Текст книги "Цивилизации"

Автор книги: Фелипе Фернандес-Арместо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 44 страниц)

Коротко говоря, прорыв 1490-х сделал возможной атлантическую цивилизацию: моряки смогли установить надежное регулярное сообщение между западными берегами Старого Света и восточными берегами Нового. Атлантический океан, который на всем протяжении письменной истории был преградой, теперь превратился в звено связи.

После столь длительного периода отсутствия активности и достижений у морских общин на берегах океана эта перемена кажется поразительной (см. выше, с. 451–455). Происшедшее лучше оценивать на фоне почти непостижимо longue duree[1039]1039
  Долговременный (фр.).


[Закрыть] истории из одиннадцатой главы, которую мы не закончили (см. выше, с. 460). Примерно тысячу лет назад проникновение вначале римской культуры и завоеваний, затем (медленно, но верно) христианства превратило атлантическую дугу Европы во внешний край того, что историки называют западным христианством – преемником цивилизаций Греции и Рима, для которого характерно использование латыни как универсального языка науки, образования и ритуалов и христианские обряды согласно традиции, сохранившейся в Риме. Это была замечательная цивилизация, добившаяся в искусстве и науке достижений, которые и сегодня высоко ценятся в Западной Европе. Но этой цивилизации некуда было расширяться.

На картах мира того времени она занимала внешний край. Ученые Персии или Китая, уверенные в превосходстве собственных научных традиций, едва упоминают в своих работах христианскую цивилизацию[1040]1040
  Encyclopaedia of Islam, new edition, s.v. ‘Djuggraffiya’; J. B. Harley and D. Woodward, eds, The History of Cartography, ii, I and II (Chicago, 1992).


[Закрыть]. Усилия распространиться на восток и на юг – по суше в Восточной Европе или по Средиземному морю в Азию и Африку – принесли определенные плоды, но в целом были пресечены или остановлены болезнями и сильными морозами[1041]1041
  Cm. F. Fernandez-Armesto, Before Columbus: Exploration and Colonization from the Mediterranean to the Atlantic, 1229–1492 (Philadelphia, 1987); Millennium: A History of Our Last Thousand Years (New York, 1995), pp. 162–163; J. R. S. Phillips, European Expansion in the Middle Ages (Oxford, 1988); P. Chaunu, L'Expansion europeenne du xiiie au xve siecles (Paris, 1969), pp. 93–97.


[Закрыть]. На севере и западе, близ наиболее открытых берегов, моряки могли исследовать лишь узкую полоску океана – мешали встречные западные ветры. В некоторых общинах развились местные и региональные морские культуры, в частности, имели место случаи группового рыболовства в открытом море: это были школы, опытом которых воспользовались мореплаватели 1490-х годов; здесь строились их корабли и набирались экипажи. Далекие выходы в океан изредка совершали норвежские моряки и колонисты в Средние века и исследователи и поселенцы архипелагов восточной Атлантики в XIV и XV веках. Пользуясь северными течениями, которые вели через океан, моряки из Скандинавии и Ирландии в IX веке открыли для колонизации Исландию, а в XI Гренландию. До середины XIV века исландцы плавали на материк Северной Америки. Однако с уничтожением колонии на Гренландии (см. выше, с. 82) самые дальние такие плавания прекратились.

Между тем, когда в XIII веке началась продолжительная зафиксированная в письменных документах история эксплуатации Атлантики, ни одна из морских общин океанского побережья не принимала участия в ее создании. Европейское открытие Атлантики было предприятием, организованным в глубине Средиземного моря, главным образом моряками Генуи и Майорки, которые, преодолев встречные течения в Гибралтарском проливе, открыли выход из своего моря. Там одни из них занялись знакомой торговлей на севере; другие повернули на юг, в неизведанные – насколько нам известно, испокон века – воды к атлантическому побережью Африки и к островам Мадейры и Канарским. Именно этим маршрутом, например, в 1291 году поплыли братья Вивальди, первые исследователи, чье имя известно; они отправились «искать Индию за океан», тем самым на два столетия опередив замысел Колумба и сформулировав его в тех же терминах. С тех пор о них никто ничего не слышал, но они вдохновили других моряков на плавания, в результате которых Канарские острова стали «так же хорошо известны» Петрарке – он утверждал это в 1330-е годы, – «как Франция»[1042]1042
  F. Fernandez-Armesto, ‘Spanish Atlantic Voyages and Conquests before Columbus’ в книге J. В. Hattendorf, ed., Maritime History, the Age of Discovery (Malabar, FI., 1996), p. 138.


[Закрыть].

