Карпа. Вот почему мы здесь сегодня, а не там, у Антона и старика Феликса.

– Теперь понятно, – сказал Мори: Так вот почему на этот раз правительство решило поручить заказ, ему, а не Карпу. Строил ли Карп всех Хозяев до этого времени, – подумал он. – Хороший вопрос. Если да, то какое это было радикальное изменение в политике поставок! Но лучше не спрашивать.

– Возьмите сигару, – сказал Макрей, протягивая ему «Оптимо Адмирал». – Очень мягкая. Использованы листья из Флориды.

– Спасибо. – Мори с благодарностью и неуклюже взял большую зеленоватую сигару. Они оба зажгли сигары, глядя друг на друга в какой-то ставшей вдруг спокойной, уверенной тишине.

* * *

Новость, появившаяся на доске объявлений «Адмирала Буратино» о том, что Дункан и Миллер были выбраны разведчиком талантов для Белого дома, ошарашила Эдгара Стоуна; он снова и снова читал объявление в поисках подвоха и удивлялся, как маленький, нервный, съежившийся человечек умудрился этого добиться.

Здесь какой-то обман, подумал Стоун. Точно так же, как я пропустил его тесты… Он нашел еще кого-то, кто сфальсифицировал для него результаты в конкурсе талантов. Он сам слышал этот номер, он присутствовал на вечере, и Дункан и Миллер со своими классическими кувшинами просто не были настолько хороши. Определенно они были хороши… но интуитивно он чувствовал, что здесь было замешано нечто большее.

Где-то в глубине души он почувствовал гнев и обиду, что он вообще сам сфальсифицировал тесты Дункана. Я направил его по пути к успеху, понял Стоун, я его спас. И вот теперь он уже на пути к Белому дому, уходит отсюда навсегда.

Неудивительно, что Ян Дункан так плохо справлялся со своими тестами. Он явно репетировал на своих кувшинах; у него не было времени на такие тривиальные вещи, которыми приходилось заниматься всем остальным. Должно быть, здорово быть артистом, подумал Стоун с горечью. Тебя не касаются никакие правила и обязанности, ты можешь делать все, что хочешь.

Определенно он меня одурачил, подумал Стоун.

Большими шагами он пересек коридор второго этажа и подошел к кабинету домашнего священника. Он позвонил, и дверь открылась. Священник сидел за столом, весь погруженный в работу, его лицо покрылось морщинами усталости.

– Батюшка, – сказал Стоун, – я бы хотел исповедаться. Вы не могли бы уделить мне несколько минут? Это очень срочно, я имею в виду мои грехи.

Потерев лоб, Патрик Дойль кивнул.

– Да-а, – пробормотал он, – то пусто, то густо; у меня сегодня уже побывали десять председателей правлений на исповеди. Ну, давайте. – Он слабо указал на альков, который выходил в его кабинет. – Садитесь и подключайтесь. Я буду слушать, пока я заполняю эти формы четыре-десять для Берлина.

Полный справедливого гнева, с дрожащими руками, Эдгар Стоун прикрепил электроды исповедывательного аппарата к своей голове и, взяв микрофон, начал исповедоваться. Бобины с пленкой медленно вращались, пока он говорил.

– Подвигнутый ложной жалостью, – сказал он, – я нарушил правило этого дома. Но меня волнует даже не само это действие, а мотивы его; это действие – результат ошибочного отношения к моим товарищам жильцам. Этот человек, мой сосед, мистер Ян Дункан, не справился со своим последним тестом, и я предвидел его исключение из «Адмирала Буратино». Я проникся к нему жалостью, так как подсознательно я тоже считаю себя неудачником и как житель этого дома, и как мужчина, поэтому я подделал результаты его теста, чтобы он мог остаться. Очевидно, мистеру Яну Дункану следует предложить новый тест, а тот, что я исправил, считать недействительным. – Он взглянул на священника, но не заметил никакой реакции.

