Текст книги "Нечто подобное"

Автор книги: Филип Киндред Дик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Глава 12

Чак Страйкрок откинулся на спинку кресла и откровенно сказал:

– Я просто не знаю, Винс. Может, смогу устроить тебя на работу к Мори, а может, и нет. – Он наслаждался ситуацией.

Они ехали вместе, он и Винс, по главной магистрали на машине. Они ехали в «Товарищество Фрауенциммера». Их центрально контролируемая, хоть и частная машина крутилась и ехала к месту назначения благодаря умелому руководству; в этом вопросе особо беспокоиться не о чем, освобождалась масса времени для более важных размышлений.

– Но вы берете всяких людей, – возразил Винс.

– Я же не босс, – сказал Чак.

– Сделай, что сможешь, – сказал Винс. – Ладно? Я буду очень благодарен. В конце концов, теперь Карпа станут методично разорять. Это очевидно.

У Винса было странное, несчастное, подлое выражение лица, которого Чак никогда у него не видел.

– Конечно, все, что ты мне предложишь, весьма неплохо, – бормотал он. – Я не хочу тебе неприятностей.

Поразмыслив, Чак сказал:

– Я также думаю, что нам следует решить все насчет Джули. Сейчас вполне подходящий момент.

Винс уставился на него, вскинув голову, лицо его подрагивало.

– Что ты хочешь сказать?

– Можешь называть это делом о женитьбе, – сказал Чак.

После долгого молчания Винс произнес деревянным голосом:

– Но… – он пожал плечами. – Я хочу сказать, что ты же сам говорил…

– Все, что я говорил, так это что она меня раздражает. Но теперь психологически я чувствую себя в гораздо больше безопасности. В конце концов, меня чуть не уволили. Теперь все изменилось: я часть растущей, расширяющейся компании. И мы оба это знаем. Я теперь по другую сторону. Значит, могу позволить себе Джули, мне кажется. Фактически я должен иметь жену.

– Ты что, хочешь официально на ней жениться?

Чак кивнул.

– Хорошо, – наконец сказал Винс. – Оставляй ее. Если честно, мне наплевать на все. Твое дело! Как только ты устроишь меня к Мори Фрауенциммеру; это все, что мне нужно.

Странно, подумал Чак. Он никогда не думал, что его брат так печется о своей карьере, ставит ее превыше всего. Мысленно он отметил сей факт; возможно, он кое-что означал.

– Я могу многое предложить Фрауенциммеру, – сказал Винс. – Например, я случайно узнал имя нового Хозяина. Перед тем как уходить, я собрал кое-какие слухи у Карпов. Хочешь скажу?

– Что? – сказал Чак. – Что нового?

– Нового Хозяина. Или ты не понимаешь, какой контракт перешел к твоему боссу от Карпа?

Пожав плечами, Чак сказал:

– Конечно, понимаю. Я просто немного удивлен. – В ушах у него звенело, словно рядом взорвалась граната. – Слушай, – сумел он произнести, – мне все равно, даже если его будут звать Адольф Гитлер ван Бетховен. – Хозяин. Значит, это двойник. Ему стало очень хорошо от такой новости. Жизнь прекрасна и удивительна, наконец-то он это почувствовал, и он собирался взять от жизни все. Теперь, когда он стал настоящим Хранителем.

– Его имя Дитер Хогбен, – сказал Винс.

– Наверняка Мори в курсе, – с безразличным видом сказал Чак, но в глубине души он был все еще в замешательстве. Наклонившись, его брат включил в машине радио. – Об этом уже что-то передают.

– Сомневаюсь, чтобы так скоро, – сказал Чак.

– Тихо! – Брат сделал громче. Транслировали выпуск новостей. Теперь все в Штатах узнают о случившемся. Чак почувствовал легкое разочарование.

«…легкий сердечный приступ, который проследили доктора, случившийся приблизительно в три часа ночи и который вызвал все усиливающиеся опасения, что герр Кальбфляйш может не дожить до конца своего срока правления. Состояние сердца и системы кровообращения Хозяина является предметом размышлений, и этот неожиданный сердечный приступ случается тогда, когда…»

Радио продолжало монотонно жужжать. Винс и Чак переглянулись, и вдруг оба рассмеялись. Заговорщицки.

