Текст книги "Нечто подобное"

Автор книги: Филип Киндред Дик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

Глава 7

Сидя в бизнес-центре «Адмирала Буратино», Дон Тишкин и Патрик Дойль изучали заявление, которое мистер Ян Дункан из номера 304 только что им подал. Ян Дункан хотел выступить в смотре талантов, который проходил в доме дважды в неделю, и обязательно когда будет присутствовать разведчик талантов из Белого дома.

Эта просьба, как видел Тишкин, была вполне привычной. За исключением того факта, что Ян Дункан хотел выступать вместе с другим человеком, который не проживал в «Адмирале Буратино».

Размышляя, Дойль сказал:

– Это его старый закадычный друг из военных. Он однажды мне рассказывал: они вдвоем когда-то давно этим занимались. Музыка барокко на двух кувшинах. Новшество.

– В каком доме живет его партнер? – спросил Тишкин. Будет ли дано согласие – зависело от отношений между домами.

– Ни в каком. Он продает драндулеты для этого Луни Люка – вы знаете. Эти дешевые маленькие таратайки, которые едва довезут вас до Марса. Насколько я понимаю, он живет на стоянке. Стоянки перемещаются; это кочевой образ жизни. Я уверен, что вы слышали.

– Да, – согласился Тишкин, – и об этом не может быть и речи. Мы не можем показать этот номер на нашей сцене. Только не с таким человеком. Не вижу причины запрещать Яну сыграть на своем кувшине, не удивлюсь, если это вполне хороший номер. Но, согласно нашим традициям, пришелец не может принимать участия в концерте: наша сцена только для наших людей. Так всегда было и будет. Нет нужды дальше обсуждать это. – Он критически посмотрел на священника.

– Это правда, – сказал Дойль. – Но по закону один из нас может пригласить родственника, которому демонстрируется талант… Почему не армейский друг? Почему не позволить ему принять участие? Это много значит для Яна: я думаю, вы знаете, что в последнее время у него сплошные неудачи. Он не очень образован. Я думаю, что ему следовало бы заниматься ручным трудом. Но если у него есть артистические способности, например, такая…

Просматривая свои документы, Тишкин обнаружил, что на следующем смотре талантов будет присутствовать главный разведчик талантов, мисс Жанет Раймер. Определенно в программе будут самые лучшие номера дома… поэтому Дункану и Миллеру и их группе «Барокко на кувшинах» придется побороться, чтобы получить эту привилегию, потому что некоторые номера, думал Тишкин, были гораздо лучше. В конце концов, кувшины… и даже не электронные кувшины.

– Ладно, – согласился он вслух. – Я согласен.

– Вы показываете свое гуманное лицо, – сказал Дойль с сентиментальным выражением лица, которое вызвало у Тишкина отвращение. – И я думаю, нам всем понравятся Бах и Вивальди, исполненные Дунканом и Миллером на их неподражаемых кувшинах.

Тишкин, вздрогнув, кивнул.

* * *

Именно старый Джо Пард, старейший житель дома, сообщил Винсу Страйкроку, что его жена – точнее, бывшая жена – Джули жила наверху, на последнем этаже, с Чаком. Все это время.

Мой собственный брат, сказал сам себе Винс. Немыслимо.

Был поздний вечер, почти одиннадцать, скоро комендантский час. Несмотря на это, Винс тут же сел в лифт и через мгновение поднимался на последний этаж «Адмирала Буратино».

Я убью его, решил он. Убью их обоих.

И, возможно, я смоюсь, решил он, до того как наугад будет выбран суд из жителей дома, потому что, в конце концов, я официальный контролер удостоверений личности: все меня знают и уважают. Они мне доверяют. А кто такой здесь Чак? Кроме того, я работаю на крупный картель «Карп и сыновья», а он – на фирму величиной с муху, которая на грани банкротства. И об этом тоже все знают. Эти факты очень важны. Их придется взвешивать и учитывать, одобряете вы это или нет.

