Текст книги "Нечто подобное"

Автор книги: Филип Киндред Дик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

– Пемброук! – окликнул он.

Фигура остановилась, мрачно улыбаясь.

– Итак, теперь вы знаете обе тайны. Вы полностью проинформированы, Саперс. – Пемброук подошел к нему. – У меня есть для вас один совет. Я предлагаю вам позвонить и вызвать журдяка, чтобы рассказать ему то, что знаете вы. Вы боитесь?

Саперс смог сказать:

– Это слишком много – все сразу. Я должен подумать. – Сбитый с толку, он слушал завывания машины последних новостей; ее еще было слышно.

– Но вы расскажете, – сказал Пемброук. – В конце концов, – все еще улыбаясь, он достал свой служебный пистолет и со знанием дела направил его в висок Саперса, – я вам приказываю, доктор. – Он медленно подошел к доктору. – Теперь не осталось времени, потому что «Карп и сыновья» уже сделали свой шаг. Настал момент, доктор, это… как говорят наши немецкие друзья. Вы не согласны?

– Я… вызову журдяка, – сказал Саперс.

– Не упоминайте источник, доктор. Думаю, я вернусь с вами вместе. – Пемброук подтолкнул доктора Саперса назад к ступенькам, ведущим к входной двери офиса. – Скажите просто, что один из ваших пациентов, один из Хранителей, открыл вам это в доверительной беседе, но вы чувствуете, что это слишком важно, чтобы умалчивать.

– Хорошо, – сказал Саперс, кивая.

– И не волнуйтесь за психологический эффект этого, за действие, оказываемое на всю нацию, – сказал Пемброук.

На массу Исполнителей. Я думаю, они смогут выдержать и это, когда пройдет первый шок. Конечно, реакция будет, я предполагаю, что она разрушит всю правительственную систему. Вы со мной не согласны? Я хочу сказать, что не будет Хозяев и так называемых «Николь», не будет деления на Хранителей и Исполнителей. Потому что все теперь мы будем Хранителями. Верно?

– Да, – сказал Саперс, медленно проходя приемную, где Аманда Коннорс, онемев, уставилась на него и Пемброука.

Наполовину обращаясь к себе, Пемброук пробормотал:

– Единственное, о чем я беспокоюсь, – это реакция Бертольда Гольтца. Все остальное, кажется, в порядке, но этот фактор, я, видимо, не могу предвидеть.

Саперс остановился и повернулся к Аманде:

– Соедините меня, пожалуйста, с машиной-репортером из «Нью-Йорк Таймс» Подняв трубку телефона, Аманда молча набрала номер.

* * *

Мори Фрауенциммер издал громкий горловой звук и с посеревшим лицом опустил газету и пробормотал, обращаясь к Чаку:

– Ты знаешь, кто виноват в утечке информации?

Его тело обвисло, как австралийская акация, по которой как будто уже взбиралась смерть.

– Я…

– Это был твой брат, Винс, которого ты привел от Карпа. Это конец. Винс работал на Карпа; они его никогда не увольняли – они его заслали. – Мори обеими руками смял газету. – Боже, почему ты не иммигрировал? Если бы ты упехал, ему бы никогда не удалось проникнуть сюда: я бы не взял его без твоей рекомендации. – Он поднял полные ужаса глаза. – Почему я не дал тебе уехать?

На улице против «Товарищества Фрауенциммера» завизжала машина новостей:

– Главный государственный секрет: Хозяин – робот! Изготавливается новый! – Она начала все снова, поскольку контролировалась центральной системой механически.

– Разрушь ее, – рявкнул Мори на Чака. – Эту машину на улице! Пусть она убирается, ради Бога!

Чак глухо сказал:

– Она не уберется. Я пытался. Когда впервые ее услышал.

Они смотрели друг на друга, он и его босс Мори Фрауенциммер; ни один не мог произнести ни слова. Да и нечего было говорить. Это был конец их фирмы.

И, возможно, их конец.

Наконец Мори сказал:

– Эти стоянки Луни Люка. Эти притоны драндулетов. Правительство все закрыло, да?

– А что? – спросил Чак.

– Потому что я хочу иммигрировать, – сказал Мори. – Мне нужно выбраться отсюда. Да и тебе тоже.

