Текст книги "Нечто подобное"

Автор книги: Филип Киндред Дик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Глава 8

Когда они вошли в зал на первом этаже «Адмирала Буратино», Ян Дункан увидел, что за Элом Миллером семенит плоская фигурка марсианского существа, папуулы. Он остолбенел.

– Ты и это взял с собой?

Эл сказал:

– Ты не понимаешь. Разве нам не надо выиграть?

После паузы Ян сказал:

– Не таким путем.

Он все понял: папуула будет обрабатывать публику, как обрабатывал прохожих. Он будет ока!зывать на них экстрасенсорное давление, лестью добиваясь нужного решения. Вот и вся этика продавца драндулетов, понял Ян. Для Эла это было абсолютно нормально: если они не могли выиграть игрой на кувшинах, они выиграют через папуулу.

– Ай, – сказал Эл, махнув рукой, – не будь себе врагом. Все, чем мы здесь займемся, это небольшой эксперимент с техникой продажи через подсознание, с той, которую они веками использовали, – это древний респектабельный метод склонять мнение общества на свою сторону. Я хочу сказать, давай посмотрим фактам в глаза: мы годами не играли профессионально на кувшинах. – Он дотронулся до регуляторов у себя на запястье, и папуула припустил вперед, чтобы догнать их. Снова Эл дотронулся до регуляторов… И в мозгу Яна появилась навязчивая мысль. Почему нет? Все так делают!

С трудом он сказал:

– Убери его от меня, Эл.

Эл пожал плечами. И мысль, которая внедрилась в его разум извне, постепенно исчезла. Но все же ее след остался. Он уже не был так уверен.

– Это ничто по сравнению с тем, что может автоматика, принадлежащая Николь, – сказал Эл, увидев выражение его лица. – Один папуула здесь, один – там, и вот то всепланетное средство убеждения, в которое Николь превратила ТВ, – вот где реальная опасность, Ян. Папуула груб; ты знаешь, что тебя обрабатывают. Все совсем не так, когда ты слушаешь Николь. Давление настолько незаметное и настолько полное…

– Об этом я ничего не знаю, – сказал Ян. – Я знаю только, что если нам не повезет, если мы не попадем в Белый дом, то мне жить не стоит. И никто мне этого не внушал. Я так чувствую, это моя собственная мысль, черт бы ее побрал. – Он открыл дверь, и Эл вошел в зал, держа кувшин за ручку. Ян последовал за ним, и через минуту они были на сцене перед наполовину заполненным залом.

– Ты ее когда-нибудь видел? – спросил Эл.

– Я вижу ее постоянно.

– Я хочу сказать, в жизни. Лично, как говорится, живьем.

– Конечно нет, – сказал Ян. Это была главная цель их успеха, их проникновения в Белый дом. Они увидят ее в жизни, не просто ТВ-образ; это больше не будет фантазией – это будет реальностью.

– Я видел ее однажды, – сказал Эл. – Я только что приземлился со своей стоянкой, Притоном драндулетов номер три, на главном проспекте Шривпорта в Луизиане. Это было рано утром, около восьми утра. Я увидел приближающиеся официальные машины; естественно, я подумал, что это была НП, – я начал собираться восвояси. Но я ошибся. Это был кортеж Николь, которая ехала на торжественное открытие нового многоквартирного дома, самого большого.

– Дома «Пола Баньяна», – сказал Ян. Футбольная команда из «Адмирала Буратино» каждый год играла с их командой и всегда проигрывала. В «Поле Баньяне» было более десяти тысяч жителей, и все они занимали административные посты; это был дом высшего класса для людей, собирающихся стать Хранителями, и каждый житель должен был платить невероятно высокую квартирную плату.

– Тебе следовало бы посмотреть на нее, – задумчиво сказал Эл, усаживаясь перед публикой с кувшином на коленях. – Ты знаешь, обычно думаешь, что в жизни они – то есть она – не так привлекательны, как показывают по ТВ. Я хочу сказать, что они так резко могут изменить весь облик. Во многих отношениях там все искусственное. Но, Ян, она была еще красивее. ТВ не может уловить свежесть, естественность и нежные оттенки ее кожи. Блеск ее волос. – Он помотал головой, стуча ногой на папуулу – тот затаился под стулом Эла.

