Текст книги "Миры Филипа Фармера. Том 07. Темный замысел"

Автор книги: Филип Хосе Фармер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 37 страниц)

Глава 35

К тому времени как Джилл подбежала, Фаербрасс уже пытался нащупать у Штерна пульс.

– Он мертв!

– Что случилось, сэр? – спросил лейтенант.

Фаербрасс поднялся с колен.

– Хотел бы я знать, почему оно случилось. Все, что я могу сказать тебе, – это что произошло. Мы прекрасно поладили, сидели, курили, шутили, он во всех деталях излагал мне историю своей профессиональной карьеры. Все было о’кей. И вдруг ни с того ни с сего он вскакивает, выхватывает кинжал и пытается меня заколоть!

Может, он спятил, хотя до той минуты, когда он пошел на меня в атаку, он был совершенно нормален и разумен. Что-то с ним произошло. Иначе разве он умер бы от сердечного приступа?

– Сердечный приступ? Я еще не слыхала никогда, чтоб тут кто-нибудь умирал от сердечных приступов. А вы? – спросила Джилл.

Фаербрасс пожал плечами и ответил:

– Что-то всегда происходит впервые. В конце концов, разве воскрешения не прекратились?

– Мне кажется, он скорее наглотался цианистого калия, чем умер от разрыва сердца, – сказала Джилл. – Может, он проглотил яд? Правда, я не видела, чтобы он что-нибудь клал в рот.

– Добыть цианид или прусскую кислоту, или какой-нибудь другой яд можно только в Пароландо, – проговорил Фаербрасс. – Но он пробыл здесь слишком недолго, чтоб достать их. – Он поглядел на Смизерса. – Заверни во что-нибудь труп и отнеси в одну из моих спален. А после полуночи вынеси его оттуда и выброси в Реку. Пусть его сожрет «речной дракон».

– Хорошо, сэр, – ответил Смизерс. – А как насчет пореза на лбу, сэр? Может, привести доктора?

– Не надо. Залеплю чем-нибудь. И никому ни слова об этом. Вы поняли, что я говорю? Это относится ко всем. И к тебе тоже, Джилл. Ни слова! Я не хочу волновать обывателей.

Все кивнули.

– Вы полагаете, что этого парня подослал этот подонок Барр? – спросил Смизерс.

– Не знаю. И не хочу знать, – ответил Фаербрасс. – Я хочу одного – чтоб ты от него избавился, о’кей? – Он повернулся к Джилл: – А ты что тут делаешь?

– У меня есть важный вопрос, который следует обговорить, – ответила она, – но я зайду потом. Вы сейчас не в том состоянии, чтоб разговаривать.

– Ерунда, – сказал он, улыбаясь. – Еще как в том! Надеюсь, ты не думаешь, что такая мелочь может меня расстроить, а? Входи, Джилл, и мы поговорим, как только я замажу эту царапину.

Джилл опустилась в мягкое кресло в гостиной этой великолепной квартиры. Фаербрасс исчез в ванной и вернулся оттуда с белой полоской пластыря, пересекающей лоб наискосок.

Весело улыбаясь, будто это был самый обычный день, он сказал:

– Как насчет выпить? Это поможет укрепить твои нервишки.

– Мои нервишки?

– О’кей. Наши нервы. Должен признаться, я немного взволнован. Я же не супермен, что бы там обо мне ни болтали.

Он налил пурпурный «черепной цвет» в два высоких бокала, наполовину наполненных ледяными кубиками. Ни лед, ни стаканы, ни пластырь, насколько знала Джилл, нигде, кроме Пароландо, не производились.

С минуту они смаковали холодный, чуть пощипывающий язык напиток, глядя друг на друга и не говоря ни слова. Затем Фаербрасс сказал:

– Ладно. Хватит этих вежливых рассусоливаний. О чем ты хотела со мной поговорить?

Ей с трудом удалось выдавить из себя нужные слова. Они, казалось, застревали у нее в гортани, а затем вылетали изо рта, уже изломанные силой выталкивания.

