Текст книги "Миры Филипа Фармера. Том 07. Темный замысел"

Автор книги: Филип Хосе Фармер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 37 страниц)

Глава 41

В середине Река имеет в ширину 2,4135 километра, или полторы мили. Иногда она суживается, превращаясь в канал, зажатый между уступами высоких холмов. Как бы ни менялась ширина, глубина Реки остается постоянно одной и той же – около 305 метров, или немногим более 1000 футов.

Нигде на протяжении всей Реки не наблюдается береговой эрозии. Трава низменности сменяется водяными растениями прямо у уреза воды, и водяная растительность буйно покрывает склоны и дно русла. Корни водяных растений и растений суши переплетаются, образуя плотную органическую массу. Травяной покров представлен не отдельными травинками – это единый растительный организм.

Водяные растения поедаются многообразным миром рыб как на подводных склонах, так и на самом дне. Многие виды рыб обитают только в верхних слоях воды, куда проникает солнечный свет. Другие – бледные существа, но ничуть не менее прожорливые – кочуют на средних глубинах. Во тьме придонных слоев ползает, карабкается, извивается, плавает, перемещается с помощью ракетного выброса воды множество удивительных жизненных форм.

Некоторые пожирают мучнисто-белых, будто пораженных проказой, укоренившихся особей, которые напоминают видом цветы, другие же сами захватываются и поедаются этими донными существами. Третьи – большие и маленькие – медленно ползут по песку с широко разинутой пастью, собирая микроскопических обитателей, которые живут и в более высоких водных горизонтах.

Самыми огромными, куда большими, чем голубые киты Земли, являются хищные рыбы, именуемые «речными драконами». Вместе с другими, более мелкими видами они обладают способностью то разбойничать на дне, то грабить верхние горизонты, не испытывая ни малейших неудобств от смены давления.

Другая рыба имеет много названий, но по-английски ее зовут «квакун». Величиной она с немецкую овчарку, ползает медленно, как слизняк, и ненасытна, как свинья. Это главный ассенизатор Реки, и она пожирает все, что не оказывает сопротивления этому процессу. Большая часть диеты квакуна – это человеческие экскременты.

Будучи двоякодышащей, эта рыба по ночам питается также и на суше. Немало людей пугалось до полусмерти, встретив в тумане ее огромные выпученные глаза или наступив на покрытое слизью тело, когда она ползает по берегу, отыскивая объедки и всякий съедобный мусор.

Пожалуй, не меньше, чем внешний вид, пугает издаваемый этой рыбой громкий квакающий звук, который невольно приводит на память истории о чудовищах и привидениях.

В этот день года двадцать пятого от Д. В один из этих омерзительно воняющих поедателей падали находился возле самого берега. Течение тут было слабее, чем на середине Реки. Однако и тут ноги-плавники рыбы работали на предельной скорости, изо всех сил стараясь удержать ее на месте и не дать течению снести ее назад. И вдруг нос квакуна учуял аромат дохлой рыбы, которую течение несло прямо к нему. Квакун разинул пасть и слегка изменил свое положение, с таким расчетом, чтоб труп попал ему прямо в раскрытый рот..

Вслед за дохлой рыбой плыл еще один предмет. И трупик, и этот предмет попали в пасть квакуна; рыба легко проскочила в глотку, больший же предмет сначала было застрял, но в конце концов конвульсивные глотательные движения отправили его вслед за дохлятиной.

Почти пять лет водонепроницаемый бамбуковый контейнер с письмом Фрайгейта Роригу плыл вниз по Реке. Учитывая большое число рыбаков и путешественников, можно было ожидать, что его подобрали и вскрыли уже давно. Однако все живые существа его проигнорировали, кроме того квакуна, главной целью которого был деликатесный кусок тухлятины.

За пять дней до того, как путешествию контейнера пришел конец, он проплыл мимо того места, где проживал его предполагаемый адресат. Но Рориг в это время находился в своей хижине, в окружении каменных и деревянных скульптур, которые он вырезал, дабы обменять на самогонку и сигареты. Рориг пытался отоспаться после плачевных последствий совершенно потрясной пьянки.

Возможно, это было совпадение, а может, ответственность ложилась на некий психологический феномен, состоящий в сверхчувственной связи между адресатом и автором письма. Но какова бы ни была причина, Роригу (именно в то утро) снился Фрайгейт. Он снова оказался в 1950 году, когда был студентом выпускного курса, материально поддерживаемым законом о льготах бывшим военнослужащим и работающей женой.