На протяжении всего XIV века продолжались подобные плавания, сосредоточенные в основном на поисках источников торговли золотом в Сахаре (см. выше, с. 100, 134). Всего несколько документов позволяют нам увидеть неясные фигуры, о которых хотелось бы знать гораздо больше: Ланцаротто Малеколло из Генуи, который до 1339 года построил башню на острове, все еще называющемся в его честь Ланцароте; Гийом Сафон, моряк с Майорки, чья просьба о вознаграждении является единственным источником знаний о плавании 1342 года; Луи де ла Серда, лишенный наследства отпрыск Кастильского королевского дома, которого папа назвал «Принцем удачи» и которому предоставил в 1344 году право основать собственное королевство на Канарских островах; Хайме Феррер с Майорки, погибший в 1346 году в районе мыса Джуби, где он искал «золотую реку»; и францисканские миссионеры конца XIV века из епископства Тельде на Канарских островах – а также перебившие их туземцы[1043]1043
  Ibid.,'pp. 137–147.


[Закрыть].

На обратном пути, двигаясь против ретра моряки, у которых не было решительно никакой возможности определять свою долготу, все дальше углублялись в океан в поисках западных ветров, которые помогли бы им вернуться домой. Эти рискованные поиски вознаградило открытие Азорских островов – архипелага посреди океана, более чем в семистах милях от ближайшей суши. С 1380-х годов на морских картах вполне узнаваемы все, кроме двух, острова этой группы. Этот этап недооценивается в существующей литературе, но на деле он имел огромное значение: начались плавания беспрецедентной для Европы длительности в открытом море; с 1430 годов, когда на Азорах открылся промежуточный порт, куда завезли овец и где выращивали пшеницу, такие плавания становятся вполне обычными[1044]1044
  F. Fernandez-Armesto, ‘Atlantic Exploration Before Columbus’ в книге G. R. Winius, ed., Portugal the Pathfinder (Madison, 1995), pp. 41–70.


[Закрыть].

Тем не менее подлинно атлантической цивилизации – такой, которая использует Атлантический океан как главное средство сообщения, – речи не было до установления регулярных трансатлантических маршрутов. Самая перспективная область поисков пути через океан располагалась в полосе северо-восточных пассатов. Но пересечь коридор пассатов по всей его ширине было делом опасным и устрашающим. Никто не знал точно, насколько широк этот коридор и что лежит за ним. Загадочное место на картах оставалось пустым или заполнялось вымышленными островами, или землями из классических легенд, созданными воображением картографов: землей антиподов, неведомым континентом, существование которого предполагалось в теории, дабы восстановить симметрию планеты (этот материк якобы воспроизводил на «темной стороне» очертания известных континентов), или Гесперидами, где совершил один из своих подвигов Геракл, или в той или иной форме всплывшей Атлантидой[1045]1045
  F. Fernandez-Armesto, Before Columbus: Exploration and Colonisation from the Mediterranean to the Atlantic, 1229–1492 (Philadelphia, 1987), pp. 245–252.


[Закрыть].

На протяжении XV века не раз пытались исследовать Атлантический океан по всей его ширине, но эти попытки были заранее обречены, поскольку предпринимались в полосе западных ветров – мореплавателям хотелось обеспечить себе гарантированный возврат. Мы можем проследить за сделанными тогда небольшими открытиями по сохранившимся редким картам и документам. Например, есть карта плавания 1427 года португальского моряка Диего де Сильвеса, о котором вообще больше ничего не известно; эта драгоценная запись едва не погибла, когда Жорж Санд в период своего увлечения Шопеном рассматривала ее и случайно залила чернилами. Сильвес первым определил взаимное расположение Азорских островов, обеспечив безопасность последующим поколениям моряков[1046]1046
  A. Cortesao, Historia da cartografia portuguesa, 2 vols, (Coimbra, 1968–1970), ii, 150–152.


[Закрыть]. В середине столетия были достигнуты самые западные острова архипелага. На протяжении последующих трех десятилетий португальский двор организовал несколько экспедиций в Атлантику, но о достижениях этих экспедиций нам ничего не известно – возможно потому, что они отплывали от Азорских островов и западные ветры гнали их обратно. Лишь очень внимательный наблюдатель заметил бы эти пробные усилия, послужившие основой для прорыва 1490-х годов. В некоторых отношениях это напоминало выпадение через порог: потребности в особых новшествах не было, поскольку знания и практический опыт европейских моряков накапливались понемногу, шаг за шагом, пока творцы атлантического прорыва не обнаружили, что оказались на другом краю неведомого пространства. Атлантическому прорыву несомненно предшествовала длинная цепь ничем не примечательных перемен, благодаря которой моряки все дальше уходили в океан.

