Текст книги "Миры Филипа Фармера. Том 07. Темный замысел"

Автор книги: Филип Хосе Фармер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 37 страниц)

Был ли это вход в жилище богов? Ожидал ли их там Анубис с шакальей головой, чтобы отвести к Великому Судье, который определит, что весит больше – их добрые или дурные дела?

И тогда Пахери стал вспоминать все бесчестные и несправедливые поступки, которые он совершил, свою мелочность, жестокость, свою жадность и неверность. Он даже решил было остаться на месте и не идти дальше. Все остальные продолжали шагать, а темнота наваливалась на плечи Пахери таким тяжким грузом, что он снова двинулся в путь, хотя и отставая от других.

Пещера превратилась в туннель, стены которого со всей очевидностью подверглись обработке металлическими орудиями. Туннель слегка изгибался, а затем метров через сто вышел в огромное круглое помещение. Этот зал освещался девятью черными металлическими лампами на высоких треножниках. Лампы имели форму шаров и горели холодным немигающим светом.

В зале было несколько вещей, которые всех сильно поразили. Сначала они наткнулись на другой скелет. Подобно первому он был одет. Правая рука выброшена вперед, будто пытается за что-то ухватиться. Рядом с рукой – грааль. Египтяне не сразу принялись рассматривать кости, но я лучше опишу их в этом месте. Это был скелет женщины, и на черепе сохранились пряди еще не сгнивших волос, которые свидетельствовали, что она была негритянкой.

Вероятно, женщина умерла с голоду. Ирония судьбы, ибо умерла она всего лишь в нескольких шагах от пищи.

После того как ее спутник погиб, она продолжала идти; часть пути она, надо думать, проделала ползком, собирая последние силы, чтобы встать на ноги и скользить вдоль стены там, где карниз суживался. А затем, когда спасение было совсем рядом – умерла.

Хотел бы я знать, кто она такая? Что заставило ее предпринять это гибельное путешествие? Сколько людей из их отряда погибли или повернули назад, прежде чем им удалось пройти сквозь гигантскую пещеру, через которую воды Полярного моря вытекают наружу? Как удалось миновать страну волосатых и носатых колоссов? Как ее звали и почему она так яростно стремилась дойти до самого сердца Тьмы?

Возможно, она оставила весточку в своем граале. Однако крышка последнего была плотно закрыта, значит, открыть ее могла только сама женщина. Впрочем, в высшей степени маловероятно-, чтоб египтяне смогли прочесть ее письмена. Ведь это было еще до того, как приверженцы Церкви Второго Шанса распространили эсперанто по всему миру. Более того, миллиарды, говорящие на этом языке, не умеют на нем читать.

Египтяне прочли над костями молитвы, а затем молча отправились осматривать самые большие предметы из находившихся в зале – металлические лодки. Их было одиннадцать – одни большие, другие – маленькие, все на низких V-образных металлических же подставках, открытых с обоих концов.

Были там и запасы пищи. Сначала египтяне не догадались, что это еда, поскольку никогда не видели еды в пластиковых коробках и пакетах. Но рисунки на этой таре показывали, как ее следует открывать, что египтяне тут же и сделали. Внутри были хлеб, говядина, овощи. Они наелись до отвала, после чего долго спали, страшно измучившись за время странствий.

Но теперь египтяне знали, что боги (по вере Эхнатона – Бог) заботятся о них. Для них подготовлен путь, хоть он и не легок. Но разве бывает легкой дорога к бессмертию, и разве не одни лишь достойные и твердые духом могут ее преодолеть? Возможно, Техути был все-таки в чем-то грешен, а поэтому боги и свергли его с карниза?

На лодках были чертежи и понятные знаки, показывающие, что и как надо делать. Египтяне изучили их, а затем протащили одну из больших лодок сквозь туннель. Она могла вместить 30 человек, но четверо сильных спокойно могли нести ее на руках, а один мог бы тащить ее по полу. Лодку спустили по карнизу в море, которое не было таким уж бурным, и весь отряд взобрался в нее.