Это был теплый денек в конце мая (Майский день! Майский день!)[70]70
  Международный сигнал бедствия «Помогите!» на морском жаргоне.


[Закрыть]. Рориг сидел в маленькой комнате перед очами трех д. ф.[71]71
  Доктор философии.


[Закрыть] Это был день сведения счетов. После пяти лет трудов и стрессов в святилище науки он должен был получить или потерять свой приз – степень магистра искусств по английской литературе. Если он проскочит устную защиту своей диссертации, то его выпустят в мир в качестве преподавателя английского языка в старших классах средней школы. Если провалится, ему придется учиться еще шесть месяцев, а затем защищаться во второй и в последний раз.

Теперь три преподавателя, хотя и улыбались, палили по нему вопросами, будто они были стрелками, а он – мишенью; впрочем, так оно и было. Рориг не очень нервничал, ибо его диссертация посвящалась средневековой поэзии Уэльса – вопросу, который он выбрал потому, что считал, будто профессора мало чего петрят в такой узкой проблеме.

Он был прав. Но Элла Резерфорд – очаровательная дама сорока шести лет, хотя и преждевременно поседевшая, готова была на все, чтобы достать Рорига. Какое-то время они были любовниками и трахались два раза в неделю у нее на квартире. Затем в один прекрасный день они затеяли бешеный пьяный скандал по поводу вопроса о достоинствах Байрона как поэта. Рориг не слишком обожал его стишки, но был в восторге от байроновского стиля жизни, каковой и почитал за настоящую поэзию. Во всяком случае, в споре он занял сторону, прямо противоположную взглядам Эллы.

В результате он вылетел из квартиры, успев высказать ей несколько весьма горьких истин. И еще он проорал ей, что никогда в жизни не встретится с ней больше наедине.

Резерфордиха решила, что он влез к ней в постель только для того, чтоб получить по ее курсу наивысшие оценки, и что спор о Байроне он использовал, лишь чтобы перестать заниматься любовью с женщиной средних лет. Тут она ошибалась. Рорига неотразимо влекли к себе пожилые женщины. Однако он находил ее претензии и требования слишком обременительными. Он уже не мог удовлетворять ее аппетиты, аппетиты двух жен первокурсников, двух супруг приятелей, барменши, обеспечивающей ему даровую выпивку, да еще смотрительницы того многоквартирного дома, где он жил.

Пятерых – еще куда ни шло. Восьмерых – нет. У него не хватало на них ни времени, ни энергии, ни спермы, и он засыпал прямо в классной комнате. Поэтому он весьма искусно затеял спор со своей профессоршей, с женой первокурсника (поговаривали, что у нее триппер) и женой приятеля (она была уж очень эмоционально ненасытна).

И вот сейчас Резерфорд, сузив свои водянистые голубенькие глазки, говорила:

– Вы прекрасно защищались, мистер Рориг. Пока.

Она сделала паузу, а он окоченел. Ему свело анус. Пот лился по лицу и из-под мышек. У него мелькнуло видение – вот она сидит целыми ночами и обдумывает, как бы половчее достать его, найдя для этого особо жуткий и невероятно унизительный способ.

Доктора Дарем и Пар прекратили барабанить пальцами. Тут явно наклевывалось нечто интересное. Их коллега вся светилась, как светятся глаза тигра, готового прыгнуть на дрожащего ягненка. Молния готовилась ударить, а несчастный кандидат явно не имел никакого громоотвода, разве что он был спрятан у него в заднице.

Рориг покрепче ухватился за подлокотники кресла. Пот крупными каплями выступил на его лбу, как у мыши, испугавшейся головки швейцарского сыру. Ледяной пот стекал из-под мышек прямо в рукава рубашки… Что-то будет, какая-то чертовщина готовится, думал Рориг.

– Похоже, вы тщательно изучили свой предмет. Вы предоставили нам поразительную демонстрацию знаний в весьма малоизвестном разделе поэзии. Уверена, мы все гордимся вами. С вами мы не теряли даром времени в аудитории.

Поганая сучка хочет сказать, что она даром теряла время со мной вне аудитории! Но это был просто обманный выпад, реплика, которая ранит, но не убивает. Она придумала для него настоящий большой провал. Редко, почти никогда, профессор поздравляет кандидата на степень во время пытки. После – да, когда комиссия уже проголосовала и защита зачтена.

– А теперь… скажите мне… – тянула резину Резерфордиха.

Она снова сделала паузу. Еще один поворот зажимного винта…

– Скажите мне, мистер Рориг, а где находится этот Уэльс?

Что-то оборвалось и с грохотом покатилось на самое дно его желудка. Рориг прижал ладони к вискам и застонал.