– Это продлится недолго, – сказал Чак. Старик уже доходит; первая очередь объявлений для населения уже была запущена. Процесс приобретал привычный характер, легко предсказуемый. Сначала слабый сердечный приступ из-за хандры, который сперва приняли за несварение желудка; это шокировало всех, но в то же время и подготовило, заставило свыкнуться с мыслью. С Исполнителями надо было обращаться таким образом: это была традиция, и она шла как по маслу, действенно. Как и до этого. Все устроилось, сказал себе Чак. Передача Хозяина, кому достается Джули, на какую фирму работаем мы с братом… нет неизвестности, беспокойства и незавершенности.

И все же…

Если бы он иммигрировал. Где бы он был сейчас? Что за жизнь была бы у него? Они с Робертом Конгротяном… колонисты в дальних землях. Но не было смысла в этих размышлениях, потому что он отказался от этого, он не иммигрировал, и теперь момент выбора прошел. Он отогнал эту мысль и занялся актуальными вещами.

– Ты увидишь, какая это большая разница – работать на маленьком предприятии, – сказал он Винсу, – а не в картеле. Анонимность, безликая бюрократия…

– Тихо! – перебил его Винс. – Еще один выпуск новостей. – Он снова включил радио.

«…Обязанности из-за его болезни были переданы вицепрезиденту, и становится ясно, что скоро будут объявлены досрочные выборы. Состояние доктора Кальбфляйша тем временем остается…»

– Похоже, они не собираются давать нам много времени, – сказал Винс, нервно хмурясь, и прикусил нижнюю губу.

– Мы справимся, – сказал Чак. Он не волновался. Мори найдет выход. Теперь, когда его боссу дали шанс, он прорвется.

Теперь, когда наступил такой большой перелом, неудача просто была невозможна. Для всех для них.

Боже, представить только, он начал обо всем этом беспокоиться!

Расположившись в большом голубом шезлонге, рейхсмаршал обдумывал предложение Николь. Николь потягивала холодный чай и молча ждала, сидя в кресле директората в дальнем конце комнаты Лотосов Белого дома.

– Вы просите, – произнес наконец Геринг, – это ни больше ни меньше как нарушить клятву, которую мы давали Адольфу Гитлеру. Вы, наверное, не понимаете главного принципа? Возможно, я смогу вам его объяснить. Например, представьте себе корабль, в котором…

– Мне не нужна лекция, – огрызнулась Николь. – Мне нужно решение. Или вы не можете решить? Вы что, утратили такую способность?

– Но если мы это сделаем, мы ничуть не лучше июльских заговорщиков, – сказал Геринг. – Фактически нам придется создать бомбу, в точности как сделали или сделают они, говорите как хотите. – Он устало потер лоб. – Я нахожу это необыкновенно трудным. Почему такая спешка?

– Потому что я хочу решить все раз и навсегда, – сказала Николь.

Геринг вздохнул:

– Вы знаете, величайшая ошибка нацистской Германии была в том, что мы не сумели должным образом использовать способности женщин. Мы ограничили их кухней и спальней. Они недостаточно использовались в военном деле, в администрации, на производстве или в партийном аппарате. Наблюдая за вами, я вижу, какую ужасную ошибку мы допустили.

– Если в течение следующих шести часов вы не решите, – сказала Николь, – я заставлю аппарат фон Лессингера вернуть вас в век варварства, и любая сделка, которую мы могли бы совершить… – Она сделала резкое движение, как будто отрезала что-то, за чем Геринг наблюдал с опасением. – Все кончено.

– У меня нет полномочий, – начал Геринг.

– Послушайте, – она наклонилась к нему, – вы бы лучше их нашли. Что вы подумали, какие у вас появились мысли, когда вы увидели свой огромный вздутый труп, лежащий в тюремной камере в Нюрнберге? У вас есть выбор: либо это, либо приобрести полномочия для переговоров со мной.

Она снова откинулась на спинку кресла и отхлебнула холодного чая.

Геринг хрипло бросил:

– Я… еще подумаю. В течение нескольких часов. Спасибо, что даете время. Лично я ничего не имею против евреев.