У руля находился пульт управления. Хоть Эхнатон и был фараоном, а потому не должен был опускаться до черной работы, он, однако, взял управление лодкой на себя. Действуя согласно чертежам-инструкциям, он нажал кнопку на пульте… Экран засветился, на нем появилось яркое оранжевое изображение Башни. Эхнатон нажал на другую кнопку, и лодка сама собой двинулась в открытое море.

Все, конечно, были напуганы, хотя их лидер старался не показывать страха. И все же они понимали, что находятся в нужном месте и что тут их приветствуют – в известном смысле этого слова. Лодку они сочли за барку, в которой, согласно их религии, мертвых везут по водам Другого Мира – Аменти.

(Аменти происходит от имени Амент – богини, чье имя означает «Обитательница Запада». Она носит в волосах перо, подобно ливийцам – народу, живущему к западу от Египта. Возможно, первоначально, она была ливийской богиней, которую египтяне у них позаимствовали. Перо было также иероглифическим знаком для слова «западный». В более поздние времена «Запад» стал означать страну мертвых, а Амент стала богиней этой страны. Она встречала их у врат Другого Мира. Одаривала хлебом и водой, и если они съедали их, то становились «друзьями богов».)

Естественно, найденная ими пища напомнила египтянам об этом, точно так же как лодка стала для них аналогом барки, перевозящей мертвых в Другой Мир. Египтяне, подобно многим другим людям, были разочарованы, если не сказать потрясены, проснувшись после смерти в Мире Реки. Это было совсем не то, что по предсказаниям их жрецов должно было случиться с ними после смерти. А вот здесь вдруг оказались параллели, физические аналоги Земли Обетованной. Успокаивало и то, что тут была река. Они же были приречным народом, живя постоянно в долине Нила. А теперь божественное существо вело их к Судилищу Другого Мира.

Они размышляли, не совершили ли они ошибки, дав гигантскому недочеловеку имя Техути, а не Анубис. Анубис был тот бог с головой шакала, который провожал мертвых в подземный мир к Двойному Дворцу Озириса – Судии и Весовщика Душ. И все же Техути был вестником богов и хранителем их записей. Иногда он принимал вид обезьяны с собачьей головой. Учитывая личность их спутника и его волосяной покров, они вполне могли увидеть в нем воплощение настоящего Техути.

Примечание: эти два аспекта Тота (Техути) указывают, что в отдаленные времена произошло слияние двух богов в одного.

Этот мир для египтян действительно обладал чертами сходства с Другим Миром. Теперь, когда они оказались в обители Озириса, сходство стало еще более разительным. Мир Реки мог быть той промежуточной страной между миром живых и миром мертвых, которая жрецами описывалась весьма туманно. Жрецы давали противоречивые и даже смущающие описания. Впрочем, вся Истина известна только богам.

Какова эта Истина, им скоро предстоит узнать. Башня не была похожа на их представление о Двойном Дворце Справедливости, но, возможно, боги что-то изменили. Недаром Мир Реки был полем постоянных изменений, отражающих изменение настроений богов.

Эхнатон повернул руль так, чтоб оранжевое изображение Башни совместилось с вертикальной линией, пересекавшей экран. Временами, чтоб убедиться, что он контролирует скорость движения лодки, он нажимал грушу, подвешенную справа от штурвального колеса. В соответствии с силой нажима скорость лодки возрастала или убывала.

Лодка шла вперед по неспокойному, затянутому туманом морю, направляясь к Башне на скорости, приводившей пассажиров в ужас. Через два часа изображение Башни на экране сильно выросло. Затем оно вдруг оделось пламенем, которое охватило весь экран, и Эхнатон перевел лодку на меньшую скорость. Он нажал еще одну кнопку, и все вскрикнули в ужасе, когда два круглых предмета на носу лодки выбросили вперед два мощных световых луча.

Впереди виднелось нечто огромное – Башня.

Эхнатон нажал на какую-то другую кнопку, указанную на чертеже. Большая круглая дверь-люк медленно открылась там, где только что была гладкая цельная поверхность Башни. Зажегся свет. Внутри находился огромный холл, стены которого состояли из того же серого металла.