Теперь о Дункане и его классическом кувшине позаботятся, подумал Стоун. К этому моменту аппарат проанализировал его исповедь. Он выбросил карточку, и Дойль поднялся, чтобы взять ее. После долгого и тщательного изучения ее содержания он пристально посмотрел на Стоуна.

– Мистер Стоун, – сказал он, – здесь говорится, что ваша исповедь вовсе не исповедь. Что у вас действительно на уме? Возвращайтесь и начинайте снова: вы недостаточно углубились и выдали не истинный материал. И я вам советую начать с того, что вы скрыли намеренно и осознанно.

– Такого нет, – сказал или, вернее, попытался сказать Стоун, его голос предал его, оцепенев от смятения. – М-мо-жет, я могу это обсудить лично с вами, сэр? Я действительно подделал результаты теста Яна Дункана – это факт. Теперь, возможно, мои мотивы…

Дойль прервал его:

– Вы разве не завидуете теперь Дункану? Как насчет его успеха с кувшином и Белым домом?

Наступило молчание.

– Может быть, – наконец проскрипел Стоун. – Но это не меняет того факта, что по всем правилам Ян Дункан не должен здесь жить; его следует исключить, каковы бы ни были мои мотивы. Проверьте это в Своде законов многоквартирных домов. Я знаю, там есть соответствующий раздел.

– Но вы не можете выйти отсюда не исповедавшись, – настаивал священник. – Вы должны удовлетворить машину. Вы пытаетесь добиться исключения вашего соседа для удовлетворения ваших собственных эмоциональных и психологических амбиций. Признайтесь в этом, и, возможно, тогда мы сможем обсудить, насколько Свод законов относится к Дункану.

Стоун простонал и снова присоединил сложную систему электродов к голове.

– Хорошо, – сказал он, – я ненавижу Яна Дункана потому, что он одарен, а я нет. Пусть я предстану перед судом из двенадцати моих соседей, которые решат, что за наказание мне полагается за мой грех, но я настаиваю, чтобы Яну Дункану дали новый тест! Я этого так не оставлю – у него нет права оставаться здесь, среди нас. Это неправильно как юридически, так и морально.

– По крайней мере сейчас вы честны, – сказал Дойль.

– На самом деле, – сказал Стоун, – мне нравится этот ансамбль; мне понравился их номер прошлым вечером. Но я должен поступать в интересах всего общества.

Ему показалось, что машина фыркнула в презрительной усмешке, когда выплевывала вторую карточку. Но, возможно, это было всего лишь его воображение.

– Вы раскрываетесь все глубже и глубже, – сказал Дойль, читая карточку. – Взгляните. – Он хмуро передал карточку Стоуну. – Ваша душа – это хаос путаных, амбивалентных мотивов. Когда вы исповедовались в последний раз?

– Мне кажется, в прошлом августе, – пробормотал Стоун, покраснев. – Тогда священником был отец Джонс. Да, должно быть, это было в августе. – На самом деле это было в начале июля.

– С вами предстоит много работы, – сказал Дойль, доставая сигарету и откидываясь на спинку кресла.

* * *

Первым номером программы в Белом доме они после долгих обсуждений и жарких споров решили исполнять Канцоне в Д Баха. Элу всегда она нравилась, несмотря на сложность исполнения, двойные паузы и все такое. От одной мысли о канцоне Ян Дункан начинал нервничать. Теперь ему хотелось, чтобы они решили исполнять гораздо более легкую Пятидесятую сюиту Чело без аккомпанемента. Но было слишком поздно. Всю информацию Эл уже послал секретарю по искусству Белого дома, мистеру Гарольду Слезаку.

Эл сказал:

– Ради Бога, не волнуйся, у тебя вторая партия. Ты не возражаешь?

– Нет, – ответил Ян. Действительно, это было некоторое облегчение: у Эла партия была гораздо труднее.

