Текст книги "Миры Филипа Фармера. Том 15. Рассказы"

Автор книги: Филип Хосе Фармер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 28 страниц)

В потоке света, струившемся из окна, стояла Фордиана, которую Старине, очевидно, удалось завести. В отличие от других машин, в ее кузове было пусто.

Дороти постучалась в дверь. Ей открыла Дина. Пейли сидел в изодранном мягком кресле. На нем были только выцветшие, в заплатах, синие джинсы. Один глаз заплыл огромным черносине-зеленым синяком. Плотно нахлобучив на голову шляпу Старины Короля из лошадиной шкуры, он вцепился рукой в горлышко бутылки пива, словно собирался задушить ее.

Дороти с любопытством посмотрела на заплывший глаз, но вопросов по его поводу задавать не стала. Вместо этого она поинтересовалась, почему Пейли до сих пор не упаковался в связи с угрозой наводнения.

Старина махнул ей голой культей руки:

– Это все проделки Старого Дружищи В Небесной Выси. Я молился этому старому идиоту, чтобы тот остановил дождь, но он полил еще сильнее, чем раньше. И я, значит, рассудил, что на самом деле это Старушка Матерь-Земля затеяла нам этот дождь. А Старый Дружище В Небесной Выси слишком хилый, чтобы тягаться с ней. Ему нужна сила. Так что... надумал я было пустить для него кровь из девственницы, чтоб он напился этой кровью вволю и снова наполнил силой свои мышцы. Да приходится, видать, отказаться от этого, потому как такой штуки теперь больше не сыщешь – во всяком случае на сотню миль отсюда.

Стало быть... я тут подумываю, не выйти ли мне из дому и не сделать ли еще кое-что этакое. Например, вылить для него на землю кварту, а то и две, пива. Как говорят греки: обильные возлияния богам...

– Не разрешай ему больше пить того дрянного пива, – предупредила Гамми. – С нас хватит и этого поганого дождя, залил всех с ног до головы, и я не хочу, чтоб еще какие-то там боги блевали где попало.

Пейли швырнул в нее бутылкой. Пустой, конечно, потому что не настолько он опьянел, чтобы пустить в расход полную или даже полупустую бутылку. Но, ударившись о стену, она разбилась, и, поскольку за нее целую можно было получить монету в пять центов, Пейли обвинил Гамми в злонамеренном расточительстве:

– Если б ты попридержала язык, она б не разбилась.

Дина не удостоила эту сцену вниманием.

– Я очень рада видеть тебя, детка, – сказала она. – Но было бы, наверное, лучше, если б ты осталась сегодня на ночь дома.

Жестом руки она показала на портрет своей матери, все еще прибитый гвоздями лицом к стене.

– Он по-прежнему в плохом настроении.

– Заодно скажи уж и об этом, – пробормотала Гамми. – Его долбанул рукояткой пистолета молодой Хромоногий Дулан, который живет в том доме из ящиков – ну, на его стене еще приклеена реклама купальников от Джантсена, – когда Хромоногий потехи ради пытался сдернуть с головы Старины шляпу Старины Короля.

– Ну да, попытался сдернуть ее, – подтвердил Пейли. – Но я как следует саданул его по руке. Тогда он достает другой рукой из кармана пальто свою пушку и как звезданет ее прикладом мне в глаз! Ну да меня этим не остановишь. Он видит, как я подступаю к нему, будто опаздываю на работу, и говорит, что пристрелит меня, если я снова дотронусь до него. Мой старик воспитал не дураков-сынков, так что я на того Хромоногого больше не напираю. Но рано или поздно я еще доберусь до него. И будет он у меня хромать на обе ноги, если вообще будет ходить.

Но я не понимаю, отчего мне так не везет с тех пор, как я нашел эту шляпу. Ведь она не должна приносить несчастье. Полагается, чтоб она приносила мне все то счастье, какое когда-либо имел род Пейли.

Пристально посмотрев на Дороти, он добавил:

– А знаешь что? Мне везло, пока я не показал тебе того места, ну ты знаешь, цветы. А потом, сама знаешь после чего, все пошло наперекосяк. Что ты сделала со мной – высосала из меня силу, обстряпывая свои делишки? Тебя подослала ко мне Старушка Матерь-Земля, чтобы ты вытянула из меня крепость мышц, удачу и жизнь, если я вдруг отыщу шляпу, когда Старый Дружище положит ее на моем пути?

