Текст книги "Симулакрон"

Автор книги: Филип Киндред Дик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

– Вы знаете, что я ожидаю здесь вот-вот увидеть? – спросила Молли, вглядываясь в густые заросли, тянувшиеся по обе стороны узкой, все еще поднимавшейся в гору дороги. – Я ожидаю увидеть за следующим поворотом стоянку марсолетов Луни Люка, которые ровными рядами стоят на ней и именно нас поджидают.

– Именно нас? – спросил Джим Планк. – Почему нас?

– Потому что, – сказала Молли, – наше сегодняшнее предприятие на грани полного краха.

За следующим поворотом действительно показалось какое-то здание. Нат пригляделся к нему, пытаясь выяснить, что это такое. Старое, обшарпанное, на вид давно заброшенное… похоже, что это бензоколонка. Оставшаяся еще с тех времен, когда в автомобилях применялись двигатели внутреннего сгорания. Удивительное зрелище.

– Вот это старина! – воскликнула Молли. – Настоящий пережиток прошлого! Как здесь все необычно. Может быть, нам стоит остановиться здесь и осмотреть ее. Ведь это исторический памятник, наподобие древнего форта или старой мельницы с красными кирпичными стенами; Нат, пожалуйста, притормозите это чертово такси.

Нат нажал несколько кнопок на панели управления, и роботакси, мучительно застонав от недовольства собственными системами, остановилось перед бензозаправочной станцией.

Джи Планк осторожно приоткрыл дверцу и вышел наружу. При нем была камера японского производства, он раскрыл ее и, щурясь в тусклом, подернутом туманом здешнем освещении, стал глядеть в видеоискатель. От мелкого дождика лицо его заблестело, капли воды стекали со стекол очков, он снял их и засунул в карман пальто.

– Я сделаю пару снимков, – сказал он Нату и Молли.

– Там кто-то есть, – тихо произнесла Молли, обращаясь к Нату. Постарайтесь не двигаться и помолчите немного. За нами кто-то наблюдает.

Выбравшись из такси, Нат пересек красную каменную дорогу и вышел к бензоколонке. Он увидел, как внутри ее поднялся какой-то мужчина и направился ему навстречу. Дверь домика отворилась нараспашку. Перед ним стоял сгорбленный человек с несоразмерно большой, деформированной нижней челюстью и огромными зубами; человек этот начал оживленно жестикулировать и что-то сказал.

– Что он там говорит? – испуганно спросил Джим у Ната.

Человек, с виду уже далеко немолодой, продолжал нечленораздельно лепетать «хиг, хиг, хиг». Так, во всяком случае, послышалось Нату. Он как бы пытался сказать им что-то, но это никак ему не удавалось. Однако он не оставлял своих попыток. И Нат в конце концов был вынужден отметить про себя, что звуки, издаваемые им, все-таки складываются в какие-то знакомые слова; он напрягся, чтобы разобрать, что говорит этот человек, приложил даже ладони к ушам и ждал, пока неугомонный старик с огромной челюстью, продолжавший жестикулировать, все-таки выразится достаточно вразумительно.

– Он спрашивает, – сказала Молли, обращаясь к Нату, – привезли ли мы почту?

– В здешних местах, по-видимому, заведено, что проезжающие по этой дороге машины привозят сюда почту, – сказал Джим, а затем, повернувшись к пожилому мужчине с массивной челюстью, добавил. – Извините нас, мы не знали об этом. У нас нет для вас почты.

Кивнув, старик успокоился. Он явно понял сказанное.

– Мы разыскиваем Ричарда Конгросяна, – сказал Нат старику. – Мы едем верной дорогой?

Старик посмотрел на него как-то искоса, лицо его приняло хитрое выражение.

– Овощи у вас есть? – вот что, как будто, сказал он.

– Овощи? – удивленно переспросил Нат.

– Я вполне могу обходиться одними овощами.

Старик подмигнул ему и протянул руку, как бы ожидая чего-то, надеясь что-то получить.

– Извините, – смущенно произнес Нат.

Затем повернулся к Джиму и Молли.