– Они все закрыты, – согласно кивнул Чак.

– Ты знаешь, что мы наблюдаем? – сказал Мори. – Это переворот. Заговор против правительства Штатов, организованный кем-то или целой группой кого-то. И это люди внутри аппарата не такие аутсайдеры, как Гольтц. И они работают с картелями, с Карпом, самым крупным. У них огромная сила. Это не уличная потасовка, не грубая ссора. – Он вытер свое красное, мокрое от пота лицо носовым платком. – Мне плохо. Черт, нас втянули в это дело – тебя и меня; в любую минуту ребята из НП будут здесь.

– Но они должны знать, что мы не хотели…

– Они ничего не знают. Они будут хватать всех. Без разбору.

Вдали послышался звук сирены. Мори слушал с широко раскрытыми глазами.

Глава 14

Как только Николь Тибодокс разобралась в ситуации, она отдала приказ убить рейхсмаршала Германа Геринга.

Это было необходимо. Возможно, что у революционной клики были с ним связи. В любом случае она не могла рисковать. Слишком многое было поставлено на карту.

В потайном дворике Белого дома взвод солдат с ближайшей военной базы сделал эту необходимую работу. Она рассеянно слушала глухой, почти неуловимый звук их мощных лазерных ружей, думая, что смерть Геринга наглядно доказывала, как мало власти он имел в Третьем рейхе. Поскольку его смерть не повлекла никаких изменений в ее времени, в настоящем; это событие не вызвало даже легкого волнения, предвещавшего изменения. Это было одной из характерных черт правительственной структуры нацистской Германии.

Затем она вызвала высшего представителя НП, Уайлдера Пемброука.

– Я бы хотела услышать ваш доклад, – сообщила она ему, – относительно того, откуда Карпы имеют такую поддержку. Вдобавок к их собственным ресурсам. Очевидно, что они не начали бы заваруху, если б не были уверены, что у них есть союзники. – Она пристально и сурово посмотрела на представителя НП. – Что думает Национальная полиция?

Уайлдер Пемброук спокойно отозвался:

– Мы готовы разобраться с заговорщиками.

Казалось, он совершенно не был взволнован. Фактически, подумала она, он был даже спокойнее, чем обычно.

– Между прочим, мы уже начали их арестовывать. Рабочих Карпа и представителей его администрации и персонал предприятия Фрауенциммера. И всех, кто еще причастен; мы пытаемся разобраться, используя аппарат фон Лессингера.

– Почему же вы до сего дня не были готовы, почему не использовали аппарат раньше? – резко спросила Николь.

– Признаться, там был такой вариант. Но только как очень маловероятная возможность. Один из миллиона возможных альтернативных вариантов будущего. Нам никогда не приходило в голову…

– Вы потеряли вашу работу, – заявила Николь… – Пришлите сюда подчиненных. Я выберу из них нового комиссара полиции.

Покраснев, Пемброук недоверчиво пробормотал:

– Но в каждый момент происходит уйма опасных изменений, таких пагубных, что если мы…

– Но вы знали, – сказала Николь, – что я в опасности. Когда гнусная тварь, марсианский зверь, укусил меня, это должно было послужить вам предупреждением. С того момента вам следовало бы ожидать всеобщего, крупного нападения, потому что это было начало.

– Мы должны арестовать Люка?

– Вы не можете арестовать Люка. Люк на Марсе. Они все сбежали на Марс, включая и тех двоих, что были здесь, в Белом доме. Люк забрал их. – Она швырнула Пемброуку донесение. – А впрочем, вы здесь уже никто.

Наступило напряженное, неприятное молчание.

– Когда меня цапнула гадина, – сказала Николь, – я поняла, что наступают тяжелые времена.

Но в одном отношении то, что ее укусило это существо, очень даже неплохо: оно заставило ее насторожиться. Теперь Николь нельзя было застать врасплох – она готова к неожиданностям, и пройдет немалый срок, прежде чем что-либо или кто-либо снова сможет ее укусить. Метафорически или буквально.

– Пожалуйста, миссис Тибодокс, – начал Пемброук.

– Нет, – сказала она, – не скулите. Вы уволены. Все.

В тебе есть что-то, чему я не доверяю, сказала она сама себе. Может, потому, что ты позволил папууле пробраться ко мне. Это стало началом твоего падения, краха твоей карьеры. С того момента я стала тебя подозревать. И, подумала она, это был почти мой конец.