Остановившись, чтобы сделать большой глоток, она продолжила свой рассказ уже медленней и спокойней. Фаербрасс не прерывал ее, но сидел неподвижно, а его карие глаза, в которых иногда загорался зеленый отсвет, не отрывались от ее глаз.

– Вот, – сказала она. – Вот и все. Я должна была рассказать тебе об этом, но это самое трудное из всего, что я когда-либо делала.

– А почему ты все-таки решила выложить это? Потому, что услышала насчет гипноза?

На секунду она задумалась – не соврать ли? Пискатор ее не видит, а она будет смотреться куда лучше, если не признается, что сказала правду под давлением.

– Да. Я узнала об этом. Но уже довольно давно я начала думать, что должна признаться тебе во всем. Дело в том, что… что я просто не могла вынести мысль, что меня отстранят от полета. А я уверена, что не представляю опасности для корабля.

– Было бы очень плохо, если б у тебя начался приступ в какой-нибудь критической ситуации во время полета. Это ты, конечно, понимаешь. Но вот как я смотрю на это дело, Джилл. Если не говорить о Торне, то ты самый лучший аэронавт из всех, которыми мы располагаем. В отличие от Торна, который хоть и настоящий аэронавт, но не занимался этим делом всю свою жизнь, ты – истинный фанатик. Я абсолютно уверен, что за один час полета ты отдашь возможность потрахаться с парнем на копне сена. Я же лично стараюсь подобные занятия комбинировать.

Я не хотел бы тебя потерять, и, если я отстраню тебя, я наверняка буду бояться, как бы ты не покончила жизнь самоубийством. Нет, нет, не возражай. Я полностью убежден в этом. Что и делает тебя ненадежной в некотором отношении. Однако в первую очередь я должен считаться с необходимостью обеспечить безопасность корабля и команды, а потому и отстранил бы тебя, если б пришлось, невзирая на горе, которое мне причинило бы такое решение.

Поэтому я дам тебе испытательный срок. Если у тебя не будет новых приступов галлюцинаций до того времени, как корабль должен стартовать, ты полетишь на нем.

Единственное затруднение – мне придется полностью положиться на твое слово о том, что у тебя не было приступа. Нет, не совсем так. Я могу подвергнуть тебя гипнозу, чтоб выяснить, говоришь ли ты правду. Но я не хочу этого. Это означало бы, что я тебе не доверяю. А мне не нужен на корабле никто, кому я не верю на все сто процентов.

Джилл чувствовала, что она готова броситься ему на шею. Ее глаза затуманились, и она чуть не разрыдалась от счастья. И все же она усидела в кресле. Офицеры не обнимают своих капитанов. Кроме того, он мог не так понять ее поведение и попробовать увлечь ее в свою спальню.

Ей тут же стало стыдно за себя. Ведь Фаербрасс никогда не опустился бы до того, чтобы воспользоваться слабостью женщины. Он не стал бы в подобных целях использовать свое служебное положение. Во всяком случае, так ей казалось.

– Мне не все ясно с этим гипнозом, – сказала она. – Как сможете вы заставить всех пройти этот тест, а меня освободить от него? Это дискриминация, которую другие…

– Я просто изменил свои намерения.

Он встал и подошел к бюро с поднимающимся верхом, наклонился и написал что-то на клочке бумаги, который тут же отдал ей.

– Вот, отнеси это доктору Грейвзу. Он сделает тебе рентген.

Джилл прямо обалдела.

– Это еще с какой стати?

– Как твой капитан, я мог бы приказать тебе заткнуться и выполнять приказ. Я этого не делаю, только чтобы не раздражать тебя. Скажем так – это связано с открытием в области психологии, которое было сделано где-то около 2000 года. На если бы я рассказал тебе о сути дела, это наверняка повлияло бы на результаты тестирования.

Все остальные тоже пройдут проверку рентгеновскими лучами. Тебе просто оказана честь быть первой.

– Не понимаю, – пробормотала она. – Но, конечно, сделаю, как приказано. – Она встала. – Спасибо вам за все.

– Благодарность не обязательна. А теперь давай двигай свою попку к доку Грейвзу.

Когда Джилл пришла в кабинет доктора, он разговаривал по телефону. Док хмурился и яростно жевал сигару.