Западноевропейская морская инициатива обычно неверно толкуется как уникальная. На самом деле XV век по непонятным причинам стал эпохой оживления интереса к морским исследованиям во всем мире. Наиболее известный случай – выход Китая в Индийский океан. Между 1405 и 1433 годами грозные экспедиции адмирала Чен Хо достигли Джидды и Занзибара и произвели несколько имперских вторжений на берега Индийского океана. В первой экспедиции участвовало 27 780 человек, они плыли на шестидесяти двух самых больших из когда-либо построенных джонках и 225 кораблях поддержки. Последняя экспедиция преодолела 12 618 миль. Китайцы уничтожили пиратское царство в Шривиджае, основали марионеточное государство в Малакке, устраняли и сажали на трон королей в Шри-Ланке, а на Суматре свергли вождя, который отказался платить Китаю дань. «Страны за горизонтом во всех концах земли теперь покорны нам», – провозгласил адмирал[1047]1047
  J. Duyvendak, ‘The True Dates of the Chinese Maritime Expeditions in the Early XVth Century’, Toung Pao, xxxiv (1938), pp. 399–412.


[Закрыть]. Тем временем оттоманские турки постепенно создавали свою морскую мощь, которая позволила им к концу столетия стать морскими империалистами первого класса: они захватили все восточное Средиземноморье, вторглись в Индийский океан и захватывали испанские корабли, чтобы получить сведения о Новом Свете. Если ранним колониальным легендам можно верить, во время правления самого известного завоевателя Тупака Инки Йупанки отправили в Тихий океан экспедицию на бальсовых плотах к предполагаемым «островам богов»[1048]1048
  C. Jack-Hinton, The Search for the Isles of Solomon (Oxford, 1965), p. 25; T. Heyerdahl, American Indians in the Pacific: the Theory behind the Коп-Tiki Expedition (London, 1952).


[Закрыть].

Даже Россия в 1430-е годы – это было последнее десятилетие плаваний Чен Хо и период наиболее интенсивных исследований португальцами Канарских островов – начала морскую экспансию. Свидетельства мы видим на иконе, которая сейчас находится в художественной галерее в Москве, а когда-то хранилась в монастыре на Белом море. На ней изображены монахи, поклоняющиеся Богоматери на острове в роскошном монастыре с заостренными куполами, золотым алтарем и башнями, подобными свечам. Великолепие этой сцены, должно быть, продукт набожного воображения, потому что в действительности остров нищий и голый; большую часть года он окружен льдами.

Центральную часть – поклонение Богоматери – окружают клейма с историей о легендарном основании монастыря за столетие до того, как была написана икона. На первом изображении монахи гребут, направляясь на остров. Туземцев-рыбаков изгоняют хлыстами «сверкающие фигуры молодых ангелов». Услышав об этом, настоятель Савватий возносит хвалу Господу. На остров приплывают купцы: святое воинство, которое демонстрирует им монах Зосима, окружено пламенем. Когда монахи спасают жертв кораблекрушения, умиравших на соседнем острове в пещере, Савватий и Зосима появляются, чудесным образом переходя со льдины на льдину, и отгоняют лед. Зосиме в видении является «плавучая церковь», и в соответствии с этим видением на острове строятся здания монастыря. Невзирая на пустынность местности, ангелы снабжают монастырскую общину хлебом, маслом и солью. Настоятели-предшественники Зосимы уходили, не выдерживая трудных условий. Но Зосима спокойно отгонял искушавших его демонов[1049]1049
  R. Cormack and D. Glaze, eds, The Art of Holy Russia: Icons from Moscow, 1400–1660 (London, 1998), pp. 152–155.


[Закрыть]. Мы видим все составляющие типичной для XV века истории морского империализма: божественное вдохновение; героическое плавание в опасном окружении; безжалостное обращение с туземцами; попытки приспособиться или отыскать поддерживающее жизнь окружение; быстрое возникновение коммерческого интереса; достижение процветания благодаря настойчивости.

Однако ни одна из этих инициатив не дала многого. Вскоре после последнего плавания Чен Хо морская активность китайцев прекратилась, по-видимому, в результате победы при дворе партии мандаринов-конфуцианцев, которые ненавидели империализм и презирали торговлю[1050]1050
  E. L. Dreyer, Early Ming China: a Political History, 1355–1435 (Stanford, 1982), pp. 67-120.