Дверь кабинета открылась, и появился сияющий Роберт Конгротян.

– Николь, с того момента, как я отправил того психоаналитика из АО «Химия» вниз, в прачечную, я стал абсолютно видимым. Это чудо!

– Отлично, Роберт, – сказала Николь. – Однако у нас сейчас закрытое заседание. Зайдите позже.

Теперь Конгротян заметил Пемброука. Выражение его лица тут же изменилось. Враждебность… Интересно почему, подумала она. Враждебность и страх.

– Роберт, – внезапно сказала она, – как вы отнесетесь к посту комиссара полиции? Этот человек… – она показала на Пемброука, – уволен.

– Вы шутите, – сказал Конгротян.

– Да, – согласилась она. – В некотором смысле, по крайней мере. Но в некотором смысле – нет.

Он был ей нужен, но в каком качестве? Как она могла использовать его и его способности? В тот момент она просто не знала.

– Миссис Тибодокс, если вы измените свое решение… – сухо сказал Пемброук.

– Не изменю, – сказала она.

– В любом случае, – сказал Пемброук размеренным, искусственным голосом, – я буду рад вернуться на прежнюю должность и служить вам. – Он покинул комнату, и дверь за ним закрылась.

Тут же Конгротян сказал ей:

– Он что-то затевает. Я не уверен, что понимаю что. Вы можете сказать, кто вам предан в такое время? Лично я ему не верю; я думаю, он часть огромной конспиративной системы всепланетного масштаба, которая нацелена на меня. – И он поспешно добавил: – И, конечно, против вас тоже. Они охотятся за вами тоже. Разве нет?

– Да, Роберт, – вздохнула она.

За окнами Белого дома взвыла машина новостей; она слышала, как машина продавала детали, касающиеся Дитера Хогбена. Машина знала все. И она использовала все, что знала, на всю катушку. Она снова вздохнула. Правящий Совет, эти неясные зловещие фигуры, которые стояли за каждым ее шагом, без сомнения, здорово всполошились, как будто проснулись ото сна. Она подумала, что они будут делать. У них хватит мудрости, все вместе они достаточно стары для этого. Как змеи, они холодны и молчаливы, но вовсе не мертвы. Они никогда не выступали по ТВ, никогда не проводили экскурсий по Белому дому.

В этот момент ей захотелось поменяться с ними местами.

И тут она вдруг поняла, что что-то случилось. Машина с новостями теперь торговала новостями о ней. Не о следующем Хозяине, Дитере Хогбене, а о совершенно другом Хранителе.

Машина новостей – она подошла к окну, чтобы лучше слышать, – говорила, что… Она вся напряглась, чтобы услышать.

– Николь умерла! – визжала машина. – Много лет назад! На ее месте актриса Кэйт Руперт! Весь правящий аппарат… это обман согласно… – И машина проехала дальше. Она больше ничего не могла расслышать, как ни пыталась.

С лицом, сморщившимся от замешательства и неловкости, Роберт Конгротян спросил:

– Что это было, Николь? Она сказала, что вы умерли?

– Разве похоже, что я умерла? – резко спросила она.

– Но она сказала, что на вашем месте – актриса. – Ошеломленный Конгротян уставился на нее, на его лице отражалась вся борьба с непониманием. – Николь, вы что, просто актриса? Самозванка, как и Хозяин? – Он продолжал неподвижно смотреть на нее, казалось, он вот-вот расплачется горькими слезами сбитого с толку человека.

– Это просто сенсационная газетная история, – твердо сказала Николь. Однако ей показалось, что ее всю заморозили. Она онемела от темного, соматического страха. Теперь все стало известно; какой-то высокопоставленный Хранитель, кто-то более приближенный к высшим кругам Белого дома, чем Карпы, выдал эту последнюю большую тайну.

Теперь нечего было скрывать. Следовательно, теперь не было больше различия между многочисленными Исполнителями и несколькими Хранителями. В дверь постучали, и, не ожидая разрешения, вошел Гарт Макрей, который выглядел очень хмурым. Он держал экземпляр «Ныю-Йорк таймс».