– Ты знаешь, что со мной случилось? Это вызвало чувство неудовлетворенности. До этого я прекрасно жил: Люк хорошо мне платит. И мне нравится встречаться с людьми. И мне нравится управлять этим существом; у меня работа, требующая, так сказать, артистических способностей. Но, увидев Николь Тибодокс, я не воспринимаю ни себя, ни свою жизнь. – Он взглянул на Яна. – Думаю, что то, что ты ощущаешь, когда видишь ее по ТВ.

Ян кивнул. Он снова начал нервничать: через несколько минут их объявят. Их испытание уже началось.

– Вот поэтому, – продолжал Эл, – я согласился на это: снова достать кувшин и снова попробовать. Увидев, как Ян крепко сжал свой кувшин, Эл сказал: – Так мне включать папуулу или нет? Тебе решать. – Он вопросительно поднял брови, но его лицо выражало понимание.

– Включай, – сказал Ян.

– О’кей, – ответил Эл и просунул руку под пиджак. Он едва заметно дотронулся до регуляторов. Из-за стула выкатился папуула, его антенны смешно подрагивали, а глаза скрещивались и расходились в стороны.

Публика тут же оживилась: люди привстали, чтобы лучше его видеть, многие посмеивались от удовольствия.

– Смотрите, – возбужденно сказал какой-то мужчина, – это папуула!

Какая-то женщина встала во весь рост, чтобы увидеть его, и Ян подумал: все любят папуулу. Мы выиграем, умеем мы играть на кувшинах или нет. А что потом? Не сделает ли встреча с Николь нас еще более несчастными? Не станем ли мы после этого еще более беспокойными? Не получим ли мы ту боль, то желание, которое никогда в жизни не будет удовлетворено?

Но теперь уже было слишком поздно отступать. Двери зала закрылись, и Дон Тишкин уже встал с кресла, постукивая по столу, призывая всех к тишине.

– Ну что, друзья, – сказал он в маленький микрофон, прикрепленный к лацкану пиджака. – Сегодня у нас опять небольшой смотр талантов для всеобщего удовольствия. Как вы поняли из программок, первой выступает отличная группа Дункана и Миллера И их классические кувшины с попурри из мелодий Баха и Генделя, которое должно заставить вас топать от удовольствия. – Он криво усмехнулся в сторону Яна и Эла, как будто говоря: «Ну как вам такое вступление?»

Эл не обратил на него никакого внимания; он нажал регуляторы и задумчиво взглянул на публику, затем наконец поднял свой кувшин, посмотрел на Яна и прихлопнул ногой. Маленькая фуга в ре-минор открывала их попурри, и Эл начал дуть в кувшин, извлекая живые звуки. Бам, бам, бам… Бам-бам-бам-бам бам де-бам. Де бам, де бам, де-де-де бам… Его щеки покраснели и то надувались, то опадали. Папуула прошелся по сцене, затем серией дурацких бандитских движений спустил себя в первый рад партера. Он начал работать.

Эл подмигнул Яну.

* * *

– К вам мистер Страйкрок, доктор. Мистер Чарльз Страйкрок. – Аманда Коннорс заглянула в кабинет доктора Саперса, понимая, как он был загружен в эти последние дни, и все же исполняя свои обязанности. Саперс знал это. Как психопомпа, Аманда была посредником между богами и человеком, или в этом случае – между психоаналитиком и обычными человеческими существами. Больными существами.

– Хорошо. – Саперс поднялся навстречу новому пациенту, думая: этот? Я здесь, чтобы лечить – или скорее, чтобы не вылечить – этого конкретного человека?

Он думал так о каждом новом пациенте по очереди.

Это утомляло его – эта бесконечная необходимость размышлять. Его размышления на тему со времени принятия Акта Макферсона стали навязчивыми. Его мысли блуждали вокруг одного и того же и не приходили ни к чему.

Высокий, лысеющий местами, взволнованный мужчина в очках вошел медленно в кабинет и протянул руку.