Эхнатон подвел лодку к самому входу в Башню. Его матросы ухватились за порог двери. Фараон отыскал еще одну кнопку, которая отключала невидимую силу, приводившую лодку в движение. Фараон подошел к борту, находившемуся чуть ниже порога двери. Выпрыгнув в холл, он взял канат, укрепленный внутри лодки, и привязал его к крюкам, ввинченным в стену холла. Медленно, нерешительно и молчаливо за ним последовали все остальные.

Вернее будет сказать – все, за исключением Пахери. Его ужас достиг непереносимого накала. Зубы, не повинуясь воле, громко лязгали. Колени тряслись. Сердце билось в обледенелой плоти, подобно крылышкам испуганной птицы. Мозг работал замедленно, будто он превратился в мерзлую грязь, оттаявшую под лучами солнца и медленно стекающую по склону холма.

Пахери слишком ослаб, чтоб встать со скамьи и вступить в коридор. Он был уверен, что если двинется, то тут же окажется перед очами Судии, который потребует его к ответу.

Должен, однако, – сказать одно в защиту Пахери. Нет, даже два соображения. У него была совесть, и он не побоялся признаться Тому Райдеру, что действовал как трус. А для подобного признания нужна немалая смелость.

Эхнатон, будто ему нечего было опасаться своего Единого Бога, спокойно пошел в направлении дальнего конца коридора. Остальные двигались гурьбой, отставая от него на дюжину шагов. Один из матросов оглянулся и страшно удивился, увидев, что Пахери все еще сидит в лодке. Он жестом позвал его следовать за ними. Пахери покачал головой и еще крепче ухватился за планшир.

Затем без единого крика те, что стояли в коридоре, рухнули на колени, потом упали на руки, сделали усилие, чтобы приподняться, но тут же пали лицом вниз. Они лежали так неподвижно и мертво, как лежат только брошенные тряпичные куклы.

Дверь медленно закрылась. Она двигалась бесшумно, не оставив после себя даже следа, что там было когда-то отверстие, не оставив даже тончайшего зазора, и Пахери остался в одиночестве среди беспросветного тумана и ледяного моря.

Пахери не терял ни минуты и попробовал развернуть лодку. Она пошла на своей прежней скорости, но теперь на экране не было ни сигнала, ни яркого изображения, чтоб проложить на него курс. Он не мог найти пещеру, а поэтому беспорядочно метался у основания скалистых стен до тех пор, пока окончательно не лишился надежды обнаружить пещеру. Наконец он предоставил лодке самой плыть вдоль берега, пока она не оказалась у каменных ворот, сквозь которые море прорывается через горы. Лодку понесло сквозь длинную огромную пещеру, но когда Пахери доплыл до больших порогов, то он не нашел места, где бы можно было пристать к берегу и вытащить лодку на сушу. Лодку закрутило на порогах. Пахери помнит рев воды, помнит, как его швыряло туда и сюда… а потом он потерял сознание.

Когда он проснулся после «пересылки», то лежал голым в густом тумане прямо под нависающей над ним «шляпкой» питающего камня. Его грааль – новый, конечно, и аккуратно сложенная стопка одежды лежали рядом. Появились темные фигуры людей, чтоб возложить свои граали на каменный гриб. Он был здоров и в безопасности; только память его хранила страшное воспоминание о Башне Богов.

Том Райдер попал в район, где жил Пахери, тоже в результате «пересылки» после того, как его убили фанатичные средневековые христиане. Он стал солдатом, встретился с Пахери, который служил в том же взводе, и услышал его историю. Райдер дослужился до капитана и был снова убит. Очнулся он утром в тех местах, где жил Фаррингтон.

Через несколько месяцев после этого они вместе отправились вверх по Реке в долбленом челноке. Затем нашли себе пристанище и принялись строить «Пирушку».

Ты хочешь знать мою реакцию на эту историю? Что ж, рассказ Пахери заставляет меня принять решение увидеть все собственными глазами, чтоб узнать, верна эта история или нет. Если он не выдумал все от начала до конца (а Том уверяет, что Пахери так же лишен воображения и так же толстолоб, как деревянный рекламный индеец, выставленный у входа в табачную лавку), то этот мир, в отличие от Земли, может дать нам ответы на Великие Вопросы и как в зеркале показать Конечную Реальность Бытия.