По периметру стоянки драндулетов номер три двигался папуула, пересекая тротуар, спокойный и вкрадчивый в поисках предполагаемого клиента. Было только десять утра, и еще не появился никто, кого бы стоило ухватить. Сегодня стоянка была расположена в холмистой местности Оуклэнда в Калифорнии, среди затененных деревьями улиц лучшего жилого района. Напротив стоянки Ян видел «Джо Льюис», поражающее своей странной архитектурой многоквартирное здание на тысячу единиц, в основном заселенное богатыми неграми. В утреннем солнце здание казалось особенно аккуратным и ухоженным. Перед входом патрулировала стража с ружьем и флагом, не позволяя войти никому, кто не жил в доме.

– Слезаку надо обсудить программу, – напомнил Эл. – Может, Николь не захочет слушать канцоне. У нее очень своеобразный вкус, и он меняется все время.

Ян представил, как Николь сидит в огромной кровати в розовой с оборками рубашке, завтрак стоит рядом с ней на подносе, а она просматривает программу концерта, представленную ей для одобрения. Она уже о нас слышала, подумал он. Она знает о нашем существовании. В таком случае мы действительно существуем. Как ребенок, которому необходимо показать матери, что он делает, мы стали существовать, приобрели какое-то значение благодаря лишь взгляду Николь.

А что будет, когда она отведет свой взор? – подумал он. Что будет с нами потом? Мы распадемся, канем в Лету? Обратно в хаос бесформенных атомов, откуда мы и пришли. В мир небытия. В мир, где мы до сегодняшнего момента и существовали.

– Она может вызвать нас «на бис», – сказал Эл. – Она даже может попросить об особой услуге. Я все разузнал, и, похоже, иногда она просит исполнить «Счастливого фермера» Шумана. Понял? Нам надо бы порепетировать «Счастливого фермера» на всякий случай. – Он задумчиво подул на кувшин.

– Я не могу, – резко сказал Ян, – не могу я продолжать. Все это слишком важно для меня. Что ни6удь случится: мы ей не понравимся и нас выкинут. И мы никогда этого не забудем.

– Слушай, – начал Эл, – у нас есть папуула. И это дает нам… – Он замолчал. Высокий, сутуловатый, немолодой уже человек в дорогом костюме из натурального серого волокна шел по тротуару. – Боже, это сам Люк, – сказал Эл. Он казался испуганным. – Я видел его всего дважды в жизни. Должно быть, что-то случилось.

– Лучше смотай папуулу, – сказал Ян. Папуула начал двигаться по направлению к Луни Люку.

– Я не могу, – сказал Эл, совершенно сбитый с толку. В отчаянии он нажимал на кнопки у пояса. – Он не реагирует.

Папуула дошел до Люка, тот нагнулся, поднял его с земли и, держа папуулу под мышкой, направился к стоянке.

– Он меня одолел, – сказал Эл, ошеломленно смотря на Яна.

Открылась дверь, и вошел Луни Люк.

– Нам доложили, что вы использовали его в свободное время в личных целях, – сказал он Элу. У него был низкий суровый голос. – Вас предупреждали, что этого делать нельзя: папуула принадлежит не оператору, а станции.

– Видишь ли, Люк, – сказал Эл.

– Вас следовало бы уволить, – сказал Люк, – но вы хороший продавец, и я вас оставлю. Однако вам придется работать без помощи. – Схватив папуулу еще крепче, он направился к двери. – Мое время дорого, мне надо уходить. – И тут он увидел кувшин Эла. – Это не музыкальный инструмент – это то, в чем держат виски.

– Послушай, Люк, это реклама, – сказал Эл. – Выступление перед Николь означает, что сеть стоянок драндулетов получит престиж. Понимаешь?

– Мне не нужен престиж, – сказал Люк, останавливаясь у двери. – Я не занимаюсь поставками Николь Тибодокс; пусть она управляет своим обществом так, как хочет, а я буду делать с драндулетами то, что я хочу. Она меня не трогает, и я ее не буду, меня это устраивает. И не порть ничего. Скажи Слезаку, что ты не можешь выступать, и забудь об этом; ни один нормальный взрослый мужчина не станет дудеть в пустые бутылки.