И вдобавок только один бесспорный факт, что Винс Страйкрок был Хранителем, а Чак нет, определенно обеспечит его оправдание.

У дверей квартиры Чака он помедлил не стуча, он просто стоял в коридоре в замешательстве. Это ужасно, подумал он. На самом деле он очень любил своего старшего брата, который помог ему встать на ноги. Разве Чак не значил для него больше даже, чем Джули? Нет. Ничто и никто не значил для него больше, чем Джули.

Он постучал.

Дверь открылась. На пороге стоял Чак в голубом халате с журналом в руке. Он казался немного старше, более усталым, чем обычно, и более подавленным.

– Теперь я понимаю, почему ты не зашел ко мне и не пытался меня утешать, – сказал Винс, – в эти последние два дня. Как ты мог это сделать, если Джули у тебя?

– Заходи, – сказал Чак, широко открывая дверь. Он устало проводил брата в маленькую гостиную. – Думаю, у нас будет тяжелый разговор, – сказал он через плечо. – Как будто мне сегодня мало досталось. Моя чертова контора вот-вот закроется.

– О! Меня это не интересует, – сказал Винс, тяжело дыша. – Ты это заслужил. – Он огляделся в поисках Джули, но не увидел ни ее, ни каких-либо признаков ее присутствия. Мог ли старый Джо Пард ошибиться? Невозможно. Пард знал обо всем, что происходило в доме; сплетни составляли всю его жизнь. Он был авторитетом.

– Я слышал сегодня в выпуске новостей одну интересную вещь, – сказал Чак, усаживаясь на кушетку лицом к младшему брату. – Правительство согласилось на одно исключение в плане Акта Макферсона. Психоаналитик по имени Эгон…

– Слушай, – прервал его Винс, – где она?

– У меня довольно неприятностей без твоих нападок. Чак посмотрел на младшего брата. – Я тебя прихлопну за нее.

Винс Страйкрок поперхнулся от гнева.

– Шутка, – деревянным голосом пробормотал Чак. – Извини, что я это сказал, даже не знаю почему. Она вышла, покупает где-то одежду. Она дорого обходится, не так ли? Тебе следовало бы меня предупредить. Повесь записку на доску объявлений. Но я хочу тебе серьезно кое-что предложить. Я хочу, чтобы ты устроил меня к «Карпу и сыновьям». С тех пор как Джули появилась здесь, я об этом думаю. Можешь назвать это сделкой.

– Никаких сделок.

– Тогда никакой Джули.

Винс сказал:

– Какую работу ты хочешь у «Карпа»?

– Любую. Ну, что-нибудь на публике: продажа или посредничество, не в области техники или производства. То же самое, что я делал у Мори Фрауенциммера. Чтоб руки не пачкать.

Дрожащим голосом Винс сказал:

– Я возьму тебя помощником клерка по рассылке.

Чак резко рассмеялся:

– Чудесно. И получишь левую ногу Джули.

– Боже, – Винс уставился на него, не веря своим ушам, – ты или полностью развращен, или еще что-нибудь.

– Вовсе нет. Я в плохом положении относительно моей карьеры. Все, чем я могу торговать, – это твоей бывшей женой. Что мне еще делать? С благодарностью кануть в Лету? К черту, я буду бороться за существование. – Чак казался спокойным, рациональным.

– Ты ее любишь? – спросил Винс.

Теперь впервые за все это время хладнокровие, казалось, покинуло его брата.

– Что? А… Конечно, я с ума схожу от любви к ней – разве ты не видишь? Как ты можешь спрашивать? – В голосе его слышалась яростная горечь. – Поэтому-то я и собираюсь продать ее тебе за работу у «Карпа». Послушай, Винс, она холодная, враждебная штучка – ее интересует она сама и никто другой. Насколько я мог удостовериться, она явилась сюда, просто чтобы сделать тебе больно. Подумай. Я тебе вот что скажу. Мы попали в плохую историю: ты и я с этой Джули. Она разрушает наши жизни. Ты согласен? Я думаю, нам следует обратиться к специалисту. Если честно, это слишком для меня. Я не могу ее решить сам.

