Текст книги "Краткая история аргентинцев"

Автор книги: Феликс Луна

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

Фернандо Де ла Руа: неоправданные надежды

Первой проблемой, требовавшей решения, было отсутствие консенсуса между различными силами, входившими в «Альянс». Тем не менее состав нового кабинета министров говорил о политических приоритетах Де ла Руа. Министерства вооруженных сил, международных дел и юстиции заняли консервативные деятели (Рикардо Лопес Мерфи, Адальберто Родригес Дживарини и Рикардо Хиль Лаведра соответственно), в то время как членам ФРЕПАСО были доверены менее значимые должности.

Экономический курс, взятый новым министром экономики Хосе Луисом Мачинеа, был ортодоксальным. Эта политика, осуществлявшаяся более десяти лет, неизбежно вела к рецессии и банкротству страны. Когда стало ясно, что экономические показатели вновь упали в результате проводившихся мер, Мачинеа пошел ва-банк и объявил о снижении зарплат на государственных предприятиях, что поставило профсоюзы в оппозицию к правительству. Власть продолжила проведение мер строгой экономии, а государственный долг был реструктурирован благодаря новым кредитам, полученным в обмен на обещание выполнять требования Международного валютного фонда. У президента не было власти для принятия ключевых решений, и он следовал советам аргентинских и иностранных консультантов.

Ко всему прочему, появились слухи о коррупции при принятии закона о трудовой реформе. Правящая партия, выступавшая за изменение политических нравов времен Менема, сама оказалась замешана в коррупционном скандале. С каждым днем он набирал обороты, средства массовой информации обнародовали новые факты, появились свидетели, сыпались взаимные обвинения, что подбавляло масла в огонь. Карлос Чачо Альварес потребовал публичного расследования дела о взятках, однако его поддержали не многие. Оставшись в одиночестве, вице-президент бесславно ушел в отставку.

В экономике также произошли перемены. Мачинеа не смог контролировать ситуацию и был вынужден покинуть пост министра экономики. Его сменил Рикардо Лопес Мерфи, но его политика вызвала мощный социальный протест, и через несколько недель он ушел в отставку. Правительство делало ставку на закон о конвертации, и, казалось, наиболее подходящим человеком для продолжения такой политики был инициатор принятия этого закона. Возвращение Кавальо на пост министра экономики означало защиту курса песо. В то время правительство считало, что экономический рост будет логичным результатом сокращения государственных расходов и выравнивания платежного баланса, однако этого не случилось.

В середине 2001 г. международные организации отказались выдавать кредиты Аргентине. В ответ на это Кавальо выдвинул план «Нулевой дефицит», согласно которому центральное и провинциальные правительства не могли тратить больше средств, чем имели. Экономический кризис привел к новому бегству капиталов, многие фирмы забирали назад свои инвестиции и вкладывали их в более благополучные страны. Каждый день многие тысячи долларов оседали на счетах за границей. Последней попыткой избежать дефолта стала так называемая операция «Мегаканхе» – были продлены сроки истечения долговых обязательств в обмен на увеличение процентов, которые должны были быть выплачены по долгам. Однако и это не смогло выправить ситуацию.

Когда бегство капиталов усилилось и положение песо стало тяжелым, Кавальо оказался вынужден, несмотря на свои либеральные убеждения, силой сдерживать вывоз денег из страны. Так, он запретил аргентинцам снимать деньги с банковских счетов. Дни закона о конвертации, просуществовавшего целое десятилетие, были сочтены.