Я бы с удовольствием…

– Тогда так и сделайте. – Николь встала. Рейхсмаршал сидел, обмякший, размышляя и определенно не замечая, что она встала. Она вышла из комнаты, оставив его одного. Какой мрачный тип, подумала она. Выхолощенный властью Третьего рейха, не способный сделать что-либо самостоятельно. Неудивительно, что они проиграли войну. Подумать только, что в Первую мировую он был галантным, храбрым асом, членом летного союза «Рихтофен», летал на одном из этих крошечных, непрочных, проволочно-деревянных аэропланов. Трудно представить, что это был один и тот же человек… Через окно Белого дома она увидела толпы народа у ворот. Эти любопытные здесь из-за «болезни» Руди. Николь улыбнулась. Стража у ворот несет ночное дежурство. Они будут там с этого момента день и ночь, словно в ожидании билетов на Мировые Серии, и до тех пор., пока Кальбфляйш не «умрет». А потом молча поплетутся обратно.

Бог знает зачем они пришли. Разве им больше нечего делать? Она думала о них уже много раз до этого, в те предыдущие разы. Были ли это все время одни и те же люди? Интересные размышления.

Она завернула за угол… и обнаружила себя лицом к лицу с Бертольдом Гольтцем.

– Едва я услышал, сразу сюда поспешил, – будто бы нехотя сказал Гольтц. – Значит, старичок отыграл свой акт, и теперь его поторапливают. Этот долго не продержался. И его заменит герр Хогбен, некая мифическая, несуществующая конструкция с таким подходящим названием. Я был сегодня на производстве Фрауенциммера: у них там дела разворачиваются.

– Что вам здесь нужно? – требовательно спросила Николь.

Гольтц пожал плечами:

– Наверно, просто поговорить. Мне очень нравится болтать с вами. Однако на самом деле у меня есть вполне определенная цель: предупредить вас. «Карп и сыновья» уже послали в производство Фрауенциммера своего агента.

– Мне это известно, – сказала Николь. – И не называйте фирму Фрауенциммера производством. Они слишком малы, чтобы быть картелем.

– Картель может быть небольшим по размеру. Важно, что у них вся монополия, конкуренции у них нет. Теперь, Николь, послушайте меня; лучше пусть аппарат фон Лессингера предскажет вам события, связанные с людьми Фрауенциммера. В течение будущих двух месяцев по крайней мере, я думаю, вы удивитесь. Карп не собирается так легко сдаваться, вам следовало бы подумать об этом…

– Мы контролируем ситуацию.

– Нет, – сказал Гольтц. – Вы ничего не контролируете. Загляните вперед, и вы увидите. Вы становитесь самодовольной, как большой жирный кот.

Он увидел, как она дотронулась до кнопки «Опасность» у себя на горле, и широко улыбнулся.

– Тревога, Никки? Из-за меня? Тогда я, пожалуй, прогуляюсь. Кстати, поздравляю с успешным задержанием Конгротяна перед тем, как он сумел улететь. Это был гениальный, удачный ход с вашей стороны… Однако… вы этого еще не знаете, но ваша поимка Конгротяна повлекла за собой чуть больше, нежели вы ожидали. Пожалуйста, воспользуйтесь своим аппаратом фон Лессингера: он совершенно необходим в таких случаях.

В конце коридора появились двое полицейских из НП. Николь резко им махнула, и они потянулись за оружием.

Зевая, Гольтц исчез.

– Он исчез, – с упреком сказала Николь. Конечно, он исчез, – этого она и ожидала. Но, во всяком случае, это прекратило их разговор, она избавилась от его присутствия.

Нам следует отправиться в прошлое, подумала Николь, в детство Гольтца, и там его уничтожить. Но Гольтц и это предвидел. Он уже давно был в прошлом, в день своего рождения и на протяжении всего детства: охраняя себя, тренируя себя, лелея себя-ребенка. Через принцип фон Лессингера Гольтц стал по сути дела своим собственным отцом. Он был своим собственным постоянным спутником, своим Аристотелем в течение первых пятнадцати лет своей жизни, и поэтому молодого Гольтца нельзя ничем удивить.

Удивление. Это тот элемент, который фон Лессингер почти полностью убрал из политики. Теперь все было только в стиле «причина – следствие». Во всяком случае, так она надеялась.