– К какому специалисту?

– К любому. Например, к местному советнику-инструктору по бракам. Или давай обратимся к этому последнему оставшемуся психоаналитику в Штатах, к этому Эгону Саперсу, о котором они говорили по ТВ. Давай пойдем к нему, пока его тоже не прикрыли. Что скажешь? Ты ведь знаешь, что я прав: мы сами никогда не сможем прояснить это дело. – И добавил: – И остаться при этом живыми. По крайней мере оба.

– Или ты один.

– Хорошо, – кивнул Чак. – Я пойду. Но ты уж будь согласен подчиниться рекомендациям доктора. О’кей?

– К черту, – сказал Винс. – Тогда я пойду с тобой. Ты думаешь, я поверю тем рекомендациям, которые ты передашь мне на словах?

Дверь квартиры открылась. Винс обернулся. В дверях стояла Джули, держа под мышкой сверток.

– Зайди чуть позже, – сказал ей Чак. – Пожалуйста. – Он поднялся и подошел к ней.

– Мы собираемся обратиться к психиатру по поводу тебя, – сказал Винс Джули. – Это решено. – Обращаясь к брату, он произнес: – Мы с тобой будем платить пополам. Я не собираюсь влипать с оплатой всего счета.

– Договорились, – кивнул Чак, а потом неуклюже, как показалось Винсу, он поцеловал Джули в щеку, потрепал ее по плечу. Винсу он сказал:

– Ия все-таки хочу работу у «Карпа и сыновей», независимо от того, чем все это кончится, кто из нас ее получит. Ты понял?

Винс ответил:

– Посмотрю, что можно сделать. – Он говорил неохотно, с большим негодованием, просить такое было уж слишком, по его мнению, но ведь Чак был его братом. Здесь была такая вещь, как его семья.

Взяв трубку, Чак сказал:

– Я позвоню доктору Саперсу прямо сейчас.

– Так поздно ночью? – подала голос Джули.

– Тогда завтра. Рано утром. – Нехотя Чак поставил телефон на место. – Мне не терпится начать; все это давит мне на мозги, а у меня есть другие проблемы, которые гораздо болееважны. – Он взглянул на Джули. – Я не хотел тебя обидеть.

Джули сказала сухо:

– Я не давала согласия идти к психиатру или повиноваться его советам. Если я захочу оставаться с тобой…

– Мы будем делать так, как скажет Саперс, – сообщил ей Чак. – И если он скажет тебе спуститься ниже этажом и ты не послушаешься, я раздобуду судебное предписание о твоем выдворении отсюда. Я сделаю это!

Винс еще никогда не слышал ничего подобного от брата, это его удивило. Может, во всем было виновато то, что сворачивается «Товарищество Фрауенциммера». В конце концов, работа для Чака была всей его жизнью.

– Сейчас приготовлю что-нибудь выпить, – сказал Чак. И направился к бару на кухне.

* * *

– Где вы умудрились откопать вот это? – спросила Николь, обращаясь к своему разведчику талантов Жанет Раймер. Она указала на певцов фольклора, которые, стоя в центре комнаты Камелий Белого дома, бренчали что-то на своих ужасных гитарах и в нос, речитативом, тянули в микрофон. – Они просто ужасны. – Она почувствовала себя очень несчастной.

Деловая и независимая Жанет бодро ответила:

– Эти из дома «Дубовые фермы» в Кливленде, Огайо.

– Пусть отправляются обратно, – сказала Николь и подала сигнал Максвеллу Джемисону, который сидел, грузный и инертный, в дальнем конце большого зала. Джемисон тут же вскочил, подтянулся и направился к фольклористам и их микрофону. Они взглянули на него, и понимание изобразилось на их лицах, и жужжащая песня стала стихать.