Так вперед же к Башне!

Глава 40

(Продолжение письма Фрайгейта)

Однако история, которую мне рассказал Райдер, на этом не кончается. Несколько дней спустя я случайно услыхал разговор между Фриско и Тексом. Они сидели в главной каюте, а люк был открыт. Я же расположился на палубе, прислонившись к палубной надстройке, и как раз собирался разжечь сигару. (Да, к этому времени я снова попал в лапы этого старого черта – Никотина.) Я не обращал внимания на их голоса, поскольку голова была занята мыслями, возникшими после разговора с Нур эль-Музафиром.

И вдруг я услыхал, как капитан, обладатель весьма громкого голоса, говорит:

– Да, но откуда мы знаем, что он не пользуется нами для каких-то личных целей? Целей, возможно, очень даже распрекрасных для него, но отнюдь не столь полезных для нас? И откуда нам знать, что мы сумеем добраться до Башни? Египтяне же не смогли. Может, есть другой вход? Если есть, то почему он нам о нем не сообщил? Он обещал рассказать нам еще кое-что о Башне попозже. Но ведь это было шестнадцать лет назад! Шестнадцать! И с тех пор мы о нем и слыхом не слыхали!

Я хочу сказать, что ты его с тех пор не видал. Я-то с ним вообще никогда не виделся. Может, с ним что-то стряслось? Может, его изловили? А может, он больше в нас вообще не нуждается?

Райдер ответил ему что-то, чего я не расслышал. Фаррингтон же в ответ:

– Разумеется, но знаешь, о чем я думаю? Я думаю, что у него нет ни малейшего представления, что те египтяне все же добрались до Башни. Или о том, что одному из них удалось вырваться оттуда. Во всяком случае тогда, когда он с тобой говорил, он ничего этого не знал.

Райдер опять сказал что-то, чего я не разобрал. Фаррингтон же ответил:

– Туннель и веревка, лодка и тропа, возможно, были приготовлены для нас. Только вот другие добрались до них раньше.

Ветер завыл громче, и я минуту-другую вообще ничего не слыхал. Тогда я пододвинулся поближе к трапу, ведущему в кают-компанию.

– Ты действительно думаешь, – говорил Фаррингтон, – что некоторые из них, а уж во всяком случае один, могут оказаться у нас на корабле? Что ж, это возможно, Текс, но что из этого вытекает? Почему нам не сказали, кто эти другие, чтоб мы могли их опознать и объединиться с ними? Когда же нам об этом сообщат? Где мы встретимся? В конце Реки? А что, если мы туда заберемся, а там никого не окажется? Ждать еще сотню лет или вроде того? Что, если…

Райдер снова что-то проговорил. Должно быть, говорил он довольно долго. Я чуть ли не на ушах стоял, настолько переполненный любопытством, что чуть ли не светился наподобие огня святого Эльма. Мустафа, стоявший у руля, поглядывал на меня со странным выражением лица. Должно быть, знал или подозревал, что я подслушиваю. Это меня никак не радовало. Мне отчаянно хотелось подслушать и остальное. Но если Турка расскажет тем двоим, что я прислушивался к их разговору, меня могут прогнать с корабля. С другой стороны, он мог и не знать, что они обсуждают нечто такое, что для моих ушей вовсе не предназначено. Поэтому я затянулся сигарой, а когда она догорела, притворился, что сплю.

Ситуация напомнила мне ту, в которую попал Джон Хокинс из «Острова сокровищ», который, сидя в бочонке с яблоками, подслушал разговор Длинного Джона Сильвера, затеявшего со своими друзьями-пиратами заговор с целью захвата «Эспаньолы», когда сокровища будут найдены. Только в этом случае ни Фаррингтон, ни Райдер не планировали ничего плохого против кого-либо. Мне показалось, что скорее уж существовал заговор против них самих.

