Текст книги "Тщеславная мачеха"

Автор книги: Фиделис Морган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

– Как вы попали в мою комнату? – спросила Элпью.

– Парадная дверь была открыта, – ответила Бонтем. – Я постучала, но, не получив ответа, рискнула войти. Признаться, я дрожала при каждом шаге, боясь наткнуться на нового убийцу, как вчера вечером.

– Откуда вы узнали, где я живу?

– Мне сказали и мадемуазель Смит, и Роджер. Видите ли, в Сен-Жермене все всё друг о друге знают.

Элпью села к столу.

– Вы намерены сообщить мне что-то столь интересное, что не может подождать до утра?

– Со мной пришел бы Роджер, но он на дежурстве в замке. Роджер считает, что в такое время опасно оставлять герцогиню одну. Особенно когда герцог в столь странном настроении. По словам Роджера, состояние у герцогини весьма неустойчивое. Она боится его.

– Вы хотите сказать, что герцог – убийца? – спросила Элпью. – Он такой жеманный, изнеженный и совсем не похож на злодея.

– Роджер одевает и раздевает его. У герцога, оказывается, великолепное тело. Мышцы так и бугрятся под тугой кожей. У него тело борца. И он очень взволнован после смерти леди Мердо-Мактавиш.

– Он был близок с ее светлостью?

– Да, они много времени проводили вместе.

– Это вам Роджер сказал?

– Нет, моя подруга Леонора Смит. Она считает, что герцог проводил с Изабеллой Мердо-Мактавиш слишком много времени. В тот день, когда она исчезла, он бегал по замку, искал ее и к вечеру был совсем уж не в себе.

– А как же герцогиня?

– На нее он не обращал никакого внимания. Они с Изабеллой занимались своими делами под носом у бедной женщины. Чаще всего прямо у нее на глазах.

– И все же это не объясняет, почему вы пришли ко мне с этой историей.

– Все говорят, что вы с графиней сыщицы, присланные разгадать эту тайну.

– Кто это – все?

– Леонора Смит.

– Как у вас возник разговор на эту тему?

– Мы с Леонорой встречались в воскресенье в Версале. Она рассказала о вас; по ее мнению, вы и ваша госпожа – своего рода шпионки. Сначала я думала, что вы приехали выведать секрет изготовления папье-маше, но теперь полагаю, вы охотитесь за чем-то другим.

– Меня интересует один вопрос, связанный с герцогом и герцогиней, и, возможно, вы сумеете удовлетворить мое любопытство. Обычно жены живут там, где удобно мужу; и хотя герцог – француз, как получилось, что герцогиня обитает в сен-жерменском замке, со всеми его мелочными ограничениями и благочестием, хотя они могли бы жить в поместье герцога или в Версале?

– Однажды Роджер задал тот же самый вопрос, после того как мадам Прюд выбранила его. Герцог вспылил и сказал, что это не его ума дело и нечего, мол, интересоваться подобными вещами. Затем немного успокоился и объяснил, что поселился здесь из-за леди Мердо-Мактавиш, хотел быть поближе к ней.

Элпью изумилась жестокости этого человека. Щеголь герцог и его дурнушка жена!

– Как ужасно, когда муж подобным образом демонстрирует свою неверность, – заметила она. – Возможно, теперь, когда леди Мердо-Мактавиш больше нет с нами, положение герцогини изменится?

– Тут не все так просто. Я заметила, что герцог уделяет все больше и больше внимания Леоноре Смит.

– Да что вы! И что об этом думает мадемуазель Смит?

– Она наотрез отказывается обсуждать данный вопрос. Меня это серьезно беспокоит. Что, если он избавился от Изабеллы, чтобы заменить ее более молодой и красивой женщиной, моей старой школьной подругой Леонорой Смит? И если она падка на лесть и слишком глупа, то, вероятно, не отдает себе отчета в том, что человек, убивший один раз, способен сделать это снова.

Или, горя желанием сменить любовницу, герцог составил заговор, подумала Элпью. И герцог, и Леонора Смит вполне могли убить Изабеллу вдвоем. Тогда в картах есть смысл: дама пик и валет бубен. Знак бубновой масти, напоминающий ограненный бриллиант, очевидно, указывает на герцога, любителя драгоценностей и блеска.