Он с трудом вытащил себя из кресла, достал из холодильника две кварты пива и, пошатываясь, направился к двери.

– Сил нет терпеть эту вонищу. Еще говорят, что я воняю. Да я по сравнению кое с кем из вас, провонявшими рыбой, просто душистые фиалки. Выйду-ка я проветрюсь на свежий воздух. Выйду да потолкую со Старым Дружищем В Небесной Выси, послушаю, что там у грома есть сказать мне. Он-то понимает меня, он не посылает меня к черту, если я старый урод, то есть полуобезьяна.

Дина стремительно сорвалась с места и забежала перед ним, угрожающе протягивая к нему растопыренные пальцы с острыми ногтями – словно тощая разъяренная кошка из подворотни.

– Так вот оно что! У тебя хватило наглости оскорбить эту девочку! Ты грязное, развратное животное!

Старина остановился и, нагнувшись, осторожно поставил на пол свои две кварты. Затем, шаркая ногами, он подошел к портрету Дининой матери и сорвал его со стены. Гвозди жалобно взвизгнули, и Дина тоже.

– Что ты собираешься делать?

– То, что я хотел сделать давным-давно. Мне только тебя жалко было. А теперь нет. Хочу выбросить в ручей твоего идола. Знаешь почему? Потому что я думаю, она – засланная от Старушки Матери-Земли, врага Старого Дружищи. Она подослана сюда, чтобы следить за мной и докладывать Старушке Матери, чем я занимаюсь. А кто ее притащил в этот дом, как не ты!

– В ручей ты ее выбросишь только через мой труп! – завизжала Дина.

– С дороги! – рявкнул он и, пошатываясь, двинулся к двери, оттолкнув ее плечом.

Дина ухватилась за раму портрета, который он держал в руке, но он, изловчившись, ударил ее по костяшкам пальцев. Затем он опустил портрет на пол, нагнулся и, придерживая его ногой, чтобы тот не упал, подхватил своей огромной ладонью две кварты. Не выпуская их, он стал приседать, пока его культя не оказалась на уровне верхней части рамы. Прижав ее к телу культей, он выпрямился и, крепко прижимая к себе портрет, пошел шатаясь к двери и исчез в хлещущих струях дождя и сверкании молнии, с треском разрывавшей небо.

Дина на мгновение застыла, вглядываясь в темноту, затем ринулась за ним.

Ошеломленная Дороти смотрела, как они уходят. И только бормотание Гамми: «Они убьют друг друга» – помогло ей сбросить с себя оцепенение.

Она ринулась к двери, выглянула наружу и повернулась к Гамми.

– Что с ним стряслось? – крикнула она. – Он такой грубый, а ведь я знаю, что у него мягкое сердце. Ну почему ему надо быть таким?

– Это из-за тебя, – сказала Гамми. – Он думал, какая ему разница, как он выглядит и что делает, он все едино остается одним из Пейли. Он думал, что его пот вскружит тебе голову, как и всем цыпкам, которыми он похвалялся. Даже если его милашки много о себе воображали. А ты, раз не клюнула на него, здорово его разобидела. Потому как запала ты ему в голову, как никто до тебя.

Почему, как ты думаешь, жизнь стала такой скверной для нас после того, как он нашел тебя? Черт побери, да мужик – он и есть мужик, а он всегда знал толк в молоденьких цыпочках, верно? Дина этого не замечала, Дина ненавидит Старину. Но и обойтись без него тоже не может...

– Я должна их остановить, – произнесла Дороти и прямо с порога окунулась в черно-белый мир.

И тут же, сразу за дверью, в замешательстве остановилась. Свет струился лишь от лачуги позади нее, да от города Онабака, что на севере, исходило тусклое свечение. Но, кроме этих источников света, вокруг царила кромешная тьма. Тьма ночи, сгорающей в сверкании молнии лишь на одну ослепительную и пугающую секунду.