– А вот что мне хотелось бы понять, – говорил между тем Фаррингтон, – так это почему он в нас нуждается? Перед нами человек, обладающий большим могуществом, чем дюжина богов, и если он пошел против своих же корешей, то какую помощь ему могут оказать простые смертные вроде нас? И если мы так уж нужны ему в Башне, почему он нас туда не перенесет?

Последовал новый перерыв в разговоре, закончившийся звяканьем чашек и Граалей друг о друга. Затем Райдер громко сказал:

– …должно быть, имеет весьма вескую причину. Во всяком случае, мы всё это узнаем. Да и что нам еще остается делать?

Фаррингтон громко заржал, а потом ответил:

– Вот это верно! Что еще? Можем как угодно распоряжаться своим временем до самого конца – хорошего или плохого! Но я все равно продолжаю чувствовать себя так, будто меня кто-то употребляет, а мне это вот как осточертело! Меня употребляли и богатый класс, и средний класс, когда я был молод, меня употребляли редакторы и издатели, а потом мои родичи и друзья. И я не собираюсь позволить употреблять себя в этом долбаном мире, будто я – тупая скотина и не гожусь ни для чего большего, нежели грузить уголь или готовить мясные консервы!

– Но ведь ты и сам себя эксплуатировал, – ответил ему Райдер, – да и все мы так. Я заработал кучу денег, и ты тоже. А что из этого вышло? Мы тратили больше, чем имели, на огромные дома и бешеные автомобили, на дурацкие проекты и на водку, на шлюх и на то, чтобы выпендриваться перед публикой. Мы не умели играть рисково, прижимая свои карты к груди, не сумели удержать свои денежки, не сумели легко относиться к потерям, не смогли дожить до преклонных лет в покое и изобилии. Но…

Фаррингтон снова взорвался смехом:

– А у нас с тобой так все равно бы не получилось, верно? Это было бы против нашей природы, Текс. Живи, жги свечу с обоих концов, крути огонь и красоту, как ярмарочное колесо святой Екатерины, а не плетись как мерин, что вертит жернов на мельнице? И вертит его только ради того, чтоб кастрированной скотиной отправиться на сочное пастбище, а не на фабрику, где из тебя сварят клей. А ради чего? О чем он будет размышлять, этот мерин, пережевывая траву? О долгой серьезной жизни и коротеньком сереньком же будущем?

Звякнули чаши. Затем Фаррингтон начал рассказывать Райдеру о своей поездке из Сан-Франциско в Чикаго. Он представился в поезде очаровательной женщине, которая ехала в сопровождении горничной и ребенка. После часового знакомства женщина пошла с ним в его купе, где они трахались как бешеные норки три дня и три ночи.

Тогда я решил, что сейчас самое время сматываться. Встал и прошел к передней мачте, где болтали Эбигейл Райс и Нур. Мустафа, видимо, все же не заподозрил меня в подслушивании.

С тех пор я все время бьюсь над загадками. Кто такой этот «он», которого так часто упоминали Фаррингтон и Райдер? Очевидно, он должен быть одним из тех, кто создал для нас этот мир, а затем воскресил нас из мертвых. Возможно ли это? Идея кажется столь необъятной и столь не поддающейся пониманию! И все же – кто-то ведь должен был сделать это? Только вместо единственного числа лучше употреблять множественное. Да, во многих отношениях это действительно настоящие боги.

Если Райдер говорит правду, то в Полярном море стоит некая Башня. По логике вещей это должна быть база тех, кто сотворил этот мир, база наших таинственных владык. Да, я знаю, это звучит как фантазия параноика. Или научно-фантастическая повесть, большая часть которых, по правде говоря, пишется параноиками. За исключением очень немногих, которые разбогатели, все писатели-фантасты убеждены, что их тайные (и не очень тайные) властители – издатели. Даже богатые писатели и те не слишком-то доверяют отчетам об отчислении потиражных гонораров. Может, эта Башня обитаема кабалой каких-нибудь супериздателей? (Это я так шучу, Боб. Шутка помогает моим размышлениям.)

А может, Райдер врет? Или врал его информатор Пахери? Я в это не верю. Совершенно очевидно, что к Райдеру и Фаррингтону обращался один из этих всемогущих. Не придумали же они эту историю специально для подслушивавшего?