– Я рада, что вы зашли ко мне, – сказала Элпью. – Утром я сообщу о ваших сомнениях по поводу герцога моей госпоже. А пока буду признательна, если вы ответите на несколько вопросов. Мисс Бонтем, вы сказали, что мадемуазель Смит – ваша школьная подруга. Что вы о ней знаете?

– Мы с ней полные противоположности. – Мадемуазель Бонтем улыбнулась. – У меня отец – француз, а мать – англичанка, у Леоноры – наоборот. Она родилась во Франции, но фамилия ее Смит, я же появилась на свет в Англии, но фамилия моя – Бонтем. Однако по воле судьбы мы обе оказались в одной школе. Правда, она чуть старше меня.

– Значит, вы учились в одной школе и с Аурелией?

– С Аурелией? А кто это?

– Вы жили при монастыре ордена дочерей Богоматери?

– Да.

– Вы знали девушку по имени Аурелия?

– Нет.

– А вы помните девочку-полукровку? Она умерла.

– Нет, не умерла. Монахини сказали так, но они нам солгали. Бедная малышка. Теперь, когда я стала старше и понимаю, что к чему, мне ее очень жаль. Мы ужасно к ней относились. Но полагаю, таковы все дети. Мы называли ее Пусель, как Орлеанскую деву, поскольку девочка казалась нам обгоревшей на костре. – Элпью поморщилась. – Да, вы правы. В школе она пробыла недолго. А потом до меня дошел слух, что она стала проституткой в Париже, покрыв лицо толстым слоем белил, как комедиантка на ярмарке.

– Сколько ей тогда было лет?

– Около двенадцати. Вот ужас, правда? Монахиням следовало оставить ее. Но нет денег – нет и крыши над головой. Вот как в действительности обстоят дела.

– Последний вопрос. – Элпью встала и направилась к двери. – Вы знаете, что случилось с Пусель?

– Вероятно, она умерла лет в четырнадцать. Обычная история для этих детей. Или умерла во время родов. Уличным малолеткам, промышляющим этим ремеслом, надеяться почти не на что.

Элпью открыла дверь, и мисс Бонтем медленно спустилась по лестнице.

Провожая гостью взглядом, Элпью размышляла, какая часть ее ночной истории правда, а какая – ложь и зачем вообще она все это ей рассказала.

Элпью отломила от буханки кусок, положила на него ломоть мяса и села на кровать подумать.

Прюд и Уэкленд. Герцог и Леонора Смит.

А сама герцогиня? Вполне вероятно, что со смертью Изабеллы ее положение изменится к лучшему.

Элпью размышляла о судьбе невзрачной герцогини, терзаемой ревностью к Изабелле Мердо-Мактавиш, и о том, как легко это могло привести ее к убийству. В конце концов, она же была там, стояла на пороге, а за спиной у нее лежало еще теплое тело погибшей. Если герцог и Изабелла были любовниками, а бедная некрасивая герцогиня – ревнивой женой, разве это не классический сценарий для убийства? Называется crime passionnel. [108]108
  Преступление на почве страсти (фр.)


[Закрыть] Но все равно преступление.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Спираль – особый способ очищения апельсинов и лимонов. Этот термин искусства означает срезание кожуры очень тонкой и узкой полоской с помощью маленького ножа, специально для этой цели предназначенного; нож идет по кругу, начиная с верхушки лимона или апельсина, так чтобы кожура тянулась одной непрерывной лентой.

Элпью пришла к графине вскоре после рассвета. Проведя ночь на полу в пустующей комнате, та уже проснулась и вернулась к себе.

– Кошмар, Элпью! – воскликнула графиня, после того как они обменялись рассказами о своих ночных приключениях. – Вместо того чтобы раскрыться, дело с каждой минутой все более запутывается. Теперь у нас три пары и одиночка. – Печально зазвонил колокол. – Сейчас начнется служба. Нам лучше не задерживаться. Уверена, похороны Изабеллы что-то прояснят насчет местной конгрегации, хотя одному Богу известно, что именно. – Она накинула на плечи мантилью. – Идем.

– О, мадам, – Элпью постучала себя по голове, – в спешке я забыла накидку. Без нее меня не пустят в часовню.

– Быстро! Сейчас найдем что-нибудь подходящее. – Графиня порылась в комоде. – Так, а это что? – проговорила она, копаясь в ящике для чулок. – Леди Анастасия достала маленькую тетрадку. – По-моему, это почерк Изабеллы.