Обогнув лачугу, она побежала к Кикапу, находившемуся в пятидесяти ярдах. Она не сомневалась, что те двое должны быть где-то на берегу ручья. На полпути к ручью она заметила при вспышке молнии белую фигуру на берегу.

Это была Дина в своем махровом халате. Она сидела в грязи, наклонясь прямой спиной вперед, и содрогалась от рыданий.

– Я встала на колени, – простонала она. – Перед ним, перед ним. Я умоляла его пощадить мою мать. Но он сказал мне, что я еще буду потом благодарить его за то, что он избавил меня от поклонения ложной богине. Он сказал, что я буду руку ему целовать.

Голос Дины сорвался на крик:

– А потом он сделал это! Он разорвал мою благословенную матушку на мелкие клочья! Бросил ее в ручей! Я убью его! Я убью его!

Дороти погладила Дину по плечу.

– Ну же, успокойтесь. Вам лучше вернуться в дом и высушиться. Нехорошо, что он так поступил, но он не в своем уме. Куда он мог пойти?

– К той рощице тополей, где ручей впадает в реку.

– Возвращайтесь, – сказала Дороти. – Я полажу с ним. У меня получится.

Дина схватила ее за руку:

– Держитесь от него подальше. Он сейчас прячется в роще. Он опасен. Опасен, словно раненый вепрь. Или как один из своих предков, когда наши били их и травили насмерть.

– Наши? – переспросила Дороти. – Вы хотите сказать, что верите в его историю?

– Не всему, что он рассказал. Только частично. Тот его рассказ о массовом вторжении в Европу и о шляпе Короля Пейли – вздор. А если что и было похожее на правду, так оно через Бог знает сколько тысячелетий исказилось до неузнаваемости. Но то, что Пейли по меньшей мере наполовину неандерталец, правда. Послушай! Я пала низко, я – всего лишь шлюха старьевщика. Да и не только это... Старина больше не трогает меня – разве только чтобы ударить. И, что говорить, не его в том вина. Я сама напрашиваюсь, я хочу этого.

Но я не какая-то там слабоумная. Я принесла из библиотеки книги, читала, что они пишут о неандертальцах. Я внимательно изучала Старину. И я уверена: он, по всей видимости, и есть тот самый, за кого себя выдает. Гамми тоже – в ее крови по меньшей мере четверть неандертальской.

Дороти высвободила свою руку из Дининой.

– Мне нужно идти. Я должна поговорить со Стариной, сказать ему, что я больше с ним не увижусь.

– Держись от него подальше, – взмолилась Дина, вновь хватая Дороти за руку. – Если ты пойдешь поговорить с ним, то останешься и будешь делать то, что делала я. Что делали десятка два других. Мы позволяли ему заниматься с нами любовью, потому что он – не человек. Но для нас он все же был таким же человеком, как и любой другой, а некоторые из нас оставались даже после того, как уходило вожделение, потому что приходила любовь.

Дороти мягко разняла пальцы Дины, сжимавшие ее руку, и пошла прочь.

Вскоре она подошла к тополиной роще на берегу, где ручей и река сливались вместе, и там остановилась.

– Старина! – крикнула она в паузе между раскатами грома. – Старина! Это Дороти!

Ей ответило рычание, словно она потревожила медведя в его берлоге, и из черноты тополиной рощи шагнула фигура, схожая с ожившим стволом дерева.

– Зачем ты пришла? – спросил он, подступив к ней так близко, что его чудовищный нос почти касался ее. – Я нужен тебе просто такой, какой я есть – Старина Пейли, потомок Настоящих Людей, – Пейли, который любит тебя? Или же ты пришла дать спятившему старому тряпичнику успокоительное, чтобы ты смогла взять его за руку, будто ягненка, и отвести его обратно на скотобойню, в дурдом, где ему будут тыкать пестом в зрачок и выдирать то, что делает его мужчиной, а не бараном.

– Я пришла...

– Ну?

– Вот зачем! – выкрикнула она и, сдернув с него шляпу, бросилась бежать от него к реке.

Позади нее грянул такой громкий вопль отчаяния и боли, что он заглушил собой даже раскаты грома. Шлепанье ног по грязи означало, что за ней пустились в погоню.

