Текст книги "Краткая история аргентинцев"

Автор книги: Феликс Луна

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)

На пути к относительной демократии

Среди того нового, что принесла Майская революция, было представление о равенстве, понимаемом как отсутствие привилегий, что подразумевало равенство всех граждан, одинаковые права и т.д. Первоначально эта идея была весьма абстрактной, но по мере укоренения в аргентинском обществе она получила конкретное развитие. Антииспанские настроения, либерализация торговли, концепции народного суверенитета и равенства подготавливали такую же глубокую и резкую трансформацию, какой была сама Майская революция.

Помимо изложенных выше было еще два довольно важных момента. С началом революции стало формироваться то, что мы могли бы назвать «общественным мнением»; оно складывалось в кружках, политических фракциях, на различных собраниях и находило выражение в газетных статьях, некоторые из которых содержали критику, а некоторые – концептуальные идеи, как, например, статьи Мариано Морено. Впервые газеты, вместо того чтобы публиковать скучные новости торгового мира, известия о достижениях науки или что-нибудь о событиях в Европе, как это было в эпоху вице-королевства, выносили на обсуждение революционные идеи, которые вызывали сильные чувства и зачастую оказывали большое влияние на общественное мнение, только привыкавшее к подобным дебатам.

Выборы были другим новшеством. Каждый раз, когда Буэнос-Айрес объявлял о созыве какого-нибудь представительного собрания, как, например, Ассамблеи 1813 г. или Конгресса в Тукумане 1816 г., а также тех, которым не суждено было состояться, во всех городах бывшего вице-королевства жители собирались и выбирали того, кто будет представлять их в Буэнос-Айресе.

Конечно, люди, приходившие на собрания, принадлежали к тому же классу, который в колониальную эпоху принимал участие в кабильдо абьерто. «Самая главная и здоровая часть общества» – так их называли, то есть это были жители, у которых были дом, семья и уважаемая работа. Основная масса народа не голосовала.

Так же как рабы и метисы, не могли голосовать и белые – не важно, испанцы или креолы, – у которых не было респектабельной профессии. Мясники, например, не голосовали, так же как и сапожники. Право голосовать оставалось в руках элиты, которая ранее не занималась такими делами, как созыв собраний, образование кабильдо, выбор того или иного кандидата, составление актов, их подписание. Иногда, как это было в случае с депутатами Восточного берега на Ассамблее 1813 г., эта элита давала указания, в которых, среди прочего, депутатов просили выступить против превращения Буэнос-Айреса в столицу нового правительства.

Таким образом, формировалось динамичное общественное мнение, росла интеллектуальная активность, выражались различные точки зрения, находившие отражение в газетах и на хотя и ограниченных по составу участников, но все-таки выборах. Местные жители пережили различные трудности вместе с национальными правительствами, прошли через военные события – победоносные или нет, через открытие свободной торговли, связавшей эту часть Америки с остальным миром. Майская революция за десять лет (с 1810 по 1820 г.) принесла глубокие изменения. Произошли невиданные события, совершилась реальная трансформация общества, ставшего несколько более свободным и беззаботным, я бы даже сказал, юным. В этом контексте появились революционные лидеры, которые в колониальный период не имели бы ни малейшей возможности проявить себя в политике.

IV. В поисках политической формулы

Любой народ, который намеревается совершить переход к абсолютно новому этапу, такому, который в Рио-де-Ла-Плате начался в 1810 г., задает себе ряд вопросов, как прямых, так и тех, что присутствуют в скрытой форме. Первым стал вопрос о том, каковы будут отношения с бывшей метрополией. Были те, кто считал, что не стоило ввязываться в борьбу за полную независимость, а следовало образовать что-то вроде ассоциации с Испанией, но само развитие войны покончило с такой возможностью. С другой стороны, начиная с 1815 г., когда на трон вернулся Фердинанд VII, в Испании проводилась абсолютистская политика, которая была несовместима с либеральными идеями, существовавшими в Буэнос-Айресе в тот момент.