Элпью вытаскивала чулки и китовый ус, надеясь найти замену своему головному убору.

– Положите в карман, посмотрим после похорон.

Графиня схватила пару черных шелковых чулок и закрутила их вокруг головы Элпью.

– Сделаем тебе чалму, как у мусульман в пьесах. Стой смирно, дитя. Будет похоже на шляпу, а концами чулок прикроем уши. – Она переломила о колено кусок китового уса и укрепила сооружение. Отступив на шаг, леди Анастасия полюбовалась своим творением. – Господи, Элпью, в другой жизни я могла бы стать модисткой. Идем же.

Чувствуя себя очень неловко из-за бьющих по щекам чулок, Элпью спускалась следом за графиней по лестнице. После ночных откровений мадемуазель Бонтем она решила не спускать глаз с Леоноры Смит. Графиня, еще раз оглядев головной убор своей напарницы, теперь уже сомневалась в нем, но ничего не сказала.

Часовня еще хранила тепло всех тех людей, что набились сюда во время ранней мессы, которую почтили присутствием король и его придворные. В лучах солнца, проникавших сквозь высокие окна, клубились густые облака ладана; плыли звуки органа – играли траурную службу, сочиненную Перселлом.

Графиня и Элпью сели в последнем ряду.

В центральном проходе, у подножия ступеней, ведущих к алтарю, стоял гроб Изабеллы, убранный пурпурной и черной тафтой и усыпанный белыми лилиями.

Гораздо ближе к сиденьям, на высоком черном столе, стояли три урны.

– Что это? – шепотом спросила Элпью.

– Погребальные урны, – ответила графиня. – Французский обычай. Их закапывают отдельно.

– Отдельно от чего?

– От самого тела.

Элпью задумалась.

– А что в них? Ее любимая пища, книги или что-то еще?

– Господи, нет! – У графини свело желудок, когда она вспомнила об их содержимом. – В одной урне мозг Изабеллы Мердо-Мактавиш, в другой – ее сердце, а в последней – внутренности.

– Какая гадость! И зачем я только спросила? – Элпью обмахнулась листком с текстом службы и снова недобрым словом помянула свой головной убор. Из-за него она уже обливалась потом. – Где их закопают?

– Не знаю, но, наверное, она оставила завещание. Мозг – в Шотландии, например…

Элпью украдкой взглянула на Уэкленда, севшего рядом с ней. Интересно, заметил он ее, когда она убегала прошлой ночью? Непроницаемое выражение его лица никак не объясняло странной связи шеф-повара с леди Прюд.

Держась за спинку передней скамьи, графиня подалась вперед и, скосив глаза, разглядывала ноги проходивших. Мужчин с красными каблуками не было, равно как и женщин в атласных туфельках.

В проход ступила Леонора Смит, бледная как полотно, с застывшим взглядом. Девушка озиралась по сторонам, словно высматривала кого-то, спрятавшегося среди собравшихся. Она медленно продвигалась вперед, хватаясь за спинки скамей, чтобы удержаться на ногах. Элпью заметила, что у нее неудержимо дрожат руки.

Перед самым началом службы, когда мальчики-служки закончили зажигать свечи, двери часовни снова открылись и вошла леди Прюд. На руках у нее были кандалы, сопровождали ее два сурового вида стражника. Троица уселась в первом ряду, и все, как один, преклонили колена.

По ступенькам алтаря поднялся священник и начал службу.

– Очень жарко! – Элпью оттягивала на себе платье, слушая невыразительный голос священника. Она чувствовала, как по спине у нее стекают струйки пота. – Нельзя ли открыть окно?

Графиня пыталась отвлечься от тягостной атмосферы происходящего, разглядывая великолепное полотно Пуссена «Тайная вечеря», висевшее на стене рядом с ними.

– Это комнатная собачка? – спросила она, прищурившись. – Что за мысль изобразить собаку рядом с Иисусом! А кто это положил голову на стол? Или это голова Иоанна Крестителя? Картина отсвечивает.

Элпью видела, что все страдают от духоты. Уиппингем, например, побагровел до свекольного цвета. Доктор вынул часы; в этот момент дверь опять отворилась, тихо вошла Вирджиния и примостилась в последнем ряду. Слабо улыбнувшись ей, Роджер подвинулся, освобождая место. Он был очень бледен, а его лоб покрыт испариной.