– Я бы не хотела вас обижать, – сказала им Николь, – но, кажется, достаточно этнической музыки на сегодня. Извините. – Она улыбнулась им одной из своих лучистых улыбок; они несмело улыбнулись в ответ. С ними было покончено, и они об этом знали.

Назад в «Дубовые фермы», подумала Николь. Там вам и место.

Паж, одетый в форму Белого дома, приблизился к ее креслу.

– Миссис Тибодокс, – зашептал паж, – помощник государственного секретаря Гарт Макрэй ждет вас в восточном алькове лилий. Он говорит, что вы его ожидаете.

– Ах да, – сказала Николь. – Спасибо. Предложите ему кофе или напитки и скажите, что я скоро его приму.

Паж удалился.

– Жанет, – сказала Николь, – я хочу, чтобы вы еще раз поставили ту кассету с вашим разговором с Конгротяном. Я хочу сама определить, насколько он болен: когда имеешь дело с ипохондриками, никогда нельзя быть уверенным.

– Но вы понимаете, что нет видеоэффекта, – сказала Жаннет. – При помощи полотенца Конгротян…

– Да, я это понимаю. – Николь почувствовала раздражение. – Но я знаю его достаточно хорошо, чтобы определить все по одному его голосу. Когда он действительно плох, у него появляется характерный сдержанный, интровертированный тон. Если ему просто себя жалко, он становится словоохотливым. – Она встала и тут же здесь и там, по всему залу Камелий, поднялись со своих мест гости. Сегодня их было не много: время было позднее, почти полночь, и текущая программа артистических талантов была скудная. Определенно это был не лучший вечер.

– Вот что я вам скажу, – лукаво сказала Жанет Раймер, – если в следующий раз я не сделаю ничего лучшего, чем это, чем эти лунные мусорщики… – она указала на народных певцов, хмуро упаковывавших инструменты, – придется мне делать программу полностью из лучших реклам Тэда Нитца. – Она улыбнулась, показав свои зубы из нержавеющей стали. Николь вздрогнула. Жанет иногда была слишком остроумна, по-профессиональному. Слишком забавна, но и не заходила слишком далеко. Она была уже просто неотъемлемой частью этого могущественного дома. Она была уверена в себе в любое время, и это беспокоило Николь. К ней никак нельзя было подобраться. Неудивительно, что любой жизненный аспект стал для нее чем-то вроде игры.

Вымерших исполнителей фольклора на помосте сменила новая группа. Николь посмотрела в программку. Это был современный струнный квартет из Лас-Вегаса; несмотря на величественное название, через минуту они заиграют Гайдна. Может, мне пойти и навестить теперь Гарта, решила Николь. В свете всех этих проблем, которые она должна была решать, Гайдн показался ей слишком уж хорошим. Слишком декоративным и недостаточно реальным.

Когда Геринг будет здесь, подумала она, мы сможем пригласить уличный духовой оркестр, который играет баварские военные марши. Надо не забыть сказать об этом Жанет, подумала она. Или мы могли бы послушать Вагнера. Разве нацисты не любили до безумия Вагнера? Она была в этом уверена. Она изучала книги о Третьем рейхе: доктор Геббельс в своих дневниках упоминал то благоговение, с которым нацистская верхушка слушала его «Кольцо». Или, может, это был Майстерзингер. Мы могли бы заставить этот духовой оркестр сыграть аранжировки на темы из Парсифаля, решила она со скрытым удовольствием. Конечно, в темпе марша. Некая проктологическая версия, как раз для представителя Третьего рейха.

В течение 24 часов техники фон Лессингера подготовят каналы к 1944 году. Это был рок, и, возможно, к завтрашнему дню примерно в это время Герман Геринг будет в этой эре, вытащенный из своего времени самым хитрым представителем Белого дома, тощим, маленьким, старым майором Такером Берансом. Практически самим Хозяином, за исключением того факта, что майор армии Беранс был живым, подлинным и дышал, а не просто был чучелом. Во всяком случае, насколько это было известно ей. Хотя иногда ей все виделось иначе. Ей казалось, что она в центре окружения, полностью состоящего из искусственных существ системы картелей АО «Химия», которая состоит в заговоре с производством «Кс. рп и сыновья». То, что они приговорили ее к такой эрцаз-реальности… это было слишком. За годы постоянного контакта с этой реальностью у нее развилось чувство откровенного ужаса.