Второй вопрос, также очень важный: какую политическую модель стоило принять в этом новом образовании, называвшемся Объединенными провинциями Рио-де-Ла-Платы? Одним из вариантов была модель, существовавшая в США. За тридцать лет до этого английские колонии в Северной Америке провозгласили независимость, приняли конституцию и осуществили на практике новейшую политическую модель – демократическую республику – в эпоху (конец XVIII в.), когда даже конституционная монархия казалась прогрессивной. Английские поселенцы, освободившись от бывшей метрополии, избрали для себя республиканскую систему, которой в то время не было ни в одной стране, хотя она и существовала две тысячи лет назад в Греции и Риме.

Республиканские настроения присутствовали и в бывшем вице-королевстве Рио-де-Ла-Плата. Характер его жителей, свободная жизнь, специфика сельскохозяйственных работ, огромные расстояния – все способствовало тому, чтобы будущая политическая модель мыслилась республиканской и даже федералистской. Тем не менее здесь существовали традиции централизма, которые утвердились в период вице-королевства с преобладанием Буэнос-Айреса как столицы. Вспомним, что интендант-губернаторства – например, Кордоба и Сальта на территории современной Аргентины и другие в Верхнем Перу и Парагвае – подчинялись ему, но существовали города, входившие в эти интендант-губернаторства и постоянно соперничавшие с главными городами будущих независимых стран.

Юридические новшества

Мы можем сказать, что описанные нами выше вопросы стали возникать с 1810 г. Какую политическую систему выбрать? Республику, монархию, федеративную республику, унитарную республику? Помимо того, что раньше существовали кабильдо, интендант-губернаторства и централизм вице-королевства, также нужно учитывать, что во время майских собраний использовались две юридические концепции, которые приобретут огромное политическое значение в последующие годы. В первую очередь «доктрина ретроверсии», а также «доктрина о замещении».

Действительно, хунта, сменившая вице-короля, наследовала его полномочия, то есть взяла на себя всю полноту его власти, функции и компетенцию. Поэтому Майская хунта и последующие правительства (Большая хунта, Первый триумвират, Второй триумвират, Директория) считали, что они обладают всей той властью, которая была у вице-короля, и, следовательно, претендовали на то, чтобы управлять землями, на которые распространялись его полномочия. То есть, хотя между правительством вице-королевства и национальными правительствами существовала огромная политическая разница, ее не было в том, что касалось совокупности тех полномочий, которыми они обладали.

Концепция «замещения» позволила Буэнос-Айресу оправдать присвоение роли центральной власти, которую с 1810 г. он осуществлял над другими территориями вице-королевства. Этим, например, объясняется то, почему первая экспедиция в Верхнее Перу, посланная в июне 1810 г., получила указания остановиться перед рекой Десагуадеро, которая отделяла вице-королевство Рио-де-Ла-Плата от вице-королевства Перу. Если Майская хунта перенимала полномочия вице-короля, то она не могла превышать юрисдикцию, которой вице-король обладал в свое время.

Другая концепция, доктрина «ретроверсии», утверждала, что в случае отсутствия по той или иной причине законной власти, народ имел право сам выбрать власть. Именно такой была ситуация в 1810 г., когда законный король Фердинанд VII находился в плену и, кроме того, считалось, что Центральная хунта Севильи была захвачена французами.

Эта теория много раз использовалась юристами Буэнос-Айреса и провинции, где она быстро стала популярной. Настолько, что жители Жужуя, например, апеллировали к ней, отрицая полномочия Сальты присылать им правителей; жители Жужуя хотели самоуправления. Так постепенно утверждались федералистские настроения, которые очень сильно распространились после 1820 г.

То, как использовались концепции замещения и ретроверсии, показывает, что юридические теории не являются абстрактными настроениями, а имеют большой политический и юридический резонанс, когда овладевают массами людей; это говорит о том, что теории не являются чем-то иллюзорным, а имеют практическое и конкретное применение.

Буэнос-Айрес и провинции

Отношения между Буэнос-Айресом и провинциями стали напряженными с началом правления Первой хунты. Столица, после того как Первая хунта переняла полномочия и права вице-короля, хотела не только руководить правительством, но и назначать интендант-губернаторов, посылать армии для признания ее власти, устанавливать дипломатические отношения с другими странами и, естественно, собирать налоги, главными из которых были таможенные пошлины. Мы уже говорили, что благодаря сбору налогов Буэнос-Айрес обеспечивал нужды национальной армии, государственного аппарата, вел пропаганду революции, посылал дипломатических представителей и т.д.