– Ладно, Милт. Сделаю. Но мне не нравится, что ты перестал мне доверять… – Док повесил трубку и повернулся к Джилл. – Хелло, Джилл. Тебе придется подождать, пока сюда не явится лейтенант Смизерс. Он заберет негативы рентгеновских снимков и тут же отнесет их Фаербрассу.

– А он что – в темной комнате?

– Нет. Их не надо проявлять. Ты разве не знаешь? Они похожи на фотографии и обрабатываются электронно в момент съемки. Фаербрасс сам разработал этот тип оборудования. Процесс был открыт, кажется, в 1998 году, говорит Милт.

Грейвз ходил взад и вперед, вгрызаясь в свою сигару.

– Черт побери! Он даже не дает мне увидеть результаты рентгеноскопии! Почему?

– Он сказал, что не хочет, чтоб кто-нибудь, кроме него, их видел. Это часть психологического тестирования.

– Но какого черта рентгеноскопия головы может ему сказать о психике мужика? Это же чушь собачья!

– Думаю, Фаербрасс скажет вам об этом, когда просмотрит негативы. Между прочим, о психике человека. Я не мужик.

– Я говорил в абстрактном смысле.

Док перестал метаться по комнате и скривился еще сильнее.

– Я теперь спать не буду, все ночи стану волноваться из-за этих снимков. Господи, как жаль, что я не прожил немного подольше! Я откинул копыта в 1980 году, так что не знаю последних научных открытий в медицинской науке. А может, оно и к лучшему! Мне бы все равно не справиться с этим потоком новинок при моем тогдашнем состоянии.

Повернувшись к Джилл и тыча в нее сигарой, он воскликнул:

– Что-то я хотел спросить у тебя, Джилл. Нечто уж давно беспокоит меня. Фаербрасс – единственный, кого я встречал из живших после 1983 года. Ты-то встречала кого-нибудь еще из таких или нет?

Она моргнула от неожиданности.

– Н-е-е-е-т. Нет, не встречала, если подумать. Фаербрасс – исключение.

В какой-то момент она чуть было не сказала ему о Штерне. Да, такое событие трудно будет удержать в секрете.

– Вот и я тоже. Чертовски странно.

– Ну не так уж! – сказала она. – Конечно, я не всю Реку проехала, но все же проплыла по ней несколько сот тысяч километров и разговаривала с тысячами людей. Люди из XX века вообще встречаются повсюду в очень малом проценте. А чтобы быть воскрешенными большими группами, как другие, так я о таком и не слыхала. Следовательно, в Долине их мало, большинство населения из других эпох.

Поэтому нет ничего удивительного, что люди, родившиеся после 1983 года, так редки.

– Да-а? Может, оно и так. Ага, вон и Смизерс и двое его громил. Иди-ка в мой рентгеновский кабинет, дорогая, как сказал паук мушке.

Глава 36

Извлечения из различных номеров «Ежедневной сплетницы»:

Дмитрий («Митя») Иванович Никитин – pro tempore[62]62
  Временный (лат.).


[Закрыть] пилот и третий офицер «Парсеваля». Родился в 1885 году в Гомеле (Россия), в семье, принадлежавшей к среднему классу. Отец владел мастерской, производившей конскую сбрую; мать – учительница музыки. Квалификация Дмитрия для занятия должности основывается на том, что он занимал пост главного рулевого «России» – французского дирижабля, построенного компанией «Лебоди-Жуйо» в 1909 году для российского правительства.

Миз Джилл Галбирра – главный инструктор подготовки кадров корабля – говорит, что опыт Мити, с ее точки зрения, довольно ограничен, но что он проявил незаурядные способности. Однако, согласно слухам, он слишком увлекается «черепным цветом». Воспользуйся нашим намеком, Митя. Не налегай на самогонку.

…Издатель решил не подавать в суд на пилота Никитина. Во время краткого, по необходимости, интервью в больнице мистер Багг сказал: «Меня бивали люди и получше этого огромного остолопа. В следующий раз, когда он со своими обидами явится в мой кабинет, я уже буду готов. Причина, по которой я не добивался его ареста, не просто в том, что у меня доброе сердце; мне хочется получить шанс лично вышибить ему мозги. Всегда соблюдайте мягкость в разговоре и имейте наготове хорошую палку».

