Текст книги "Симулакрон"

Автор книги: Филип Киндред Дик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Он, казалось, не в состоянии был отвести от нее глаз. Теперь он произнес хрипло:

– Я не верю этому, Николь. Вы реальны, разве это не так? Я могу вас видеть, ощущать ваше присутствие – значит, вы должны реально существовать!

Он с жалким видом продолжал изумление глядеть на нее.

– Я на самом деле существую, – подтвердила Николь.

И стало ей очень грустно от этих своих слов. Сколько сейчас людей так же, как Конгросян, отчаянно пытались сохранить в своем представлении ее образ в неизменном, неискаженном виде, хотели воспринимать ее такою, какою они ее привыкли видеть. И все же – достаточно ли было только этого?

Сколь людей, подобно Конгросяну, могли сломиться, столкнувшись с реальностью, не выдержав тяжести навалившегося на них бремени сомнений, необходимости делать свои собственные умозаключения? Вернуться к своей вере те, что – умом своим они это понимали – является иллюзией?

Значит, она может остаться у власти при условии, что все население страны станет психически нездоровым! Мысль эта не вызывала у нее особого энтузиазма.

Дверь открылась, на пороге стояла Джанет Раймер, такая маленькая, вся ссутулившаяся, страшно озабоченная.

– Николь, пожалуйста, пройдите со мною.

Голос ее был тихим и безжизненным. Но тем не менее звучал категорически.

Николь поднялась. Значит, она понадобилась Совету. Как и обычно, он действовал при посредничестве Джанет Раймер, своего полномочного представителя.

– Хорошо, – согласилась Николь.

Затем повернулась к Конгросяну и Гарту Макри.

– Я прошу прощения; вам придется извинить меня, Гарт, но я хочу, чтобы вы временно взяли на себя исполнение обязанностей комиссара НП.

Уайлдер Пэмброук мною разжалован – я сделал это перед самым вашим приходом. Вам я доверяю.

Она прошла мимо обоих мужчин и последовала за Джанет Раймер в коридор. Джанет двигалась проворно, и ей приходилось спешить, чтобы не отстать от нее.

Всплеснув в отчаянии руками, Конгросян бросил ей вслед:

– Если вы не существуете, то я снова стану невидимым – или даже хуже!

Она продолжала идти по коридору.

– Я боюсь за себя, – крикнул Конгросян, – я могу совершить что-нибудь ужасное! Я не хочу, чтобы так случилось!

Он сделал несколько шагов по коридору, пытаясь догнать Николь.

– Пожалуйста, не оставляйте меня в беде! Помогите мне! Пока еще не стало слишком поздно!

Она ничего не могла сделать. И даже не обернулась.

Джанет подвела ее к лифту.

– На этот раз они дожидаются двумя уровнями ниже, – сказала Джанет. Они собрались, все девятеро. Вследствие серьезности создавшейся на этот раз ситуации, они хотят говорить с вами лицом к лицу.

Кабина лифта плавно опустилась в подвал.

Николь вышла из нее, следуя за Джанет, и прошла в помещение, служившее противоатомным убежищем Белого Дома и сохранившееся с предыдущего столетия. Все лампы были включены, и она увидела сидевших за длинным дубовым столом шестерых мужчин и трех женщин. Все они, кроме одного мужчины, были ей совершенно незнакомы. В самом центре, сидел человек, которого она хорошо знала, Николь не верила своим глазам. Судя по занимаемому им месту за столом, он был Председателем Совета. Да и манера его поведения была еще внушительнее и увереннее, чем у остальных.

Этим человеком был Бертольд Гольц.

***

– Вы – прошептала Николь. – Уличный скандалист. Никогда в жизни такого себе даже представить не могла бы.

С ощущением тяжелой усталости она нерешительно опустилась на деревянное кресло с высокой спинкой прямо напротив всех девятерых членов Совета.

Глядя на нее исподлобья, Гольц произнес:

– Но вы же ведь знали, что у меня имеется доступ к оборудованию фон Лессинджера. А использование этого оборудования для переселения во времени является исключительной монополией правительства. Так что, вы должны были догадываться о том, что у меня должны быть какие-то, и притом очень тесные связи, на самом высоком уровне. Впрочем, сейчас это не имеет ровно никакого значения. Нам нужно обсудить более неотложные вопросы.