Она неожиданно поскользнулась и упала лицом в грязь. Очки при этом слетели с нее. Теперь настала ее очередь впасть в отчаяние, так как в этом царстве мрака она ничего не могла разглядеть без очков, кроме вспышек молний. Она должна непременно отыскать их. Но если она замешкается с их поисками, он догонит ее.

Она вскрикнула от радости, когда ее шарившие по грязи пальцы наткнулись наконец на то, что искали. Но тут что-то ужасно тяжелое внезапно обрушилось сзади на ее спину и едва не оглушило ее. У нее перехватило дыхание, и она снова выронила очки. Словно в тумане, она почувствовала, как от нее забрали шляпу. А через минуту, когда к ней вернулась прежняя четкость мыслей и чувств, она ощутила, что ее поднимают в воздух. Старина зажал ее у себя под мышкой, поддерживая выпирающим животом часть своей ноши.

– Мои очки. Пожалуйста, мои очки. Я не могу без них.

– Обойдешься чуток без них. А ты за них не волнуйся. Я их положил в карман штанов. Старина заботится о тебе.

Его рука еще сильнее сжала Дороти, и та вскрикнула от боли.

– Тебя послала сюда Гъяга, чтобы раздобыть эту шляпу, разве не так? – хрипло спросил он. – Что ж, ничего у тебя не вышло, потому как сегодня ночью по небу расхаживает Старый Дружище, а он защищает своих.

Дороти прикусила губу. Она едва не призналась, что хотела уничтожить шляпу прежде всего в надежде уничтожить заодно и вину за ее изготовление. Но Дороти не решилась сказать ему об этом. Если он узнает, что она сделала фальшивую шляпу, он убьет ее, ослепленный яростью.

– Нет. Только не опять, – проговорила она. – Пожалуйста. Не надо. Я закричу. И за тобой придут. Тебя возьмут в больницу штата и запрут там на всю жизнь. Клянусь, я закричу.

– Да кто услышит тебя? Разве что Старый Дружище, а уж он страсть как порадуется, увидев, что фортуна к тебе повернулась задом, потому как ты из Ненастоящих и своей Ненастоящей магией вынула из моей шляпы и из меня всю душу. Ну да я возмещу и себе и ему, и тем же манером, каким ты вынула ее из меня. Дверь открывается с обеих сторон.

Он остановился и опустил Дороти на груду мокрых листьев.

– Ну вот мы и пришли. Лес ничуть не изменился с прежних времен. Не волнуйся. Старина защитит тебя от пещерного медведя и лесного быка. Но кто защитит тебя от Старины, а?

Молния полыхнула так близко от них, что на секунду оба ослепли и онемели. А потом Пейли закричал:

– У Старого Дружищи сегодня ночью гулянка. Как всегда, развлекается на полную катушку! Кровь, убийство и злоба завладевают воющим ночным воздухом!

Огромным кулаком он гулко ударил по своей мощной груди.

– Пусть Старый Дружище и Старушка Матерь-Земля сегодня ночью померятся силами. Они не собираются мешать нам, Дороти. Если только тот волосатый дряхлый бог в облаках не захочет поджарить меня своей молнией, потому как завидует мне – ведь у меня есть то, чего нет у него.

Молния с заряженных небес вонзилась в землю, а к облакам скакнула молния с заряженной земли. Дождь полил еще сильнее, чем прежде. Словно он извергался из огромной трубы, вставленной в горную речку, и выливался прямо на них. На какое-то время яркие вспышки молний бесновались в стороне от тополиной рощи. Затем одна из них разорвала вдруг ночной мрак рядом с Пейли и Дороти, оглушила и ошеломила их.

А Дороти, глядя поверх его плеча, решила, что сейчас ее сердце разорвется от страха, потому что над ними стояло привидение. Оно было высоким и белым, в развевающемся по ветру саване, и его руки были подняты, словно посылали им обоим проклятие.

Но привидение держало в руке нож.

Затем яркая вспышка, начертавшая позади белой фигуры огненный крест, исчезла, и ночь снова завладела миром.

Дороти пронзительно вскрикнула. Старина глухо ахнул, словно нечто вышибло из него дух.