[Закрыть]. Инкам, если они действительно выходили в море, не хватало традиций, а следовательно и технологии, необходимой для успешного плавания. Расширение Оттоманской империи остановили проливы: во всех направлениях – в центральном Средиземноморье, в Персидском заливе и в Красном море – доступ к океанам был возможен только по узким проливам, которые легко контролировал враг. Перед лицом скованных льдом морей расширение России в XV веке неизбежно и подавляюще происходило на суше.

Названные препятствия позволяют объяснить преимущества Западной Европы. Начиная предприятия, объемлющие весь мир, важно находиться в нужном месте. В парусный век успех морских плаваний зависел от доступа к попутным ветрам и течениям. Моряки в Индийском и в западной части Тихого океана не встречали благоприятных условий за пределами зоны муссонов, если пытались из нее выйти. Единственный путь по морю на запад через Тихий океан заканчивался тупиком, пока в колониальный период на западном побережье Америки не возникли торговые поселения. Пути из Индийского океана на юг были очень трудны и опасны; к тому же они вели к бесперспективным местам. На морских берегах Азии и восточной Африки у наиболее опытных в то время в мореходстве народов не было никаких побудительных причин искать торговых партнеров в других районах. Наиболее предприимчивые в мире мореходы, совершавшие дальние плавания, – полинезийцы – самим своим местоположением были обречены на плавания по ветру: вероятно, к началу второго тысячелетия н. э. они достигли пределов возможной при доступной им технологии экспансии. Самые дальние их поселения: на Гавайях, на острове Пасхи и в Новой Зеландии – были слишком далекими, чтобы поддерживать с ними контакты, и к тому времени как они были обнаружены в XVII и XVIII веках европейскими моряками, у переселенцев уже сотни лет копились культурные расхождения с теми местами, откуда они приплыли.

Напротив, Атлантический океан вел ко всему остальному миру. Начиная с самого северо-западного края, системы ветров этого океана давали легкий доступ к столбовым морским дорогам, пересекающим весь мир. Атлантические ветры естественным образом приводили в другие океаны. За исключением нескольких магрибских общин, которые в этот критический период оставались поразительно равнодушными к долгим плаваниям, ни у одного народа на атлантическом побережье не было технологий и традиций, имевшихся в распоряжении европейцев. Почему магрибинцы не опередили европейцев или не последовали их примеру? Традиционно их морской потенциал недооценивался. В большей части литературы того времени реальный опыт заменялся воображением: океан представлялся котлом, в котором зарождались фантастические сказания. Аль-Идриси, придворный географ Роджера II Сицилийского, установил традицию, которой придерживалось большинство последующих авторов. «Никто не знает, – писал он, – что лежит за морем… из-за препятствующих плаваниям трудностей: глубокой тьмы, высоких волн, частых бурь, многочисленных чудовищ и яростных ветров… Ни один моряк не смеет углубляться в открытое море. Все они держатся берегов»[1051]1051
  C. Picard, UOcean atlantique musulman an moyen age (Paris, 1997), pp. 31–32.


[Закрыть]. Но если дальние плавания предпринимались редко, то не из-за отсутствия пригодных кораблей, людей или боевого духа. Скорее дальним плаваниям мешала сама интенсивность прибрежной торговли: чересчур большой ее объем, миграции и частые морские войны – вот что занимало моряков, у которых, как и в Индийском океане, не было побудительных мотивов изыскивать новые возможности[1052]1052
  Ibid., pp. 393–458.


[Закрыть].

На других атлантических берегах никто не был заинтересован в соперничестве с западноевропейскими начинаниями. Торговые люди Карибского бассейна не имели возможностей для долгих плаваний; торговля городов и царств Западной Африки была ориентирована на речные перевозки и прибрежный каботаж[1053]1053
  E. J. Alagoa, ‘Long-distance Trade and States in the Niger Delta’, Journal of African History, xi (1970), pp. 319–329; ‘The Niger Delta States and their Neighbours’, в книге J. F. Ade Ajayi and M. Crowder, eds, History of West Africa, vol. I (Harlow, 1976), pp. 331–373; J. G. Campbell, A Short History of the Ilajes (London, 1970). Этой ссылкой я обязан доктору Айо-деи Олукоджу из университета Лагоса.


[Закрыть]. Однако проблема, с которой мы начали, остается: преимущества атлантической позиции всегда оставались за приморскими общинами Западной Европы.

Если приморское расположение – решающий фактор, почему дальние морские плавания западных европейцев так долго откладывались?