…Этторе Ардуино – итальянец (а как же иначе!), но он блондинчик и голубоглазенький, так что может сойти за шведа, если не будет разевать рот и жрать чеснок. Как всем, кроме новичков в нашем городе, известно, он появился в Пароландо два месяца назад и немедленно был включен в число тренирующихся. Имеет славную, но трагическую историю, поскольку был главным инженером-мотористом на дирижабле «Норвегия», а затем на «Италии» под командованием Умберто Нобиле (см. с. 6 с биографией этого сына Рима). «Норвегия» выполнила свою главную цель – пролетела над Северным полюсом 12 мая 1926 года. Одновременно она установила отсутствие большой земли между Северным полюсом и Аляской, которая якобы была открыта великим исследователем Робертом Е. Пири (1856–1920), первым человеком, достигшим Северного полюса (1909 год). (Так как Пири сопровождали негр Мэтью Хенсен и четыре эскимоса, имена которых неизвестны, то фактически первым человеком, поставившим ногу на полюсе, был Хенсен.)

«Италия» после полета над Северным полюсом, возвращаясь в Кинг-Бей, попала в сильный воздушный поток. Ее приборы пострадали при обледенении; крушение казалось неизбежным. Однако лед начал таять, и дирижабль смог продолжать полет. Спустя некоторое время он стал медленно падать. Беспомощная команда ждала, когда Королева Небес ударится о паковый лед. Гондола управления оторвалась – счастливое обстоятельство для тех, кто был в ней. Им удалось выбраться и с ужасом наблюдать, как дирижабль, освобожденный от веса гондолы, взмыл вверх.

Этторе Ардуино видели последний раз стоящим на мостике, ведущем к правой моторной гондоле. По словам члена команды доктора Фрэнсиса Бехоунека из Института радиотехники, Прага, лицо Ардуино выражало невероятное изумление. «Италию» унесло ветром, и ни о ней, ни об оставшихся на ней членах команды больше ничего неизвестно. Если точно, то неизвестно на Земле.

Ардуино же рассказывает, что он погиб от холода после того, как «Италия» вторично (и в последний раз) рухнула на лед. Его полный отчет об этой ужасной истории будет напечатан в следующем четверговом выпуске. После того леденящего кровь события вряд ли какой-нибудь нормальный человек мог ожидать, что Этторе добровольно запишется в новый полет на дирижабле. Однако это оказалось не так, и он выразил горячее желание участвовать еще в одной полярной экспедиции. Нам плевать, что там люди говорят об итальянцах, и мы не испытываем ничего, кроме презрения, к взглядам, преобладающим в Томбстауне, где считалось за факт, что все итальянцы трусы. Нам по личному опыту известно, что у них кишка не тонка, и уж, конечно, этих кишок у них больше, чем мозгов, а поэтому мы уверены, что Этторе будет блистательным дополнением команды.

…Последний раз Багга видели отчаянно выгребающим к середине Реки, тогда как мистер Ардуино палил по нему из нового пистолета «Марк-4». Либо пистолет вовсе не таков, как его рекламируют, либо меткость мистера Ардуино была в тот день ниже обычной…

…Ваш новый издатель принимает к сведению мнение президента Фаербрасса, что нашей газете следует сочетать привилегию свободы слова со скромностью.

…Мистер Ардуино освобожден после обещания, что он больше не будет улаживать ссоры – справедливые или не очень – с помощью насильственных средств. Вновь образованный комитет по гражданским спорам будет отныне разбирать подобные дела с президентом Фаербрассом в качестве последней апелляционной инстанции. Хотя нам и будет не хватать С. К. Багга, но следует все же сознаться…