Тем временем в провинции очень быстро росло ощущение того, что Майская революция лишь заменила деспотизм Мадрида деспотизмом Буэнос-Айреса; это привело к ряду последствий.

Наибольшая ненависть исходила из Лимы, находившейся в руках роялистов, однако она была очень далеко. Среди территорий бывшего вице-королевства наиболее острое соперничество с Буэнос-Айресом всегда вел Восточный берег. Напомним, что Монтевидео, который обладал лучшей бухтой, чем Буэнос-Айрес, с колониальных времен надеялся стать воротами для этой части Америки.

Поэтому в Монтевидео (к тому же находившимся в то время в руках роялистов) и на равнинах, которые его окружают, начали серьезно оспаривать централистский режим Буэнос-Айреса. Это движение возглавил Артигас – каудильо, пользовавшийся большой популярностью в народе, очень упорный, талантливый и знакомый с принципами североамериканского федерализма. Его противостояние с Буэнос-Айресом проявилось на Ассамблее 1813 г. и во время Тукуманского конгресса, на который Артигас не прислал делегатов.

Идеи, политическая и военная деятельность Артигаса оказали влияние не только на Восточный берег, но и на прибрежные провинции, находившиеся на побережье (Энтре-Риос, Корриентес, Санта-Фе), и в определенный момент также на Кордобу. Оппозиция Артигаса была важна со всех точек зрения.

Во-первых, количественно – потому, что Артигас обладал достаточной властью, чтобы отнять у Буэнос-Айреса реальный контроль над такой важной частью бывшего вице-королевства, какими были вышеуказанные провинции. Во-вторых, качественно – потому, что его несогласие базировалось на четком политическом мировоззрении, вдохновляемом североамериканским опытом.

Нужно, конечно, размышлять о том, была ли политика Артигаса верной на тот момент или нет, поскольку здесь отсутствовали условия, существовавшие в Соединенных Штатах. Например, в бывших североамериканских колониях имелись помимо губернатора, которого обычно присылала английская корона, местные законодательные собрания, состоявшие из влиятельных лиц и занимавшиеся законотворчеством вместе с губернатором. Таким образом, существовал опыт протодемократического правления. И что еще более важно, структурно колонии состояли из маленьких городов и деревень, где население, в большинстве своем грамотное, благодаря чтению местных газет участвовало в формировании общественного мнения. Так обстояли дела до и после североамериканской революции, что создало основу для демократии, которая родилась позже, начиная с президентства Вашингтона.

В вице-королевстве, напротив, городов было мало, и они располагались в сотнях километров друг от друга; не существовало широкого общественного мнения, и большая часть населения оставалась неграмотной. Отсюда возникали огромные трудности для установления структуры власти, которая соответствовала бы демократическому проекту, осуществлявшемуся в то время в Соединенных Штатах. Отсутствовали условия для развития политических партий, – те условия, которые сформировались в США и породили североамериканскую демократию, какой мы знаем ее сегодня.

Но в любом случае Артигас выражал важные региональные настроения, суть которых заключалась не только в протесте против чрезмерного централизма Буэнос-Айреса, но и в существовании региональных особенностей. Не надо забывать, что бывшее вице-королевство состояло из совершенно различных территорий – у Верхнего Перу не было ничего общего с Парагваем, северо-западные провинции современной Аргентины не имели ничего общего с Буэнос-Айресом. Этнический состав, ландшафт, тип производства, характер жителей были различны в каждом из этих случаев; существовали зависть, симпатии и сильно укоренившийся регионализм, который в конце концов нашел воплощение в явлении каудильо.

Поэтому с ростом влияния Майской революции федералистские настроения укоренились в общественном мнении аргентинских провинций и воплотились прежде всего в фигуре Артигаса. Кроме того, само движение обладало характеристиками, свойственными этим землям. В то время как в бывших британских колониях Северной Америки существовало уважение к закону, унаследованное от английской традиции, аргентинское колониальное прошлое было отмечено с середины XVI в. (тогда эти земли даже еще не были достаточно заселены) большим количеством беспорядков, бунтов, мятежей и выступлений против властей, имевших репутацию авторитарных или тиранических. Второй губернатор Тукумана, Херонимо Луис де Кабрера, был обезглавлен своим преемником Гонсало де Абреу, которого, в свою очередь, обезглавил его преемник, Эрнандо де Лерма, и т.д. Такой традиции не существовало в Соединенных Штатах, что придавало политическим противостояниям определенную мягкость.