– Спасибо, что так быстро приняли меня, доктор. – Они обменялись рукопожатием. – Должно быть, в эти дни у вас очень напряженное расписание.

Чак Страйкрок сел напротив стола.

– В какой-то степени, – пробормотал Саперс. Но, как сказал ему Пемброук, он не мог отказать ни одному пациенту – на этом условии его контору и не закрывали.

– Вы выглядите точно так же, как я себя чувствую, – сказал он Чаку Страйкроку. – Чувство загнанности в угол, превышающее все нормы. Мне кажется, нас ждут трудности в жизни, но должен же быть какой-то предел.

– Откровенно говоря, – сказал Чак, – я собираюсь наплевать на все, на работу, любовницу… – Он помедлил, его губы задрожали. – И вступить в эти чертовы «Сыны Службы». – Он метнул злой взгляд на доктора Саперса. – Вот в чем дело.

– Хорошо, – сказал Саперс, кивая в знак согласия. – Не чувствуете ли вы, что вас принуждают это сделать? Действительно ли это ваш выбор?

– Нет, я должен это сделать – я прижат к стене.

Чак Страйкрок сжал ладони, крепко сцепив тонкие длинные пальцы.

– Моя карьера в этом обществе…

На столе у Саперса замигал телефон, погас, включился, погас, включился… Срочный звонок, о котором Аманда сообщала ему.

– Извините, одну минуту, мистер Страйкрок. – Доктор Саперс поднял трубку. На экране появилось гротескно искаженное лицо Роберта Конгротяна, который глотал воздух, как будто тонул.

– Вы все еще в «Цели Франклина»? – тут же спросил его Саперс.

– Да. – Голос Конгротяна донесся из коротковолнового радиоприемника. Страйкрок не мог его слышать: он играл со спичкой, выгибая ее, явно недовольный этой помехой.

– Я только что слышал по ТВ, что вы еще существуете. Доктор, со мной происходит что-то ужасное. Я становлюсь невидимым. Меня никто не видит. Я превращаюсь просто в отвратительный запах, меня можно только почувствовать.

О Боже, подумал доктор Саперс.

– Вы меня можете разглядеть? – тихо спросил Конгротян. – На вашем экране?

– Да, могу, – ответил Саперс.

– Удивительно, – казалось, Конгротян немного успокоился. – Значит, по крайней мере электронные мониторы и приборы сканирования могут меня различить. Может, я могу существовать таким путем? Что вы скажете, у вас уже были такие случаи? Сталкивались ли с таким до этого психопатологи? Есть ли этому название?

– Да, есть. – Саперс подумал. Резкий кризис чувства отождествления личности. Это признак явного психоза, навязчивая структура распадается.

– Я зайду сегодня днем в «Цель Франклина», – сказал он Конгротяну.

– Нет, нет, – запротестовал Конгротян, и его глаза безумно выкатились. – Я не могу этого позволить. Фактически я не должен был даже говорить с вами по телефону: это слишком опасно. Я напишу вам письмо. До свидания.

– Подождите, – коротко сказал Саперс.

Изображение осталось на экране. По крайне мере временно. Но он знал, что Конгротян не будет долго на связи. Фуговая тяга была слишком велика.

– У меня сейчас пациент, – сказал Саперс. – Поэтому в настоящий момент я мало чем могу вам помочь. Что, если…

– Вы меня ненавидите, – прервал его Конгротян. – Меня все ненавидят. О Боже, я вынужден быть невидимым! Это единственный путь защитить свою жизнь.

– Мне кажется, есть некоторые преимущества вашей невидимости, – сказал Саперс, игнорируя слова Конгротяна. – Особенно если бы вас заинтересовала перспектива стать похотливо любопытным человеком или злодеем…

– Каким злодеем? – Внимание Конгротяна было поймано в ловушку.

– Мы обсудим все при встрече, – сказал Саперс. – Я думаю, нам следует сделать все настолько достойным Хранителей, насколько возможно. Это слишком ценная, необычная ситуация. Вы согласны?

– Я… я не думал об этом с этой стороны.

– Подумайте, – сказал Саперс.

– Вы мне завидуете, не так ли, доктор?