– Миссис Тибодокс, – сказал один из полицейских очень почтительно, – вас хочет видеть человек из АО «Химия». Некий мистер Мерилл Джадд. Мы провели его наверх.

– Ах да, – кивнула Николь. Она назначила ему встречу; у Джадда были какие-то новые предложения насчет лечения Роберта Конгротяна. Психохимик прибыл в Белый дом сразу, как только узнал о том, что Конгротяна нашли.

– Спасибо, – сказала она и направилась к комнате Калифорнийских Маков, где должна была встретиться с Джаддом.

К черту этих Антонов, Феликсов, Карпов, думала она, спеша по застланному коврами коридору. Двое полицейских следовали за ней. Предположим, они попытаются саботировать проект Дитера Хогбена – возможно, Гольтц прав, возможно, нам надо с ними бороться! Но они так сильны. У них так много ресурсов. Карпы, отец и сын, были профессионалами в этом деле, даже в большей степени, чем она.

Интересно, что конкретно подразумевал Гольтц, думала она. Насчет того, что мы способствовали чему-то большему, чем ожидали, когда вновь обрели Роберта Конгротяна. Связано ли это с Луни Люком? Он ведь в одном ряду с Карпом и Гольтцем: еще один пират и нигилист, все для себя за счет государства. Сколько сложностей! И все же все эти проблемы перекрывала одна, похожая на ноющую боль, – вопрос Геринга. Рейхсмаршал просто не мог решить, и не хотел, ни за что не хотел ставить точку, и его нерешительность тормозила все дело, отвлекала ее внимание, и все это стоило ей слишком дорого. Если Геринг не решится сегодня к вечеру… Он окажется, как она его и заверила, снова в своем времени к восьми часам вечера. Примет участие в поражении, которое в конце концов – а он наверняка все узнает – будет стоить ему жизни. Я прослежу, чтобы Геринг получил в точности по заслугам, зло подумала она. И Гольтц, и Карп тоже. Все они, включая Луни Люка. Но это надо сделать осторожно, с каждым по очереди. А сейчас у нее самая неотложная проблема – Конгротян.

Она быстро вошла в комнату Калифорнийских Маков и приветствовала психохимика из АО «Химия» Мерилла Джадда.

* * *

Яну Дункану приснился жуткий сон. Отвратительная старуха с зеленоватыми сморщенными пальцами царапала его, скулила, упрашивая что-то сделать. Он не понимал, что именно, так как ее голос сливался, был неразличим, слова проглатывались ее беззубым ртом, терялись в извилистой дорожке слюны, которая сбегала по подбородку. Он боролся, чтобы освободиться от нее, чтобы проснуться, убежать от нее…

– Боже. – Раздраженный голос Эла просочился через слои его подсознания. – Просыпайся! Надо отчаливать: нас ждут в Белом доме меньше чем через три часа.

Николь, понял Ян, покачиваясь сидя в постели. Это она мне снилась – старая и сморщенная, с сухими, морщинистыми, неживыми сосками, но все же она.

– О’кей, – пробормотал он, нетвердо стоя на ногах. – Я вовсе не собирался спать на ходу. И вот я поплатился: мне приснился жуткий сон про Николь. Слушай, Эл, вдруг она и вправду старая, несмотря на то что мы видели? Вдруг это трюк, подстроенное видение? Я хочу сказать…

– Мы будем выступать, – сказал Эл. – Играть на кувшинах.

– Но я этого не переживу, – сказал Ян Дункан. – Моя способность приспосабливаться слишком сомнительна. Это превращается в кошмар: Люк контролирует папуулу и Николь, может, старуха – какой смысл идти? Разве мы не можем вернуться и просто смотреть ее по ТВ? Мне этого достаточно. Мне нужен только образ, ладно?

– Нет, – упрямо сказал Эл. – Мы должны это прояснить. Помни, ты всегда можешь иммигрировать на Марс; все средства у нас под рукой.

Стоянка уже поднялась и двигалась по направлению к восточному побережью, к Вашингтону округа Колумбия.

Когда они приземлились, их тепло встретил Гарольд Слезак, пухлый, веселый человек; он пожал им руки, и они почувствовали себя свободнее по дороге к служебному входу в Белый дом.