А может, придумали?

Трудно определить предел, до которого могут дойти те, у кого крыша поехала.

Нет, они обсуждали событие, имевшее место в действительности. Если они были столь небрежны, что оставили люк открытым и не говорили шепотом, то все это вполне естественно. После всех этих лет почему бы и не забыть об осторожности?

И уж если на то пошло, то почему бы и не рассказать об этом всему свету?

Кто-то за нами следит. Кто? Зачем?

Мой мозг рыщет, как лодка без руля, бросается из стороны в сторону, ныряет вверх и вниз. Так много предположений, так много возможностей! И я думаю – ну и ну! Какой рассказ мог бы получиться! Как жаль, что я не набрел на такой сюжет, когда сам писал научную фантастику. Но концепция планеты, состоящей из извивов многомиллионокилометровой Реки, вдоль которой живет все человечество, когда-либо жившее на Земле и теперь воскрешенное (ну не все, так большая часть), показалась бы слишком грандиозной, чтоб сунуть ее в один томик. На это дело понадобилось бы по меньшей мере томов двенадцать, чтоб воплотить идею близко к тому, чего она заслуживает. Нет, я рад, что до такого не додумался!

В свете всех последних событий что мне следует предпринять? Посылать это письмо или разорвать? Оно все равно, конечно, в твои руки не попадет, на это нет ни единого шанса. А в чьи попадет?

Вполне возможно, оно будет подобрано кем-то, кто даже читать по-английски и то не умеет.

Но почему я боюсь, что оно попадет в плохие руки? Не знаю. Но где-то под поверхностью каждодневной жизни этой Долины идет мрачная тайная борьба. Я намерен выяснить, что она собой представляет. Но дальше следует продвигаться с большой осторожностью. Какой-то внутренний голос твердит мне, что для меня было бы куда лучше не знать обо всем этом ни шиша.

Но кому, собственно говоря, я тогда пишу все эти послания? Возможно, самому себе, ибо надеюсь (без всякой надежды на успех), что случится чудо и одно из них приплывет в руки кого-то, кого я знал и любил или, во всяком случае, с кем был хорошо знаком.

И все же в этот самый момент, когда я смотрю на множество людей, сгрудившихся на берегу Реки, возможно, что мой взгляд останавливается на фигуре человека, которому я адресовал хоть одно из этих писем. К сожалению, корабль плывет по самой середине Реки, и я нахожусь слишком далеко, чтоб узнать того, с кем я так жажду встретиться.

Боже Всемогущий! Сколько людей я перевидал за эти двадцать лет! Миллионы, куда больше, чем я видел на Земле. Некоторые из этих людей существовали триста тысяч лет назад или даже больше. Бесспорно, среди них должны быть и представители моих предков, в том числе и неандертальцев. Некоторое число гомо неандерталис благодаря смешанным бракам было поглощено гомо сапиенсами, как тебе хорошо известно. И благодаря перемещениям больших человеческих масс в доисторические и исторические времена, миграциям, вторжениям, работорговле и отдельным путешествиям некоторые, а может, и многие монголоидные, американоидные, австралоидные и негроидные особи, которых я видел, – это мои предки.

Подумай об этом! Каждое поколение наших предков, уходя в бесконечную даль веков, удваивает свою численность. Вы родились в 1925 году. У вас было двое родителей, родившихся в 1900 году (да знаю я, что ты родился в 1923 году, а твоей матери было 40 лет, когда она тебя родила. Но я беру идеальный усредненный случай.)

Родители ваших родителей родились в 1875 году. Их четверо. Удваивайте число ваших предков каждые 25 лет. К 1800 году их у вас уже 32. Большинство их друг друга и в глаза не видало, но судьба предназначала их быть вашими прапрапрадедами.

В 1700 году н. э. у вас уже 512 предков, в 1600-м – 8192, в 1500-м – 131 072, в 1400-м – 2 097 152, в 1300-м – 33 554 432. А к 1200 году у вас имеется 536 870 912 предков.

И у меня то же самое. И у каждого так. Если мировое население в 1925 году составляло, скажем, два миллиарда (не помню, сколько на самом деле), то умножьте это на число ваших предков в 1200 году и получите больше одного квадрильона. Невозможно? Верно, невозможно!