Технологическая сторона проблемы

Одна распространенная теория объясняет атлантический прорыв усовершенствованием технологии. Это неверно, потому что технология, позволившая морякам в 1490-е годы переплыть океан, была в их распоряжении в течение столетий. Технический прогресс в кораблестроении, определении курса и сохранении продовольствия на протяжении Средневековья никогда не останавливался. Однако этот прогресс происходил как бы титрованием, капля за каплей, и нельзя сказать, что к моменту атлантического прорыва он достиг критического предела. Профессия, например, корабельного плотника была весьма почетной, освященной изображениями судов, на которых корабли ассоциировались с самыми яркими созданиями воображения того времени: ковчег спасения, корабль на море в шторм и корабль дураков. Наши знания о средневековом кораблестроении проистекают в основном из картин, посвященных Ною[1054]1054
  R. W. Unger, The Art of Medieval Technology: Images of Noah the Shipbuilder (New Brunswick, NJ, 1991).


[Закрыть]. В столь глубоко погруженном в традицию контексте было бы удивительно встретить какие-либо новшества; конечно, в Средние века усовершенствования накапливались, но только очень медленно, постепенно увеличивающимися шагами. Первым из двух значительных, хотя внешне и не очень заметных новшеств, главных в конце Средневековья, стало появление метода каркасных конструкций, который с северных берегов распространился на всю Европу. Этот метод был принят не из-за преимуществ, которые он давал на море, а скорее из-за возможности экономить материалы при строительстве кораблей: теперь доски можно было укладывать одна к другой, не тратя лишний материал, и прибивать к каркасу без больших затрат гвоздей; при этом исчезала нужда в опытных мастерах, которые раньше воздвигали корпус доска за доской. Вторым новшеством стал неумолимый рост сложности такелажа одновременно с улучшением его управляемости. Это очень полезное усовершенствование, но слишком постепенное, чтобы объяснить феномен 1490-х годов. Корабли Колумба, Кабота и Васко да Гамы ничем существенным не отличались от тех, что были у моряков в предшествующие столетия (хотя в начале этого столетия португальское прибрежное мореплавание у атлантического побережья Африки уже воспользовалось достижениями в строительстве кораблей)[1055]1055
  R. W. Unger, ‘Portuguese Shipbuilding and the Early Voyages to the Guinea Coast’, в книге F. Fernandez-Armesto, ed., The European Opportunity (Aldershot and Brookfield, Vt., 1995), pp. 43–64; F. Fernandez-Armesto, ‘Naval Warfare after the Viking Age’ в книге М. H. Keen, ed., Medieval Warfare: a History, (Oxford, 1999), pp. 230-52; P. E. Russell, Prince Henry ‘the Navigator: a Life (New Haven, 2000), pp. 225–230.


[Закрыть].

Все плавания важнейшего десятилетия основаны на скромных достижениях средневековой технологии. Это корабли с прямым парусным вооружением на тяжелых каркасах (с четырехугольными парусами); компас; примитивная навигация по звездам. Единственным недавним новшеством, имевшим значение, стало появление новых вместилищ для воды и продовольствия; это было важно, особенно для кораблей Васко да Гамы, которым пришлось провести в открытом море втрое больше времени, чем кораблям Колумба. К этому новшеству, вероятно, пришли методом проб и ошибок во время долгих португальских плаваний в открытом море, когда возвращались из экспедиций в Африку за рабами и золотом[1056]1056
  R. Barker, ‘Shipshape for Discoveries and Return’, The Mariner’s Mirror, lxxviii (1992), pp. 433–447.


[Закрыть]. Однако было бы нелепым преувеличением считать усовершенствование бочонков для пресной воды технологической революцией, потрясшей мир.

Советы руководства по мореплаванию примерно 1190 года представляют раннюю стадию принятия в Европе наиболее рудиментарных приборов для навигации: когда луна и звезды не видны, объясняет Гийот Провансальский, моряк должен опустить в сосуд с водой плавающую соломинку с булавкой, «хорошо натертой тем уродливым коричневым камнем, который притягивает к себе железо, и кончик булавки всегда будет поворачиваться на север». Удобный компас появился в XIII веке: острие уравновесили и укрепили в одной точке, так что оно могло вращаться на 360 градусов; обычно окружность делилась на шестьдесят частей. В течение Средних веков постепенно появлялись и весьма несовершенно усваивались другие навигационные приборы, но их применение откладывалось и осложнялось естественным консерватизмом традиционного ремесла.

Например, морские астролябии, которые позволяют моряку по высоте солнца или Полярной звезды над горизонтом определить свою широту, к началу XII века уже были известны в Западной Европе; из упоминаний и по немногим уцелевшим экземплярам мы знаем о существовании письменных таблиц, которые позволяли работать с этими приборами. Однако астролябии были на немногих кораблях. Использовать таблицы для определения широты по долготе солнечного дня было легче, но для этого требовалось более точное измерение времени, чем то, что было в распоряжении капитанов: обычно на корабле юнга переворачивал песочные часы[1057]1057
  R. Laguarda Trias, El enigma de las latitudes de Colon (Valladolid, 1974).