– Психоаналитик Эгон Саперс, сообщил все машине-репортеру, – сказал он Николь. – Я понятия не имею, как он это узнал, – едва ли он занимает такое положение, чтобы знать все из первых рук; очевидно, кто-то проболтался. – Шевеля губами, он просмотрел газету. – Один пациент. Один пациент Хранитель поведал ему эту тайну, и по причинам, которые мы можем никогда не узнать, он вызвал репортера.

Николь сказала:

– Я думаю, нет смысла арестовывать его теперь. Я бы хотела выяснить, кто его использует, – вот что мне интересно. – Без сомнения, это было безнадежное желание, обреченное на разочарование. Возможно, Эгон Саперс никогда ни о чем не расскажет; он сделает вид, что это профессиональный секрет, нечто, сказанное ему в санкционированном уединении. Он притворится, что не хочет вовлекать в опасность своего пациента.

– Даже Бертольд Гольтц не знал этого, – сказал Макрей. – Даже несмотря на то, что он шатается здесь когда захочет.

– Теперь мы услышим требования всеобщих выборов, – сказала Николь. И выберут только не ее, особенно после этого открытия. Она подумала, посчитает ли своей обязанностью выступить против нее Эпштейн, генеральный прокурор? Она могла рассчитывать на армию, но как насчет Верховного Суда? Он мог бы постановить, что она правит нелегально. Фактически это решение могло быть принято в любую минуту.

Совету теперь придется показаться. Признаться прилюдно, что он, а не кто другой имел реальную власть в правительстве.

А Совет никто никогда не уполномочивал править, за него никогда не голосовали. Это было полностью противозаконно.

Гольтц мог бы сказать, и он будет прав, что у него такие же права на правление, как и у Совета. Возможно, даже большие. Потому что за Гольтцем и «Сынами Службы» шел народ.

Она вдруг пожалела, что за все эти годы не узнала толком ничего о Совете. Не узнала, кто в него входит, как они выглядят, каковы их цели. Между прочим, она даже никогда не видела его на сессии. Они общались не напрямую, а через тщательно разработанную систему записывающих устройств.

– Я думаю, – сказала она Макрею, – что мне лучше обратиться к народу по ТВ. Если они увидят меня, может, они воспримут эту новость не так серьезно. – Возможно, сила ее присутствия, прежняя магическая власть ее образа окажется сильнее. В конце концов, публика привыкла видеть ее. Они верили в нее после десятилетий обработки. Традиционно санкционированные кнут и пряник все еще могли подействовать, по крайней мере в какой-то степени. Хотя бы частично.

Они поверят, решила она, если они хотят поверить. Несмотря на новости, которыми торгуют машины новостей. Эти холодные, безличные агенты «правды». Агенты абсолютной реальности, без человеческой субъективности.

– Я хочу продолжать пробовать, – сказала она Гарту Макрею.

Все это время Роберт Конгротян, онемев, смотрел на нее. Казалось, он не в состоянии отвести от нее глаз. Теперь он хрипло произнес;

– Я не верю этому, Николь. Ты настоящая. Ведь так? Я могу тебя видеть, и, значит, ты должна быть настоящей! – Он смотал на нее жалобно.

– Я настоящая, – сказала она и почувствовала какую-то грусть. Масса людей были сейчас на месте Конгротяна, отчаянно пытаясь сохранить свое представление о ней неизменным, таким же, к какому они привыкли. И все же – было ли это достаточным?

Сколько людей, подобно Конгротяну, могли бы порвать с принципом реальности? Поверить в нечто, что, как они понимали, было иллюзией?

В конце концов, единицы были больны, как Роберт Конгротян.

Чтобы остаться у власти, ей придется править нацией умственно больных. А эта мысль не очень-то ей нравилась.

Открылась дверь, и вошла Жанет Раймер, маленькая, сморщенная и деловая.

– Николь, пожалуйста, пойдемте со мной. – Ее голос был слаб и звучал сухо, но представительно.

Николь встала. Ее требовал Совет. Как у них было принято, они действовали через Жанет Раймер, своего спикера.

– Хорошо, – сказала Николь. Обращаясь к Конгротяну и Макрею, она сказала: – Извините, вам Придется меня простить. Гарт, я хочу, чтобы вы временно исполняли обязанности комиссара НП: Уайлдер Пемброук уволен – я это сделала только что, перед тем как вы вошли. Я вам доверяю.