– Овощи. – повторил он. – Я не ослышался? Вам удалось разобрать, что он сказал? Именно это он сказал, верно?

Старик тут же довольно внятно прошамкал:

– Я не могу есть мясо. Подождите.

Он стал рыться в карманах своего пиджака и извлек карточку, грязную и замусоленную, на которой было что-то напечатано, протянул ее Нату. На ней едва ли можно было что-то прочитать. Нат поднес ее к свету, прищурился, пытаясь разобрать напечатанные на ней буквы.

"Покормите меня, и я скажу вас все, что вам хочется услышать.

Благодарю от имени ассоциации «чап-чапычей».

– Я чап-чапыч, – подтвердил старик, неожиданно отобрал у Ната карточку и водворил ее снова в карман пиджака.

– Давайте-ка сматываться отсюда, – тихо сказала Нату Молли.

Раса, вызванная к жизни воздействием радиации, отметил про себя Нат.

Чап– чапычи Северной Калифорнии. Здесь как раз расположен их анклав. Ему вдруг захотелось узнать, сколько их здесь? Десять? Тысяча? И вот такую местность выбрал для себя Ричард Конгросян в качестве места обитания!

Но, возможно, Конгросян был прав. Ведь это тоже люди, несмотря на их уродливую внешность. Они получают почту, выполняют какие-то несложные работы или поручения, а может быть, просто существуют на пособие, выделяемое администрацией округа, если совсем не в состоянии работать. Они никого не беспокоят и во всех отношениях совершенно безвредны. Он теперь даже испытывал некоторое чувство стыда за свою собственную реакцию – эту его первоначальную, совершенно инстинктивную антипатию к чап-чапычам.

– Хотите монету? – спросил он у старика – чап-чапыча и протянул ему платиновые пять долларов.

Кивнув в знак благодарности, чап-чапыч принял монету.

– Спысиба.

– Конгросян живет где-то вдоль этой дороги, верно?

Чап– чапыч показал, в какую сторону ехать.

– Вот и прекрасно, – произнес Джим Планк. – Поехали дальше. Мы на правильном пути.

Он повернулся к Нату и Молли и повторил, на этот раз более настоятельным тоном:

– Поехали дальше.

Они все снова расселись в кабине такси. Нат включил двигатель, и они проехали мимо бензоколонки и старика – чап-чапыча, который стоял, глядя на то, как они отъезжают, с безучастным видом, словно отключенный симулакрон.

– Ну и ну, – выдавила из себя Молли, тяжело отдуваясь. – Конгросян, наверное, совсем рехнулся, как о том уже давно говорят, зарывшись в такой глуши. Я бы ни за что не стала жить в таком болоте. Я уже сожалею о том, что приняла участие в этой поездке. Давайте-ка лучше запишем его в студии, о'кэй? Мне не терпится вернуться.

Такси– автомат продолжало ползти дальше, нырнуло под полог густо переплетенных лиан, а затем перед его пассажирами снова предстали руины какого-то городка.

Ровные ряды гниющих в сырости деревянных домов с поблекшими указателями на стенах и выбитыми окнами. Однако, как оказалось, город не был покинул жителями. То здесь, то там, на тротуарах, через трещины которых пробивалась серная трава, Нату попадались на глаза люди или, вернее, – отметил он про себя – чап-чапычи. Пять или шесть из них, спотыкаясь, медленно и неуклюже брели по каким-то своим делам, если таковые у них еще были. Одному Богу известно, чем можно было здесь заниматься. Ни телефонов, ни почты…

Может быть, подумалось ему, Конгросяну по душе умиротворяющая тишина и спокойствие здешних мест. Здесь было непривычно тихо, единственными звуками было слабое постукивание об асфальт крохотных капелек моросящего дождя, вернее даже, влаги, выпадающей из тумана. Может быть, стоит только привыкнуть к этому и…

Но он тут же четко себе представил, что никогда не смог бы привыкнуть к этому. Слишком уж явно заметен был характерный для этих мест полнейший упадок, отсутствие какого бы то ни было роста или развития. Они, конечно, несчастные создания! – отметил он про себя, вот только руки совсем опускать им никак уж нельзя, они обязаны поддерживать в приличном состоянии свои поселения. То же, что предстало здесь его взгляду, наполнило его унынием.