– Пресвятая Дева! Попался! Божья моча!

Доктор Пар – декан женского отделения – побелела. Впервые в жизни она услыхала подобную похабель.

Доктор Дарем, который нередко пускал слезу, читая поэзию своим студентам, выглядел так, будто сейчас грохнется в обморок.

Доктор Резерфорд, обрушив свой громовой удар, улыбалась, без жалости и снисхождения оглядывая останки своей жертвы.

Но Рориг все еще сопротивлялся. Он отказывался идти на дно со спущенными флагами и без оркестра, играющего «В руци твои, о Господи». Он улыбнулся так, будто горшок с золотом на конце радуги еще не превратился в мгновение ока в горшок с дерьмом.

– Я не знаю, как вы это сделали, но вы меня достали. О’кей, я никогда и не представлялся человеком без изъянов. Что же будет дальше?

Вердикт: не защитил. Приговор: шесть месяцев испытательного срока и новая попытка в конце его.

Позднее, когда они с Резерфорд оказались одни в холле, она сказала:

– Я предлагаю тебе, Роберт, подучиться еще и географии. Я даже намекну тебе: Уэльс недалеко от Англии. Но я сомневаюсь, что мой совет пойдет тебе на пользу. Ты ж и собственную задницу не узнаешь, даже если ее преподнести тебе на серебряном подносе.

Его друг Питер Фрайгейт ждал в дальнем конце холла. Пит учился в группе более пожилых студентов, которых назвала бородачами одна первокурсница, обожавшая крутиться возле них. Все это были ветераны, чье обучение в колледже было прервано войной. Они, их жены и любовницы вели жизнь, которую называли богемной. Это были неизвестные предвестники битников и хиппи.

Когда Рориг подошел поближе, Фрайгейт вопросительно глянул на него. И хотя Рориг был близок к истерике, он все же натянул на лицо улыбочку пошире и начал ржать во все горло:

– Ты не поверишь, Пит!

Фрайгейт действительно с трудом мог поверить, чтобы кто-то, окончивший хотя бы шесть классов грамматической школы, не знал, где находится Уэльс. Когда он наконец в этом убедился, то тоже стал хохотать.

– Но как эта облезлая лиса обнаружила мое слабое место? – вопил Рориг.

– Понятия не имею, но она великолепна, – ответил Фрайгейт. – Слушай, Боб! Не надо так огорчаться. Я знаю одного отличного хирурга, который не помнит, ходит ли Солнце вокруг Земли или она вращается вокруг него. Он говорит, что такие знания ни к чему тому, кто копается в человеческих кишках.

Но для специалиста по английскому языку… уж он-то должен знать! Ох! Ха-ха!

А затем, как это бывает в полных непоследовательности снах, которые столь часто создает Великий Сценарист Снов, Рориг оказался совсем в другом месте.

В густом тумане он гнался за бабочкой. Она была очаровательна, и особенно ценной ее делало то обстоятельство, что она была единственной в своем роде, и только Рориг знал о ее существовании. Ее тело горело лазурью и золотом, усики – киноварью, а вместо глаз сверкали зеленые сапфиры. Король гномов сковал ее в Черных горах, а Волшебник из страны Оз искупал в живой воде.

Порхая на расстоянии какого-то дюйма от вытянутой руки Рорига, бабочка вела его сквозь туман.

– Постой же ты, сукина дочь, подожди!

Он рванулся через пространство, которое, казалось, измерялось целыми милями. Смутно, краем глаза он видел в клубах тумана какие-то формы, застывшие в таком спокойствии и в такой неподвижности, будто их вырезали из кости. Дважды он различил странные фигуры – одна носила корону, у другой была голова лошади.

Внезапно один из этих темных объектов загородил ему дорогу. Рориг остановился – по непонятным причинам ему казалось, что обойти этот объект невозможно. Бабочка повисла над вершиной этой фигуры, а затем опустилась на нее. Ее зеленые глаза горели, а две передние лапки как бы в насмешку поглаживали усики.

Медленно продвигаясь вперед, Рориг увидел, что дорогу ему загораживает не кто иной, как Фрайгейт.

– Не вздумай ее тронуть! – свирепо прошипел Рориг. – Она моя!

Лицо Фрайгейта было не более выразительно, чем рыцарское забрало. Оно всегда казалось Роригу лицом каменного истукана, особенно когда на Фрайгейта находили приступы ярости и он набрасывался на любого человека, попавшегося ему на глаза. Это всегда злило Рорига, а сейчас довело чуть ли не до умопомрачения.