Девятнадцатого – двадцатого декабря 2001 г. в атмосфере экономической и социальной нестабильности началось народное восстание. В бедных районах начались налеты на супермаркеты и столкновения с полицией. Ночью 19 декабря Де ла Руа выступил с речью, в которой объявил о введении осадного положения. Многие не подчинились и вышли на улицы. Под грохот кастрюль они выдвинули лозунг «Пусть уходят все!»; это требование не вносило ясности относительно того, в каком направлении должна двигаться Аргентина, но отражало неприятие народом всего политического класса в целом, в том числе и президента. Утром и днем 20 декабря произошли столкновения между спонтанно собравшимися толпами, двигавшимися к Майской площади, и репрессивными органами, сдерживавшими манифестантов. Результатом стала гибель более чем тридцати человек в столице и других городах страны. Хустисиалистская партия, понимая, что правительство Де ла Руа исчерпало себя, отказалась от вхождения в коалиционный кабинет министров и лишила «Альянс» последнего шанса сохранить пост президента. Вечером 20 декабря, на заходе солнца, на улицах Буэнос-Айреса продолжались беспорядки, а президентский вертолет покидал город, что стало символом конца правления Де ла Руа.

Кризис 2001 года и неопределенное будущее

Поиски выхода из кризиса превратились в настоящее безумие. Менее чем за месяц пять президентов сменили друг друга; все они были представителями Хустисиалистской партии. Однако никому ни пришло в голову требовать вмешательства военных или установления авторитарного режима. Это доказывает, что аргентинское общество извлекло уроки из прошлого. Двадцать первого декабря временным президентом стал председатель Сената Рамон Пуэрта. Однако уже 23-го числа законодательное собрание назначило временным президентом губернатора провинции Сан-Луис Альберто Родригеса Саа, который должен был исполнять полномочия главы страны до 3 марта 2002 г. – в этот день должны были состояться новые президентские выборы. Первой мерой Родригеса Саа стало замораживание выплат по внешнему долгу, что было встречено ликованием в Конгрессе. Вся страна наблюдала за этим, так как заседание транслировалось в прямом эфире по радио и телевидению. Реакция заграничных партнеров на празднование самого крупного банкротства в истории Аргентины была негативной. Президент попытался сформировать новый кабинет министров, в который вошли лица, замешанные в коррупционных скандалах, как, например, бывший мэр Буэнос-Айреса Карлос Гроссо, что вызвало огромное общественное недовольство. Люди вновь вышли на улицы, и это ускорило отставку правительства и президента. Рамон Пуэрта, председатель Сената, вновь стал главой страны, однако он тут же подал в отставку, и его место занял председатель Палаты депутатов Эдуардо Каманьо. Вскоре законодательное собрание решило назначить президентом сенатора Эдуардо Дуальде. Он должен был завершить мандат Де ла Руа и казался единственным политиком, способным примирить различные фракции Хустисиалистской партии. Кроме того, Дуальде обладал необходимым политическим влиянием, чтобы управлять Аргентиной в столь сложной ситуации, возникшей в результате декабрьских событий.

Эдуардо Дуальде был вынужден решать вопрос о прекращении выплат по внешнему долгу и иметь дело с растущим социальным протестом. Особенно протестовали пострадавшие от запрета снимать деньги с банковских счетов и других ограничений, связанных с финансовыми операциями. Министр экономики Хорхе Ремес Леников отказался от искусственного сдерживания курса валют, и вскоре за 1 доллар стали давать 4 песо. Девальвация ухудшила положение держателей банковских счетов, загнанных в угол финансовой политикой правительства. Когда Дуальде стал президентом, он пообещал, что держателям долларовых банковских счетов деньги будут возвращены в долларах. Однако вскоре стало ясно, что это приведет к банкротству банковской системы, и президент отказался от своих первоначальных намерений.