– Я пока снова вернусь наверх, – напомнила о себе Джанет Раймер.

– Благодарю вас, – кивнув, отпустил ее Гольц.

Затем, мрачно глядя на Николь, сказал:

– Вы оказались не очень-то умной женщиной, Кейт. Тем не менее, мы попытаемся еще использовать вас. Аппаратура фон Лессинджера показывает нам одно четко различимое альтернативное будущее – тот вариант его, в котором комиссар полиции Пэмброук становится диктатором. Это наводит нас не мысль том, что Уайлдер Пэмброук тесно связан с Карпами в их попытке свергнуть вас. Я считаю, что вас следует немедленно арестовать Пэмброука и расстрелять его.

– Он уже расстался со своим постом, – сказала Николь. – Не более десяти минут тому назад я освободила его от выполнения обязанностей комиссара НП.

– И отпустили его? – изумлено воскликнула одна из женщин – членов Совета.

– Да, – неохотно созналась Николь.

– Значит, теперь наверное, уже поздно искать его, – заметил Гольц. Но все равно, давайте продолжим. Николь, ваша первая же решительная акция должна быть направлена против двух картелей-монстров; Карпа и «АГ Хемие».

Антон и Феликс Карпы особенно опасны; при просмотре альтернативных будущих нам попалось несколько таких, в которых им удается уничтожить вас и удерживаться у власти по меньшей мере, целое десятилетие. Мы обязаны предотвратить это любыми способами.

– Хорошо, – согласилась Николь.

Эта мысль ей и самой пришлось по нраву. Все равно она выступила бы против Карпов, и без советов со стороны этих типов.

– У вас такой вид, – отметил Гольц, – как будто вы в состоянии обойтись без нас и без наших рекомендаций в отношении того, как вам поступить. Но в действительности вам без нас никак нельзя. Мы намерены объяснить вам, как вы еще можете спасти свою жизнь – в самом прямом, буквально, смысле; это первоочередная стоящая перед вами задача, а уж только во вторую очередь вам надлежит подумать как сохранить свое положение в обществе. Не будь нас, вас уже давно не было бы в живых.

Пожалуйста, поверьте мне; мы пользовались аппаратурой фон Лессинджера, и мы знаем, что говорим.

– Я просто никак не могу свыкнуться с той мыслью, что здесь оказались вы, – призналась Николь, обращаясь к Бертольду Гольцу.

– Но это всегда так было, – пытался втолковать ей Гольц. – Только вам, ничего об этом не было известно. Ничего не изменилось, кроме того, что сейчас вы это наконец обнаружили, а это само по себе в общем-то пустяк в равнении со всем остальным. Так вот, вам дорога жизнь, вы хотели бы остаться в живых? Тогда, пожалуйста, внимательно прислушайтесь к нашим инструкциям на сей счет. Или вас больше устраивает, чтобы эти Уайлдер Пэмброук и Карпы казнили вас ни за что, ни про что?

– Тон его голоса был совершенно безжалостным.

– Естественно, я согласна сотрудничать с вами, – сказала Николь – Вот и прекрасно.

Гольц одобрительно кивнул и обвел взором своим коллег по Совету.

– Первое распоряжение, которое мы отдаем – разумеется, через Руди Кальбфлейша, – это указ о национализации предприятий картеля «Карп унд Зоннен Верке» по всей территории СШЕА. Все имущества Карпа теперь должно стать собственностью правительства. Дайте указания военным на сей счет; их задача – захватить различные филиалы Карпа; это должно быть произведено вооруженными подразделениями, возможно даже, с применением тяжелой самоходной бронетехники. Это нужно сделать прямо сейчас, лучше всего, еще до наступления темноты.

– Хорошо, – согласилась Николь.

– Несколько их армейских генералов, самое меньшее, троих или четверых, следует послать в центральную контору Карпа в Берлине; они должны лично арестовать семью Карпа. Велите им отвезти Карпов на ближайшую военную базу, отдайте их под трибунал и немедленно казните – также до наступления ночи. Теперь – что касается Пэмброука.

Я полагаю, наилучшим решением будет посылка к нему убийц-парашютистов из числа сыновей Иова; военные пусть в этом деле остаются в стороне.