Он встал на колени, что-то невнятно проговорил, задыхаясь от напряжения, и медленно встал на ноги. Он повернулся спиной к Дороти, чтобы посмотреть в лицо существу в белом. Снова сверкнула молния. Дороти опять вскрикнула, увидев нож, торчавший из его спины.

Затем белая фигура бросилась к Старине. Но не потому, чтобы напасть на него. Вместо этого она упала на колени и пыталась поцеловать ему руку, сбивчиво вымаливая прощение.

Это было не привидение. Не человек. То была Дина в своем белом махровом халате.

Старина, качаясь взад и вперед, молчал.

– Я вернулась в лачугу за ножом, и вот я пришла сюда, потому что знала, что ты будешь делать, а я не хотела, чтобы из-за тебя жизнь Дороти пошла под откос, и я возненавидела тебя и захотела убить тебя. Но на самом деле я не питаю к тебе ненависти.

Пейли медленно завел руку за спину и ухватился за рукоятку ножа. Новая молния побелила все вокруг него, и в ее ослепительном свете женщины увидели, как он выдернул из тела лезвие.

– Это ужасно, ужасно, – простонала Дороти. – Все из-за меня, все из-за меня.

Она принялась ощупывать грязь рядом с собой, пока ее пальцы не наткнулись на джинсы Старины и на их задний карман, в котором лежали ее очки. Она надела их, но только для того, чтобы убедиться, что, кроме темноты, она ничего не видит. Она уже стала волноваться, как ей найти свою одежду. Встав на четвереньки, она принялась ползать по мокрым листьям и траве, ощупывая все подряд. Дороти уже совсем было отчаялась отыскать ее и решила вернуться назад, к Старине, когда еще одна вспышка молнии осветила кучку слева от нее. Радостно вскрикнув, она поползла к ней.

Но очередной удар молнии высветил ей нечто другое. Взвизгнув, она попыталась встать на ноги, но, поскользнувшись, упала лицом вниз.

С ножом в руке к ней медленно приближался Старина.

– Не пытайся дать стрекача! – проревел он. – Тебе ни за что не удрать! Старый Дружище высветит для меня все, что нужно, так что тебе не улизнуть в темноте. К тому же твоя кожа светится во тьме, как гнилая поганка. Тебе крышка! Ты сорвала с меня шляпу, чтобы бросить меня здесь беспомощным и чтоб Дина потом пырнула меня в спину. Ты и она – самые что ни на есть ведьмы Ненастоящих, уж я-то знаю, черт возьми!

– Вы соображаете, что делаете? – спросила Дороти. Она попыталась снова встать, но ей не удалось. Будто у грязи появились вдруг пальцы и они уцепились за ее лодыжки и колени.

– Старый Дружище вопит по крови женщин Гъяги. И он скоро получит крови сколько угодно. И это только справедливо. Дина проткнула меня ножом, и Старушке Матери-Земле досталось испить моей кровушки. Теперь твоя очередь дать напиться Старому Дружище.

– Не надо! – взвизгнула Дина. – Не надо! Дороти здесь совершенно ни при чем! И не тебе обвинять меня после того, как ты дурно обошелся с ней!

– Это она дурно обошлась со мной, хуже некуда. Я хочу принести последнюю жертву Старому Дружище. А уж потом пусть что хотят, то и делают со мной. Мне наплевать. Зато я смогу хоть на одно мгновение стать настоящим Настоящим Человеком.

Дина и Дороти пронзительно закричали. В следующую секунду молния рассеяла тьму вокруг них. Дороти увидела, как Дина прыгнула на спину Старины и повалила его. Потом снова опустился мрак.

Послышался стон. Затем снова взрыв света. Старина, скорчившись, стоял на коленях. Но, несмотря на то что он согнулся чуть ли не пополам, Дороти разглядела рукоятку ножа, торчавшую из его груди.

– О Господи! – запричитала Дина. – Когда я толкнула его, он, должно быть, упал на нож. Я слышала, как в его груди сломалась кость. Теперь он умирает!

Пейли простонал:

– Ну да, теперь ты добилась своего. Ты уж точно отплатила мне, да? Отплатила мне за то, что я вытряхнул из тебя эту твою наркоманью дурь и поддерживал тебя все эти годы.