И, подобно Молли, он уже тоже раскаивался в том, что связался с этой поездкой.

– Я бы очень долго и мучительно думал, – произнес он громко, прежде, чем закопаться в такой дыре. Но стоит в себе ощутить способность на такой поступок, как уже легко можно смириться с самым трудным аспектом жизни.

– В чем же он заключается, этот самый трудный аспект жизни?

– В безраздельном господстве над нами прошлого, – ответил он. – В таких местах прошлое господствует над душами и умами людей всецело, во всех без исключения отношениях. Их общее прошлое – война, которая непосредственно предшествовала этой эпохе, и вызванные ею последствия.

Экологические изменения, коснувшиеся условий жизни каждого человека. Это своего рода музей, но музей живой. Музей, свидетельствующий о развитии рода человеческого вроде бы по спирали…

Он зажмурил глаза. Интересно, подумал он, рождаются ли дети у чап-чапычей? Генетически этому ничто не мешает. Я это точно знаю. Эта ветвь человечества явно ущербна – но тем не менее это одна из ветвей человечества, и она растет дальше.

Они выжили. И это даже очень неплохо, учитывая сложившуюся здесь окружающую среду, для эволюционного процесса. Именно так и работает эволюция, еще со времени появления первых трилобитов. Ему стало не по себе от мысли.

И затем вот что еще он отметил про себя – я видел уже это внешне уродливое отклонение раньше. На картинах. В реконструкциях. Эти гениальные догадки оказались весьма правдоподобными. Не исключено, что потом они еще были откорректированы с помощью аппаратуры фон Лессинджера. Сутулые тела, массивные челюсти, неспособность питаться мясом из-за отсутствия резцов в качестве передних зубов, значительные затруднения с речью вследствие неразвитости гортани…

– Молли, – произнес он вслух, – вы догадываетесь, кем они на самом деле являются, эти чап-чапычи?

Она кивнула.

– Неандертальцами, – предположил Джим Планк. – Это никакие не мутанты, появившиеся в результате воздействия радиации, это регресс эволюции, проявление атавистических черт.

Такси– робот продолжало упрямо ползти через городок чап-чапычей.

Разыскивая слепо, чисто механически, расположенное неподалеку прибежище всемирно известного пианиста Ричарда Конгросяна.

Глава 9

Рекламка Теодоруса Нитца пропищала:

– В присутствии незнакомых разве вы не чувствуете временами себя так, будто вы вообще не существуете? Разве вам не кажется, что они вас не замечают, ведут себя так, будто вы невидимы? То ли в автобусе, то ли в салоне космического корабля вы разве временами не обнаруживаете, обведя взглядом окружающих, что никто из них, абсолютно никто не то что не обращает на вас никакого внимания – даже вида не подает, будто вас видят, вы им всем совершенно безразличны и что, весьма возможно, даже…

Маури Фрауэнциммер тщательно прицелился и подстрелил рекламку Нитца из своего дробовика, заряженного шариками с двуокисью углерода, когда она присела на дальней стене его захламленного кабинета. Она протиснулась сюда еще ночью и утром приветствовала его своими с металлическим привкусом разглагольствованиями.

Сбитая рекламка свалилась на пол. Маури раздавил ее всем весом своего плотного, крепко сбитого тела, а затем вернул свой дробовик на специальную подставку для него.

– Почта, – произнес Чик Страйкрок. – Где сегодняшняя почта?

Он искал ее в кабинете повсюду с первого же мгновенья после своего прибытия на работу.

Маури с шумом потягивал из чашки горячий кофе.

– Посмотри сверху вон тех папок. А вон той тряпкой мы обычно чистим литеры пишущей машинки.

Он откусил кусочек посыпанного сахарной пудрой пончика. Маури сразу же сообразил, что Чик ведет себя как-то странно, и теперь его занимало, что же это означало.

– Маури, – неожиданно окликнул его Чик, – здесь у меня кое-что для вас написано.

Он бросил на стол вчетверо сложенный лист бумаги.