– Ваша программа изысканна, – пророкотал он, – но вы можете прекрасно справиться со мной, с нами, я имею в виду с Первым семейством, и в особенности с Первой Леди, которая очень интересуется всеми видами необычного искусства. Согласно вашим биографическим данным, вы тщательно изучали ранние граммофонные записи начала двадцатого века, чуть ли не одна тысяча девятьсот двадцатого года, групп, игравших на кувшинах и сохранившихся со времен Гражданской войны США. Так что вы самые настоящие «кувшинисты», правда, Классические, а не народные.

– Да, сэр, – ответил Эл.

– Но не могли бы вы, однако, вставить одну народную мелодию? – спросил Слезак, когда они миновали охрану НП у служебного входа и вошли в Белый дом. Они шли по длинному спокойному коридору с искусственными свечами, установленными на одинаковом расстоянии. – Например, мы предлагаем «Колыбельную для моей Сары Джейн». В вашем репертуаре она есть? Или нет?

– Есть, – коротко ответил Эл. На его лице появилось выражение отвращения, но быстро исчезло.

– Прекрасно, – сказал Слезак, пропуская их по-дружески вперед. – Могу ли я поинтересоваться, что это за существо с вами? – Он взглянул на папуулу уже с меньшим энтузиазмом. – Оно живое?

– Это наш тотем, – сказал Эл.

– Вы хотите сказать, суеверное воздействие? Талисман?

– Точно, – сказал Эл. – С его помощью мы успокаиваем свое волнение. – Он погладил папуулу по голове. – Кроме того, это часть нашего номера, он танцует, пока мы поем. Знаете, как обезьяна.

– Да, черт меня подери, – сказал Слезак, его энтузиазм опять вернулся к нему. – Теперь ясно, Николь будет в восторге; она любит мягкие пушистые вещи. – Он открыл дверь перед ними.

Там была она.

Как мог Люк так ошибаться, подумал Ян Дункан. Она была еще красивее, чем та, которую они мельком видели на площадке, и по сравнению с изображением по ТВ она была гораздо ощутимее. Это была разница, сказочная явственность ее появления, ее реальность, ощутимость. Они почувствовали это. Вот она сидит в бледно-голубых хлопковых брюках, в сандалиях на маленьких ножках, в полузастегнутой белой блузке, через которую он мог видеть – или ему это казалось – ее загорелую, гладкую кожу. Она была какая-то домашняя, подумал Ян. В ней не было ни притворства, ни тщеславной гордости. Ее коротко подстриженные волосы, открывавшие прекрасную шею и уши, которые его поразили, привлекали все его внимание. И, подумал он, она так чертовски молода. Казалось, ей не было и двадцати. Он подумал, не помнит ли она его по какой-то чудесной случайности. Или Эла.

– Николь, – сказал Слезак, – вот музыканты на кувшинах, исполнители классической музыки.

Она подняла глаза, посмотрела на них искоса; она читала «Таймс». Теперь она улыбнулась, приветствуя их.

– Добрый день, – сказала она. – Вы уже обедали? Мы могли бы вам предложить канадский бекон, пирожные и кофе, если вы хотите подкрепиться. – Странно, но казалось, ее голос шел не от нее, он материализовался где-то под потолком. Посмотрев туда, Ян увидел несколько громкоговорителей и вдруг понял, что Николь была отделена от них стеклянной или пластиковой перегородкой, – меры безопасности для ее защиты. Он почувствовал разочарование, но все же понимал, почему это было необходимо. Если бы с ней что-то случилось…

– Мы уже обедали, миссис Тибодокс, – сказал Эл. – Спасибо. – Он тоже смотрел вверх, на громкоговорители.

Мы обедали, миссис Тибодокс, подумал Ян Дункан, как во сне. Разве на самом деле все не наоборот? Разве она, сидя здесь в голубых хлопковых брюках и блузке, разве она не пожирает нас? Странная мысль…

– Смотрите, – сказала Николь Гарольду Слезаку. – С ними один из этих маленьких папуул, – наверное, это будет интересно. – Обращаясь к Элу, она сказала: – Можно мне его посмотреть? Пусть он сюда пройдет. – Она подала знак, и перегородка начала медленно подниматься. Эл отпустил папуулу, и тот покатился к Николь под поднятой перегородкой безопасности. Он подпрыгнул, и неожиданно Николь уже держала его в своих сильных руках, внимательно разглядывая, будто пытаясь проникнуть внутрь.