– Да, очень, – ответил Саперс. – Как аналитик, я, очевидно, тоже вполне похотливо любопытный человек.

– Интересно. – Конгротян казался теперь намного спокойнее. – Например, мне теперь кажется, что я могу выйти из этой чертовой больницы в любой момент. Я могу странствовать. Но запах… Нет, вы забываете про запах, доктор. Он будет меня выдавать. Я одобряю все, что вы делаете, но вы не берете в расчет все факты. – У Конгротяна получилась слабая, дрожащая улыбка. – Я думаю, единственное, что остается сделать, это выдать себя министру юстиции, Баку Эпштейну, или отправиться назад в Советский Союз. Может, мне сможет помочь Институт Павлова. Да, мне стоит попробовать это снова; вы знаете, я у них уже лечился. – Тут его посетила новая мысль. – Но они не смогут меня лечить, если они не могут меня видеть. Что за путаница, Саперс? Черт побери…

Может быть, самым лучшим для тебя, подумал доктор Саперс, было бы то, что собирается сделать мистер Страйкрок. Присоединиться к Бертольду Гольтцу и этим «Сынам Службы».

– Вы знаете, доктор, – продолжал Конгротян, – иногда мне кажется, что истинной причиной моей психиатрической болезни является то, что я подсознательно влюблен в Николь. Что вы на это скажете? Я это вычислил, меня это осенило, и это абсолютно ясно! Это ничтожное табу, или барьер, или что это может быть, было вызвано тем направлением, которое приняло мое либидо, потому что Николь – это, конечно, образ матери. Я прав?

Доктор Саперс вздохнул.

Напротив него Чак Страйкрок с несчастным видом играл спичкой, очевидно все более и более негодуя. Необходимо было заканчивать разговор. И немедленно.

Но Саперс мог поклясться жизнью, что не знал, как это сделать. Это тот самый случай, где меня ждет неудача? – молча спросил он себя. – Это ли предвидел Пемброук, человек из НП, с помощью принципа фон Лессингера? Этот человек, мистер Чарльз Пемброук, я надуваю его сейчас – я его граблю этим телефонным разговором. И ничего не могу поделать.

– Николь, – быстро говорил Конгротян, – последняя настоящая женщина в нашем обществе. Я с ней знаком, доктор, благодаря своей разнообразной карьере, я встречался с ней много раз, я знаю, о ком говорю, правда? И…

Доктор Саперс повесил трубку.

– Вы повесили трубку, – сказал Чак Страйкрок, оживляясь. Он прекратил игру со спичкой. – Было ли это правильно? – Затем он вздрогнул. – Я думаю, это ваше дело, не мое. – Он отбросил спичку.

– Этим человеком, – сказал Саперс, – овладела навязчивая идея. Он ощущает Николь Тибодокс как реальную женщину. В то время как она самая искусственная вещь в нашем окружении.

Шокированный Чак Страйкрок заморгал.

– Ч-что вы хотите сказать? – Запинаясь, он привстал со своего места, затем без сил опустился назад. – Вы испытываете меня. Пытаетесь исследовать мой мозг за то время, что у нас осталось. В любом случае у меня конкретная проблема, не иллюзия, как у этого человека, кто бы он ни был. Я живу с женой моего брата и использую ее присутствие, чтобы его шантажировать; я заставляю его найти мне работу у «Карпа и сыновей». По крайней мере эта проблема лежит на поверхности. Но есть здесь и что-то еще, что-то глубже. Я боюсь Джули, жену моего брата или бывшую жену, назовите как хотите. И я знаю почему. Это связано с Николь. Может, я как и этот человек, по телефону. Только я не влюблен в Николь – я прихожу от нее в ужас, и поэтому я боюсь Джули и фактически всех женщин. Это понятно, доктор?

– Образ Плохой Матери, – сказал Саперс. – Грандиозный и всепоглощающий.

– Николь может править благодаря таким слабакам, как я, – сказал Чак. – По моей вине у нас в обществе матриархат – я как шестилетний ребенок.

– Вы не единственный такой. Вы это знаете – это национальный невроз. Психологическая ошибка нашего времени.