– Ох, Старина, – задыхалась от рыданий Дина, – я не хотела делать этого. Я просто пыталась спасти Дороти и спасти тебя от самого себя. Пожалуйста! Могу ли я хоть как-то помочь тебе?

– Конечно, можешь. Заткнуть мне две огромные дырищи в спине и груди. Из меня выливается моя кровь, мое дыхание, моя настоящая душа. Дружище В Небесной Выси, что за дурацкая смерть! Помереть от руки спятившей женщины!

– Вам нельзя волноваться, – сказала Дороти. – Поберегите силы. Дина, беги на заправочную станцию. Она еще открыта. Позови врача.

– Не ходи, Дина, – проговорил Пейли. – Слишком поздно. Мои силы на исходе, и через минуту придется мне отправиться на тот свет. Мой дух держится во мне на волосинке. Еще немного – и он выскочит из меня, как гончая за кроликом.

Дороти, Дороти, неужели та злобная Старая Карга подбила тебя на это и подослала ко мне? Ведь, наверное, я что-то значил для тебя... под цветами... видно, к лучшему... я чувствовал себя богом, тогда... не тем, кто я есть на самом деле... чокнутым старым старьевщиком... из трущоб... Подумать только... за плечами у меня пятьдесят тысяч лет... куда старше Адама и Евы... и вот...

Дина принялась всхлипывать. Пейли поднял руку, и Дина схватила ее.

– Отпусти, – слабым голосом произнес он. – Я хотел дать тебе как следует, чтоб не ревела... прямо как потаскушка Ненастоящих... убить меня... а потом плакать... ты никогда не дорожила мной... как Дороти...

– У него холодеют руки, – прошептала Дина.

– Дина, похорони эту проклятую шляпу вместе со мной... сделай эту малость... Эй, Дина, к кому ты побежишь за помощью, когда услышишь, как за дверью застучит зубами та наркоманья дурь, а? К кому?..

Не успели Дороти с Диной удержать его, как он неожиданно сел. И в то же самое время новая молния обрушилась на землю неподалеку от них. В ее свете они увидели его глаза, глядевшие мимо них в ночную мглу.

Он заговорил заметно окрепшим голосом, словно сквозь дыры в его теле жизнь вливалась в него обратно:

– Старый Дружище устраивает мне шикарные проводы. Гром и молния. Чудеса, и только. На дешевку не разменивается, а? Почему бы нет? Он знает, что моя дорожка обрывается. Последний из его поклонников... последний из Пейли...

Он захлебнулся собственной кровью и, откинувшись назад, навсегда умолк.

ОНИ СВЕРКАЛИ, КАК АЛМАЗЫ

They Twinkled Like Jewels

Copyright © 1954 by Philip Jose Farmer

1

Все утро Джек Крэйн лежал в укромном месте среди кустов. Чтобы хоть немного размять мускулы и разогнать застоявшуюся кровь, он изредка двигался, но в основном оставался неподвижным и походил на груду ветоши. За все это время он не видел и не слышал агентов БОЗИПа, да и вообще все вокруг было совершенно тихо и спокойно. Предрассветная мгла помогла Джеку скрыться от глаз преследователей, когда он, задыхаясь, бежал из притона транси, прятался по задворкам от настигающих пронзительных свистов и окриков, полз на четвереньках по аллее и в конце концов спрятался в высокой траве среди кустов, окаймлявших внутренний дворик какого-то дома.

На мгновение сердце Джека забилось слишком уж громко, и он обреченно подумал, что не услышит своих преследователей, даже если те подойдут совсем близко, и что в конце концов люди из БОЗИПа выследят его. Приятель рассказал Джеку, что недавно построенный лагерь находится всего лишь в трех часах езды от города. Это означало, что агенты в черной униформе будут кишеть в округе, как пчелы в улье. Однако до сих пор вокруг не наблюдалось ни души. Пока Джек лежал, горячее и неутомимое солнце стало взбираться на небо. Гулкие удары сердца сменились бесшумными, но болезненными движениями в желудке.