Слушая монотонные, произносимые на латыни слова богослужения, графиня нервничала. Она опять устремила свой взор на картину. Поразительно – все эти мужчины в длинных одеяниях ели, лежа за столом. И кто из них, интересно, Иуда Искариот? Возможно, та таинственная фигура в красном, исчезающая в дверях.

Леди Анастасия обрадовалась, когда герцог де Шарм нетвердой походкой прошел к ступенькам, чтобы произнести надгробную речь.

Разодетый в черное с золотом, герцог встал рядом со столом, на котором возвышались три урны.

– Изабелла Мердо-Мактавиш была красивой, элегантной, остроумной femme galante. [109]109
  Здесь: пикантной женщины (фр.)


[Закрыть] – Он говорил твердо, время от времени заглядывая в свои записки. – И это чудовищная трагедия, что женщина, столь полная жизни, лежит теперь передо мной мертвая.

– Сколько горечи! – Графиня смотрела на жену герцога. Та стояла на коленях, закрыв свое чудное лицо руками, плечи ее содрогались.

– Изабелла, – продолжал герцог, – всегда была олицетворенным дружелюбием, une femme vraiment belle. [110]110
  Поистине прекрасной женщиной (фр.)


[Закрыть] Мы часто проводили время вместе. Рядом с ней дни пролетали, как минуты…

Элпью и графиня переглянулись.

– La mort nous fait penser de la vie. [111]111
  Смерть заставляет нас задуматься о жизни (фр.)


[Закрыть] Изабелла-писательница обладала гениальной способностью выискивать таинственное и необычное. Ее ум и образ жизни значительно опередили наше время. Что до ее сердца, то оно было самым нежным, самым добрым, самым любящим…

Герцог умолк. С глубоким вздохом он сморгнул слезы, несколько раз судорожно сглотнул и прикусил губу. Посмотрел на свою жену, и окрашенная сурьмой слеза покатилась по его набеленной щеке. Стоявшую в часовне тишину нарушали только рыдания герцогини и взмахи листков с текстом службы.

– Она была звездой, ярко сверкавшей среди нас. Женщиной, которая шла своим путем, ничего не страшась, в том числе и людского суда.

Графиня видела профиль леди Прюд. Та не мигая смотрела на катафалк.

Льющийся в высокое окно яркий солнечный свет, казавшийся сверхъестественным из-за все еще висевшей в воздухе дымки фимиама, упал на черный стол, озарив три урны таинственным сиянием.

Звякнув серьгой, герцог достал черный носовой платок и утер слезу, стараясь при этом не размазать тщательно наложенный макияж.

Оглушительный треск, громкий, как пистолетный выстрел, нарушил благоговейную тишину.

Стикуорт и Уиппингем, ветераны ирландской кампании, инстинктивно пригнулись, увлекая за собой на пол всех сидящих рядом.

Озадаченный герцог приложил руку к кровоточащей щеке и нетвердым шагом спустился к жене, пытаясь найти взглядом источник неожиданного взрыва.

Собравшиеся распластались на полу, и в этот момент часовню заполнила невыносимая вонь.

Священник, поняв, что произошло, схватил с алтаря кружевной покров и набросил на урны.

От жары и прямых солнечных лучей одна из запечатанных урн взорвалась. По всему помещению разлетелись черепки и части забродивших внутренностей погибшей шотландки.

В первом ряду рвало леди Прюд. Закованными руками она вытаскивала части останков Изабеллы Мердо-Мактавиш из-за выреза платья.

Герцогиня встала и, воздев руки, завывала, как мифологическая сирена; лицо ее было искажено от ужаса,

– In nomine Patris, – начал священник, часто крестясь, – et Filii et Spiritus Sancti… [112]112
  Во имя Отца и Сына и Святого Духа (лат.)


[Закрыть]

Служки ползали у его ног, собирая осколки фарфора и кусочки внутренностей.

– Кто-нибудь, откройте дверь! – крикнул Стикуорт, вылезая из своего укрытия между рядами. – Впустите воздух, пока мы все не попадали в обморок.

Уэкленд уже открывал тяжелые двери. Роджер, едва сдерживавший тошноту, махал своим камзолом, нагоняя в часовню свежий воздух.

