Текст книги "Полет Птитса (СИ)"

Автор книги: Феликс Эйли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

– Это мой проект – Дворец Справедливости, – не без гордости сказал Фридрих, – часть более общего проекта «Логика».

– И ты всё время над этим работал? – изумлённо спросил Карл.

– Да, с тех пор, как оказался в Замке.

– И ты угрохал все деньги на конструктор?

– Ну, мне столько шмотья не надо, как тебе, Лейба. Вообще я не фанат детских игрушек, но у меня есть мечта, и я её осуществляю. Постепенно, к сожалению, но надеюсь, что скоро мы начнем строить настоящие Дворцы, чтобы в них жили люди.

– Так это жилой дом?

– Это нечто большее. В каждом Дворце есть заводы, больницы, школы, университет, стадион, – Фридрих показывал различные элементы модели, – даже теплицы и оранжереи имеются – проект рассчитан на самые неблагоприятные условия. Каждый Дворец – город, способный обеспечивать сам себя.

Рубер нажал на кнопку пульта, подключённого к модели. В окнах загорелся свет, и между башнями выросли крошечные голограммы, которые изображали самого Грюнвальда. Из туннелей появились синие поезда и начали ездить по мостикам между шпилями.

– Красиво, не правда ли? – спросил Фридрих Карла, выключив люстру.

В темноте ощущение того, что город на столе жил своей жизнью, только усилилось.

– Да, – Авис улыбнулся, – я был бы не против в таком пожить.

Рубер снова включил свет и продолжил:

– Тогда нам предстоит большая работа. Я основывался на трудах Маркса и Энгельса – кстати, их звали так же, как и нас, что не может не символизировать. Так вот, Дворцы созданы для того, чтобы люди жили по принципу: «От каждого – по способностям, каждому – по потребностям». Коммунизм в действии, так сказать. Ты ведь знаешь, Карл, что самые первые люди жили просто, пока не начали играть в государство и бизнес. Вот наша цель – вернуть их в похожее состояние.

Карлу идея Грюнвальда начала нравиться. Авис не видел в ней никаких противоречий, и она звучала убедительно.

– Каждый житель Дворца получит все блага, необходимые для жизни, – рассказывал Фридрих, – не будет начальников и подчинённых, а за порядком будут следить стражи.

– Кто?

– Вот, – Грюнвальд снял с одной из башен фигурку человека в броне с крыльями, – в стражи мы наберём лучших и достойнейших. Они будут летать над Дворцами и выискивать нарушителей.

– А самих стражей кто будет сторожить? – засомневался Авис.

– Ну, Карл, не переживай ты так. Это будут самоотверженные люди, и у них даже в мыслях не будет творить произвол. А для начала процесса нам нужна закваска.

– Ты собираешься привлечь на свою сторону кого-то из инициатов?

– Тут мне нужен особый тип людей, – важным тоном сказал Грюнвальд, – одержимые.

– Кто? – Карл посмотрел на Фридриха с недоумением.

– Это я их так называю. Типа они одержимы демонами – нет, не смотри на меня так, я в демонов не верю, я атеист! Вот книга, – Рубер протянул другу толстый том, – здесь всё написано.

– Матвей Руденко? – Авис не верил своим глазам, – эту книгу написал главный охранитель Великородины?

– Да. Ей сейчас руководствуются в охранке по всей Империи. Руденко развил идеи учёных Древней Земли и вывел признаки, по которым можно обнаружить потенциального предателя.

– И что же это за одержимые такие? – спросил Карл.

Фридрих сел на кровать.

– Одержимость – это когда у человека есть потребность быть не таким, как остальные, – сформулировал Грюнвальд, подняв указательный палец.

– Это как?

– Одержимый в нормальном обществе ощущает себя чужим, ведь по жизни ему нужно иное. Отсюда неприкаянность, чувство одиночества и поиск себе подобных. Это ответвление от генеральной линии эволюции, но обычно такие люди как раз и двигают историю.