…Метцинг был начальником Военно-морского дивизиона дирижаблей в императорской Германии в 1913 году. Имел чин корвет-капитана, командовал цеппелином L-1, который потерпел крушение 9 сентября 1913 года во время маневров. Это был первый военно-морской дирижабль, возглавивший список погибших. Крушение не было связано с какими-то неправильными действиями команды или неисправностью самого корабля, а лишь с недостаточным знанием метеорологических условий в верхних слоях атмосферы. Другими словами, метеорология в те времена находилась на примитивном уровне. Сильнейшее воздушное течение выбросило L-1 на высоту, где оболочка не могла выдержать давление газа, и дирижабль рухнул вниз. С пропеллерами, продолжавшими вращаться, и сброшенным балластом он упал в море вблизи Гельголланда. Метцинг погиб вместе с большинством команды… Мы приветствуем этого опытного офицера и приятного джентльмена в Пароландо, но надеемся, что он не накличет беду на нашу экспедицию.

…Срочно! Только что прибыла! Еще один ветеран воздухоплавания – Анна Карловна Обренова прибыла с верховьев, проплыв более 40 тысяч километров. Из короткого интервью, которое согласилась дать миз Обренова, прежде чем явиться в штаб-квартиру президента Фаербрасса, мы узнали, что она была капитаном грузового дирижабля «СССР», насчитывает 8584 часа полетного времени на этом и других воздушных кораблях. Это больше чем 8342 часа у миз Галбирры и 8452 часа у мистера Торна. Более подробные сведения о миз Обреновой смотрите в завтрашнем номере. Все, что мы можем сказать, так это то, что она настоящий персик… Первостатейная красотка!

Глава 37

Это забавно, хоть от смеха и не лопнешь!

Она все беспокоилась, что вот-вот появится мужик с большим налетом часов, чем у нее. Один все же появился, но он оказался не агрессивным. Его единственная амбиция – быть на корабле, а насчет того, какой пост он займет, он, видимо, не так уж волнуется.

Почему-то ей никогда в голову не приходило, что ее может «свергнуть» женщина. В ее время так мало было женщин-офицеров аэронавтов! И так мало появилось людей, живших после 1983 года (фактически только один), что дирижабли этого периода ее вообще не беспокоили. Из того, что рассказывал Фаербрасс, период после 1983 года был веком больших металлических воздушных кораблей, но шансы против появления аэронавтов той эры были очень высоки.

И все же случай бросил кости, и вот она тут – Обренова, женщина, имеющая 800 летных часов в качестве капитана громадного советского дирижабля.

Офицерские должности до сих пор еще не были официально распределены. Но не в этом дело. Джилл знала, что только что прибывшая маленькая блондиночка обязательно станет первым помощником. Если подходить реалистически, так должно быть. Если б Джилл была на месте Фаербрасса, ей пришлось бы назначить первым помощником Обренову.

С другой стороны, оставалось всего два месяца до отлета «Парсеваля» в полярный вояж. А русской может потребоваться больше времени для переподготовки. После тридцати четырех лет жизни без полетов она должна непременно утратить многие летные качества. По крайней мере месяц ей придется привыкать к газовым аэростатам, летая на «Минерве». А потом еще месяц тренировки со всей командой на большом корабле.

Справится ли она? Конечно, это не исключено. Джилл, во всяком случае, вполне могла бы управиться за такое время.

Джилл находилась в конференц-зале с офицерами-кандидатами, когда Агата ввела Обренову. Увидев ее, Джилл обомлела, ее сердце дало сбой, будто мотор вдруг заработал вхолостую. Еще до того как она услышала восторженное представление Агаты, она уже знала, что это означает.

Анна Обренова была невысокой, тоненькой, с длинными ногами и хорошо развитой грудью. У нее были распущенные по плечам сияющие золотистые волосы и большие темно-синие глаза. Лицо «сердечком», высокие скулы; рот изогнут как лук Купидона; темно-коричневый загар. «Красотка», если процитировать газетную статью.

Омерзительно нежная и женственная. Разве это справедливо?!

Тот самый тип, который мужчины стремятся немедленно взять под свое покровительство и в свою постель.

Фаербрасс тут же вскочил на ноги и подбежал к ней с сияющим лицом и глазами, казалось, источающими мужские гормоны.