[Закрыть]. Для опытного капитана – а другие в открытое море не выходили – в конце XV века лучшим инструментом навигации по-прежнему оставался невооруженный глаз[1058]1058
  P. Adam, ‘Navigation primitive et navigation astronomique’, Vf colloque Internationale d'histoire maritime (Paris, 1966), pp. 91-110.


[Закрыть].

Другим техническим новшеством, которое могло быть частично использовано в плаваниях, стали морские карты. С XIII века составители навигационных руководств процеживали практический опыт моряков в определении курса и давали указания, которые могли бы помочь штурману, не знающему местности. Самое раннее из дошедших до нас таких руководств – пособие начала XIII века касательно плавания между Акрой и Венецией. Примерно в середине того же столетия появляется «Compasso di navigare», самое раннее морское руководство по всему Средиземному морю, порт за портом описывающее берега, от мыса Святого Винсента по часовой стрелке до Сафи. Примерно в тот же период аналогичную информацию начали предоставлять «учебные карты». Самое раннее упоминание о них относится к 1270 году: такая карта сопровождала Людовика Святого в его крестовом походе в Тунис, и именно ее разложил перед ним генуэзский специалист, когда король пожелал узнать, близко ли он от Сардинии. Однако не позже 1228 года каталанский купец Пер Мартелл показывал своим спутникам предстоящий маршрут на Майорку, разворачивая перед ними карту[1059]1059
  T. Campbell, ‘Portulan Charts from the Late Thirteenth Century to 1500’, в книге J. В. Harley and D. L. Woodward, eds, The History of Cartography, I: Cartography in Prehistoric, Ancient and Medieval Europe and the Mediterranean (Chicago, 1987), pp. 371–463; Fernandez-Armesto, Before Columbus, op. cit., p. 15.


[Закрыть]. Морская карта не была бесполезна для исследователей. Она давала возможность фиксировать свои открытия и передать сведения о них, накапливать информацию, на которой основывались новые инициативы; но по очевидным причинам полезность таких карт была ограничена. Они не могли помочь участникам прорыва 1490-х, поскольку те направлялись в неведомое. У Колумба во время его первого плавания через Атлантику была карта, но она была по неизбежности основана на догадках и, как выяснилось, вводила в заблуждение[1060]1060
  F. Fernandez-Armesto, Columbus, op. cit., pp. 75–76.


[Закрыть]. За исключением, может быть, новых бочонков для воды новые технологии не играли никакой роли в распространении европейского мореплавания на весь мир. И у европейцев этого периода не было никаких преимуществ в строительстве кораблей и навигации по сравнению с морскими культурами Азии[1061]1061
  F. Fernandez-Armesto, ed., The Global Opportunity (Aldershot and Brookfield, Vt., 1995), pp. 1-93.


[Закрыть].

Власть культуры

Когда вдруг объяснения, берущие за основу технологию, оказываются неудовлетворительными, исследователи часто предполагают, что причина в особенностях западноевропейской культуры. Культура – часть нечестивой троицы: культура, хаос и шляпы с загнутыми полями; именно эта троица бродит по историческим версиям, заменив традиционные теории причинности. Она дает возможность объяснить все и ничего. Атлантический прорыв – часть более значительного феномена: «подъема запада», «европейского чуда», достижения европейскими обществами господствующего положения в современной истории. Благодаря смещению традиционных средоточий власти и источников инициатив прежние центры, например Китай, Индия и исламский мир, отошли на периферию, а центрами стали Западная Европа и Новый Свет. Капитализм, империализм, современная наука, индустриализация, индивидуализм, демократия – все эти великие меняющие мир инициативы недавнего прошлого, вероятно, являются каждая по-своему изобретением обществ, чья основа – в Западной Европе. Отчасти так считают потому, что инициативам из других частей мира не уделяется должное внимание. Однако отчасти это попросту правда. Поэтому заманчиво приписать атлантический прорыв со всеми его последствиями чему-то особенному в культуре Западной Европы.