В 1815 г. произошла первая народная революция против центральной власти, когда в провинциях вспыхнуло нечто вроде всеобщего восстания против назначения Альвеара Верховным правителем. Он был смещен два или три месяца спустя. В действительности уже в 1812 г. благодаря скрытому содействию Сан-Мартина и Альвеара Первый триумвират был отстранен от власти, и сформирован Второй триумвират. Ранее, 5 апреля 1811 г., Большая хунта, возглавляемая Сааведрой, укрепила свои позиции благодаря народному выступлению. Таким образом, существовала традиция разрешать противоречия с центральной властью не только силой убеждения и в результате дискуссий, но и вооруженным путем.

Независимость

В 1815 г. произошла насильственная смена правительства. Обстоятельства вызвали необходимость придать новый импульс революции, оказавшейся в трудном военно-политическом положении. Политические осложнения объяснялись тем, что в этом году Фердинанд VII вернулся на трон. Военная обстановка была еще более напряженной: после поражения при Сипе-Сипе войска вспомогательной армии Верхнего Перу вынуждены были отступить и находились почти на рубеже Сальты; Парагвай сохранял нейтралитет и, хотя был взят Монтевидео, что стало главной победой 1814 г., в остальной Америке практически все близкие Буэнос-Айресу революционные движения были подавлены.

Так возникла срочная необходимость провозгласить независимость – вопрос, который до того момента официально не ставился, несмотря на то что бывшее вице-королевство уже имело некоторые признаки будущей самостоятельной страны. Начиная с Ассамблеи 1813 г. существовал флаг, гимн и собственная монета, принимались принципиальные законы, например те, которые отменяли рабство для рожденных после принятия закона и запрещали торговлю неграми, законы, которые аннулировали дворянские титулы и майораты, а также закон, установивший свободу печати. Тем не менее нужно было закрепить это провозглашением формальной независимости, что произошло в Тукумане в июле 1816 г.

В тот момент возник второй важнейший вопрос. Первым, как говорилось выше, был следующий: зависим ли мы каким-либо образом от Испании? Впрочем сам характер освободительного процесса сделал сохранение зависимости неприемлемым, был провозглашен суверенитет страны. Вторым вопросом стал вопрос о том, какую форму правления избрать. На Тукуманском конгрессе серьезно обсуждалась возможность установления в стране монархии. Наполеон был разгромлен, и в Европе господствовал Священный союз, объединивший ряд стран, в которых правили очень реакционные режимы, – Российскую империю, Францию Бурбонов, Австрию, управлявшуюся Меттернихом. В таком контексте республиканский строй ассоциировался с подрывной деятельностью, хаосом и якобинством.

Некоторые влиятельные люди, среди них Мануэль Бельграно, советовали основать монархию. Это предложение могло воплотиться в жизнь путем очень сложных дипломатических переговоров в Европе. Также рассматривалась идея посадить на трон представителя народа инков. Однако эти варианты были не более чем зондированием общественного мнения, которое, каким бы слабым оно ни было, отвергало возможность установления монархии в Буэнос-Айресе, что означало бы конец революции. Народ, несмотря на изменчивость своих взглядов, отказался от этой возможности и предпочел другую – более открытую, более свободную, более демократичную.

Таким образом, монархия оказалась отвергнутой, была провозглашена независимость, и Тукуманский конгресс, который переехал в Буэнос-Айрес, продолжил заседания для выработки конституции. Она была составлена и принята в 1819 г. и на тот случай, если вдруг в будущем будет отдано предпочтение монархии. На практике конституция не исполнялась. Это была конституция с аристократическим уклоном, с сенатом, формировавшимся из делегатов от провинций и в то же время включавшим лиц, занимавших значимые должности, – ректоров университетов, генералов, епископов и т.д. В тексте ни разу не упоминалось слово «республика». Конституция 1819 г. не выполнялась, потому что федералистская оппозиция была уже сильной и очень глубоко укоренилось недоверие народа к монархическим интригам. При таком положении дел, после ряда политических событий и в то время как Сан-Мартин занимался освобождением Чили, в феврале 1820 г. произошла битва при Сепеде.