Она прошла мимо них и последовала за Жанет Раймер. Они вышли из кабинета и пошли по коридору. Жанет шла очень быстро, и ей приходилось ускорять шаги, чтобы поспевать за Николь.

С несчастным видом всплеснув руками, Конгротян бросился за Николь:

– Если вы не существуете, я тогда снова стану невидимым или еще хуже.

Но она не остановилась.

– Я боюсь, – кричал Конгротян, – того, что я могу сделать! Я не хочу, чтобы это произошло! – Он сделал несколько шагов по коридору вслед за ней. – Пожалуйста, помогите мне! Пока еще не слишком поздно!

Она ничего не могла сделать. Она даже не обернулась.

Жанет подвела ее к лифту.

– На этот раз они ждут вас двумя этажами ниже, – сказала Жанет. – Они собрались, все девять. Из-за серьезности ситуации на этот раз они будут разговаривать с вами лично.

Лифт медленно опустился.

Вслед за Жанет она вышла в помещение, которое в прошлом веке было хранилищем водородной бомбы Белого дома. Ярко горел свет, и она увидела сидящих за длинным дубовым столом шестерых мужчин и трех женщин. Все, кроме одного, были ей совершенно незнакомы. Пустые, никогда ранее не встречавшиеся лица. Но в центре, к своему удивлению, она различила человека, которого знала. Согласно занимаемому им месту, он оказался председателем Совета. И его манеры были чуть более импозантными, чуть более уверенными, чем у других.

Этим человеком был Бертольд Гольтц.

* * *

Николь заметила:

– Вы – уличный склочник. Я бы никогда на это не пошла.

Она почувствовала страх и бессилие; она неуверенно села в деревянное кресло с прямой спинкой, стоявшее напротив девяти членов Совета. Нахмурившись и глядя на нее, Гольтц сказал:

– Но вы знали, что у меня есть доступ к аппарату фон Лессингера. А путешествующее во времени оборудование составляет монополию правительства. Таким образом, было очевидно, что у меня были какие-то связи с высшими кругами. Однако теперь это не имеет значения; у нас есть более важные вопросы для обсуждения.

– Я поднимусь снова наверх, – проговорила Жанет Раймер.

– Спасибо, – кивнул Гольтц. Обращаясь к Николь, он мрачно резюмировал: – Вы очень неумелая молодая женщина, Кэйт. Однако мы попытаемся сосредоточиться на том, что имеем, и попробуем найти выход. Аппарат фон Лессингера показывает одну в высшей степени вероятную альтернативу будущего, в котором комиссар полиции Пемброук правит как абсолютный диктатор. Это заставляет нас сделать вывод, что Уайлдер Пембрук связан с Карпами и это их совместная попытка свергнуть вас. Я думаю, вам следует немедленно дать ему отставку и расстрелять.

– Он уже потерял свое место, – сказала Николь. – Не более десяти минут назад я освободила его от выполнения его обязанностей.

– И отпустили его? – спросила одна из женщин – членов Совета.

– Да, – неохотно подтвердила Николь.

– Итак, – сказал Гольтц, – теперь, вероятно, слишком поздно брать его под арест. Однако давайте продолжим. Николь, ваши первые действия должны быть направлены против двух картелей-монстров: Карпов и АО «Химия». Антон и Феликс Карпы особенно опасны; мы предвидели несколько альтернативных вариантов будущего, где им удается уничтожить вас и захватить власть – по крайней мере на десятилетие или около того. Нам необходимо предотвратить это независимо от того, что еще мы успеем сделать или не успеем.

– Хорошо, – сказала Николь, задумчиво кивая. Эта идея показалась ей хорошей. В любом случае она бы направила свои действия против Карпов, без советов этих личностей.

– У вас такой вид, – сказал Гольтц, – как будто вы только что подумали, что не нуждаетесь в наших советах. Но на самом деле мы вам просто необходимы. Мы собираемся рассказать вам, как спасти вашу жизнь физически, буквально, и, во-вторых, о вашем месте в управлении государством. Без нас можете считать себя мертвой уже сейчас. Пожалуйста, поверьте мне: мы использовали аппарат фон Лессингера и мы знаем.