– Это все ты виноват, Стикуорт, осел! – кричал Уэкленд. – Плохо набальзамировал! Тебе даже труп доверить нельзя!

– Изабелла, покойся, моя дорогая, покойся с миром, – причитала герцогиня, двинувшись вперед словно в трансе. – Я снова обрету твое добрейшее сердце. Наши сердца будут жить вместе. – Она откинула ткань, взяла одну из неповрежденных урн и прижала к груди. Потом поцеловала ее, бормоча:

Жить двум сердцам в одной груди,

В одно не сочетаясь…

Не знаешь жалости, любовь,

Коль грудь нам так терзаешь.

Прижавшись щекой к урне, герцогиня разрыдалась.

Пока она читала стихи, Уиппингем подошел к растерявшемуся герцогу, схватил его за пышный галстук из черных кружев и повернул к жене:

– Ты что, не понимаешь, какого свалял дурака, расфуфыренный и напомаженный фат! – Он указал на герцогиню. – Посмотри на свою жену! И посмотри на себя, обабившийся сибарит. Да какая женщина вышла бы за такого паяца, как ты, если бы не собиралась надувать его во всех смыслах этого слова! Ты хоть понимаешь, в какое посмешище превратил себя? – Изумленный герцог молча слушал, потом пожал плечами на галльский манер. – Мне по слогам тебе объяснить, жирный французский осел? – рявкнул Уиппингем. – Твоя жена и эта шотландка – они были трибадами, милорд герцог. Лесбиянками. Как хочешь назови. Они были любовницами, приятель.

– Сам ты осел. И грязный осел к тому же. – Герцог оттолкнул Уиппингема. – Думаешь, я не знал? Я люблю свою жену и хочу, чтобы она была счастлива. И тебя это не касается, жалкая дворняга. – Он надвигался на Уиппингема. – Жена рассказала мне, как ты пытался изнасиловать Изабеллу. А еще хотел оскорбить меня своей тирадой! – Уиппингем сделал шаг вперед, но герцог, покачиваясь, продолжал наступать, отталкивая обидчика пальцами, унизанными тяжелыми перстнями. – Я не буду кричать всему миру, как ты унижаешь свою жену, обманывая ее со всеми служанками и судомойками, какие есть в этом городе. И где теперь Люси? Она бросила тебя, потому что ты развратен и мерзок. Или ты убил ее в припадке ревности, а тело бросил в Сену? Моя жена любила Изабеллу. Я рад, что моя жена, которую я очень люблю, хотя бы ненадолго обрела такое счастье. А теперь убирайся с дороги. – И герцог ударом кулака свалил Уиппингема с ног.

– Полегче, старина. – Стикуорт удержал герцога от нового удара. – Лежачего не бьют.

В этот момент с грохотом упала и забилась в конвульсиях Пайп.

– О Господи! – завопил Роджер. – У Пайп припадок.

Лорд Уиппингем с расквашенным носом на четвереньках пробирался к двери.

Стикуорт схватил молитвенник и сунул его между зубами Пайп.

Своей нетвердой походкой герцог направился по проходу к жене и остановился рядом с графиней.

– Полагаю, вы нашли свою расписку, мадам? Вчера я сам спрятал ее в комнате вашей служанки.

Графиня недоуменно улыбнулась. А какое отношение к этой расписке имеет герцог де Шарм? Она почла за лучшее не расспрашивать его и молча смотрела, как он выводит из часовни плачущую жену.

– Confiteor deo. – Уводимая стражниками леди Прюд публично каялась. – Peccavi nimis cogitatione, verbo et opera, – голосила она, ударяя себя в грудь кулаками скованных рук. – Меа culpa, mea culpa, mea maxima culpa. [113]113
  Покайтесь Богу. Безмерно согрешила помыслом, словом и делом. Моя вина, моя вина, моя величайшая вина (лат.)


[Закрыть]

Мадемуазель Смит поднялась, созерцая царивший хаос. Затем начала нараспев декламировать высоким печальным голосом:

– Жила-была одна шотландка – поэтесса и затейница, столь же умная, сколь и пленительная, столь же прекрасная, сколь и розовая…

– Господи, мадам, ни за что не поверила бы, что такое возможно. – Положив ноги на стол, Элпью чинила свое старое, видавшее виды перо. – Прямо бенефис в театре «Друри-Лейн».