– У меня назначена встреча, – сказала она Жанет, – извините меня. – Она поднялась и вышла из зала Камелий; двое из национальной полиции шли за ней всю дорогу по коридору к восточному алькову лилий, где ее ждал Гарт Макрей.

В алькове Гарт сидел рядом с другим мужчиной, в котором она узнала – по его униформе – главу высшей полиции. Она не была с ним знакома. Определенно он приехал с Гартом; они тихо беседовали о чем-то, не замечая ее появления.

– Вы уже проинформировали «Карпа и сыновей»? – спросила она Гарта.

Тут же оба вскочили и поклонились ей с уважением и внимательно глядя на нее.

– О да, миссис Тибодокс, – ответил Гарт. – По крайней мере, – быстро добавил он, – я проинформировал Антона Карпа, что двойник Руди Кальбфляйша скоро уже не понадобится. Я… не сообщил им, что следующий двойник будет получен по другим каналам.

– Почему? – спросила Николь.

Взглянув на своего собеседника, Гарт произнес:

– Миссис Тибодокс, это Уайлдер Пемброук, новый специальный уполномоченный НИ. Он предупредил меня, что «Карп и сыновья» провели закрытое секретное совещание высшей администрации и обсудили такую возможность, когда контракт на изготовление следующего Хозяина будет передан кому-нибудь еще.

– Нет надобности упоминать, что в НП есть ряд лиц, работающих у «Карпа», – объяснил он.

Николь обратилась к представителю полиции:

– Что будет делать «Карп»?

– Эта фирма обнародует тот факт, что Хозяева – роботы, что последний живой Хозяин возглавлял правительство пятьдесят лет назад. – Пембрук громко откашлялся: казалось, он был не в своей тарелке. – Это, конечно, явное нарушение Главного закона. Знание этого составляет государственную тайну и не может быть раскрыто Исполнителям. Как Антон, так и его отец, Феликс Карп прекрасно об этом знают; они обсуждали все эти аспекты закона на конференции. Они знают, что им, как и любому другому, посвященному в политику на производстве, будет моментально предъявлено государственное обвинение.

– И все же они на это решились, – сказала Николь и задумалась. Итак, мы правы; люди Карпа уже слишком сильны. У них уже слишком много самостоятельности. И они не отдадут ее без борьбы.

– Представители верхушки картеля особенно высокомерны и упрямы, – сказал Пемброук. – Возможно, последние истинные пруссаки. Министр юстиции просил вас связаться с ним, прежде чем вы займетесь этим делом; он будет рад оформить направление судебного дела против производства, и он бы хотел обсудить несколько существенных деталей с вами. Однако так или иначе министр юстиции готов начать это дело в любое время. Как только он получит указания. Однако… – Пемброук искоса посмотрел на нее. – Видите ли, в результате всех полученных мною сведений выяснилось, что вся система картеля как такового просто слишком громадна, слишком прочно устроена и блокирована, чтобы ее можно было просто разнести. Что вместо прямых действий против него следует предпринять что-то вроде услуги за услугу. Мне кажется это более приемлемым. И выполнимым.

– Ну уж это мне решать, – сказала Николь.

Оба, Гарт Макрей и Пемброук, одновременно кивнули.

– У Макса будет относительно ясное представление о том, как эту информацию о Хозяине воспримут Исполнители, люди в униформе. У меня нет ни малейшего представления об этом. Они будут бунтовать? Им это покажется смешным? Лично мне это кажется смешным. Я уверена, что восприняла бы это именно так, если бы я была, скажем, мелким служащим какого-либо картеля или правительственного агентства. Вы согласны?