Чак Страйкрок медленно, с отчаянием произнес:

– Если бы я присоединился к Бертольду Гольтцу и «Сынам Службы», я был бы настоящим мужчиной.

– Если вы хотите освободиться от матери, от Николь, вы могли бы сделать еще одну вещь. Иммигрировать на Марс. Купите один из этих дешевых самолетов, этих драндулетов Люка Луни, в следующий раз, когда кочующая стоянка приземлится недалеко от вас.

Запинаясь, со странным выражением лица Чак сказал:

– Мой Бог, я никогда не думал об этом серьезно. Мне всегда казалось это безумием, неразумным. Сделанным в отчаянии, в момент нервного срыва.

– Все же это лучше было бы, чем присоединяться к Гольтцу.

– Как насчет Джули?

Саперс пожал плечами.

– Берите ее с собой. Почему нет? Она хороша в постели?

– Прошу вас…

– Извините.

Чак Страйкрок сказал:

– Интересно, как выглядит сам Луни Люк.

– Я слышал, что это настоящий подонок.

– Может быть, это хорошо, может, это то, чего я хочу. В чем нуждаюсь.

– На сегодня все, – сказал доктор Саперс. – Надеюсь, я хоть чуть-чуть вам помог. В следующий раз…

– Вы помогли. Вы подали мне очень хорошую мысль. Или скорее вы утвердили во мне очень хорошую идею. Может быть, я иммигрирую на Марс. Черт, почему я должен ждать, пока Мори Фрауенциммер меня уволит? Я уйду прямо сейчас и пойду найду Притон драндулетов Луни Люка. И если Джули захочет ехать со мной – хорошо, а если нет – тоже хорошо. Она хороша в постели, доктор, но она не уникальная. Не так хороша, чтобы ее нельзя было заменить. Итак… – Чак Страйкрок поднялся со стула. – Может, я вас уже не увижу, доктор. – Он протянул руку, и они обменялись рукопожатием.

– Черкните мне открытку, когда будете на Марсе, – сказал доктор Саперс.

– Я это сделаю, – кивнув, сказал Страйкрок. – Вы думаете, что будете практиковать по этому же адресу?

– Я не знаю, – ответил доктор Саперс. Может быть, подумал он, вы мой последний пациент. Чем больше я об этом думаю, тем больше верю, что вы тот самый, кого я ждал. Но время покажет.

Они вместе подошли к двери.

– Во всяком случае, – сказал Чак Страйкрок, – я не так плох, как этот парень, с которым вы говорили по телефону. Кто это был? Мне кажется, я его где-то видел прежде или его фото. Может по ТВ, да, так оно и было. Он какой-то артист. Вы знаете, когда вы с ним беседовали, я ощутил такое родство с этим человеком, как будто мы с ним боролись против чего-то вместе: оба в большой беде и пытаемся найти выход, какой-нибудь.

– Гм-м, – сказал доктор Саперс, открывая дверь.

– Вы не хотите мне сказать, кто это был, вам не позволено. Я понимаю. Что ж, я желаю ему удачи, кто бы он ни был.

– Ему она очень пригодится, – сказал Саперс, – кто бы он ни был. Именно сейчас.

* * *

Молли Дондолдо едко сказала:

– Ну как оно, Нэт, общение с великим человеком? Потому что, конечно, все согласятся, что Бертольд Гольтц в самом деле великий человек нашего времени.

Нэт Флиджер пожал плечами. Автотакси уже покинуло город Дженнер и теперь все медленнее и медленнее карабкалось по длинному подъему, уходящему все дальше туда, где были самые настоящие леса дождя, огромный пропитанный влагой плоский холм, который чем-то напоминал остатки юрского периода. Болото для динозавров, подумал Нэт, место не для людей.

– Думаю, что Гольтцу удалось обратить в свою веру еще одного, – сказал Джим Планк, подмигивая Молли. Она улыбнулась Нэту.