– Черт, – сказала она, – он не живой, он просто игрушка.

– Живых уже не осталось, – объяснил Эл. – Насколько нам известно. А это идентичная модель, сделанная по останкам, найденным на Марсе. – Он сделал шаг к ней.

Перегородка резко упала. Эл был отрезан от папуулы и стоял, по-дурацки открыв рот и явно очень расстроенный. Затем, как по наитию, он дотронулся до пульта управления у себя на поясе. Папуула соскочил с колен Николь и неуклюже плюхнулся на пол. Николь в восторге вскрикнула, ее глаза заблестели.

– Вы хотите такую, Николь? – спросил ее Гарольд Слезак. – Мы, без сомнения, можем достать вам его, даже несколько.

– Что он делает? – спросила Николь.

Слезак прожурчал:

– Он танцует, мэм, когда они играют, в нем заложен ритм, верно, мистер Дункан? Может, вы сыграете что-нибудь сейчас, коротенькую вещь, чтобы показать миссис Тибодокс. – Он потер свои пухлые ручки, кивнув Яну и Элу.

– К-конечно, – сказал Эл. Они с Яном переглянулись. – Гм, мы могли бы сыграть небольшую вещь Шуберта, аранжировку «Форели». О’кей, Ян, давай. – Он расстегнул чехол на кувшине, вытащил его и неловко взялся за ручку. Ян сделал то же самое. – Эл Миллер исполняет партию первого кувшина, – сказал Эл. – А рядом со мной мой партнер, Ян Дункан, второй кувшин.

* * *

– Папуула, – сказала Николь насколько можно ровным голосом, – он не танцевал. Не сделал ни одного шага. Почему? – И она снова засмеялась, не в силах остановиться.

Эл сказал деревянным голосом:

– Я. . я не могу им управлять, он сейчас от меня слишком далеко. – И он обратился к Яну: – А Люк все же может им управлять. – Он повернулся к папууле и сказал ему громко: – Тебе бы лучше потанцевать.

– Ой, чудесно! – воскликнула Николь. – Посмотрите, – сказала она женщине, которая только что к ней подошла; это была Жанет Реймер – Ян ее узнал, – он должен умолять его потанцевать. Танцуй, как там твое имя, папуула с Марса, или, скорее, копия папуул с Марса. – Она слегка подтолкнула папуулу носком мокасина, пытаясь расшевелить его. – Давай, маленькое синтетическое старинное прелестное существо, сделанное все из проводков. Пожалуйста. – Она пихнула его чуть сильнее.

Папуула прыгнул на нее и укусил ее.

Николь вскрикнула. Громкий выстрел раздался за ее спиной, и папуула разлетелся на множество кусочков. Охранник из НП Белого дома вышел на свет, держа в руке пистолет, вглядываясь в нее и кружащиеся останки папуулы; его лицо было спокойно, но руки и пистолет дрожали. Эл начал ругаться и проклинать все на свете, мысленно повторяя одни и те же слова, как песню.

– Люк, – сказал он затем Яну. – Это он. Месть. Это конец. – Он казался вдруг очень старым, изможденным, осунувшимся.

Машинально он начал снова надевать чехол на кувшин, механически, шаг за шагом проделывая все движения.

– Вы арестованы, – сказал второй охранник из НП, появляясь у них за спиной и направляя на них свой пистолет.

– Конечно, – равнодушно сказал Эл, кивая головой и безвольно ею качая. – Мы здесь ни при чем, поэтому арестуйте нас.

Поднявшись на ноги с помощью Жанет Раймер, Николь медленно подошла к Яну и Элу. У прозрачной перегородки она остановилась.

– Он укусил меня, потому что я смеялась? – спросила она спокойно.

Слезак стоял, вытирая лоб платком. Он ничего не говорил, просто уставился на них, ничего не видя.

– Извините, – сказала Николь. – Я его рассердила, не так ли? Очень жаль, нам бы понравился ваш номер. Сегодня вечером, после ужина.