– Знаешь, Элпью, если бы драматург вставил такую сцену в свою пьесу, публика решила бы, что он сошел с ума, и, подобно несчастному великому барду Натаниэлю Ли, его немедленно отправили бы в Бедлам. – Графиня сидела у окна в комнате Элпью, раскладывая рядом на стуле детали своей маски, чтобы собрать и склеить ее. – Мне так жалко бедную маленькую герцогиню. Никогда не видела более грустной сцены.

– А каков Уиппингем? Ну и свинья! – Элпью бросила ножичек и перо. – Это не годится, придется пойти купить новое.

– Никогда он мне не нравился, – заметила графиня. – Судя по припадку Пайп, она одна из его любовниц. Интересно, он и впрямь разделался с Люси?

– Зачем ему… у него и так было все, что он пожелает. Вряд ли Люси мешала ему наслаждаться жизнью.

– И как во все это вписывается девица Смит? Не представляю, зачем она встала и начала молоть всю эту чушь.

– Я вернусь через десять минут. – Элпью направилась к двери. – Еще куплю хлеба и немного пива.

– И вкусного французского сыра. – Графиня огляделась. – Элпью, дорогая, а где кастрюля с клеем?

– В шкафу. – Элпью вышла на лестницу. – Мистеру и миссис Кью понравилась бы эта история, только как переслать ее, чтобы не перехватили шпионы его величества, ума не приложу. – Она закрыла дверь.

Графиня услышала, как Элпью сбежала вниз по лестнице и выскочила на улицу. Отобрав последнее украшение, леди Анастасия подошла к гардеробу и открыла дверцу. И вскрикнула от неожиданности, потому что откуда-то из-за плаща Элпью и ее ночной сорочки навстречу графине вывалилась в облаке винных паров Люси Уиппингем.

– Вы правы, мой муж – свинья, – невнятно пробормотала леди Уиппингем, выбираясь из шкафа и икая. – Я рада, что вы это понимаете. Нет ли у вас чего-нибудь выпить, а? Я бы уговорила стаканчик.

– Почему вы прячетесь в гардеробе Элпью? – Графиня отдувалась, оправляясь от шока. – Давно ли вы здесь находитесь?

– Значит, на похоронах этот негодяй показал себя во всей красе, да? – Люси плюхнулась в кресло графини. – Самое время. У вас что, правда нечего выпить?

– Зачем вы здесь, леди Уиппингем? – Графиня наклонилась над ней с угрожающим, как ей казалось, видом. – Все думают, что вы мертвы.

– Отлично. Я и хотела, чтобы так думали. – Люси рассмеялась. – Я надеялась, что обвинят моего мужа или этого ублюдка Стикуорта.

– Что за причуда, леди Уиппингем! Зачем вам это понадобилось?

– Стикуорт убил эту девчонку Браун, ясно как божий день. И я подумала, что в моем исчезновении заподозрят его.

– И куда же вы уехали? – Графиню все это очень удивило, но она не хотела, чтобы Люси заметила ее изумление. – Я видела, как вы тащили вниз сумку. Мертвые обычно не берут с собой вещи.

– А! Вам не следовало этого видеть. – Люси осмотрелась. – Так есть у вас что-нибудь выпить? – Закинув руки за голову, она поудобнее устроилась в кресле. – В городе, знаете ли, очень легко спрятаться. Почти в каждом доме сдаются комнаты, множество людей приходит и уходит. Ночь там, ночь здесь… Сюда я пришла, потому что, по моим расчетам, из этого дома должен открываться хороший вид на замок. Я не знала, что это ваша комната.

– Она не моя. Это комната Элпью.

– Да? – подняла брови леди Уиппингем. – Какая необычная ситуация.

– Так вы воскресли, леди Уиппингем? Вы снова живы?

– Еще не знаю, – кашлянула та. – Но я умираю от жажды. – Она хмыкнула. – Значит, бедняжку Изабеллу убили? Одну из нас должны были прикончить. Таким образом, теперь я уже дважды избежала смерти. Понимаете, мы с Изабеллой получили одинаковые записки в один и тот же день: «Тебе не избежать мести». Кстати, это произошло в день вашего исчезновения. – Прищурившись, Люси посмотрела на графиню. – Думаю, это не вы их написали, верно? – Она обвела взглядом комнату. – Я умираю от голода. Есть у вас еще какая-нибудь еда?