Дождь, мелкий и легкий, беззвучно капал; дворники автотакси заработали, громко отбивая ритм, который был неточен и раздражал. Теперь автотакси свернуло с главной дороги, которая была хотя бы заасфальтирована, на боковую дорогу из красного кирпича; машина пробивалась вперед, подпрыгивая и переваливаясь. По мере того как машина приспосабливалась к новым условиям, приборы в ней менялись. При этом она издавала такой звук, который заставил Нэта сомневаться в ее безукоризненности. У него было такое чувство, что она может в любой момент остановиться, бросить их и исчезнуть.

– Знаешь, что я ожидаю встретить там, впереди? – спросила Молли, глядя на плотную листву по обеим сторонам дороги. – Там, за следующим поворотом, мы наверняка увидим Притон драндулетов Луни Люка, припаркованный и ожидающий нас.

– Нас? – спросил Джим Планк. – Почему именно нас?

– Потому что мы почти потерпели неудачу, – сказала Молли.

За следующим поворотом дороги они увидели какую-то постройку. Нэт стал вглядываться в нее, размышляя, что бы это могло быть. Старая, обшарпанная, на вид совершенно заброшенная… Вдруг он понял, что перед ним была заправочная станция, оставшаяся со времен автомобилей с двигателем внутреннего сгорания. Его как громом поразило.

– Античность, – сказала Молли. – Реликвия! Как странно… Может, нам следует остановиться и посмотреть на нее? Это история, как старинный форт или древняя глинобитная мельница. Пожалуйста, Нэт, останови этот чертов автомобиль.

Нэт нажал на кнопки пульта управления, и автотакси, ревя и сотрясаясь от гнева, остановилось перед заправочной станцией. Джим Планк осторожно открыл дверцу и вылез наружу. С ним была его японская камера, и теперь он резко открыл ее, так что она зловеще поблескивала в мутном, завешенном туманом свете. От мелкого дождя его лицо заблестело; вода стекала по линзам его очков, и он их снял и засунул в карман своего пиджака.

– Я сделаю пару снимков, – сказал он Молли и Нэту.

– Там внутри кто-то есть. Не двигайся и ничего не говори, – тихо сказала Молли. – Он смотрит на нас.

Выбравшись из машины, Нэт пересек дорогу из красного кирпича и направился к станции. Он увидел, что человек там, внутри, поднялся и выходит ему навстречу: дверь резко открылась. Перед ним стоял сгорбленный человек с деформированной челюстью и такими же зубами. Человек начал жестикулировать и что-то говорить.

– Что он говорит? – спросил Джим Нэта. Он был испуган.

Человек, он был уже немолод, бормотал: «Хиг, хиг, хик». Или так показалось Нэту. Человек пытался ему что-то сказать и не мог. Он продолжал пытаться. Наконец Нэту показалось, что он уловил отдельные слова; он изо всех сил старался их понять, приложив ладонь к уху и ожидая, когда старик с огромной челюстью будет снова взволнованно бормотать, жестикулируя.

– Он спрашивает, привезли ли мы ему почту, – сказала Молли.

– Должно быть, здесь так принято: машины, направляющиеся сюда, берут из города почту. – И Джим обратился к старику с массивной челюстью: – Извините, мы не знали об этом. У нас нет вашей почты.

Кивнув, человек прекратил свои звуки, казалось, он воспринял это безропотно. Он все ясно понял.

– Мы ищем Роберта Конгротяна, – сказал ему Нэт. – Мы правильно едем?

Человек взглянул на него искоса, хитро.

– Есть овощи?

– Овощи?! – переспросил Нэт.

– Я отлично могу есть овощи. – Старик подмигнул ему и протянул руку в ожидании.

– Извините, – сказал расстроенный Нэт. Он повернулся к Молли и Джиму.

– Овощи, – сказал он. – Вы поняли его? Он ведь это сказал, да?

Старик пробормотал:

– Я не могу есть мяса. Подождите. – Он покопался в кармане пиджака и вытащил карточку, на которой было что-то напечатано. Он передал ее Нэту. Карточка была такая грязная и засаленная, что едва можно было различить надпись. Нэт поднес ее к свету и сощурился, пытаясь различить надпись.

«Покорми меня, и я расскажу тебе все, что ты хочешь услышать.

Учтивость друпаков АССН».

– Я – друпак, – сказал старик и неожиданно отобрал карточку и засунул ее снова в карман.