– Просто я не могу свыкнуться с мыслью, что это вы, – сказала Николь Гольтцу.

– И всегда был я, – сказал Гольтц. – Даже если вы о этом не знали. Ничего не изменилось, кроме того, что вы обо всем узнали, но это имеет очень небольшое значение во всем деле, Кэйт. Итак, вы хотите выжить? Вы хотите следовать нашим рекомендациям? Или вы хотите, чтобы Уайлдер Пемброук и Карпы поставили вас где-нибудь к стене и расстреляли? – Он говорил очень резко.

Николь сказала:

– Конечно, я буду сотрудничать с вами.

– Хорошо. – Гольтц кивнул и оглядел своих коллег. – Первый приказ, который вы отдаете, естественно, через Руди Кальбфляйша, – чтобы «Карп и сыновья» по всем Штатам были национализированы. Все имущество Карпа теперь является собственностью правительства Штатов. Проинструктируйте военных таким образом: их задача – захватить различные отрасли производства Карпа; задачу придется выполнить военными подразделениями и, возможно, тяжелой техникой. Это необходимо сделать прямо сейчас, по возможности до наступления ночи.

– Хорошо, – ответила Николь.

– Несколько генералов армии, по крайней мере три или четыре, должны отправиться на основные предприятия Карпа в Берлине; они должны арестовать все семейство Карпов лично. Пусть Карпов отвезут на ближайшую военную базу, подвергнут военному трибуналу и немедленно уничтожат, тоже до наступления ночи. Теперь что касается Пемброука. Я думаю, было бы лучше, если бы Сыны Службы послали наемных убийц коммандо, чтобы арестовать Пемброука. Мы не будем втягивать сюда военных. – Тон Гольтца изменился. – Почему у вас такое выражение лица, Кэйт?

– У меня болит голова, – сказала Николь. – И не называйте меня Кэйт. Пока я у власти, вы должны называть меня Николь.

– Все это вас огорчает, не так ли?

– Да, – сказала она. – Я не хочу никого убивать, даже Пемброука и Карпов. Рейхсмаршала было достаточно – более чем достаточно. Я не убила тех двоих исполнителей на кувшинах, которые принесли в Белый дом папуулу, чтобы он укусил меня; это две мелкие сошки Луни Люка. Я позволила им иммигрировать на Марс.

– Со всеми нельзя придерживаться данного принципа.

– Конечно, нет, – согласилась Николь.

За спиной Николь открылась дверь бывшего хранилища. Она обернулась, ожидая увидеть Жанет Раймер.

В дверях стоял Уайлдер Пемброук с группой людей из НП; в руках у него был пистолет.

– Вы все арестованы, – сказал Пемброук. – Все до единого.

Вскочив на ноги, Гольтц потянулся рукой в карман пиджака.

Одним выстрелом Пемброук убил его. Гольтц опрокинулся назад, схватившись за стул, стул перевернулся и упал. Гольтц лежал на боку под дубовым столом.

Никто больше не шевелился.

Обращаясь к Николь, Пемброук сказал:

– Вы идите наверх, чтобы выступить по ТВ. Сейчас же.

Он помахал перед ней стволом оружия.

– Скорее! Трансляция начинается через десять минут. – Он с трудом вытащил из кармана свернутый много раз лист бумаги. – Вот ваша речь. – Он добавил со странным подергиванием лица, что очень напоминало тик: – Это ваш отказ от правления или так называемого правления. И в нем вы признаете, что обе новости верны, и о Хозяине, и о вас.

– В чью пользу я отрекаюсь? – спросила Николь. Ее собственный голос прозвучал очень тонко, но по крайней мере не жалко. Она была рада и этому.

– В пользу управления криминальной полиции, – сказал Пемброук. – Которое будет курировать грядущие всеобщие выборы, а затем, конечно, уйдет в отставку.

Стоявшие до этого неподвижно, как оглушенные, восемь членов Совета направились было за Николь.

– Нет, – сказал им Пемброук. – Вы все остаетесь здесь, – его лицо побелело, – с командой полицейских.

– Вы ведь понимаете, что он собирается сделать, да? – сказал Николь один из членов Совета. – Он отдал приказ убить нас. – Слова этого человека были едва слышны.

– Она ничего не сможет здесь сделать, – сказал Пемброук, снова помахав пистолетом перед Николь.