Он сжевал шоколадку и пару засохших печений, подаренных домохозяйкой накануне вечером. Голод, терзавший Джека так, что казалось, будто в животе взад-вперед расхаживает разъяренный тигр, немного утих. Зверь припал к земле и сладко облизывался. Но его хвост застрял в глотке Джека, который явно чувствовал сухую шерсть, царапающую рот. Ощущения были пренепрятнейшие, но он уже давно привык к различным неудобствам. Ночь непременно придет. И тогда появится возможность утолить мучительную жажду.

Джека начала одолевать дрема, глаза его закрывались. Только он собрался немного вздремнуть, как случайным движением руки задел лист и обнаружил темную гусеницу, в центре некоторых сегментов которой красовались желтые пятнышки. Почувствовав себя лишенной укрытия, гусеница начала медленно уползать. Не успела она переместиться и на два дюйма, как ее накрыла движущаяся тень. Эту тень отбрасывала черная оса с оранжевым кольцом на брюшке. Быстрым плавным движением оса приблизилась к гусенице и бросилась в атаку.

Прежде чем оса успела захватить толстую шею намеченной жертвы, та начала быстро сворачиваться и разворачиваться, извиваясь из стороны в сторону. Какое-то мгновение полосатый агрессор никак не мог ухватить шею гусеницы. Острые челюсти осы соскользнули с судорожно дергающейся кожи, и тут утомленная жертва остановилась на долю секунды.

Пользуясь этим промедлением, оса поднялась высоко на ножках и оторвала голову гусеницы от земли, обнажив при этом желтую полоску на брюшке. В то же мгновение оса резко изогнулась и вонзила жало между двумя сегментами жертвы. По телу гусеницы пробежала дрожь, и она неподвижно застыла, словно тут же умерла.

Джек зачарованно смотрел на разыгравшуюся перед ним борьбу, переживая за гусеницу, как за выслеженного и затравленного товарища. Его собственная борьба в последние несколько месяцев была такой же отчаянной, хотя и небезнадежной, и...

Все мысли одновременно улетучились. Сердце снова бешено заколотилось. Краем глаза он заметил тень, упавшую на траву. Медленно и осторожно Джек повернул голову и увидел пару сияющих ботинок.

Он не промолвил ни слова. Что толку? Оттолкнувшись руками от земли, Джек рывком поднялся и угрюмо уставился в молчаливую пасть автоматической винтовки 38-го калибра, которая сказала ему, что бегство подошло к концу. И ответить такому собеседнику было абсолютно нечего.

2

Джеку повезло. Одним из последних его загнали в грузовик, который когда-то использовался для перевозки скота. И теперь, стоя лицом к задней решетке фургона, он хотя бы мог свободно дышать. Машина ехала навстречу солнцу. И беспощадные лучи не так обжигали Джека, как остальных пленников, настолько прижатых друг к другу, что они даже не могли отвернуться от бьющего в глаза солнца.

Сквозь полуприкрытые веки Джек рассматривал молодых парней, стоящих по обе стороны от него. За последние три дня, проведенных в притоне транси, парень, стоявший слева от Джека, приобрел все признаки странного состояния, в которое впадали все транси. Он бормотал что-то, был безразличен к пище, не слышал, что ему говорят. А сейчас шок от внезапного нападения и поимки ускорил все прогнозируемые процессы. Вытянув руки, словно богомол, парень, полусогнувшись, держался за решетку. И даже давка не могла изменить позу этого несчастного, застывшего, как бетонная статуя.

Человек справа от Джека что-то бормотал, но рев мотора и гул переключаемых на подъеме скоростей заглушали его голос. Он заговорил громче:

– Cerea flexibilitas. Состояние глубокого ступора. Вот что ждет всех нас.

– Дурак, – сказал Джек. – Только не меня. Я не псих и не собираюсь им стать.

Поскольку ответа не последовало, Джек решил, что говорил недостаточно громко и потому его не расслышали. Позднее, даже когда было тихо, оказалось, что многим трудно расслышать его слова. Это приводило Джека в тихую ярость.

Он закричал. Было уже все равно – подслушают его или нет. Вряд ли кто-нибудь из пойманных мог оказаться агентом Бюро охраны здоровья и психики. Да и вообще – плевал он на это. Бозипские ублюдки не сделают ему ничего, что не запланировали заранее.

– Знаешь, куда мы едем?