– Давайте отсюда уедем, – спокойно сказала Молли Нэту.

Раса, расплодившаяся после радиации, подумал Нэт. Друпак Северной Калифорнии. Здесь их энклав. Он подумал, сколько же их здесь живет. Десять? Тысяча? И это было место, которое Роберт Конгротян выбрал. Но, возможно, Конгротян был прав. Несмотря на их уродство, это были люди. Они получали почту, возможно, выполняли мелкую работу или жили на дотации местных властей, если не могли работать. Они никому не мешали и уж явно не приносили вреда. Он устыдился своей реакции – своего изначального инстинктивного отвращения.

Обращаясь к старому друпаку, Нэт сказал:

– Возьмите деньги. – И он протянул пятидолларовую платиновую монету.

Кивнув, друпак взял ее.

– Спасибо.

– Мы попадем к Конгротяну этим путем? – снова спросила Нэт.

Друпак указал рукой на дорогу.

– О’кей, – сказал Джим Планк. – Поехали. Мы на правильном пути. – Он взглянул поспешно на Молли и Нэта. – Поехали!

Они снова залезли в машину. Нэт завел ее, и они поехали мимо станции и старого друпака, который равнодушно стоял, провожая их взглядом, как будто он вновь стал неподвижным, как механизм или двойник.

– Фу-у, – с облегчением выдохнула Молли. – Что это, к черту, было?

– Это еще что… – коротко ответил Нэт.

– О небеса! – сказала Молли. – Должно быть, Конгротян и вправду свихнулся, раз он здесь живет. Я бы ни за что не поселилась в этом болоте. Я уже жалею, что поехала. Давайте запишем его в студии, а? Мне хочется вернуться.

Машина проползла еще немного, проехала под свисающими лианами, и вдруг перед ними предстали остатки города.

Череда загнивающих деревянных домов с разбитыми окнами и стертыми надписями и все же не заброшенных. Там и сям по заросшим тротуарам шли люди или скорее, подумал Нэт, друпаки. Пять или шесть из них спешили по каким-то своим поручениям; один Бог ведал, что можно здесь делать. Ни телефонов, ни почты…

Может быть, подумал он, Конгротяну здесь спокойно. Здесь была тишина, за исключением звука дождя, похожего на туман. Может, когда к этому привыкаешь, – но он не думал, что, черт побери, к этому можно привыкнуть. Фактор упадка был здесь слишком силен. Отсутствие чего-либо нового, цветущего или растущего. Они могут быть друпаками, если они хотят или если им приходится, подумал он, но они должны стараться, должны следить за своим жилищем. Это ужасно.

Как и Молли, он пожалел, что поехал.

– Я бы сто раз подумал, – сказал он вслух, – прежде чем решиться и запереть себя здесь. Но если бы я смог это сделать – мне бы пришлось принять один из самых сложных аспектов жизни.

– Какой? – спросил Джим.

– Власть прошлого, – сказал Нэт. В этом районе абсолютно правило прошлое. Их общее прошлое: война, которая предшествовала их эре, ее последствия. Экологические изменения в жизни каждого. Это был живой музей. Движение типа круговорота… Он закрыл глаза. Интересно, подумал он, рождаются ли новые друпаки. Это должно передаваться генетически, я знаю. Или скорее, подумал он, боюсь, что так. Эта игра уже идет на убыль, но все же продолжается.

Они выжили. И это хорошо для окружения, для процесса эволюции. Вот что происходит, от трилобита и дальше. Ему стало страшно.

А затем он подумал: я уже видел это уродство. На картинках. На макетах. Макеты были вполне удачными. Возможно, они были уточнены при помощи аппарата фон Лессингера. Сутулые тела, массивные челюсти, неспособность есть мясо из-за отсутствия резцов, плохая дикция.

– Молли, – сказал он вслух, – ты знаешь, кто они, эти друпаки?

Она кивнула.

– Джим Планк сказал «неандертальцы». Они не жертвы радиации. Они предки.

Автотакси пролезало дальше, через город друпаков Разыскивая вслепую, механически дорогу к дому всемирно известного пианиста Роберта Конгротяна.