Неформальная организация

Битва при Сепеде была дана двумя настоящими каудильо с побережья – Эстанислао Лопесом и Франсиско Панчо Рамиресом, которые встретились с остатками национальной армии и разгромили ее при Сепеде недалеко от Сан-Николаса 1 февраля 1820 г.

За несколько недель до этого армия из Верхнего Перу, вызванная Директорией для борьбы с каудильо, восстала в Фонтесуэласе. Она отказалась продолжать сражаться со своими соотечественниками и отступила в Кордобу. Таким образом, Директория оказалась беззащитной, и именно после этой битвы возникла искусственная, но при том хорошо обдуманная федералистская система. В нынешней историографии 1820 год известен как год анархии.

Слово «анархия» происходит от греческого an arkos, что означает «без правительства», «не имеющий главы», и, действительно, в битве при Сепеде национальное правительство рухнуло – пали Директория и Конгресс. С 1810 г. и позднее в Буэнос-Айресе существовало правительство, чья власть была общенациональной, правительство, которое, как считалось, переняло власть вице-королей. Начиная с битвы при Сепеде Буэнос-Айрес превратился в провинцию; было сформировано законодательное собрание, избравшее губернатора.

В течение 1820 г. Буэнос-Айрес пережил большие политические потрясения, включая знаменитый день трех правителей [35]35
  20 июня 1820 г. вошло в историю как «день трех правителей» Буэнос-Айреса, когда исполнительную власть в городе одновременно пытались осуществлять Ильдефонсо Мехия, Мигель Солер и кабильдо города.


[Закрыть], но к концу этого года его политическое положение укрепилось. В то же время были созданы остальные тринадцать провинций, ставших истинными основательницами нации. Тринадцать – потому, что Жужуй отделился от Сальты в 1833 г. и стал, таким образом, одной из четырнадцати традиционных провинций страны.

Какое значение имело образование провинций? В первую очередь надо сказать, что после битвы при Сепеде Лопес и Рамирес не стали навязывать Буэнос-Айресу слишком тяжелые условия. Они только попросили подписать договор (получивший по месту подписания название «Договор Пиляр»), устанавливавший то, что они считали двумя главными принципами, – принцип национальности и принцип федерализма.

Первый включал в себя четко выраженную идею о том, что бывшее вице-королевство намерено стать страной, нацией. И хотя оно переживало период анархии и смуты, в нем жило стремление создать страну, когда для этого будут благоприятные условия.

С некоторым оптимизмом в Договоре Пиляр говорилось, что в течение шестидесяти дней со дня его подписания соберется конгресс в монастыре Сан-Лоренцо рядом с Санта-Фе – там, где Сан-Мартин выиграл свое первое сражение, – для установления норм, на основе которых будет организована федеральная система в стране. И хотя реальные события не дали выдержать эти сроки, Договор Пиляр остался свидетельством стремления провинций создать нацию.

Второй принцип, признания которого требовали от Буэнос-Айреса Лопес и Рамирес, был принцип федерализма. Страна должна была стать не монархией, а федеральной республикой, то есть республикой, в которой некоторые полномочия отданы центральной власти, однако, каждая провинция обладает самоуправлением. Это шло от старой традиции, существовавшей с колониальных времен.

Мы говорили, что города Кордоба и Сальта были центрами интендант-губернаторств и от них зависели так называемые подчиненные города (например, Ла-Риоха, Сан-Луис, Мендоса и Сан-Хуан зависели от Кордобы). Но подчиненные города ненавидели центры интендант-губернаторств. Они считали себя ограбленными, полагали, что главные города злоупотребляли властью, и, как мы уже сказали, часто прибегали к помощи Буэнос-Айреса, чтобы он спас их от этой так называемой тирании. Каждый раз, когда у них возникали более или менее серьезные экономические проблемы, что-нибудь связанное со взысканием налогов; каждый раз, когда им присылали уполномоченного правителя или заместителя правителя, подчиненные города прибегали к помощи Буэнос-Айреса, который, сталкиваясь с соответствующим центром интендант-губернаторства, «перешагивал» через него. В каждом городе, подчиненном или нет, существовало кабильдо, бывшее центром сопротивления налоговым сборам интендант-губернаторств и ядром будущего федерализма.