Другой проблемой была безработица и бедность. Кризис вызвал волну грабежей в бедных районах. Разветвленный аппарат перонистов в Буэнос-Айресе сумел остановить погромы и сдержать недовольство, однако требовался план по выходу из этой критической ситуации. С согласия Всемирного банка и Международного валютного фонда Дуальде выдвинул план помощи безработным, согласно которому государство ежемесячно выплачивало обездоленным по 150 песо. Тем не менее эта мера не смогла остановить протесты уже консолидированного движения пикетчиков (правда, эти протесты приняли более цивилизованные формы). Один из таких протестов положил конец правлению Дуальде. На мосту Пуэррейдон, связывающем городок Авельянеда с Буэнос-Айресом, полиция применила жесткие меры против тысяч манифестантов, представлявших различные организации безработных. Два человека погибли, десятки были ранены. Негативная реакция на эти события заставила Дуальде объявить о досрочных выборах. Он не мог продолжать править, не подтвердив свою легитимность на выборах.

Почти неизвестный перонист сумел завоевать симпатии Дуальде. Речь идет о губернаторе провинции Санта-Крус Несторе Киршнере, примыкавшем в 1970-е годы к левым перонистам и уже давно выставлявшем свою кандидатуру на внутрипартийных выборах. Он считался прогрессивным перонистом, и Дуальде понял, что Киршнер обладал двумя необходимыми на тот момент качествами: быть левым и маловлиятельным. Первое требовалось для сдерживания социальных протестов путем сближения с недовольными. Время покажет, был ли прав Дуальде и сможет ли Киршнер править самостоятельно...

Прошло время, и я пишу это дополнение к «Краткой истории аргентинцев» почти два года спустя после вступления Киршнера на пост президента. Можно по разному оценивать его деятельность, но голоса, предвещавшие в 2001 г. всевозможные беды, были вынуждены замолчать. Аргентинское общество приложило огромные усилия для выхода из кризиса, и институты страны, по крайней мере формально, продолжают действовать.

Поэтому пришло время извлечь некоторые выводы из этой книги, которая становится уже слишком длинной...

XVI. Уроки истории

В начале книги я писал, что попытка обобщить историю Аргентины в шестнадцати главах – это почти проявление неуважения к ней, так как исторический процесс очень сложен и в нем переплетено множество факторов. Различные события оказывают влияние друг на друга, и любая попытка упростить их в определенном смысле грешит против исторической правды, поиск которой должен быть целью любого историка. Также верно и то, что история неисчерпаема и непостижима по определению: невозможно описать ее в полном объеме, всегда будут отсутствовать некоторые важные фрагменты. Но попытка обобщить, показать наиболее важные, с моей точки зрения, аспекты истории Аргентины представляется оправданной, хотя многое, безусловно, осталось неупомянутым.

Итак, на этих страницах я постарался показать важнейшие процессы, лежащие в основе истории страны, и некоторые другие, более поздние события, оказавшие влияние уже на современную Аргентину. Вначале речь шла об отдаленных от нас по времени событиях, начиная с основания Буэнос-Айреса, а закончилось повествование в момент, когда наши собственные жизни и история переплелись воедино. На этом месте представляется благоразумным поставить финальную точку.

Так что в этой последней главе, видимо, нужно сказать об «уроках истории», хотя я считаю, что история не учит; история – это не наставница жизни, как сказал Цицерон двадцать веков назад. Хотя эту фразу затем повторяли многие, в том числе и Сервантес, я полагаю, что это ложь во благо, дань вежливости по отношению к этой науке. Если бы история действительно была наставницей жизни, то не совершались бы ошибки, которые обычно совершают общества и их лидеры, а мы, историки, были бы не только советниками, но и непогрешимыми жрецами для правителей и управляемых... Поэтому, хотя эта глава и называется «Уроки истории», ее содержание более скромно и не так претенциозно. То, что вы прочтете ниже, – это итоги изысканий одного историка.

Федерализм

Как я уже отмечал, историческому процессу свойственны и разрывы, и преемственность. При этом преемственность не всегда бывает очевидной. Из этого сочетания разрывов и преемственности складывается, если можно так выразиться, великая симфония аргентинской и мировой истории.

Одной из наиболее важных тенденций, проходящих красной нитью через историю Аргентины, является стремление аргентинского народа установить в стране федеральную систему. И речь идет не просто о политическом федерализме, а о типе общества, где региональная самобытность пустила глубокие корни и оказала влияние на страну в целом.