Даже не разворачивая его, Маури заранее знал его содержание.

– Я увольняюсь, – сказал Чик.

Лицо его было бледным.

– Пожалуйста, не надо, – сказал Маури. – В любую минуту может случиться что-нибудь такое, благодаря чему мне удастся продлить – и довольно надолго – существование фирмы.

Он так и не развернул заявление Чика, оставив его валяться там, где Чик его швырнул.

– Чем же ты станешь заниматься, когда уйдешь отсюда?

– Эмигрирую на Марс.

На столе зажужжал интерком, в его громкоговорителе раздался голос Греты Трюп.

– Мистер Фрауэнциммер, вас хочет видеть мистер Гарт Макри. С ним вместе еще несколько джентльменов.

Интересно, кто это, подумал Маури.

– Пока не пускайте их, – сказал он Грете. – Я совещаюсь с мистером Страйкроком.

– Занимайтесь-ка лучше своим бизнесом дальше сами, без меня, решительно заявил Чик. – Я ухожу. Свое заявление я оставляю у вас на столе. Пожелайте мне удачи.

– Желаю удачи.

Маури чувствовал себя очень удрученным, почти что больным. Он тупо глядел на стол, пока дверь не открылась, а затем и закрылась за покинувшим кабинет Чиком. Ну и паршиво же начался рабочий день, отметил про себя Маури. Подняв заявление, он развернул его, пробежал взглядом написанное и снова сложил лист. Затем нажал кнопку интеркома и произнес:

– Мисс Трюп, впустите – как вы там назвали… мистера Макри, что ли?

Вместе с сопровождающими его джентльменами.

– Слушаюсь, мистер Фрауэнциммер.

Дверь кабинета отворилась, и Маури тотчас же весь подобрался, ибо сразу же сообразил, что это важные правительственные чиновники; двое из них были в серой форме национальной полиции, а у главы всей делегации, очевидно этого самого Макри, была осанка и манера держаться высокопоставленного представителя исполнительной власти, другими словами стопроцентного госта. Неуклюже поднявшись из-за стола, Маури протянул руку и сказал:

– Господа, чем могу быть вам полезен?

Пожав ему руку, Макри произнес:

– Это вы – Фрауэнциммер?

– Верно, ответил Маури.

Сердце его учащенно забилось, от волнения даже перехватило дух.

Неужели они собираются прикрыть его? Примерно вот так же полиция нагрянула и в Венское училище психиатров.

– что я такого совершил? – спросил он и сам услышал, как задрожал его голос от самых мрачных предчувствий.

Макри улыбнулся.

– Пока что – ничего особенного. Мы здесь с целью приступить к обсуждению вопроса относительно размещения одного заказа вашей фирме.

Однако, для этого требуется статус гост. Разрешите отключить ваш интерком?

– П-простите? – застигнутый врасплох, спросил Маури.

Кивнув людям из НП, Маури отступил в сторону. Полицейские подошли к столу и быстро отключили интерком. Затем внимательно осмотрели стены, мебель, тщательно обследовали каждый дюйм комнаты и находившейся в ней обстановки, а затем кивком дали знать Макри, что он может продолжать.

– Вот и прекрасно, – произнес Макри. – Фрауэнциммер, мы тут принесли с собою спецификацию сима, которого мы хотим, чтобы вы сконструировали.

Вот.

Он протянул запечатанный конверт.

– Ознакомьтесь. Мы подождем.

Открыв конверт, Маури внимательно изучил его содержание.

– Вы в состоянии это сделать? – через некоторое время спросил Макри.

Подняв голову, Маури заметил:

– Эта спецификация относится к Дер Альте.

– Верно, – кивнул Макри.

Так вот оно что, наконец-то сообразил Маури. Вот оно – то самое знание, требующее статуса гост. Теперь я и сам стал гостом. И произошло это совершенно неожиданно, по сути мгновенно. Теперь я приобщен к узкому кругу избранных. Как плохо, что ушел Чик; бедный чертяка Чик, как это несвоевременно с его стороны, какое невезение. Останься он здесь еще на пять минут…

– Это будет актуально еще в течение пятидесяти лет, – сказал Макри.