Тон Гольца внезапно изменился.

– Почему у вас такое выражение лица, Кейт?

– У меня разболелась голова, – сказала Николь. – И не называйте меня «Кейт». Пока я у власти, вам следует продолжать называть меня Николь.

– Все, о чем я говорю, причиняет вам страдания, верно?

– Да, – призналась Николь. – Я не хочу никого убивать, даже Пэмброука и Карпов. С меня достаточно рейхсмаршала – более, чем достаточно. Я не убила даже тех двоих музыкантов, исполнителей на кувшинах, которые привели в Белый Дом папоолу, чтобы она укусила меня, этих двоих мелких сошек Луни Люка. Я позволила им эмигрировать на Марс.

– Таким способом невозможно уладить все наши беды.

– Пожалуй, так, – нехотя согласилась Николь.

За спиной у Николь открылась дверь в бомбоубежище. Она обернулась, ожидая увидеть Джанет Раймер.

В дверях с пистолетом в руке стоял Уайлдер Пэмброук во главе целой группы полицейских.

– Вы все арестованы, – сказал Пэмброук. – Все здесь присутствующие.

Вскочив на ноги, Гольц стал шарить рукой у себя под пиджаком.

Первым же и единственным выстрелом Пэмброук убил его. Гольца отбросило назад, вышвырнув из кресла. Кресло с грохотом перевернулось и еще дальше отбросило тело Гольца, под дубовый стол, где оно и осталось лежать на боку.

Больше никто даже не шевельнулся.

Повернувшись к Николь, Пэмброук сказал:

– Поднимайтесь наверх, вы должны выступить по телевидению. Прямо сейчас.

Он красноречиво взмахнул дулом своего пистолета в ее сторону.

– И поторопитесь! Телепередача начнется через десять минут.

– Из кармана ему удалось вытащить многократно сложенный лист бумаги.

– Вот то, что вы должны сказать, – добавил он; лицо его при этом исказилось, будто у него возник нервный тик. – Это заявление о вашем уходе в отставку со своей должности – если, разумеется, можно так выразиться относительно того положения, в котором вы теперь оказались. И вы также подтвердите, что обе обнародованные новости являются правдой, та, что касается Дер Альте, и та, что касается вас самой.

– Кому я должна передать свои полномочия? – спросила Николь.

Голос ее звучал очень слабо даже в ее собственных ушах, однако, по крайней мере, она не выглядела униженной просительницей. И была очень этим довольна.

– Чрезвычайному комитету из высших должностных лиц НП, – сказал Пэмброук. – сказал Пэмброук. – Он будет руководить подготовкой к предстоящим всеобщим выборам, после чего, разумеется, будет распущен.

Остававшиеся все это время совершенно неподвижными восемь членов Совета последовали было за Николь.

– Нет, остановил их Пэмброук. – Вы все остаетесь здесь, внизу, – лицо его побелело при этих словах, – с нарядом полиции.

– Вы понимаете, что он собирается сделать? – спросил у Николь один из членов Совета. – Расстрелять всех нас.

Слова этого мужчины были едва слышны.

– Она бессильна помешать этому, – заявил Пэмброук и снова помахал пистолетом в сторону Николь.

– Мы изучали такую возможность с помощью фон-лессинджеровской аппаратуры, – сказала, обращаясь к Николь, одна из женщин-членов Совета. Но мы никак не могли поверить в то, что такое может случиться на самом деле. Бертольд даже не стал рассматривать такую возможность как слишком уж маловероятную. Мы все были уверены в том, что подобная практика реальной политике давно вышла из употребления.

Николь, конвоируемая Пэмброуком, вместе с ним прошла в кабину лифта.

Они стали подниматься на первый этаж Белого Дома.

– Не убивайте их, – сказала Николь. – Пожалуйста.

Глянув на часы, Пэмброук произнес:

– Сейчас они уже мертвы.

Кабина остановилась. Дверцы ее открылись.