Никто не улыбнулся в ответ, оба оставались серьезными и напряженными.

– По моему мнению, если позволите, – сказал Пемброук, – открытие этой информации опрокинет всю структуру нашего государства.

– Но это в самом деле смешно, – настаивала Николь. – Разве нет? Руди – это кукла, эрзац-создание системы картелей, и все-таки он занимает высшую выборную должность в Штатах. Эти люди голосовали за него и за Хозяина, который был до него, и так пятьдесят лет до этого. Извините, но это должно быть смешно, иначе смотреть на это нельзя. – Теперь она смеялась. Сама идея внезапного обнаружения государственной тайны – это было слишком для нее. – Я думаю, я продолжу, – сказала она Гарту. – Да, я приняла решение: свяжитесь завтра утром с производством Карпа. Поговорите непосредственно с обоими, с Антоном и Феликсом. Кроме всего прочего, скажите им, что мы арестуем их тут же, если они попробуют предать нас и выдать Исполнителям. Скажите им, что НП уже готова направиться к ним.

– Да, миссис Тибодокс, – сказал Гарт мрачно.

– И не расстраивайтесь так, – сказала Николь. – Если Карпы все же решатся и откроют тайну, мы выживем. Я думаю, вы ошибаетесь: это вовсе не будет означать конец нашего статус кво.

– Миссис Тибодокс, – сказал Гарт, – если Карпы выдадут эту информацию, независимо от реакции Исполнителей, больше никогда не будет Хозяина, и, строго говоря, вы находитесь у власти только потому, что вы его жена. Трудно утаить это потому, что… – Гарт заколебался.

– Говорите, – сказала Николь.

– Потому что каждому ясно, как. Исполнителям, так и Хранителям, что вы единственная глава этого государства. И очень важно сохранить миф, согласно которому, по крайней мере косвенно, вас выбрал народ всеобщим голосованием.

Наступила тишина.

Наконец Пемброук произнес:

– Может, национальной полиции следует нанести удар первой, до того как они сделают задуманное. Таким образом мы бы отрезали их от средств коммуникации.

– Даже под арестом, – сказала Николь, – Карпы сумеют связаться хоть с каким-нибудь средством массовой информации. Лучше учесть это.

– Но их репутация, если они будут арестованы…

– Единственным решением, – задумчиво сказала Николь, наполовину обращаясь сама к себе, – будет убить тех работников производства, которые посещали правительственные собрания. Иными словами, всех Хранителей картеля – сколько бы их ни было. Даже если число достигнет сотен.

Иными словами, подумала она, ликвидация последствий преступления. Такая, какая обычно происходит во времена революций, – она вздрогнула от этой мысли.

– Под покровом ночи. Ночь и туман, – пробормотал Пемброук.

– Что? – спросила Николь.

– Нацистский термин для тайных агентов правительства, которые имеют дело с убийствами. – Он спокойно посмотрел на Николь. – Ночь и туман. Это были парни из Рабочей Бригады. Убийцы. Конечно, в нашей полиции, в национальной полиции, ничего подобного нет. Извините, вам придется действовать через военных, а не через нас.

– Я шучу, – сказала Николь.

Оба мужчины изучающе смотрели на нее.

– Больше нет «чисток», – сказала Николь. – Их не было со времен Третьей мировой войны. Вы это знаете. Мы теперь слишком современны, слишком цивилизованны для резни.

Нахмурившись, дрожащими от напряжения губами Пемброук сказал:

– Миссис Тибодокс, когда техники из института фон Лессингера перенесут сюда Геринга, возможно, вы сможете сделать так, что здесь окажется и Рабочая бригада. Она могла бы принять всю ответственность от встречи с Карпами на себя и затем вернуться в эпоху варварства.

Она уставилась на него с открытым ртом.

– Я не шучу, – сказал, немного заикаясь, Пемброук. – Это было бы гораздо лучше – по крайней мере для нас, – чем позволять Карпам разглашать информацию, которой они владеют. Это худшая альтернатива.