Они впутывают его в свои игры. Делают его соучастником всей этой комедии.

– Бог ты мой, – воскликнул Маури. – Никогда бы даже не подумал об этом, глядя на его выступления по телевидению, слушая его речи. А вот теперь я и сам должен создать точно такую же чертову штуковину.

Перед глазами у него поплыли круги.

– Карп немало постарался, – сказал Макри. – Особенно хорош этот его нынешний сим, этот Руди Кальбфлейш. Нам очень хотелось бы знать догадывались ли вы, специалист в данной сфере, о чем-нибудь?

– Никогда, – признался Маури. – Ни разу мне такое даже в голову не пришло. – Ни разу.

– А вы в состоянии сделать не хуже? Соорудить такого сима?

– Разумеется.

– Когда вы приступаете?

– Да хоть сейчас.

– Вот и прекрасно. Вы понимаете, что поначалу нам, естественно, придется держать здесь людей из НП для обеспечения безопасности государственной тайны?

– Валяйте, – пробормотал Маури. – Раз надо, так надо. Послушайте-ка, простите меня, мне нужно всего пару секунд.

Он бочком протиснулся мимо них к двери и вышел в приемную.

Застигнутые врасплох, гости не успели ему помещать.

– Мисс Трюп, вы обратили внимание, в какую сторону убыл отсюда мистер Страйкрок? – спросил он.

– Он только что отъехал, мистер Фрауэнциммер. В сторону автотрассы.

Как мне кажется, он направился домой, в «Авраам Линкольн» – он там проживает.

Вот бедолага, подумал Маури. И сокрушенно покачал головой. Удача Чика Страйкрока все еще при нем, она его и сейчас не оставила. Им овладело приподнятое настроение. Это коренным образом все меняет, решил он. Я снова при деле. Я поставщик Двора Его Величества, вернее, Белого Дома. Что, в общем-то, одно и то же. Да, одно и то же.

Он вернулся в кабинет, где его дожидались Макри и остальные. Все они весьма сумрачно глядели на него.

– Извините, – произнес он. – Я выяснял, где находится мой заведующий сбытом. Я хотел заострить его внимание на данном заказе. Объяснить ему, что на какое-то время мы отказываемся от любых других новых заказов, чтобы получить возможность полностью сосредоточиться только на выполнении этого.

Он замялся в нерешительности.

– Что же касается стоимости…

– Мы подпишем контракт, – сказал Гарт Макри. – Вам будет гарантировано возмещение ваших затрат плюс сорок процентов. Руди Кальбфлейша мы приобрели за общую сумму в один миллиард долларов СШЕА плюс, разумеется, оплата за сервисное обслуживание и ремонтные работы в процессе эксплуатации после приобретения.

– О, да-да, – согласился Маури. – Нельзя допустить, чтобы он вдруг перестал функционировать прямо посредине произносимой им речи.

Он попытался рассмеяться, но смеха у него что-то не получилось.

– Так в какую сумму это обойдется теперь, ну, хотя бы грубо? Скажем где-то между одним и полутора миллиардами?

– Отлично, отлично, – поторопился согласиться Маури.

У него было такое ощущение, что голова его вот-вот отвинтится от туловища и упадет на пол.

Глядя на него в упор, Макри произнес:

– У вас небольшая фирма, Фрауэнциммер. Вы и я, мы оба прекрасно это понимаем. Не надейтесь на слишком многое. Это не превратит вас в крупную фирму, такую, как «Карп Унд Зоннен Верке». Тем не менее, заказ этот обеспечит ваше существование на довольно длительный срок; вам, наверное, ясно, что мы готовы поддерживать вас финансово столько времени, сколько понадобится. Мы получили исчерпывающую информацию о вашем нынешнем положении из ваших же бухгалтерских книг – вы удивлены? – и мы теперь знаем, что вы вот уже в течение нескольких месяцев являетесь убыточным предприятием.

– Что правда, то правда, – признался Маури.