– Проходите прямо в свой кабинет, – распорядился Пэмброук. – Будете выступать непосредственно оттуда. Интересно, не правда ли, насколько несерьезно отнеслись члены Совета к возможности того, что мне удастся опередить их и первому их уничтожить. Они слишком уверовали в свою власть и решили, что я, как бессловесная овечка, пойду без всякого сопротивления навстречу собственной гибели. Я весьма сомневаюсь в том, что они вообще удосужились просмотреть предварительно эти последние несколько минут. Они, должно быть, понимали, что не так ничтожна мала вероятность захвата мной власти, но не довели до конца всесторонне рассмотрение такой возможности и не выяснили, каким все-таки образом это может мне удастся.

– Я не верю, – возразила Николь, – что они были до такой степени непредусмотрительны, несмотря на все ваши догадки на сей счет и то, что они сами говорили в оправдание своей вопиющей халатности. Имея в своем распоряжении аппаратуру фон Лессинджера…

– Ей казалось просто невероятным, что Бертольд Гольц и остальные члены Совета так запросто позволили себя сгубить; если уж быть до конца последовательными в таких серьезных политических играх, то им следовало хорошенько задуматься о собственной безопасности и находиться вне пределов досягаемости Пэмброука.

– Они были очень напуганы, – объяснил Пэмброук. – А люди напуганные теряют способность логически мыслить.

Перед ними был кабинет Николь. На полу перед дверью в кабинет лежало неподвижное тело. Тело Джанет Раймер.

– Положение, в котором мы оказались, было таково, что нам ничего другого не оставалось делать, – сказал Пэмброук. – Или, вернее, – давайте смотреть фактам в глаза – мы хотели это сделать. Давайте, в конце концов, будем честными в наших взаимоотношениях. Да, я сделал это умышленно. Позаботиться о мисс Раймер для меня было актом, совершенным с большой охотой чисто по собственному желанию, а не в силу вынужденных обстоятельств.

Он переступил тело Джанет и открыл дверь в кабинет Николь.

Внутри его одиноко стоял Ричард Конгросян.

– Со мной случилось нечто ужасное! – возопил Конгросян, как только заметил их обоих. – Я больше не в состоянии отстраниться от своего окружения; вы хотя бы представляете себе, каково мне сейчас? Это совершенно невыносимое состояние.

– Он направился к ним навстречу, было явно заметно, как он дрожит всем телом; глаза его были готовы выскочить из орбит от страха, руки его, вся шея и лоб покрылись обильным потом.

– Вы в состоянии это понять?

– Подождите, – явно нервничая, сказал ему Пэмброук.

Николь снова заметила тик, перекосивший его лицо. Повернувшись к ней, Пэмброук произнес:

– Первейшее, что мне нужно – это чтобы вы предварительно прочли тот текст, что я вам дал. Начинайте прямо сейчас.

– Он снова посмотрел на часы.

– Телевизионщикам следовало бы уже быть здесь и заканчивать подготовку своей аппаратуры.

– Это я отослал их, – пояснил Конгросян, перехватив его недоуменный взгляд. – От их присутствия мне стало совсем худо. Взгляните-ка – видите вот этот стол? Так вот, я теперь – часть его! Смотрите внимательно, и я докажу вам свою правоту.

– Конгросян вперился взглядом в стол, беззвучно зашевелились его губы. И, ваза с белыми розами стоящая на столе, поднялась и двинулась прямо по воздуху к Конгросяну. Ваза, прямо у них на газах, прошла в грудь Конгросяна и исчезла.

– Я впитал ее в себя. Она сейчас – я. А… – он сделал жест в сторону стола, – я – это он!

На том месте, где – Николь ясно это видела – стояла раньше ваза, начала формироваться вроде бы неоткуда какая-то густая масса неопределенного цвета, чрезвычайно сложное переплетение тканей органического происхождения, гладких тонких кроваво-красных трубок. Да ведь это, сообразила вдруг Николь, какие-то внутренности Конгросяна – по всей вероятности, селезенка и кровеносные сосуды, нервные волокна, что поддерживали нормальное ее функционирование. Этот орган, чем бы ни был, продолжал нормально функционировать, о чем свидетельствовала размеренная его пульсация; он был живым и энергично работал, взаимодействуя с остальным организмом. Как это все сложно отметила про себя она про себя; она никак не могла отвести взгляд от стола, и даже Уайлдер Пэмброук, как завороженный, глядел на туда же.