– Аппарат фон Лессингера предсказывал нам, – сказала одна из женщин Николь. – Но мы не могли поверить, что подобное случится. Бертольд отверг этот вариант как слишком невероятный. Мы думали, такая практика уже отмерла.

Вслед за Пемброуком Николь вошла в лифт. Они поднялись на этаж, находившийся на уровне земли.

– Не убивайте их, – сказала Никель. – Пожалуйста.

Взглянув на свои часы, Пемброук ответил:

– Они уже мертвы.

Лифт остановился, его двери открылись.

– Отправляйтесь прямо в свой кабинет, – приказал ей Пемброук, – вы будете говорить оттуда. Интересно, не правда ли, что Совет не принял всерьез тот вариант, где я мог бы их опередить. Они были настолько уверены в своей абсолютной власти, что вообразили, будто я как баран приду на собственное заклание. Сомневаюсь, чтобы они потрудились предвидеть свои последние минуты. Должно быть, знали о существовании довольно вероятной возможности того, что я захвачу власть, но явно не следили за ситуацией и не узнали в точности, как я все сделаю.

– Я не могу поверить, – сказала Николь, – что они были настолько глупы. Несмотря на то, что они мне говорили и что говорите мне вы. Имея в распоряжении аппарат фон Лессингера… – Ей это казалось невероятным, что Бертольд Гольтц и все остальные так просто позволили уничтожить себя; логичнее им было бы сделать себя недостижимыми.

– Они испугались, – сказал Пемброук. – А испуганные люди теряют способность думать.

Перед ними был кабинет Николь.

* * *

Перед входом на полу лежало неподвижное тело. Это была Жанет Раймер.

– Мы оказались в положении, когда необходимо действовать решительно, – сказал Пемброук. – Или, скорее, если откровенно, мы хотели это сделать. Давайте наконец станем честны друг перед другом. Особой нужды не возникало. Позаботиться о мисс Раймер было актом чистого Наслаждения. – Он перешагнул через тело Жанет и открыл дверь в кабинет Николь.

В кабинете стоял Роберт Конгротян.

– Со мной происходит что-то ужасное, – захныкал Конгротян, как только заметил их. – Я больше не могу находиться отдельно от окружающих меня вещей. Вы понимаете, что это значит? Ужасно! – Он подошел к ним, было видно, как он дрожит; его глаза выпучились от жалкого страха, и на его шее, лбу и руках выступил пот. – Вы понимаете?

– Позже, – сказал ему Пемброук нервно. Опять она заметила этот тик, эту произвольную гримасу на его лице. Обращаясь к ней, Пемброук сказал: – Сначала я хочу, чтобы вы прочитали тот материал, что я вам дал. Начинайте прямо сейчас. – Он снова взглянул на часы. – ТВ-техники должны уже прийти и все подготовить для трансляции.

Конгротян сказал:

– Я их убрал. Они еще больше все усложнили. Смотрите – видите этот письменный стол? Теперь я его часть, а он – часть меня! Следите, я вам сейчас покажу. – Он пристально и долго смотрел на стол, губы его шевелились. И тут ваза с бледными розами, стоявшая на столе, поднялась в воздух и направилась к Конгротяну. Ваза прошла сквозь Конгротяна и исчезла.

– Теперь она во мне, – заверещал он. – Я ее проглотил. Теперь она – это я. И… – он указал на стол, – я – это он!

На том месте, где стояла ваза, Николь увидела нечто, приобретающее плотность, массу и цвет; сложное сплетение перепутанной органической материи, гладкие красные трубки и то, что казалось частью эндокринной системы. Как она поняла, внутренняя часть организма Конгротяна. Возможно, подумала она, это селезенка и циркуляционные конфигурации, которые ее поддерживают. Этот орган, чем бы он ни был, равномерно пульсировал; он жил и работал. Как тонко придуман это орган, подумала она. Она не могла оторвать от него глаз, и даже Уайлдер Пемброук пристально смотрел на него.

– Я выворачиваюсь наизнанку! – завизжал Конгротян. Очень скоро, если это будет продолжаться, я запросто проглочу всю Вселенную и все, что в ней находится, и единственное, что останется у меня, – это мои внутренние органы, а затем, скорее всего, я умру!