– Но продукция хороша, – продолжал Гарт Макри. – Мы тщательно изучили образцы вашей продукции, как здесь, так и там, где они по-настоящему функционируют – на Луне и на Марсе. Вы проявляете подлинное профессиональное мастерство, пожалуй, даже в большей степени, чем «Карп Верке». Вот почему сегодня мы здесь вместо того, чтобы быть у Антона и старика Феликса.

– Интересно… – вырвалось у Маури.

Значит, вот почему правительство на этот раз решило заключить контракт с ним, а не с Карпом. А интересно ему было вот что: неужели Карп сконструировал все эти симулакроны Дер Альте вплоть до самого последнего?

Забавный вопрос. Если это в действительности так – то тогда этот отход правительства от сложившейся практики поставки симулакронов может означать радикальное изменение нынешнего правительственного курса как в области экономики, так и политики. Но лучше об этом не спрашивать.

– Хотите сигару? – спросил Гарт Макри, протягивая ему «Адмирала». Очень мягкая. Чистейший флоридский лист.

– Спасибо.

Весьма неловко Маури взял из его рук большую зеленоватую сигару. Они оба закурили, внимательно глядя друг на друга в полном молчании, которое постепенно приобрело некоторую торжественность и значительность.

***

Объявление, вывешенной на информационной доске муниципального жилого дома «Авраам Линкольн», с тем, что Дункан и Миллер отобраны разведчиком талантов для выступления в Белом Доме, ошеломило Эдгара Стоуна; он перечитывал объявление снова и снова, все пытаясь выяснить, нет ли в нем какого-либо подвоха, и удивляясь тому, как этому вечно задерганному, непрестанно раболепствующему перед всем и вся жильцу удалось добиться такого.

Что– то здесь не так, отметил он про себя. Что-то вроде того, как я пропустил его на его релпол-экзамене… а теперь он заставил еще кого-то подделать результаты пробы в его пользу в сфере художественной самодеятельности. Он сам собственными ушами слышал игру на кувшинах, он присутствовал при исполнении программы «Классика на кувшинах» этими Дунканом и Миллером, и оно явно было не таким уж превосходным. Хотя, в этом следовало признаться, и весьма неплохим…

В глубине души он уже раскаивался, что сфальсифицировал результаты релпол-проверки Дункана. Это я вывел его на дорогу к успеху, подумал он. Я фактически спас его тогда. А теперь он уже на пути в Белый Дом, прямо со сцены этого здания.

Неудивительно, что Ян Дункан не справился со своим релпол-экзаменом.

Он был, несомненно, слишком занят, упражняясь в игре на кувшине. У Дункана не оставалось времени на выполнение повседневных бытовых обязанностей. С которыми легко справлялись остальные обыватели. Это должно быть просто ужасно – быть артистом, подумалось с горечью Стоуну. Это освобождало от соблюдения повседневных обязанностей, от ответственности перед коллективом. Просто возмутительно, когда человек может поступать так, как ему заблагорассудится.

И он, разумеется, сделал из меня настоящего дурака, отметил про себя Стоун.

Быстро прошагав по коридору третьего этажа, Стоун позвонил в дверь кабинета домового капеллана; дверь отворилась, открыв его взору капеллана за письменным столом, с головою ушедшего в работу. Лицо его морщинилось от усталости.

– Отче, – произнес Стоун, – мне хочется исповедаться. Вы мне можете уделить несколько минут? Это очень неотложно для моей совести.

Потерев пальцами лоб, Патрик Дейль кивнул.

– Вот так всегда, – пробурчал он. – То густо, то пусто. К этому времени у меня уже побывало десятеро наших жильцов, возжелавших прибегнуть к услугам духовника. Валяйте.

Он устало махнул в сторону ниши, которая открылась в одной из стен его кабинета.

– Садитесь и подключайтесь. А я буду слушать и одновременно заполнять эти формы «четыре-десять», присланные из Берлина.

Исполненный праведного негодования, Эдгар Стоун дрожащими руками прикрепил электроды «исповедывателя» к соответствующим точкам у себя на черепе, а затем, взяв микрофон, начал исповедь. По мере того, как он говорил, медленно вращались бобины с магнитной лентой внутри аппарата.