– Меня всего вывернуло наизнанку! – вопил Конгросян. – Если так будет продолжаться, мне придется поглотить в себя всю Вселенную, а единственное, что останется вне меня, – это мои собственные внутренности. После чего, вероятнее всего, я погибну!

– Послушайте, Конгросян, – грубо оборвал его Пэмброук, направляя дуло своего пистолета на пианиста-психокинетика. – Зачем это вам понадобилось отсылать отсюда бригаду телевизионщиков. Она мне нужна в этом кабинете, Николь должна выступить перед страной. Ступайте и скажите им, чтобы они вернулись.

– Он сделал пистолетом недвусмысленный жест в сторону Конгросяна.

– Или разыщите служащего Белого Дома, который…

Он неожиданно осекся. Пистолет сам собою выскользнул из пальцев Пэмброука.

– Помогите мне! – взвыл Конгросян. – Он становится мною, а мне не остается ничего другого, как быть им!

Пистолет исчез в теле Конгросяна.

В руке же Пэмброука оказалась розовая губчатая масса легочной ткани; он тут же выронил ее на пол, а Конгросян одновременно с этим пронзительно закричал от боли.

Николь зажмурила глаза.

– Ричард, – раздраженно простонала она, – прекратите это. Возьмите себя в руки.

– Хорошо, – произнес Конгросян и беспомощно хихикнул. – Я теперь смогу высвободиться из своей бренной оболочки, выложить всего себя, разбросав по полу все свои жизненно важные части тела; может быть, если повезет, я каким-то образом сумею и позапихивать их назад.

Открыв глаза, Николь произнесла:

– Вы можете избавить меня от всего этого, сейчас? Переместив меня куда-то далеко-далеко отсюда, Ричард? Пожалуйста.

– Я не могу дышать, – с трудом ловя воздух широко раскрытым ртом, пожаловался Конгросян. – Часть моей дыхательной системы оказалась у Пэмброука, и он не смог удержать ее в руках; он не позаботился о ней, уронив ее на пол.

Он показал рукой на полицейского.

Лицо Пэмброука побелело, какая-то печать безнадежности легла на него.

– Он что-то выключил внутри меня, – очень тихо произнес комиссар НП.

– Какой-то существенный для нормального функционирования организма орган.

– Верно, верно! – пронзительно взвизгнул Конгросян. – Я вывел из строя у вас – нет, нет не стану говорить, что.

– Он с самодовольным видом ткнул пальцем в сторону Пэмброука.

– Только вот что я вам скажу. Вы проживете еще, ну, скажем, примерно часа четыре. – Он рассмеялся. – Что вы на это скажете?

– Вы можете восстановить у меня этот орган? – еле выдавил из себя Пэмброук.

Боль исказила все его лицо; теперь было ясно, какие тягчайшие муки ему приходилось испытывать.

– Если я захочу, – сказал Конгросян. – Но я не пожелаю этого сделать, так как нет у меня на это времени. Мне нужно в первую очередь собрать самого себя.

– Он нахмурился, сосредоточился.

– Я всецело поглощен тем, что отторгаю все инородные предметы, которым удалось проникнуть внутрь меня, – пояснил он, обратив внимание на недоуменные взгляды Пэмброука и Николь. – Я хочу стать прежним, таким, каким я был всегда – а для этого я намерен привести в порядок все, чему положено находиться внутри меня.

– Он вперился взглядом в розовую губчатую массу легочной ткани, валявшуюся на полу.

– Ты – это я, сказал он ей. – Ты – часть меня, часть того мира, который составляет мою неповторимую индивидуальность. Ты можешь принадлежать только мне. Понятно?

– Пожалуйста, уведите меня отсюда как можно подальше отсюда, взмолилась Николь.

– Ладно, ладно, – раздраженно согласился Конгросян. – Где же вам больше всего хотелось оказаться? В каком-нибудь другом городе? На Марсе?

Никто не знает, как далеко я в состоянии переместить вас, – да я и сам толком не знаю. Как отметил мистер Пэмброук, по сути я так и не удосужился научиться пользоваться своими способностями в политических целях. Но все равно я теперь причастен к большой политике.

– Он восторженно засмеялся.

– Что вы скажете насчет Берлина? Я могу переместить вас отсюда прямехонько в Берлин. В этом я нисколько не сомневаюсь.