Когда в 1820 г. пало национальное правительство и уже не было ни интендант-губернаторов,  назначенных Буэнос-Айресом, ни заместителей губернаторов, посланных в подчиненные города интендант-губернаторами, эти старые кабильдос превратили свои регионы в отдельные провинции. Назначался законодательный орган, губернатор, в некоторых случаях принималась конституция, некоторые провинции установили налоговый режим, чтобы заниматься тем, чем, как считалось, должно было заниматься правительство.

В это время в Кордобе правил Хуан Баутиста Бустос, который был участником Войны за независимость и пришел к власти в результате революции (его поддержала именно армия Верхнего Перу, восставшая в Фонтесуэласе за несколько дней до битвы при Сепеде). Бустос с беспокойством смотрел на такое большое количество провинций, которые, по его мнению, не были способны осуществлять хорошее управление. Он, хотя и являлся федералистом, считал, что провинции должны были создаваться на основе бывших интендант-губернаторств, и начал осознавать, что у многих из них не было ни денег для самоуправления, ни класса уважаемых людей, которые могли бы заниматься этим, ни духовенства, которое могло бы представлять их правительство. В целом, по его мнению, у них не было даже минимальных условий, необходимых для существования в качестве провинций.

Бустос, как губернатор Кордобы, конечно, надеялся, что в его провинцию войдут Кордоба, Сан-Луис, Ла-Риоха и Куйо, но провинции, созданные на основе кабильдос, хотели быть автономными, хотя в некоторых случаях у них действительно было очень мало ресурсов для достойного существования. Возьмем провинцию Ла-Риоха в 1820 г.: каковы были ее налоговые поступления? Минимальные налоги, которые шли от торговли скотом или от транзита товаров, очень редко провозившихся через ее территорию, или такса, взимаемая за открытие лавок. Налоговой системы не существовало и провинции жили очень бедно. И со временем эти особенности стали проявляться все более драматично. В любом случае возникновение провинций было обусловлено существованием регионалистских настроений, и в тот момент обязательно нужно было как-то удовлетворить их.

Таким образом, после 1820 г. получили развитие два различных опыта. С одной стороны, Буэнос-Айрес почувствовал себя освобожденным от роли старшего брата и перестал быть местом пребывания национального правительства. У него уже не было общенациональных обязанностей. Таможенные сборы – главная статья дохода от налоговых поступлений – шли только на его нужды: на улучшение улиц, создание университета, на все то, что принесло Бернандино Ривадавии славу прогрессивного правителя. Средства, которые раньше направлялись на нужды армии, на дипломатические представительства, теперь шли на удовлетворение местных потребностей. В остальных провинциях, напротив, нехватка средств заставила провинциальные правительства переживать неудачи, разочарования, мелкие революции, мятежи...

То есть, с одной стороны, Буэнос-Айрес осуществлял то, что в то время получило название «счастливый опыт», – опыт миролюбивого правительства, которое из года в год представляет перед законодательным собранием свой бюджет, должным образом отчитывается, создает новые учреждения, улучшает качество жизни населения, позволяет процветать торговле. По другому обстояло дело в провинциях, положение которых после обретения независимости ничуть не улучшилось, а, напротив, стало хуже. Начиная с 1824 г., с битвы при Аякучо – последней битвы Войны за независимость, регион, включавший Сальту, Жужуй и Тукуман, ранее живший за счет торговли с Верхним Перу, страдал от нехватки денежной массы и особенно от отсутствия рынка сбыта своих товаров. В Куйо произошло нечто похожее, хотя освобождение Чили сделало возможным определенное расширение сферы его экономической деятельности. Другие провинции, у которых не было собственных ресурсов, находились в очень тяжелой ситуации.

Таким образом, постепенно становилась заметной необходимость создать некий конституционный строй в стране. Провинции требовали принятия конституции, в то время как в Буэнос-Айресе старались избежать этого, потому что понимали, что конституция будет означать создание нового центрального правительства, которому Буэнос-Айрес будет обязан подчиняться.