– Еще?

– Я съела суп, стоявший в гардеробе. Довольно безвкусный, да и без этих отвратительных розовых комочков он, на мой взгляд, только выиграл бы, но, видимо, после стольких лет я привыкла к французской снеди, которую без меры сдабривают всякой гадостью. В любом случае та девушка умерла во время ужина, и я решила не оставаться в замке, чтобы проверить – серьезная это была угроза или чья-то достойная сожаления шутка. Я и Изабелле предлагала уйти. Но она имела причины остаться: о них вы теперь знаете. Ну вот я и собрала свои вещи и покинула это отвратное местечко. – Люси причмокнула. – Поскольку людей отравляют прямо у вас на глазах, не удивляюсь, что вы сами стряпаете, графиня, даже если не обладаете особым кулинарным талантом. Однако на вашем месте я совсем уехала бы из Сен-Жермена. – Люси Уиппингем взяла игральные карты – валета бубен и даму пик. – А зачем вам две эти карты отдельно от колоды? – Графиня шарила в гардеробе, желая посмотреть, не осталось ли клея, но кастрюля была вылизана почти дочиста. – Делаете крапленую колоду? К вам по наследству от Изабеллы перешла роль придворного шулера? Вот бедолага. Если б она только обратилась к герцогу, я уверена, он обеспечил бы ее. Герцог очень щедрый человек, несмотря на его увлечение модой. Видимо, Изабелла была слишком горда.

Графиня поставила пустую кастрюлю на стол.

– Что вы говорили, Люси?

– Ничего особенного, – ответила та, кладя карты. – Я говорила о вашем carreau valet и вашей pique dame.

– О ком, о ком? – Графиня надеялась, что беседа не выйдет за рамки приличия.

– Carreau valet… – Люси подняла валета. – И pique dame… – Она подвинула вперед даму. – Так они называются по-французски. Как дорогой доктор воспринял весть о моем побеге? Не скучает обо мне?

– Доктор Стикуорт?

– Да, мой старый Стики. Я думала, доктор присоединится ко мне, но он, по существу, мерзавец, как все мужчины. – Люси недовольно вздохнула. – Полагаете, это он отравил ту девушку? Я бы не удивилась. – Заглянув в пустую кастрюлю, она пальцем собрала со стенок остатки. – У кого еще в наши дни есть доступ к ядам?

– Леди Уиппингем, зачем вам понадобилось, чтобы все считали доктора Стикуорта вашим убийцей?

– Я дала ему возможность сбежать со мной, но он отверг меня, свинья. А теперь я узнаю, что он едва заметил мое отсутствие. – Люси облизнула палец. – По-моему, он слишком поглощен своей новой пассией, чтобы обратить внимание на мое исчезновение.

– Новой пассией? – Графиня придвинула к столу стул, на котором лежали детали маски, и села прямо на них.

– Дражайший доктор, мой любовник, нашел себе юную девушку.

– Да что вы говорите? Вы поражаете меня.

– Мы со Стики уже не один год вместе. – Люси захохотала. – Неужели вы считаете, что я сплю со своим жирным, гнусным муженьком? Да вы только посмотрите на него. У него пороков не меньше, чем достоинств, но мужской доблести ему явно не хватает. Короче говоря, он жирная, ленивая свинья. А Стики, напротив, душка. Стоило ему поманить меня пальцем, как я уже со всех ног бежала к нему, дура я, дура. Но в конце концов он ко мне охладел. Я поняла это. Я пробовала разные ухищрения, чтобы вернуть его расположение, но ничего не добилась. Новая пассия гораздо моложе меня. Почти школьница.

– Мадемуазель Смит? – предположила графиня.

– Откуда мне знать? Вы же не думаете, что он скажет мне? Поначалу я подозревала эту скучную Аурелию. Но ее смерть ничуть не взволновала его, верно? Значит, это кто-то другой. Та, что работает с моим мужем и его отвратительными сосальщицами.

– В этом городе много молодых женщин, леди Уиппингем. И врач всегда может найти повод для посещения на дому.

– Да. – Люси Уиппингем рыгнула и откинулась в кресле. – Видимо, да. Все равно что искать иголку в стоге сена.

– Скажите мне, – забросила удочку графиня, надеясь, что Люси Уиппингем выболтает что-нибудь еще, – все ли обитатели замка так озабочены амурными делами?