– Это сделал Люк, – сказал Эл.

– Люк. – Николь изучающе посмотрела на него. – Да, правильно, он ваш Хозяин. – И обратилась к Жанет: – Думаю, нам его тоже лучше арестовать. Как вы думаете?

– Как скажете, – сказала Жанет, бледная и очень испуганная.

Николь сказала:

– Все это дело с кувшинами… Не более, чем просто прикрытие для враждебного акта, направленного прямо против нас, так? Преступление против государства. Нам придется пересмотреть практику приглашать сюда исполнителей – возможно, это с самого начала было ошибкой. Поскольку дает слишком много свободы тем, у кого вражеские намерения. Извините. – Теперь она казалась грустной, она скрестила руки и стояла, покачиваясь вперед и назад, погруженная в собственные мысли.

– Поверьте мне, Николь… – начал Эл.

Откуда-то из глубины своих мыслей она сказала:

– Я не Николь. Не называйте меня так. Николь Тибодокс умерла много лет назад. Я – Кэйт Руперт, уже четвертая, кто заменяет ее. Я просто актриса, которая достаточно похожа на Николь-оригинал, чтобы быть в состоянии заниматься этим делом, и иногда, когда случается что-то вроде этого, я жалею, что занимаю ее место. У меня нет реальной власти, строго говоря. Существует Совет, который правит… я их никогда и не видела; я их не интересую, а они меня. Поэтому все довольны.

Немного погодя Эл сказал:

– Сколько раз уже на вас покушались?

– Шесть или семь, – ответила она. – Я уже забыла. Все по психологическим мотивам. Нерешенные эдиповы комплексы или что-то причудливое типа этого. На самом деле мне все равно. – Затем она повернулась к страже из НП; теперь их уже было несколько взводов. Указывая на Эла и Яна, она сказала: – Похоже, они не знали, что происходит. Возможно, они невиновны. – Обращаясь к Гарольду Слезаку и Жанет Раймер, она сказала: – Их надо убить? Я не вижу препятствий, почему бы у них просто не изъять часть клеток памяти и отпустить. Может, это подойдет?

Слезак посмотрел на Раймер и пожал плечами:

– Если вы так хотите.

– Да, – сказала Николь. – Я бы хотела так. Это бы упростило мою задачу. Отвезите их в медицинский центр в Бетесде и после операции освободите. А теперь продолжим, давайте послушаем следующих исполнителей.

Человек из НП слегка подтолкнул Яна в спину своим пистолетом:

– По коридору, пожалуйста.

– О’кей, – сумел пробормотать Ян, схватив свой кувшин. Но что произошло, подумал он. Я не совсем понимаю. Эта женщина не Николь. Хуже того, Николь вообще не существует; есть просто образ на ТВ, иллюзия, вызванная посредником, а за нее правит совсем другая группа. Некая корпорация. Но кто они и как они получили власть? Как долго это длится? Узнаем ли мы когда-нибудь? Мы так далеко зашли; похоже, мы знаем, что происходит на самом деле. Действительность за иллюзией, секреты, которые от нас скрывали всю нашу жизнь. Могут ли они рассказать нам остальное? Видимо, осталось уже немного рассказывать. И какая теперь разница?

– Прощай, – говорил ему Эл.

– Ч-что? – в ужасе спросил он. – Почему ты так говоришь? Они ведь нас отпускают?

Эл сказал:

– Мы не будем помнить друг друга. Даю тебе слово: нам не позволят хоть что-нибудь запомнить. Поэтому… – Он протянул руку. – Поэтому прощай, Ян. Мы все-таки попали в Белый дом, правда? Ты тоже утратишь память, но все же, мы довели дело до конца. – Он криво усмехнулся.

– Двигай, – сказал им полицейский из НП.

Все еще бессмысленно держа в руках кувшины, Эл Миллер и Ян Дункан шаг за шагом двигались по коридору в направлении выхода и ожидающей их черной машины «скорой помощи».

* * *

Была ночь, и Ян Дункан обнаружил, что находится на углу пустынной улицы. Замерзший и дрожащий, щурясь, смотрел он на яркий белый свет грузовых платформ общественного транспорта. Что я здесь делаю, подумал он озадаченно. Он посмотрел на наручные часы: восемь часов. Мне же надо быть на собрании ВСЕХ ДУШ, мелькнула головокружительная мысль. Мне нельзя пропускать еще одно собрание, понял он. Два подряд – это колоссальный штраф, это разорение. Он прибавил шагу.