– Здесь ты не прав, – сказал Эл. – Искусство можно найти даже в самых обыкновенных вещах, например в этих кувшинах.

Ковыряя в зубах серебряной зубочисткой, Люк сказал:

– Теперь у вас нет папуулы, чтобы смягчить сердца Первого семейства. Подумайте лучше об этом. Вы что, надеетесь добиться успеха без папуулы? – Он ухмыльнулся.

Помолчав, Эл сказал Яну:

– Он прав. Нам помог папуула. Но, черт возьми, давай все равно попробуем.

– Ты смелый, – сказал Люк. – Но совершенно безмозглый. Все же ты мне нравишься. Теперь я вижу, почему ты всегда был первоклассным продавцом в моей фирме – ты не сдаешься. Бери папуулу на вечер твоего выступления, а наутро верни его мне. – Он кинул круглое, похожее на клопа существо Элу; поймав его, Эл прижал папуулу к груди, как подушку. – Может, это и будет хорошей рекламой для драндулетов, – задумчиво сказал Люк. – Но я знаю: Николь нас не любит. Слишком много людей улизнуло из ее рук при нашей помощи; мы – брешь в маминой крепости, и мама знает об этом. – Он снова ухмыльнулся, показав золотые зубы.

– Спасибо, Люк, – сказал Эл.

– Но управлять папуулой буду я, – сказал Люк. – Издалека. Я в этом немного опытнее тебя; кроме того, его создал я.

– Конечно, – сказал Эл, – у меня, кроме того, и руки будут заняты.

– Да, – сказал Люк. – Тебе понадобятся обе руки для твоей бутылки.

Что-то в тоне Люка не понравилось Яну Дункану. Чего он хочет, подумал он. Но в любом случае у него и его дружка Эла Миллера не было выбора: им нужен был папуула. И без сомнения, Люк грог бы прекрасно им управлять; он уже доказал свое превосходство над Элом только что, и, как сказал Люк, Эл будет занят музыкой. Но все же…

– Луни Люк, – сказал Ян, – вы когда-нибудь видели Николь? – Это была внезапная мысль, интуиция.

– Конечно, – сказал Люк. – Много лет назад. У меня были куклы на пальцах. Мы с отцом путешествовали, показывая кукольные представления. И в конце концов, мы играли и в Белом доме.

– И что? – спросил Ян.

– Ей… – Люк помолчал, – ей не понравилось. Сказала что-то насчет неприличности наших кукол.

И ты ее ненавидишь, понял Ян. Ты ей не простил.

– Так оно и было? – спросил он Люка.

– Нет, – ответил тот. – Правда, один акт был стриптизом. У нас были такие куклы – «девушки-грешницы». Но это всегда воспринималось нормально. Мой отец очень переживал, но мне было все равно. – Его лицо было непроницаемо.

Эл сказал:

– Что, Николь была уже тогда Первой леди?

– Да, – ответил Люк. – Она правит вот уже семьдесят три года, разве вы не знали?

– Это невозможно, – почти хором сказали Эл и Ян.

– Конечно, это так, – сказал Люк, – на самом деле она сейчас старуха. Должно быть, бабушка. Но я думаю, она все еще хорошо выглядит. Вы убедитесь, когда увидите ее.

– По ТВ… – сказал ошеломленный Ян.

– О да, – согласился Люк. – По ТВ ей дашь двадцать лет. Но обратитесь к историческим книгам… Правда, они запрещены всем, кроме Хранителей. Я имею в виду настоящие исторические тексты; не те, что вам дают для прохождения ваших тестов. Как только вы туда заглянете, вы сможете вычислить сами. Все факты там. Где-то похоронены.

Эти факты ничего не значат, подумал Ян, если ты своими собственными глазами видишь, что она молода. А мы видим это каждый день.

Люк, ты лжешь, подумал он. Мы знаем, мы все знаем. Мой друг Эл видел ее, он бы сказал, если бы она была не такой. Ты ее ненавидишь, вот в чем причина. Потрясенный, он повернулся спиной к Люку, он не хотел иметь с ним ничего общего. 73 года правления – тогда ей где-то 90 теперь. Он вздрогнул от этой мысли, попытался отогнать ее.