– Прочь с дороги, Фрайгейт! Отойди в сторону, иначе я тебе все кости переломаю!

Испуганная этим взрывом эмоций, бабочка скрылась в тумане.

– Не могу, – ответил Фрайгейт.

– Почему это? – взревел Рориг, подпрыгивая на месте от разочарования.

Фрайгейт ткнул пальцем вниз. Он стоял на большом красном квадрате. К нему прилегали другие квадраты – одни белые, другие – красные.

– Меня не так поставили. И не знаю, что из-за этого может случиться в дальнейшем. По правилам меня нельзя ставить на красный квадрат. Но кто считается с правилами, я тебя спрашиваю! Кроме пешек, разумеется?

– Может, я могу тебе помочь? – спросил Рориг.

– А как ты это сделаешь? Ты и себе-то помочь не можешь!

Фрайгейт ткнул рукой куда-то за спину Рорига:

– Сейчас оно тебя схватит. Пока ты тут гонялся за бабочкой, оно охотилось за тобой.

Рориг вдруг сильно испугался. Что-то преследует его, нечто такое, что собирается обойтись с ним без всякой жалости.

В отчаянии он попытался рвануться вперед, перепрыгнуть через Фрайгейта или обойти его. Но красный квадрат держал его не менее крепко, чем самого Фрайгейта.

– Пойман!

Он все еще видел ту бабочку – точку, пылинку, быстро исчезавшую в тумане. Навсегда.

Туман сгущался. Фрайгейт уже смотрелся как расплывчатое темное пятно.

– Я сам буду устанавливать правила! – завопил Рориг.

Из тумана, откуда-то спереди донесся шепот:

– Тихо ты! Оно тебя услышит!

Рориг внезапно проснулся. Его сожительница зашевелилась.

– Тебе плохо, Боб?

– Я тону в прибое непрерывности…

– Чего, чего?

– Ну… тогда прерывности…

И он опять погрузился в доисторический первобытный океан, в те глубины, где утонувшие боги торчали из вязкой тины под самыми сумасшедшими углами и глядели прямо перед собой холодными рыбьими глазами под обросшими ракушками коронами…

Ни он, ни Фрайгейт не знали, что Рориг мог бы ответить на один из вопросов, содержащихся в письме Фрайгейта. Рориг пробудился в День Воскрешения на далеком севере. Его соседями оказались доисторические скандинавы, индейцы из Патагонии, монголоиды эпохи оледенения и сибиряки из конца XX века.

Рориг быстро овладел новыми языками и вскоре уже болтал на десятке, хотя ему так и не удалось добиться правильного произношения, а синтаксис он вообще угробил без всякой пощады, лак и всегда, он вскоре уже чувствовал себя там как дома и быстро приобрел новых друзей. На какое-то время за ним установилась репутация чего-то вроде шамана. Шаманы, однако, если они хотят добиться успеха, должны относиться к делу серьезно, а Рориг относился серьезно только к замятиям скульптурой. А кроме того, ему здорово поднадоел холод. Сам-то он был солнцепоклонником; свои самые счастливые дни он провел в Мексике, где был первым помощником на маленьком каботажном суденышке, перевозившем замороженных креветок из Юкатана в Браунсвилл (Техас). Недолгое время он даже занимался нелегальной торговлей оружием, но бросил это дело после нескольких дней, проведенных в мексиканской каталажке. Из Мексики пришлось смотаться. Властям не удалось доказать его вину, но они прозрачно намекнули, что ему лучше бы покинуть страну.

Только-только он собрался уплыть в долбленом челноке вниз по Реке в поисках более теплого климата, как в их места прибыла Агата Крумз. Агата была чернокожая, родилась в 1713 году, умерла в 1783-м. Она была освобожденной рабыней, принадлежала к какой-то захудалой баптистской секте, где произносила проповеди, немного кликушествовала; четыре раза выходила замуж, родила десятерых детей и курила трубку.

Она воскресла в сотне тысяч питающих камней отсюда и вот теперь оказалась тут. Ей было видение, в котором Бог повелел ей идти к Его обители на Северном полюсе, где Он вручит Агате ключ к грядущему царству, к славе и вечному спасению, к проникновению в смысл Времени, Вечности, Пространства и Бесконечности, Созидания и Разрушения, Смерти и Жизни. Она станет одной из тех, кто сбросит Диавола в геенну огненную, запрет его там и выбросит прочь ключи.

Рориг решил, что она безумна, но заинтересовался ею. Кроме того, у него тоже были кое-какие соображения, что разгадка тайн этого мира, возможно, находится где-то в истоках Реки.