– Куда-нибудь, – простонала Николь.

– Я придумал, куда мне вас отправить, – неожиданно воскликнул Конгросян. – Я знаю, где вы будете в полной безопасности, Никки. Поймите, я очень хочу, чтобы с вами не случилось ничего плохого. Я верю в вас; я знаю, что вы существуете на самом деле. Что бы там не врали эти гнусные информ-машины. Я вот что хочу сказать – они бессовестно лгут. Я имею полное право это утверждать. Они пытаются расшатать мою веру в вас; все они – это одна шайка, которая собралась и сговорилась твердить одно и то же.

Он замолчал, чтобы перевести дух, затем продолжил:

– Так вот, я переправлю вас в мою усадьбу в Дженнере, в Калифорнии.

Вы можете там оставаться с моей женой и сыном. Пэмброуку там до вас не добраться, потому что к этому времени его уже не будет в живых. Я вот только что перекрыл нормальную работу еще одного очень важного органа у него внутри. Теперь ему не протянуть и пяти минут.

– Ричард, позвольте ему… – начала было Николь и тут же осеклась, потому что все вокруг нее вдруг исчезло.

Конгросян, Пэмброук, ее кабинет в Белом Доме – все перестало для нее существовать. А сама она оказалась в сумраке тропического леса. С отсвечивавших рассеянный свет листьев капала влага; почва под ногами была податливая, пропитанная водой. Вокруг стояла мертвая тишина.

Перенасыщенный сыростью лес был совершенно безмолвен.

Она была в нем абсолютна одна.

Постояв какое-то время, она побрела, сама не зная, куда. Она ощущала себя какой-то одеревеневшей, бесконечно старой, каждое движение давалось ей с немалым трудом; впечатление у нее было такое, будто простояла она здесь в тишине, под этим нескончаемым дождем, добрых миллион лет.

Впереди сквозь переплетения лиан и заросли мокрых кустарников виднелись очертания полуразвалившегося, давно некрашеного дома из калифорнийского мамонтова дерева. Николь побрела к этому дому, обняв плечи руками, вся дрожа от холода.

Отбросив в сторону последнюю мешавшую ей ветку, она увидела припаркованное на подъездной дорожке с виду совершенно первобытное такси-робот.

Отворив дверцу такси-робот, она произнесла повелительным тоном:

– Отвези меня в ближайший город.

Механик такси остался совершенно равнодушным к ее распоряжению, будто он давно вышел из строя.

– Ты, что, не слышишь меня? – громко сказала Николь.

Со стороны дома до нее донесся женский голос.

– Прошу прощения, мисс. Это такси нанято людьми из звукозаписи; оно не станет вас слушаться, так как повинуется только тем, кто его нанял.

– О, – вырвалось у Николь, после чего она выпрямилась и захлопнула дверцу. – жена Ричарда Конгросяна?

– Да, – ответила женщина и стала спускаться по дощатым ступенькам. А вы… – она прищурилась, -…вы Николь Тибо?

– Была ею, – произнесла Николь. – Можно пройти внутрь дома и выпить что-нибудь погорячее? Я продрогла неважно себя чувствую.

– Конечно же, – сказала миссис Конгросян. – Пожалуйста. Вы сюда прибыли, чтобы найти Ричарда? Его здесь нет; в последний раз, когда я с ним говорила, он был в нейрохирургической клинике "Франклин Эймс в Сан-Франциске. Вам это известно?

– Да, – ответила Николь. – Но сейчас его там нет. Нет, я не разыскиваю его.

Она последовала за миссис Конгросян вверх по ступенькам на парадное крыльцо дома.

– Из звукозаписи здесь у нас гостят уже три дня, – рассказывала миссис Конгросян. – Все записывают и записывают. Я уже начинаю подозревать, что они никогда отсюда не уедут. Правда, это прекрасные люди, и мне очень приятно их общество. Они здесь и ночуют. Они приехали сюда с целью записывать игру моего мужа, в соответствии с его старым контрактом с «Арт-Корпорэйшн», но, как я уже сказала, он неожиданно для всех уехал.

Она открыла входную дверь.

– Спасибо вам за гостеприимство, поблагодарила ее Николь.