– Удачи вам, ребята, – сказал Люк, жуя зубочистку.

* * *

Очень плохо, подумал Эл Миллер, что государство так разделалось с этими психоаналитиками. Он взглянул в противоположный угол своего офиса, где сидел его закадычный друг Ян Дункан. Потому что ты в плохом состоянии, подумал Эл. Но один из них все же остался, он слышал об этом по ТВ. Доктор Саперс или что-то вроде этого.

– Ян, – сказал он, – тебе требуется помощь. Ты не сможешь играть на кувшине для Николь в таком состоянии.

– Я буду в порядке, – коротко сказал Ян.

Эл сказал:

– Когда-нибудь ты был у психиатра?

– Пару раз. Давно.

– Как ты думаешь, они лучше химической терапии?

– Хуже ее нет.

Если он один психоаналитик, практикующий в Штатах, подумал Эл, без сомнения, он перегружен. Видимо, он не сможет взять новых пациентов.

– Однако, черт возьми… – Он нашел номер, набрал его.

– Ты кому звонишь? – подозрительно спросил его Ян.

– Доктору Саперсу, последнему…

– Я знаю. Для кого? Для тебя? Меня?

– Может, для нас обоих, – сказал Эл.

– Но в основном для меня.

Эл не ответил. На экране появился образ девушки – у нее была прекрасная высокая грудь, – и он услышал: «Офис доктора Саперса».

– Доктор принимает новых пациентов? – спросил Эл, изучающе глядя на нее.

– Да, принимает, – ответила девушка энергичным официальным голосом.

– Отлично! – сказал довольный, хотя и удивленный Эл. – Мы с партнером хотели бы прийти, когда это будет возможно. Чем быстрее, тем лучше. – Он продиктовал ей их имена.

– Как насчет пятницы, в девять тридцать утра? – спросила девушка.

– Решено, – сказал Эл. – Большое спасибо, мисс. – Он резко положил трубку. – Мы попали! – сказал он Яну. – Теперь мы сможем отбросить все волнения при помощи специалиста, способного оказать квалифицированную помощь. Слушай, к разговору об образе матери, – ты видел эту девушку? Потому что…

– Ты можешь идти, я не пойду, – сказал Ян.

Эл спокойно ответил:

– Если ты не пойдешь, я не буду играть в Белом доме. Поэтому тебе лучше пойти.

Ян уставился на него.

– Да-да, я так и сделаю, – сказал Эл.

Было долгое неловкое молчание.

– Я пойду, – сказал Ян. – Но только один раз. Только в пятницу.

– Ну это как доктор скажет.

– Послушай, – сказал Ян, – если Николь Тибодокс девяносто лет, мне не поможет ни один психотерапевт.

– Ты так сильно к ней относишься? К женщине, которую ни разу не видел? Это шизофрения. Потому что дело в том, что ты вовлечен в… – Эл махнул рукой. – Это иллюзия. Что-то синтетическое, нереальное.

– А что реально и что нереально? Для меня она более реальна, чем что-либо еще, даже чем ты. Даже чем я и моя жизнь.

– Ну и ну… – сказал Эл. Он был поражен. – Что ж, во всяком случае, у тебя есть ради чего жить.

– Да, – сказал Ян и кивнул.

– Посмотрим, что скажет в пятницу Саперс, – сказал Эл. – Мы спросим, насколько это шизофрения – если это так. – Он вздрогнул. – Может, я ошибаюсь.

А может, это мы с Люком ненормальные, подумал он. Для него Люк, например, был гораздо более реальным, более влиятельным фактором, чем Николь Тибодокс. Но он видел Николь живьем, а Ян нет. Вот в этом и была разница, хотя он не был уверен, почему так.

Он взял кувшин и снова начал упражняться. И через некоторое время к нему присоединился Ян Дункан.