Я только что вспомнил, что в 1600 году все население мира исчислялось всего лишь в 500 миллионов! А в I веке н. э. оно оценивалось в 138 миллионов. Так что вывод ясен. Существует невероятное число кровосмешений – близких и далеких – совершенных в давние времена. Не говоря уж о настоящем. Возможно, они начались еще на заре человечества. Так что я и ты – родственники. А фактически – мы все родственники, да еще по многим линиям. Сколько китайцев и черных африканцев, родившихся в 1925 году, являются твоими и моими дальними кузенами? Я бы сказал – очень много.

Так что лица, которые я вижу на обоих берегах, когда плыву по Реке, – это лица моих кузенов. Хелло, Ханг-Чу, Яйяа, Булабула! Как делишки, Гайавата? Хайль, Ог сын Огня! Но если б они даже знали об этом, они бы ничуть не стали относиться ко мне дружелюбнее. И vice versa. Самые свирепые свары и самые обильные кровопускания имели место среди родственников. Гражданские войны – самые жестокие. Но раз мы все кузены, то все войны – гражданские. Ужасно не по-граждански это, надо признаться. Парадокс человеческих отношений. Вот возьму да и отстрелю у тебя задницу, братишка!

Марк Твен был прав. Ты когда-нибудь читал его «Рассказ капитана Стромфилда о его путешествии на Небеса»? Старина Стромфилд был здорово шокирован, когда, пройдя сквозь Жемчужные врата, обнаружил там такое огромное количество черненьких. Подобно всем нам – бледнокожим арийцам – он представлял Небеса битком набитыми белыми лицами, с отдельными вкраплениями желтых, коричневых и черных. Только все оказалось не так. Он забыл, что темнокожие люди численно всегда превосходили белокожих. Поэтому на каждое белое лицо капитан видел два темных. Ну, и тут у нас то же самое. Снимаю перед вами шляпу, мистер Твен. Вы точно предсказали, как это будет на самом деле.

Итак, мы тут все собрались в Мире Реки, не зная, почему и зачем. Точно как на Земле. Конечно, есть немало людей, которые уверяют, что им все известно. Есть две главные церкви – шансеры и нихирениты, а также тысячи сект реформированных христиан, мусульман, иудеев, буддистов, индуистов и Бог еще знает кого. Бывшие диасы и конфуцианцы говорят, что им все до лампочки: эта жизнь в целом лучше, чем прежняя. Тотемистам тут хуже, поскольку зверей на планете нет. Но это, правда, не означает, что духи тотемов здесь отсутствуют. Многие дикари, с которыми я встречался, видят свои тотемы во сне, или они являются им в видениях. В большинстве же случаев они обратились к каким-нибудь «высшим» религиям.

Есть тут еще Нур эль-Музафир. Он суфий. Когда он проснулся тут, то испытал такой же шок, как и другие. Но он не пришел в отчаяние, а просто пересмотрел свои взгляды tout de suite[68]68
  Целиком, полностью (фр.).


[Закрыть]. Он говорит, что те существа, которые сотворили этот мир, сделали это, имея в виду лишь наше благо. Иначе зачем бы все эти затраты и труды? (Говоря так, он чем-то напоминает мне зазывалу в цирке. Но он искренен. Что отнюдь не означает, что он знает, о чем говорит.)

Нам не следует занимать свои умы вопросами «кто?» или «как?», утверждает Нур. Следует думать лишь о «зачем?». В этом отношении он сходен с шансерами. Но я вижу, что моим запасам бумаги пришел конец. А потому адью, адио, села, амен, шолом и пока (английское «пока» – «so long» идет от «селанг» – мусульмано-малайского произношения арабского слова «салам» – привет). Дружески и нравоучительно твой пребывающий в самом чреве Непонятно чего Питер Джейрус Фрайгейт.

P.S. Все еще не знаю, отправлю ли я это послание in toto[69]69
  Целиком (лат.).


[Закрыть], отцензурирую ли его или использую в качестве туалетной бумаги.