– Движимый ложной жалостью, – начал он, – я нарушил устав этого здания. Но меня беспокоит главным образом не проступок сам по себе, а мотивы, которые за ним стоят. Проступок этот – результат неправильного отношения к своим ближним, к другим жильцам этого дома. Мой сосед, мистер Ян Дункан, провалился на своем очередном релпол-экзамене, и я уже представлял себе, как его выселяют из «Авраама Линкольна». Я солидаризовался с ним, ибо подсознательно и самого себя расцениваю как неудачника, как человека, не очень-то состоявшегося в качестве жильца этого дома, да и гражданина вообще, и поэтому я подделал набранные им очки при ответах на вопросы так, чтобы он прошел испытание. По всей очевидности, мистеру Яну Дункану нужно представить новые релпол-тест-таблицы, а тот результат, который я сфальсифицировал, следовало бы аннулировать.

Он пристально поглядел на капеллана, но по выражению его лица невозможно было точно определить, как он отреагировал на это признание.

Таким– то вот образом, за Дунканом и его классическим кувшином будет установлен более пристальный надзор, отметил про себя Стоун.

Теперь «исповедыватель» анализирует его рассказ. Вскоре из него выпрыгнула перфокарта, и Дейль поднялся из-за стола, чтобы взять ее. После долгого, очень внимательного рассмотрения он с большим интересом стал разглядывать Стоуна.

– Мистер Стоун, – сказал он, – выраженная здесь точка зрения подразумевает, что ваша исповедь вовсе таковой не является. А что на самом деле у вас на уме? Садитесь снова и начинайте все с самого начала еще раз; вашим суждениям недостает должной глубины, материалу, представленному вами, еще далеко до подлинности. И я предлагаю, чтобы вы начали с признания в попытке исказить суть своей исповеди сознательно и преднамеренно.

– Ничего подобного, – возразил Стоун или, вернее, пытался было возразить: дар речи ему изменил, он прямо-таки онемел от страха. – М-может б-быть, лучше бы обсудить эти вопросы, сэр, в произвольной форме, без соблюдения положенных формальностей? Я в самом деле подтасовал результат контрольного релпол-испытания Яна Дункана. Это факт. Что же касается мотивов, которыми я руководствовался…

– Разве вы сейчас не позавидовали Дункану? – перебил его Дойль. – Его успеху в исполнении на кувшине, открывшему ему дорогу в Белый Дом?

Наступила тягостная тишина.

– Это… могло иметь место, – процедил в конце концов сквозь зубы Стоун виновато. – Но это нисколько не меняет того факта, что по всей справедливости Яну Дункану не положено жить здесь; его следует выселить, независимо от моих побуждений. Загляните в свод правил проживания в муниципальных (общественных) многоквартирных домах. Я знаю, что там есть раздел, относящийся к ситуации, подобной этой.

– Но вам не уйти отсюда, – упорствовал капеллан, – не сознавшись во всем. Вы должны удовлетворить машину. Вы сейчас пытаетесь добиться принудительного выселения соседа, чтобы удовлетворить свои эмоциональные, психологические потребности. Сознайтесь в этом, а уж потом, возможно, мы сможет обсудить действующее законодательство, те параграфы его, что имеют касательство к Дункану.

Стоун застонал и еще раз прикрепил к своему черепу замысловатую систему электродов.

– Ладно, – проскрежетал он. – Я ненавижу Яна Дункана из-за того, что он артистически одарен, а я – нет. Я желаю предстать перед судом присяжных из двенадцати жильцов этого дома, который и определит наказание за этот мой грех; но я настаиваю на том, чтобы Дункана подвергли повторной релпол-проверке! Я не отступлюсь от этого – у него нет ни малейшего права проживать здесь, среди нас. Это и аморально, и противозаконно.

– Так теперь, по крайней мере, честнее с вашей стороны, – сказал Дойль.

– Если уж быть честным до конца, – произнес Стоун, – то мне нравится игра ансамбля на кувшинах; мне понравился их небольшой концерт, тогда, вечером. Но я вынужден вести себя именно таким образом, поскольку только это, по моему глубочайшему убеждению, отвечает в полной мере общественным интересам.