Знакомое здание «Адмирала Буратино» со всей сетью башен и окон лежало перед ним, оно было недалеко, и он пошел быстрее, глубоко дыша и стараясь идти ровной, быстрой походкой. Должно быть, оно уже закончилось, подумал он. Огни в большом центральном зале были погашены. Черт, выдохнул он в отчаянии.

– Собрание уже прошло? – спросил он у привратника, входя в холл и протягивая свое удостоверение личности.

– Вы немного запутались, мистер Дункан, – сказал Винс Страйкрок. – ВСЕ ДУШИ были вчера; сегодня пятница.

Что-то со мной не то, подумал Ян, но ничего не сказал; он просто кивнул и поспешил к лифту.

Когда он вышел из лифта на своем этаже, открылась одна из дверей и какая-то фигура появилась перед ним.

– Эй, Дункан!

Это был один из жителей по имени Корли, с которым они едва были знакомы. Поскольку такое поведение могло быть опасным, он осторожно приблизился к нему.

– В чем дело?

– Прошел слух, – сказал Корли быстро и испуганно, – насчет вашего последнего теста, там какая-то ошибка. Они собираются будить вас завтра в пять-шесть утра и провести неожиданный опрос. – Он оглянулся. – Изучайте конец восьмидесятых годов и особенно религиозно-коллективистские движения. Ясно?

– Конечно, – с благодарностью сказал Ян. – Большое спасибо. Может, я смогу отплатить тем же… – Он замолчал, потому что Корли быстро исчез в своей квартире и закрыл дверь. Ян остался один.

Это очень благородно, думал он о соседе, направляясь в свою квартиру. Возможно, он спас мою шкуру, спас от насильственного выселения отсюда. Придя домой, он уселся поудобней и разложил все свои учебники по политической истории Соединенных Штатов. Я буду заниматься всю ночь, решил он. Потому что я должен пройти этот опрос: у меня нет выбора.

Чтобы не уснуть, он включил ТВ. Тут же появилось теплое, знакомое чувство – присутствие Первой Леди начало проникать в комнату.

«…и сегодня вечером на конверте, – говорила она, – у нас квартет саксофонистов, который будет исполнять темы из опер Вагнера, в особенности из моей любимой – „Мейстерзингер“. Я думаю, мы все воздадим им должное и высоко оценим это обогащающее общение. А после этого я снова организовала для вас встречу с вашим любимым виолончелистом, всемирно известным Генри Леклерком в программе Джерома Карна и Кола Портера». – Она улыбнулась, и за своей стопкой книг Ян Дункан улыбнулся ей в ответ.

Интересно, как это – выступать в Белом доме, подумал он. Выступать перед Первой Леди. Очень жаль, что я никогда не учился играть на каком-нибудь музыкальном инструменте. Я не могу ни играть на сцене, ни писать стихи, ни петь, ни рисовать… Ничего. Так что для меня нет надежды. Если бы у меня была музыкальная семья, если бы мои родители учили меня…

Он хмуро сделал несколько записей по восстанию французской христианско-фашистской партии в 1975 году, а потом, как всегда поглощенный телевизором, он отложил ручку и развернул стул к экрану. Теперь Николь демонстрировала кусок дельфтского изразца, который купила, как она объясняла, в маленьком магазинчике в Швейнфурте, в Германии. Какие у него были чистые краски… Он как завороженный смотрел на нее, на тонкие сильные пальцы, которые гладили блестящую поверхность эмалевого изразца.

– Видите изразец, – мурлыкала Николь своим хрипловатым голосом. – Вы бы хотели иметь такой же? Разве он не прекрасен?

– Да, – сказал Ян Дункан.

– Кто из вас хотел бы однажды увидеть такой изразец? – спросила Николь. – Поднимите руки.

Ян с надеждой поднял руку.

– О, как много, – сказала Николь, улыбаясь лучистой, интимной улыбкой.

– Что же, может, позже у нас будет еще один визит в Белый дом. Вы бы этого хотели?