От большинства особенностей культуры, обычно называемых как доказательства, толку нет – либо потому что они не уникальны для Европы, либо потому что не сосредоточивались исключительно в тех приморских регионах Западной Европы, откуда был совершен атлантический прорыв, либо они оказываются ложными, либо, наконец, не приходятся на нужное время. Политическая культура соперничающих государственных систем существовала и в юго-восточной Азии. Как религия, совместимая с коммерцией, христианство оказывается равным джайнизму или даже уступает ему (см. выше, с. 497), некоторым буддийским традициям (см. выше, с. 488–489, 492), исламу и иудаизму наряду с другими религиями. Традиции научного любопытства и эмпирических методов были по крайней мере так же сильны в Индии и в Китае, хотя справедливо и то, что позднее в Европе и частях Америки, заселенных европейцами, формируется определенно новая научная культура[1062]1062
  A. W. Crosby, The Measure of Reality: Quantification and Western Society, 1250–1600 (Cambridge, 1997); F. Fernandez-Armesto, Truth: a History (London, 1997), pp. 120–160; J. Goody, The East in the West (Cambridge, 1996); самое широкое сопоставительное изучение «западного» и «восточного» образа мыслей можно найти в R. Collins, The Sociology of Philosophies (Cambridge, Mass., 1998).


[Закрыть].

Миссионерское рвение – широко распространенный порок или добродетель, и (хотя большинство историков игнорируют этот факт) ислам и буддизм прошли через стремительное распространение на новых территориях и среди новых конгрегаций примерно в тот же период, что и христианство, то есть в конце Средневековья и самом начале современного периода[1063]1063
  F. Fern&ndez-Armesto, Millennium: A History of Our Last Thousand Years (New York, 1995), pp. 283–308.


[Закрыть]. Империализм и агрессия не являются крайностями исключительно белого человека: европейские империи современного мира и их преемницы в заселенных европейцами районах возникли в мире, полном соперничающих современников.

Тем не менее в Западной Европе именно в нужный период существовала особая культура исследований и авантюр. По своей природе такая культура может возникнуть лишь за длительный период и никогда не может относиться лишь к такому концентрированному отрезку времени, как 1490-е года, на которые приходится атлантический прорыв; но, как мне кажется, именно в это время она приблизилась к своему пику. В позднее Средневековье западноевропейские христианские путешественники идеализировали приключения и авантюры. Многие из них пытались воплотить в жизнь великий аристократический эпос эпохи Средневековья, «кодекс» рыцарства, в соответствии с которым в Западной Европе оценивались все поступки элиты[1064]1064
  М. H. Keen, Chivalry (New Haven, 1984).


[Закрыть]. Корабли их напоминали коней, накрытых пестрыми чепраками, и они преодолевали волны, словно скакали на породистых рысаках. Их ролевой моделью были вольные принцы, которые в популярных рыцарских романах завоевывают себе королевства благодаря отчаянной храбрости – «бульварные романы» своего времени; очень часто их приключения происходили на море: средневековый «Брут», который после падения Трои основал королевство Альбион, или Амадис Галльский, который сражался с гигантами и завоевал зачарованный остров, или принц Туриан, который переплыл океан и нашел там богатство и любовь[1065]1065
  F. Femandez-Armesto, ‘The Sea and Chivalry in Late Medieval Spain’, в книге J. В. Hattendorf, ed., Maritime History, i: The Age of Discovery (Malabar, FI., 1996), pp. 137–148; ‘Exploration and Discovery’, в книге С. Allmand, ed., The New Cambridge Medieval History, vol. vii (Cambridge, 1998), pp. 175–201.


[Закрыть]. Колумб, чья траектория жизни поразительно напоминает сюжет рыцарского романа – действие которого происходит в море, – вероятно, постоянно держал в сознании такую ролевую модель. Награду за то, что первым увидел землю во время первого плавания, он требовал, вероятно, не столько из алчности, сколько потому, что его плавание, хотя и беспрецедентное в жизни, имело прецедент в литературе: в испанской версии средневекового романа об Александре герой открыл Азию во время плавания по морю, причем, как подчеркивает автор, он первым из всех моряков увидел ее[1066]1066
  F. Femandez-Armesto, ‘The Contexts of Coloumbus: Myth, Reality and Self-Perception’, в книге A. Disney, ed., Columbus and the Consequences of 1492. (Melbourne, 1994), pp. 7-19, особ. p. 10.