– Послушайте, Конгротян, – резко сказал Пемброук, он направил свой пистолет на пианиста-психокинетика. – Что вы хотите мне сказать, сообщая, что отправили отсюда группу ТВ-техников? Они мне нужны здесь, в этом кабинете: Николь будет говорить с народом. Отправляйтесь и скажите им, чтоб они вернулись. – Он махнул пистолетом перед лицом Конгротяна. – Или приведите служащего Белого дома, который…

Он замолчал. Пистолет вырвался у него из руки.

– Помогите! – завыл Конгротян. – Он становится мной, а я должен стать им! – Пистолет исчез внутри Конгросяна.

В руке Пемброука появилась пористая розовая масса легочной ткани; он тут же бросил ее на пол, и Конгротян моментально вскрикнул от боли. Николь закрыла глаза.

– Роберт, – умоляюще застонала она, – перестань, возьми себя в руки.

– Да, – сказал Конгротян и безнадежно захихикал. – Я могу взять себя в руки, могу подобрать себя, органы и жизненно важные части моего организма все лежат на полу вокруг меня; может, я могу как-то запихать их внутрь себя.

Открыв глаза, Николь сказала:

– Ты можешь переместить меня куда-нибудь отсюда? Помести меня куда-нибудь очень далеко, Роберт. Пожалуйста.

– Я не могу дышать, – задыхаясь, сказал Конгротян.

У Пемброука часть моего дыхательного аппарата, и он уронил ее; он не позаботился о ней – он позволил мне упасть. – Он сделал движение в сторону представителя НП.

Тихо, с моментально побелевшим и потерявшим интерес к жизни лицом, Пемброук сказал:

– Он что-то перекрыл во мне. Какой-то важный орган.

– Правильно! – взвизгнул Конгротян. – Я перекрыл вашу… но я вам не скажу. – Медленно он вытянул палец в сторону Пемброука и, покачивая им, сказал: – Только вот что, я скажу вот что: вы будете жить примерно, ну, скажем, еще четыре часа. – Он засмеялся. – Что вы на это скажете?

– Вы можете вернуть все в прежнее состояние? – смог спросить Пемброук. Боль охватила весь его организм; он очень страдал.

– Если бы захотел, – ответил Конгротян, – но я не хочу, потому что у меня нет времени. Мне нужно собрать себя.

Он нахмурился, поглощенный концентрацией в себе.

– Я занят отторжением каждого инородного тела, которое смогло в меня проникнуть, – объяснил он Пемброуку и Николь. – И я хочу восстановить себя. Я собираюсь заставить себя вернуться внутрь. – Он пристально посмотрел на розовую ноздреватую массу своего легкого. – Ты – это я, – сказал он ей. – Ты часть моего «я», а не часть «не я», понимаешь?

– Пожалуйста, переместите меня куда-нибудь подальше отсюда, – попросила Николь.

– О’кей, о’кей, – нервно согласился Конгротян. – Где вы хотите оказаться? Совсем в другом городе? На Марсе? Кто знает, как далеко я могу вас переместить? Я не знаю. Как сказал мистер Пемброук, я еще не вполне осознал, как можно использовать в политике мою способность, даже за эти долгие годы. Но так или иначе, я теперь занимаюсь политикой. – Он радостно засмеялся. – Как насчет Берлина? Я могу переместить вас отсюда в Берлин, я уверен в этом.

– Мне все равно, – сказала Николь.

– Я знаю, куда я вас отправлю, – вдруг вскрикнул Конгротян. – Я знаю, где вы будете в безопасности, Никки. Поймите, я хочу, чтобы вы были в безопасности; я верю в вас, я знаю, что вы существуете. Независимо от того, что говорят эти чертовы машины новостей. Я хочу сказать, что они лгут. Я знаю. Я знаю. Они пытаются пошатнуть мою веру в вас; они все сговорились и сообщают одно и то же. – Он добавил, объясняя: – Я посылаю вас к себе домой в Дженнер, в Калифорнию. Вы можете оставаться там с моей женой и сыном. Пемброук не сможет вас там достать, потому что он к тому времени будет уже мертв; я отключил в нем еще один орган сейчас, и этот орган – неважно, какой именно, – этот еще более важен, чем первый. Он не проживет и шести минут.