– Доктор способен найти предлог для чего угодно. – Не обращая внимания на графиню, леди Уиппингем скорчила гримасу. – Вы же не считаете, что он занялся телом девушки из любви к некрофилии? Хотя к тому моменту Аурелия уже не могла отказать ему. – Люси презрительно усмехнулась. – Мужчины! – вскричала она, вскидывая руки драматическим жестом. – Они меня уже ничем не удивят.

– Дело, думаю, в любви, а не в мужчинах, – заметила графиня. – Так что насчет вашего мужа? Вы сообщите ему, что живы?

– Упаси Бог. Пусть поволнуется. Сомневаюсь, что он вообще заметил мое отсутствие. Он предпочитает служанок, да и с мужчинами занимается какими-то странными делами, как мне кажется.

– Правда? И в каком смысле странными?

– Так и не удалось от него добиться. Но он встречается с Уэклендом, а иногда и с другими мужчинами, и днем они чем-то там заняты. С этих встреч он всегда возвращается весьма возбужденным. А в иных случаях и более возбужденным, чем обычно.

– Вы не любите мужа?

– Больше не люблю. Когда-то любила, когда наша страсть имела прелесть новизны, но теперь осталась только привычка. У меня была возможность внимательно понаблюдать за ним, и это погубило его в моем мнении. Он довольно хорошо обеспечивает меня, но, полагаю, нечестными путями.

– Насколько нечестными?

– Например, он облапошил вас. Он платил Изабелле, чтобы та обыгрывала людей в карты. Она выигрывала для него их владения, а он взамен платил ей жалкие гроши, на которые она и жила. Хотя Изабелла нуждалась в деньгах, чтобы оставаться здесь, рядом со своей забавной маленькой возлюбленной – герцогиней.

– Вы хотите сказать, что все расписки попадали к вашему мужу? – Внезапно стычка в комнате на чердаке между герцогом и лордом Уиппингемом на следующий день после смерти Изабеллы обрела смысл. Герцог отбирал у него расписку. – Какая грязная игра. Понимаю, почему вы больше не любите его, – сказала графиня. – Eclaircissement [114]114
  Просветление (фр.)


[Закрыть] в отношении моего мужа произошло у меня лишь несколько месяцев назад. А вы действительно любите доктора?

– Не знаю. Если бы я знала, что он… – Люси глубоко вздохнула. – Возможно.

– Конечно, Люси. Для рождения любви требуется лишь толика надежды.

– О да, графиня. И как вы наверняка знаете, идеальная почва для взращивания любви – скука. В замке все томятся от скуки, следовательно, все влюблены. И неизбежно влюбляются в того, кто не всегда им доступен. Но объясните ли мне, графиня, что вызывает эту любовь, перед которой мы все так унижаемся?

– Приток крови к мозгу. Расстройство нервной системы, зарождающееся безумие?

– И неужели этого достаточно, чтобы побудить человека к убийству?

– О да, – промолвила графиня. – Безусловно, достаточно.

Элпью за несколько минут обежала рынок, и теперь ей оставалось только заглянуть к пивовару за маленьким бочонком пива.

Ее не оставляло странное чувство, что за ней следят.

Элпью шла вдоль ряда лавок, внезапно останавливаясь и делая вид, что выбирает товар, а сама украдкой оглядывалась, но ничего не замечала. Увернувшись от хлопающего на ветру края полотняного навеса, Элпью покинула рынок и нырнула в узкий проулок. Если кто-то следует за ней, здесь это сразу станет ясно. Она прошла три четверти проулка, свернула в еще более узкий проход и, затаив дыхание, обернулась.

Проулок был пуст.

Элпью выдохнула, но не успела сделать и шага вперед, как из-за спины у нее вынырнула рука в перчатке и зажала рот, не дав крикнуть.

Сыщицу затащили назад в проход. Кто бы это ни был, держал он ее очень крепко. Элпью вырывалась, бросив пакеты с покупками, содержимое которых рассыпалось по проулку. Она пыталась укусить затянутую в кожаную перчатку руку, но незнакомец держал Элпью, пока та не выбилась из сил.

Наконец ее завели в темный заброшенный дом с выбитыми стеклами и ободранной дверью и толкнули на грязный, выложенный плиткой пол.

Не успела Элпью повернуться, как ей завязали глаза черным шарфом.