[Закрыть]. Несмотря на досадную неразговорчивость и необщительность, которые делают Васко да Гаму почти недоступным, можно не сомневаться, что он серьезно воспринимал свои обязанности рыцаря вначале ордена Св. Иакова, а затем Христа. Кабот оставил даже меньше, чем Васко, свидетельств, по которым мы могли бы восстановить его внутренний мир, но Бристоль, откуда он отплыл, был знаком с английскими рыцарскими романами о приключениях на море, включая Gestae Arthuri («Деяния Артура»), которое приписывает таинственному королю, помимо всего прочего, завоевание Гренландии и Северного полюса. Генрих VII, этот уравновешенный монарх с репутацией дельца, и сам был восприимчив к таким романам и назвал своего наследника Артуром, королем настоящего и будущего, который, как Карл Великий или Александр, однажды вернется, чтобы снова получить свое королевство[1067]1067
  F. Ferndndez-Armesto, ‘Inglaterra у el Atl&ntico en la baja edad media’, в книге A. Bethencourt Massieu et al., Canarias e Inglaterra a traves de la historia (Las Palmas, 1995), pp. 11–28.


[Закрыть]. Это мессианское ощущение связывает рыцарскую традицию с чувствами, которые господствовали при королевских дворах, отправивших экспедиции Колумба и Васко да Гамы. Фердинанд Католический (Святой) позволил представить себя в традиции, поколениями жившей при Арагонском дворе, «последним императором мира», пророчески предсказанным еще в XII веке; дон Мануэль Португальский был также склонен к подобному «высокому штилю», который делал его ответственным за идею похода на Иерусалим через Индийский океан[1068]1068
  A. Milhou, Colon у su mentalidad mesianica en el ambiente frandscanista espanol (Valladolid, 1983); S. Subrahmanyam, Improvising Empire: Portuguese Trade and Settlement in the Bay of Bengal 1500–1700 (Delhi, 1990), pp. 54–57.


[Закрыть].

Хотя было бы неверно обвинять другие культуры во враждебности или равнодушии к торговле и мореплаванию, культ морского рыцарства имел своим следствием в Европе облагораживание занятий, которые в других местах считались осквернением касты или тормозили социальную подвижность и продвижение вверх. Сухопутное довольство вызывало у элиты, не читавшей морских рыцарских романов, презрение к морской жизни. Усилия Китая начала XV века на море были подорваны оппозицией мандаринов, представлявших интересы сухопутных классов (см. выше, с. 503, 577). В Малакке XV века купцы носили дворянские титулы, а индийские купцы использовали низший стиль ни-на, происходящий от санскрита; но и те и другие получить высшие чины не могли[1069]1069
  L. F. R. Thomaz, ‘The Economic Policy of the Sultanate of Malacca (XVth-XVIth centuries)’, Moyen-orient et Ocean Indien, vii, pp. 1-12, особ. p. 8.


[Закрыть]. Правители этого региона постоянно марали руки торговлей, но никто из них не мог титуловать себя, как португальский король, «повелителем торговли и мореплавания». Однако было бы ошибкой полагать, что предрассудки замедлили развитие морской Азии или ее потенциал торговле с далекими землями был ограничен культурными препятствиями: напротив, многие азиатские государства управлялись султанами и шахами, не чуждым духа предпринимательства; способность традиционных обществ этого региона становиться родиной империй и катапультой капитализма продемонстрирована насыщенной торговой и имперской историей многих из них (см. выше, с. 478–500).

Диктатура времени

Коммерческая инициатива редко проявляется в атмосфере довольства, и в любой длительной гонке выгодно неожиданно выскакивать из-за спины. Атлантический прорыв 1490-х годов напоминает усилия сегодняшних развивающихся стран, отчаянно пытающихся привлечь оффшорные ресурсы. Сопоставимый прорыв в Индийском океане трудно представить себе именно потому, что здесь существовала исключительно богатая торговля. Она полностью занимала все имевшиеся корабли, а те, кто ее вел, получали соответствующее вознаграждение. В таких условиях пересекать пояс бурь, который защищает океан с юга, и огибать Африку или пытаться в поисках новых рынков пересечь Тихий океан было бы ненужным риском и напрасной тратой средств; а вот для сравнительно небогатой экономики Западной Европы такие затраты казались стоящими. Возможно, именно по этой простейшей причине Васко да Гама оказался в Калькутте – раньше, чем какой-нибудь индийский, арабский, китайский или индонезийский купец «открыл» Европу, проплыв по морю; вопреки технологическому превосходству и богатым традициям мореплавания на Востоке. Прорыв произошел не из-за какого-либо превосходства Европы; напротив, к нему побудило своего рода ощущение неполноценности: нищим приходится биться как рыба об лед. Как советовала Лазарильо де Тормесу его мать: относительно бедный должен стараться догнать относительно богатого в надежде, что из этого что-нибудь да выйдет[1070]1070
  La vida de Lazarillo de Tomtes, tratado I. A. Valbuena у Prat, ed., La novela picaresca espanola (Madrid, 1968), p. 85.


[Закрыть].