– Конечно. ФРЛМ-три. Федеральный реабилитационный лагерь для мужчин номер три. Я провел в горах две недели, наблюдая за ним.

Джек окинул говорившего взглядом. Как и все остальные в грузовике, он был одет в обтрепанную рубашку, заляпанную и продранную куртку и сальные, грязные штаны. Щеки его покрывала черная, довольно длинная щетина, завитки густых волос спускались на шею. Большую пыльную шляпу он надвинул прямо на глаза. Под тенью ее широких полей глаза парня блуждали из стороны в сторону с таким же страхом, который, как знал Джек, светился и в его собственных глазах.

Голод и бессонные ночи иссушили щеки и заострили подбородок этого человека. Его окружал практически видимый воздух; казалось, что горячая аура исходит из вен, полных лавы, и воспаленных глаз, излучающих жар, который невозможно уже сдержать внутри тела. Лицо парня было таким же, как у всех транси, – лицо человека, сгорающего в лихорадке или же галлюцинирующего под воздействием сильных наркотиков.

Джек отвернулся и с несчастным видом уставился на пыль, вскипающую за колесами, словно в ее желто-коричневом экране отражалось удаляющееся прошлое.

– Что случилось с нами? – проговорил он сквозь зубы. – Мы должны работать на хорошей работе, быть счастливыми и уверенными в будущем. А мы – всего лишь бездельники, бродяги, скитальцы, нищеброды, попрошайки и воры.

Его товарищ пожал плечами и бросил искоса тяжелый взгляд. Он, вероятно, ждал вопрос, который рано или поздно задавали каждому транси: «А почему ты избрал такой путь? » Никто не давал вразумительного ответа на такой вопрос. Каждый врал, не получая никакого удовольствия от своей лжи. И даже спрашивая о том же самого себя, любой транси знал, что не узнает правды. Но что-то заставляло всех их снова и снова спрашивать об этом.

Сосед Джека тоже уклонился от ответа.

– Я читал в журнале статью доктора Веспы, начальника Бюро охраны здоровья и психики, – сказал он. – Веспа написал статью сразу после того, как указом президента создали Бюро. Он, цитирую, «с тревогой и опасением» указывал на тот факт, что шесть процентов молодых людей в возрасте от двенадцати до двадцати пяти лет – шизофреники, нуждающиеся в госпитализации. И он, цитирую, «был потрясен и напуган» тем, что пять процентов нации – бездомные и безработные, три и семь процента из которых – в возрасте от четырнадцати до тридцати. Веспа сказал, что, если шизофрения будет так прогрессировать, половина населения земли окажется в реабилитационных лагерях. Но если это произойдет – погибнет другая половина населения. Общество вернется к каменному веку. И шизофреники тоже умрут.

Парень облизнул губы, словно попробовал цифры на вкус, а они оказались горькими.

– Я очень заинтересовался ответом Веспы одной женщине, написавшей ему, – продолжил он. – Ее дочь скончалась в лагере БОЗИПа для психов, а сын покинул прекрасный родительский дом и отказался от превосходного будущего, чтобы стать бездельником и бродягой. Мать этих детей хотела узнать, почему так случилось. Ответ Веспы состоял из шести длинных параграфов, каждый из которых был теоретически обоснован и изложен самыми выдающимися социологами. Сам Веспа склонялся к теории массовой истерии. Но если бы вы внимательно прочитали его статью, то поняли бы, что ответ лишь один: мы не знаем, почему все это происходит.

Он сказал, хотя тебе это и не понравится, что шизофреники и транси – две стороны одной монеты. Все они заражены одной и той же болезнью, какой бы она ни была. И транси часто умирают, как психи. Только живут немного дольше.

Переключались передачи машины. Пол кузова накренился. Джека прижали к задней решетке тела прочих пленников. Он молчал, пока не ослабло давление, и, только свободно вздохнув, заговорил.

– Не сравнивай меня с собой, – сказал он. – Я избрал такую жизнь по причине совсем другой, чем эти ненормальные. Совершенно другой, понимаешь? И тут все ясно как божий день. Я бы не оказался здесь с вами, ребята, если бы не увлекся наблюдением за осой, ловящей гусеницу, и не заметил, как агент БОЗИПа подкрался ко мне.