Он знал, что еще никто не осмеливался проникнуть в покрытые туманом земли, лежащие к северу. Если он присоединится к отряду Агаты из одиннадцати человек, он окажется в числе первопроходцев, покоривших Северный полюс. А если удастся, то сможет оказаться и самым первым человеком, вступившим на него. Когда цель будет уже совсем близка, он собирался рвануть вперед и установить в точке Северного полюса каменную статуэтку, изображающую его самого и с его же инициалами, вырезанными на пьедестале.

И с этой поры каждый, кто забредет в те края, будет знать, что его рекорд уже побит Робертом Ф. Роригом. Агата, однако, не соглашалась брать его с собой, если он не обратится душой к Богу и Священному Писанию. Рориг ненавидел ложь, но постарался доказать себе, что он вовсе не обманывает Агату. Вера в Бога ютилась в нем где-то глубоко-глубоко, хоть он не знал его имени – то ли Иегова, то ли Рориг. Что же до Библии, то это была книга, а все книги говорили истину в том смысле, что их авторы верили, будто пишут нечто вроде истины.

Еще прежде чем экспедиция добралась до последнего питающего камня, пять человек повернули обратно. Когда остальные добрались до колоссальной пещеры, откуда вырывалась Река, еще четверо решили, что умрут с голоду, если будут продолжать идти вперед. Рориг пошел с Агатой Крумз и Уинглетом – выходцем из индейского племени, которое еще в раннем каменном веке переселилось из Сибири на Аляску. Рориг с радостью повернул бы обратно, но он даже себе не собирался признаваться, что у него меньше храбрости, чем у безумной негритянки и дикаря из палеолита.

Кроме того, проповеди Агаты почти убедили его, что у нее действительно было видение. Может, Всемогущий Бог и Сладостный Иисус ждут его! Значит, следует придерживаться выработанного распорядка действий.

После того как они проползли по карнизу внутри пещеры и Уинглет сорвался и упал в Реку, Рориг признался себе, что он такой же псих, как Агата. И все же пошел дальше.

Когда они дошли до места, откуда карниз круто пошел вниз – в туман, в тот туман, что накрывал все море и заглушал рокот прибоя, слабо доносившийся до них, они оба уже совсем ослабели от голода. Назад пути не было. Если через день они не добудут пищи, они умрут. Агата сказала, что так необходимая им пища уже совсем близко. Она знает это, ибо ей было видение, пока они спали на карнизе в пещере.

Рориг смотрел, как она уползала от него. Потом пополз за ней. Но он бросил позади свой грааль, так как был слишком слаб, чтоб тащить его за собой. Черт с ним, подумал он, и пополз дальше по тропе.

До конца он не дополз. Слабость победила его; ноги и руки уже не желали повиноваться приказам воли.

Убила его жажда еще до того, как голод всерьез принялся за дело.

Казалось иронией – Река бежит под ним, а напиться нельзя – нет веревки, чтоб опустить грааль и зачерпнуть бесценную влагу. Море билось о камни у подножия утесов, а Рориг не мог до них добраться.

Кольриджу это понравилось бы, подумал он, жаль, что я не таков. Потом он пробормотал: теперь я уж никогда не получу ответов на свои вопросы. Впрочем, может, это не так уж и плохо – очень возможно, они не пришлись бы мне по вкусу.

А вот теперь Рориг беспокойным сном спал в хижине у Реки в экваториальной зоне. Фрайгейт же стоял на вахте на палубе судна и посмеивался. Он вспоминал историю, случившуюся с Роригом на защите диссертации.

Возможно, причиной одновременного пробуждения в их памяти воспоминаний об этом инциденте была телепатия. Однако предпочтительнее в данном случае использовать бритву Оккама, которая остра, но используется так редко. Поэтому назовем этот случай совпадением.

Квакун устроился прямо на пути плывущей в его направлении дохлой рыбы. Труп ее свободно вошел в широко раскрытую пасть амфибии. Письмо Фрайгейта вместе со своим контейнером, следовавшим в сантиметре от дохлой рыбы, тоже было проглочено. Они друг за другом прошли по пищеводу, чтоб спокойно улечься в брюхе квакуна.

Его желудок мог легко расправиться с мусором и экскрементами, с гниющей плотью – тоже. Но целлюлозное волокно бамбука было слишком жестким, чтоб превратить его в приемлемую для пищеварения форму. Не выдержав длительной и острой боли, квакун издох, пытаясь безуспешно освободиться от контейнера.

Письма частенько убивают наш дух; иногда же это может сделать и конверт.