Но что удивило Джилл, так это реакция Торна. Увидев входящую Обренрву, он вскочил, открыл рот, закрыл, снова открыл и опять закрыл. Его красноватая кожа совсем побледнела.

– Вы ее знаете? – тихонько спросила Джилл.

Он опустился на стул и на мгновение прикрыл лицо руками. Затем отнял их и сказал:

– Нет! На одну секунду мне показалось, что я узнал ее! Она выглядит совсем как моя первая жена! Глазам своим не верю!

Торн все еще вздрагивал на своем стуле, тогда как остальные вились вокруг Обреновой. Лишь после того как все мужчины были представлены ей, он встал и пожал руку. Торн тут же сказал ей, что она поразительно похожа на его жену. Она улыбнулась – если воспользоваться расхожим клише, то «дразняще», но тут это слово подходит очень точно, – и сказала по-английски, хотя и с сильным акцентом:

– А вы очень любите свою жену?

Это прозвучало как-то странно. Торн отступил на шаг и ответил:

– Да, очень. Но она бросила меня.

– Мне очень жаль, – сказала Обренова, и больше за все время пребывания в комнате они не сказали друг другу ни слова.

Фаербрасс усадил Обренову, предложил ей еду, сигареты и выпивку. Она приняла первое и отказалась от остального.

– Значит ли это, что у вас нет никаких пороков? – спросил Фаербрасс. – Я-то надеялся, что у вас найдется хоть один.

Обренова пропустила сказанное мимо ушей. Фаербрасс пожал плечами и начал ее расспрашивать. Джилл еще больше помрачнела, когда выслушала отчет о жизни Обреновой. Она родилась в Смоленске в 1970 году, получила образование как инженер-аэронавт, а в 1994 году приступила к тренировочным полетам. В 2001 году ее сделали капитаном грузопассажирского дирижабля «Лермонтов».

Наконец Фаербрасс сказал, что она, должно быть, устала. Ей придется пойти с Агатой, которая найдет ей квартиру.

– Предпочтительно в этом здании, – закончил он.

Агата ответила, что сейчас здесь нет свободных комнат. Обреновой придется удовлетвориться хижиной вблизи домов миз Галбирры и мистера Торна.

Фаербрасс был явно разочарован и пробормотал:

– Что ж, может быть, попозже нам удастся подыскать ей место здесь. А пока я пойду вместе с вами, Анна, и уверюсь, что вам не подсунули какую-нибудь развалюху.

Джилл почувствовала, что ее настроение упало еще сильнее. Как можно ждать от него объективности, если он буквально гоняется за этой русской?

Она даже позволила себе немного пофантазировать. А что, если похитить эту русскую козявку и продержать в каком-нибудь укромном месте, пока «Парсеваль» не взлетит? Не станет же Фаербрасс откладывать полет, пока ее не отыщут? А тогда Джилл Галбирра стала бы первым помощником.

Но если так можно поступить с Обреновой, то почему бы и не с Фаербрассом? Тогда она стала бы капитаном!

Чудившиеся ей картины утешали, но ведь все равно она на такое не способна, даже под влиянием обуревавшей ее ревности. Нарушать человеческие права и достоинство было бы все равно что нарушать свои и уничтожить себя – Джилл Галбирру.

В течение всей следующей недели ей неоднократно приходилось стучать кулаком по столу или рыдать. А иногда – делать и то и другое сразу. Через неделю она обозвала себя дурехой. Надо принимать то, что неизбежно, и наслаждаться тем, что у тебя есть. Неужели же так важно, чтоб она стала капитаном дирижабля?

Для нее – да. Для всех остальных в мире – нет.

И она постаралась проглотить свои капризы и разочарование.

Пискатор, должно быть, понимал ее чувства. Нередко она ловила на себе его взгляды… Тогда он улыбался или отводил взгляд. Но он знал! Он знал!

Прошло шесть месяцев. Фаербрасс перестал надеяться, что ему удастся уговорить Обренову въехать в его апартаменты. Он не делал секрета из своего желания, но и из того факта, что Обренова его отвергла – тоже.