– Я согласен, – сказал Гарт Макрей.

– Это безумие, – сказала Николь.

Гарт Макрей ответил:

– Разве? Благодаря принципу фон Лессингера, у нас есть доступ к тренированным убийцам, а в нашей эре, как вы заметили, таких профессионалов нет. Сомневаюсь, чтобы это было уничтожение десятков или сотен людей. Мне кажется, что можно было бы ограничиться советом директоров, исполнительными вице-президентами производства. Возможно, всего восемь человек.

Пемброук живо добавил:

– И эти восемь человек, эти представители администрации являются, де-факто, преступниками: они, фактически, организовали заговор против законного правительства. Они наравне с «Сынами Службы». С этим Бертольдом Гольтцом. Хоть и надевают бабочки каждый вечер, пьют марочные вина и не бранятся в трущобах и на улицах.

– Могу ли я сказать, – сухо произнесла Николь, – что мы все де-факто преступники? Потому что это правительство, как вы заметили, держится на обмане. Причем высшей степени.

– Но это законное правительство, – сказал Грат, – есть обман или нет. И так называемый обман осуществляется в интересах народа. Мы делаем это не для эксплуатации – как делает система картелей. Мы не обжираемся за счет кого-либо.

По крайней мере так мы себя убеждаем, подумала Николь.

Пемброук очень уважительно произнес:

– Поговорив только что с министром юстиции, я понял, что он думает об усилении картелей. Эпштейн считает, что их надо урезать. Это необходимо!

– Возможно, – сказала Николь, – вы слишком много уделяете внимания картелям. Лично я – нет. И возможно, нам следует подождать день-два, когда Герман Геринг будет с нами и мы сможем спросить его мнения.

Теперь они уставились на нее открыв рты.

– Шутка, – сказала она. Или нет? Она сама не знала. – В конце концов, Геринг основал гестапо.

– Я бы этого не одобрил, – высокомерно сказал Пемброук.

– Но не вы делаете политику, – сказала ему Николь. – Технически ее делает Руди. То есть – я. Я могу заставить вас подчиниться мне. И вы это сделаете… конечно, если не предпочтете вступить в ряды «Сынов Службы» и маршировать вдоль по улицам, монотонно распевая и бросая булыжники.

Гарту Макрею и Пемброуку было не по себе. Они казались несчастными.

– Не пугайтесь, – сказала Николь. – Вы знаете, что является истинной основой политической власти? Не пушки и не войска, а способность заставить других делать то, что ты хочешь, чтобы они делали. Любыми имеющимися способами. Я знаю, что могу заставить НП делать то, что я хочу, несмотря на то что вы лично ощущаете. Я могу заставить Германа Геринга делать то, что я захочу. Это будет не его решение, а мое.

– Надеюсь, – сказал Пембрук, – что вы не ошибаетесь в том, что сможете управлять Герингом. Признаюсь, что чисто субъективно я лично очень напуган, напуган всем этим экспериментом с прошлым. Вы можете так открыть шлюзы. Геринг не клоун.

– Я прекрасно это знаю, – сказала Николь. – И не берите на себя смелость давать мне советы, мистер Пемброук. Это не ваше место.

Пемброук покраснел, какое-то время помолчал и затем очень тихо произнес:

– Извините. Теперь, если вы, миссис Тибодокс, не против, я бы хотел затронуть еще один вопрос. Это касается единственного практикующего в Штатах. Это доктор Эгон Саперс. В объяснении, представленном НП по поводу разрешения его…

– Я не хочу об этом слышать, – сказала Николь. – Я хочу, чтобы вы занимались своим делом. Вы должны знать, что я никогда не одобряла Акт Макферсона. Едва ли вы можете ожидать, что я стану возражать, если он не полностью выполняется…

– Пациент, о котором идет речь…

– Пожалуйста… – сказала она резко.

Пемброук с безразличным лицом пожал плечами и повиновался.