Это было показано еще в начале книги, так как сразу после основания Буэнос-Айреса началась борьба, иногда незаметная, почти подспудная, а иногда насильственная и сметающая все на своем пути, между двумя Аргентинами – столицей, расположенной на берегу Рио-де-Ла-Платы, вместе с прилегающими к ней районами, и другой Аргентиной, глубинной, охватывающей север, северо-запад, Куйо и Патагонию. Если в истории Аргентины есть диалектика, то она просматривается в столкновениях и соглашениях между Буэнос-Айресом и остальной страной.

И здесь нужно отметить очень любопытную деталь: Аргентина является федеральным государством по своему конституционному устройству и самобытности регионов, о чем было сказано выше. И тем не менее географическое положение Аргентины заставляет ее быть унитарной, зависеть от единого центра – Буэнос-Айреса. Регионы не могли превратиться в независимые государства, поскольку существовал лишь один выход во внешний мир – Буэнос-Айрес. Эти, по определению Хуана де Матьенсо, «врата в земли» превратились в место сбора пошлин, и правящие классы, а также народ Буэнос-Айреса дорого брали за то, чтобы распахнуть или приоткрыть врата; иногда эти врата закрывались вовсе.

Росас не слишком ошибался, когда писал в «Письме из асьенды Фигероа», что условия, существовавшие в США и Аргентине, были различны: в Соединенных Штатах федеральная система сложилась естественным путем, поскольку все тринадцать колоний, основавших страну, были морскими портами; в Аргентине лишь Буэнос-Айрес обладал выходом к морю. Несмотря на этот географический фатализм, история доказала, что у аргентинского народа федеральные наклонности, федеральный характер, и этот характер отразился в законах, конституции страны и оказался сильнее географического фатализма.

Но на практике Аргентина – это централизованная страна. Буэнос-Айрес запрещает и разрешает, приказывает, навязывает, собирает налоги, распределяет доходы, освящает и отменяет законы. Как сказано в «Романсеро» [60]60
  Романсеро – испанские народные романсы конца средневековья и раннего Возрождения.


[Закрыть], «такова Кастилия, она возвышает и губит людей». Буэнос-Айрес возвышает и губит людей, правительства, экономические и политические планы. «Революция парка», как мы видели, или революции 1930 и 1943 гг. были чисто столичными движениями, и тем не менее их последствия почувствовала вся страна.

Изменится ли когда-нибудь такая ситуация? История (я продолжаю апеллировать к этой науке) показывает, что достижение истинного федерализма кажется все большей утопией. Но история также доказывает, что люди, благодаря своей фантазии и смелости, могут находить меры, частично ограничивающие с каждым разом все более удушающий централизм. Я остаюсь пламенным сторонником переноса столицы Аргентины; я написал об этом и привел доводы в пользу такого решения еще в начале 1982 г. в книге «Буэнос-Айрес и Аргентина». Я полагаю, что предложение президента Альфонсина о переносе столицы в город Виедма было во многом непродуманным и ошибочным, поэтому общество и даже его собственная партия отнеслись к этой идее очень холодно и вскоре забыли о ней. Но я продолжаю считать перенос трех ветвей власти в другой город, в уже существующий или в тот, который будет построен для этой цели, необходимым, и со временем данный вопрос станет еще более острым. Это не полностью решит проблему централизма, но заметно улучшит ситуацию.

Нужно понимать, что стремление аргентинцев к федерализму подлинно, у него глубокие исторические корни; иногда в истории Аргентины были подвижки в решении этой проблемы на основе реалистичных и продуманных планов. Мне кажется, что если и можно извлечь урок из аргентинской истории, то он состоит в следующем: стране необходим федерализм. Эта тема тесно связана с самобытностью аргентинских провинций, с их правом на самостоятельное развитие. Необходимо предотвратить поглощение людских и природных ресурсов провинций этим чудовищным и столь соблазнительным городом, каким является столь любимый нами Буэнос-Айрес. Повторяю, это является приоритетом и общенациональной проблемой.