– Не знаешь, где выиграешь, где проиграешь, – говорил он Джилл с кривой усмешкой. – Может, ей мужчины не нужны. Я знаю не меньше дюжины таких, кто бегал за ней высунув язык, но она обращала на них так же мало внимания, как статуя Венеры Милосской.

– Я уверена, что она не лесбиянка, – ответила Джилл.

– Рыбак рыбака видит издалека, а? Ха-ха!

– Да пошел ты! Ты же знаешь, что я амбивалентна, – сказала она сердито и вышла вон.

– Неопределившаяся – вот правильный термин! – заорал он ей вслед.

В то время Джилл жила с Абелем Парксом – высоким, мускулистым, красивым и неглупым человеком. Он был сыном Реки – одним из миллионов детей, умерших на Земле в возрасте старше пяти лет. Абель не помнил, ни в какой стране он родился, ни каков был его родной язык. Хотя он воскрес в области, где большинство населения составляли средневековые индийцы, он был усыновлен супругами-шотландцами. Это были жители шотландских низин, выходцы из XVIII века, происходившие из крестьян. Однако, несмотря на бедность, его приемный отец умудрился стать врачом в Эдинбурге.

Абель покинул те места после того, как его родители были убиты, и странствовал вниз по Реке, пока не добрался до Пароландо. Джилл он очень понравился, и она предложила ему стать ее сожителем. Этот крупный мужчина охотно согласился въехать, и они провели друг с другом несколько идиллических месяцев. Он был умен, но очень мало образован. Джилл обучила его всему, чему могла: истории, философии, поэзии, даже арифметике. Учился он с удовольствием, но вскоре обвинил Джилл в том, что она его угнетает.

Шокированная Джилл категорически отвергла это обвинение:

– Я только хочу дать тебе образование, дать знания, которых ты лишился потому, что умер так рано.

– Да, но ты раздражаешься. Ты забываешь, что у меня нет такого воспитания, какое было у тебя. Вещи, кажущиеся тебе простыми, так как ты росла среди них, для меня чужды и удивительны. У меня нет твоих воспоминаний. – Он помолчал, а потом добавил: – Ты училка-шовинистка. Короче, ты… как это называется? Сноб…

Джилл была шокирована еще сильнее. Она отвергла и это обвинение, хотя, обдумав, пришла к выводу, что он, может, и не так уж не прав. Но к этому времени уже было поздно менять отношения. Абель ушел от нее к другой женщине.

Джилл утешилась, сказав себе, что Абель слишком привык к мысли, что мужчина должен быть боссом, и ему с трудом удавалось считать ее равной себе.

Позднее она поняла, что в этом лишь часть правды. Фактически же в ней глубоко сидело презрение к нему, потому что он никогда не был и не будет равным ей по интеллекту. Это было подсознательное отношение, и теперь, когда она это поняла, то очень жалела о своем недостатке. Больше того, она стыдилась его.

После ухода Абеля она не стремилась ни к чему большему, чем случайные связи. Ее партнерами были как мужчины, так и женщины, которые, как и она, хотели лишь сексуального удовлетворения. Обычно как она, так и они получали его, но Джилл всегда потом ощущала неудовлетворенность. Ей были необходимы настоящая привязанность и настоящая дружба.

Обренова и Торн, как она заметила, должно быть, поступали так же, как и она. Во всяком случае, в их хижины никто не переселился. Впрочем, она вообще не замечала, чтоб они интересовались кем-нибудь, так сказать, с сексуальных позиций. Насколько она знала, они ни с кем не встречались даже на одну ночь.

Торну, однако, видимо, нравилась компания Обреновой. Джилл часто видела, как они серьезно разговаривали о чем-то. Возможно, Торн уговаривал ее стать его любовницей, и, возможно, русская отвергла его, так как понимала, что будет лишь дублершей его первой жены.

За три дня до отлета был объявлен выходной. Джилл покинула равнину, ибо та была переполнена шумным людом, собравшимся сюда из мест выше и ниже по течению. Она подсчитала, что в Пароландо съехались сотни тысяч людей, и это количество наверняка удвоится ко времени старта «Парсеваля». Джилл вернулась в свою хижину и не выходила из нее, разве что порыбачить. На второй пень, когда она сидела на берегу маленького озерка, бесцельно поглядывая в воду, она услышала, как кто-то приближается к ней.