«Исповедыватель», так ему во всяком случае показалось, фыркнул насмешливо, выстреливая вторую перфокарту. Впрочем, это, конечно, всего лишь игра его воображения.

– Вы просто топите себя все глубже и глубже, – произнес Дойль, расшифровав вердикт машины. – Поглядите-ка сами.

Он угрюмо протянул карту Стоуну.

– Ваш разум прямо-таки обуян беспорядочными, противоречивыми побуждениями. Когда вы исповедовались в последний раз?

Густо покраснев, Стоун промямлил:

– Мне кажется… в прошлом августе. Капелланом был тогда Пепе Джоунс.

Да, точно, в августе.

На самом же деле, это было еще в самом начале июля.

– Над вами придется изрядно потрудиться, – произнес Дойль, закуривая сигарету и откидываясь на спинку стула.

***

После оживленного обсуждения и горячих споров открыть свою программу выступления в Белом Доме они решили с одной из чакконн Баха. Элу она всегда очень нравилась, несмотря на все трудности ее исполнения, двойные синкопы и тому подобное. Дункан же нервничал от одной только мысли об этой чакконне. Он жалел, теперь, когда в конце концов решение было принято, что не настоял на своем: начинать стоило бы с куда более простой пятой виолончельной сюиты. Но теперь уже было поздно что-либо менять. Эл отослал программу концерта секретарю Белого Дома по вопросам науки и искусства мистеру Гарольду Слеваку.

– Ради Бога, не беспокойся, – сказал Эл. Тебе ведь здесь придется вести вторую партию. Или ты согласен вторую партию уступить мне?

– Нет, – ответил Ян.

Это в самом деле немало облегчало его задачу. Партия, которую взялся исполнять Эл, была гораздо более трудной.

Снаружи стоянки «Марсолеты Луни Люка» № 3 начала свое движение папоола, пересекая тротуар в своем скользящем, безмолвном преследовании перспективных потенциальных покупателей. Было всего лишь десять утра, и пока еще никто поблизости не появлялся, кого бы стоило взять за воротник.

Сегодня стоянка расположилась в холмистом районе Окленда, штат Калифорния, среди извилистых, обсаженных деревьями улиц наиболее респектабельного жилого района. Напротив стоянки Яну виднелся «Джо Луис» – своеобразной архитектуры потрясающе шикарный дом на тысячу квартир, большей частью заселенный состоятельными неграми. Здание в лучах утреннего солнца казалось особенно опрятным и ухоженным. У входа стоял охранник, со значком и винтовкой, не пропуская внутрь тех, кто там не проживал.

– Слеваку еще нужно завизировать программу, – напомнил Эл. – Может быть, Николь не захочется слушать чакконну; вкусы у нее весьма специфические, да и меняются они непрерывно.

Перед своим внутренним взором Ян представил себе Николь возлегающей на своей огромной кровати в розовом с оборками пеньюаре, ее завтрак на подносе рядом с нею, когда она просматривает порядок исполнения номеров программы, представленной ей для одобрения. Она уже прослышала о нас, подумалось ему. Она знает о нашем существовании. В таком случае мы действительно существуем. Нас вызвали к существованию как ребенка, которому нужно, чтобы мать любовалась тем, что он делает, придали законную силу факту нашего существования – естественно, под пристальным наблюдением Николь.

А когда она отведет свой взор от нас, подумалось ему, что тогда? Что будет с нами после? Мы дезинтегрируемся, снова погрузимся в забвение?

Назад, подумалось ему, к случайному скоплению бесформенных атомов? Туда, откуда мы вышли, в мир не-существования. Мир, в котором мы влачили всю нашу жалкую жизнь, до вот этого самого момента.

– И, – продолжал Эл, – она, возможно, попросит нас сыграть на «бис».

Она, может быть, даже закажет сыграть что-нибудь, особенно ей полюбившееся. Я провел кое-какие изыскания, и установил, что она иногда заказывает сыграть «Счастливого крестьянина» Шумана. Возьми-ка себе это на заметку. Нам не помешало бы прорепетировать «Счастливого крестьянина», так, на всякий случай.