Демократия

Далее нужно отметить другой вектор, свойственный аргентинской истории. Я имею в виду тенденцию, направленную на совершенствование политической демократии, что тесно связано со стремлением к социальному равенству. Эта тенденция иногда просматривалась и в колониальный период, но с особой силой она проявилась после 1810 г.

Выше было показано, что Майская революция принесла новые идеи; в частности, схоластическая концепция общего блага была заменена на принцип народного суверенитета. Этот принцип был реализован на практике далеко не сразу. Иногда в истории Аргентины демократия состояла лишь в том, что народ избирал своего каудильо.

Но по мере развития страны были найдены юридические и политические формулы, позволившие направить стремление к демократии, существовавшее главным образом в народных массах, в мирное русло. Кульминацией этого процесса стало принятие закона Саенса Пеньи, хотя это и не означало автоматического установления идеальной политической демократии. Более того, закон Саенса Пеньи много раз нарушался, и власти, избранные народом на выборах, иногда оказывались сметены военными переворотами.

Но тем не менее аргентинский народ рожден для демократии. Это предопределено историей: характер аргентинцев, сформировавшийся в колониальный период, отличается свободолюбием, независимостью, отсутствием склонности к подчинению и иерархии; Буэнос-Айрес был плебейским городом, не имевшим аристократии, а провинции, в которых существовало кастовое общество, постепенно изменились, особенно начиная с середины XIX в. Позднее мощные волны иммиграции способствовали развитию этой тенденции, поскольку иммигранты рассчитывали только на свои силы, способности и удачу; кроме того, дети этих иммигрантов, сформировавшиеся под влиянием системы образования, созданной деятелями «поколения 1880 года», вскоре потребовали себе место под солнцем.

Таким образом, история, несомненно, подтверждает стремление аргентинцев к демократии. Верно, что на некоторых этапах проявлялись авторитарные тенденции, отказ от выборов, но всегда это воспринималось как временное решение, как вынужденные меры, хотя некоторые считали их необходимыми. И каждый раз, когда в стране вновь проводились выборы, аргентинцы шли голосовать массово, я бы сказал, с ликованием. Поэтому аргентинцы исторически тесно связаны с политической демократией.

Похожей является ситуация с чувством равенства, характерным для аргентинского общества. Оно, так же как и стремление к демократии, имеет исторические корни. Путешественники XIX в. восхищались простотой обращения пеонов к хозяевам, что было так непохоже на раболепство и покорность, которые эти путешественники наблюдали в других странах американского континента. Итальянский иммигрант, обосновавшийся в аргентинском городе Колониа-Каройя, писал, приблизительно в 1870 г., своим родственникам, что наибольшее впечатление в Аргентине на него произвело то, что во время разговора с богатым человеком не нужно снимать шляпу.

Равенство не означает, что все люди одинаковы, но все должны иметь равные возможности для самореализации в обществе, никто не должен оказаться на обочине из-за отсутствия доступа к образованию, нельзя относиться к людям с презрением из-за того, что они бедны, нужно признавать во всех людях человеческое достоинство. Возможно, поэтому идеи социальной справедливости, выдвинутые Пероном, были признаны после первоначальных споров всеми, а законы, провозгласившие, что государство не может оставаться безразличным к судьбе обездоленных, продолжали действовать и после свержения Перона.

Демократия и равенство – это две стороны одной медали и два вектора аргентинской истории. Они сталкивались с препятствиями, иногда прерывались, но никогда не подавлялись полностью. Отказаться от демократии и равенства означает идти против души Аргентины. Не все страны Латинской Америки могут сказать о себе то же самое. И это итог исторического развития страны, один из уроков истории. Но есть и другие моменты, на которые необходимо обратить внимание.