Ее раздражение неожиданным вторжением прошло, когда она увидела Пискатора. Он нес удочку и плетеную корзинку. Молча подсел к ней и предложил сигарету. Она отрицательно качнула головой. Некоторое время они любовались зеркалом воды, поверхность которого то покрывалась рябью от слабого ветра, то вдруг разбивалась вдребезги выпрыгивающими в воздух рыбинами.

Наконец Пискатор сказал:

– Совсем уж скоро я с сожалением скажу «прости» своим ученикам и своим рыболовным увлечениям.

– Это так много значит для вас?

– Вы имеете в виду, стоит ли отдать эту полную прелести жизнь ради экспедиции, которая может окончиться гибелью? Я не узнаю этого до тех пор, пока не наступит время, не так ли? – После недолгого молчания он спросил: – Как ваши дела? Никаких переживаний, подобных тем, что были в ту ночь?

– Нет. Я в полном порядке.

– Но в сердце у вас нож.

– Что вы хотите этим сказать? – резко повернулась к нему Джилл. Она очень надеялась, что ее удивление не покажется ему столь же фальшивым, как оно показалось ей самой.

– Я сказал бы, даже три ножа. Капитанство, русская, а главное – вы сами.

– Да, у меня есть проблемы. Так они есть у всех. Или вы – исключение? Или вы не человек?

– Еще как человек! – улыбаясь, сказал он. – Даже больше, чем другие, сказал бы я, если отбросить ложную скромность. Потому что я реализовал мой человеческий потенциал почти до конца. Я не могу ожидать, что вы поверите этому. Да вы и не захотите, разве что когда-нибудь… Но этот день может никогда не наступить.

Однако вернемся к вашему вопросу о моей человечности. Иногда я удивлялся – человечны ли люди, с которыми мы иногда встречаемся? Я хочу сказать, принадлежат ли они к роду гомо сапиенс?

Разве нельзя допустить и даже признать это в высшей степени вероятным, что те, кто ответствен за все, что нас окружает, имеют свою агентуру? Для какой цели, я не знаю. Но они могут быть катализаторами, вызывающими у нас определенные действия. Под словом «действия» я понимаю отнюдь не физическую деятельность, как, например, строительство судов или воздушных кораблей, которое может быть лишь частью более общей программы. Я говорю о психологических воздействиях. Чтобы, скажем, направлять развитие человечества. К чему? Возможно, к цели, примерно аналогичной тому, что постулирует Церковь Второго Шанса. Некая духовная цель, очищение человеческого духа. Или, возможно, если использовать христианско-мусульманскую метафору, чтоб отделить агнцев от козлищ.

Пискатор замолчал и затянулся сигаретой.

– Продолжив эту христианскую метафору, возможно предположить, что тут работают две силы – одна ради Зла, другая ради Добра. Одна из них борется против той, что работает для указанной выше цели.

– Как? – вскричала Джилл. А затем: – И у вас есть какие-нибудь доказательства вашей правоты?

– Нет. Только размышления. Поймите меня правильно. Я не думаю, что Шайтан или, если хотите, Люцифер, в самом деле ведет холодную войну против Аллаха или Бога, которого мы – суфии – предпочитаем именовать Реальностью. Но временами я думаю, что, возможно, тут в определенном смысле имеет место параллель сказанному… Ладно, все это только спекуляция. Если агенты и есть, то выглядят они как люди.

– Вы знаете что-нибудь, чего не знаю я?

– Вероятно, я кое-что замечал. Вы – тоже, но разница между нами в том, что вы не пытались сложить то, что видели, в определенный узор. Довольно темный по замыслу. Хотя, вероятно, я смотрю на него под неправильным углом зрения. Если его вывернуть наизнанку, другая сторона может заблистать ярчайшими красками.

– Хотела бы я знать, о чем вы говорите. Не разрешите ли вы и мне взглянуть на этот узор?

Пискатор встал и бросил окурок в озеро. Какая-то рыба схватила его и, ударив хвостом, ушла в глубину.