В доме, как она незамедлительно обнаружила, было тепло и сухо; после такого унылого пейзажа снаружи у нее тотчас же полегчало на душе. В камине весело горел огонь, и она подошла поближе.

– Я слышала, только что, какую-то несусветную ерунду по телевидению, – поделилась миссис Конгросян. – Что-то относительно Дер Альте и вас самой. Я толком ничего не поняла. Речь шла о том, что вы якобы… не существуете, так, во всяком случае, мне показалось. Вы-то сами знаете, о чем идет речь? О чем не перестает передавать телевидение?

– Боюсь, что нет, – сразу насторожившись, ответила Николь.

– Я пойду приготовлю кофе, – сказала миссис Конгросян. – Они – мистер Флайджер и его коллеги из ЭМП – должны вот-вот вернуться. К обеду. Вы одни? С вами больше никого нет?

– Совершенно одна, – вздохнула Николь.

Ей не терпелось выяснить, умер ли к этому времени Уайлдер Пэмброук.

Она очень надеялась на это, его смерть как нельзя больше устраивала ее.

– Ваш муж, – сказала она, – очень хороший человек. Я ему многим обязана.

По сути дела, поняла она, своей жизнью.

– Он очень высокого мнения о вас тоже, – сказала миссис Конгросян.

– Можно мне остаться у вас? – вдруг спросила Николь.

– Пожалуйста. Сколько вам будет угодно.

– Спасибо.

Ей теперь стало несколько лучше. Может быть, я уже никогда больше не вернусь в Вашингтон, подумала она. Ведь ради чего мне теперь возвращаться?

Джанет нет в живых, Бертольд Гольц – мертв, даже рейхсмаршал Геринг мертв и уж, конечно же, Уайлдер Пэмброук теперь тоже мертв. И весь правящий Совет, все эти столько лет таившиеся в полумраке фигуры, которые стояли за нею, которых она прикрывала. При условии, разумеется, если фараоны выполнили отданный им приказ, впрочем, в этом сомневаться не приходилось.

Кроме того, отметила она про себя, я уже больше никак не смогу вершить делами в стране; информ-машины во всю постарались в своей слепой, чисто механической, но такой эффективной прыти. Они и Карпы. Так что теперь, решила она, настала очередь Карпов, пусть какое-то время поупиваются властью, а затем… Пока, в свою очередь, не сожрут и их, как это сделали со мною.

Я даже не могу теперь эмигрировать на Марс, продолжала размышлять она. Во всяком случае, на борту одного из марсолетов Луни Люка. В этом я сама виновата. Но есть и иные способы туда добраться. Есть большие торговые корабли, эксплуатирующиеся на вполне легальных основаниях, правительственные корабли тоже. И еще – очень быстроходные корабли, которые принадлежат военным; я, пожалуй, еще могла бы реквизировать один такой корабль. При посредничестве аппарата Руди, даже несмотря на то, что сам он не смертном одре – вернее на слесарном верстаке для разборки.

Официально армия присягнула ему; ей положено делать то, что он велит.

– Вы себя нормально чувствуете? Кофе вам не повредит? – на нее внимательно смотрела миссис Конгросян.

– Спасибо – ответила Николь, – вполне нормально.

Она последовала за миссис Конгросян в кухню этого просторного старинного дома.

За окнами теперь дождь хлестал вовсю. Николь снова задрожала и решила больше не глядеть на улицу; дождь страшил ее, он был дурным знамением.

Напоминанием о злосчастной судьбе, что могла быть ей уготована.

– Вы сего-то боитесь? – вдруг сочувственно спросила миссис Конгросян.

– Сама не знаю, – честно призналась Николь.

– В таком состоянии я не раз видела Ричарда. Это, должно быть, здешний климат. Он такой мерзкий и однообразный. Ведь судя по описаниям Ричарда, вы никогда такою не были. Он всегда рассказывал, что вы такая смелая. Такая сильная.

– Мне очень жаль, что я вас разочаровала.

Миссис Конгросян погладила ее по руке.

– Вы не разочаровали меня. Вы мне очень-очень понравились. Я уверена: это погода виновата в том, что вы так пали духом.

– Может быть, – не стала возражать ей Николь.

Но сама– то она знала, что не дождь тому виной. Нечто, куда более серьезное.