Карлу это описание было знакомо. За исключением последнего – историю он не двигал. Пока не двигал.

– Не парься, весь Тёмный Замок такой, – произнёс Рубер, заметив волнение Ависа, – те, кто нас отбирает, тоже Руденко почитывают – эту его книжку я достал в здешней библиотеке. Да и без неё они в этом разбираются. Так вот, нормальных людей на постройку Дворцов не уговоришь. Они не любят работать на идею, так что придут попозже, на готовенькое. А для начала нам потребуются две группы одержимых. Миссионеры будут обрабатывать людей в имперских мирах и в Тёмном Замке, а строители – заниматься делом.

– И где ты собираешься построить первые Дворцы?

– Я уже нашёл. X-5 – небольшая планета на задворках Вселенной. В заднице мира, как любил говорить Пиксель. Когда-то там сражались наши с имперцами, но теперь планетка никого не волнует. Естественно, ведь она сейчас переживает свой седьмой ледниковый период.

– Фридрих, ты рехнулся? – Карл с трудом представлял себе, как можно строить города в условиях вечного холода.

– Нет, я всё рассчитал. Дворцы Справедливости могут стоять и на ледяных, и на вулканических планетах – везде, кроме газовых гигантов. Теоретически ещё их можно оборудовать двигателями и отправить в космос, как Тёмный Замок.

– Но почему тогда нельзя найти мир поближе и поприятнее?

– Так нас туда просто не пустят – либо имперцы, либо наши, либо пираты. А открывать новые миры опасно – можем нарваться на мирмекидов, космоварваров или ещё какую-нибудь чужацкую хрень.

– Что ж, с холодом справиться легче, – подумал и согласился Карл.

Он уже представил себе белые города, возвышающиеся посреди ледяных пустошей X-5. И в них живут люди, свободные от имперской тирании и предубеждений прошлого…

– Ты прав, легче, – усмехнулся Фридрих, – достижения современной науки нам в помощь. А теперь, друг, нам стоит закруглиться. У меня ещё дел невпроворот – надо ботать химию для Штейна. Давай потом обсудим остальное.

– Давай, – вздохнул Авис и направился к выходу из комнаты, явно заинтригованный продолжением разговора.

С тех пор Карл фактически жил мечтами о проекте «Логика» и Дворцах Справедливости. В перерывах между занятиями он помогал Грюнвальду дорабатывать утопию и решать спорные вопросы.

– Во Дворцах мы объявим свободную любовь, – рассуждал вслух Фридрих, стоя у доски в пустой полутёмной классной комнате.

– Это зачем? – спросил Авис, который сидел за первой партой. Он тут же представил себе первобытные племена и древние гаремы, где царил звериный хаос.

– А ты читал внимательно «Манифест коммунистической партии»? – спросил Грюнвальд, – вещь древняя, но актуальная – там всё расписано. Разве тебя не тошнит от традиционной имперской семьи?

– Ещё как, – пожал плечами Карл, – это сплошная обязаловка и никакого доверия. И роли вместо личностей. Люди живут вместе лишь ради выживания, а так быть не должно.

– Золотые слова, – живо улыбнулся Фридрих.

А Авис задумался – и не только о вопросах устройства общества. Он вспомнил традиционную семью, ту самую, в которой вырос. Впервые, только через год после битвы на Антее, юноша почувствовал укол совести за то, что оставил родителей в неведении. Они наверняка считали его погибшим, скорбели по нему…

– Эй, Карл, что приуныл? – с участием спросил Фридрих.

Он сел рядом со своим другом, придвинувшись к нему.

– Я сейчас подумал о маме и папе, – ответил Авис, – я же для них умер.

– Так ты теперь можешь зажить новой жизнью – тебе такой шанс предоставили! – начал утешать Грюнвальд, положив руку на спину Карла, – жить ради себя и своей идеи. А когда мы всё сделаем, то пригласим твоих родителей жить во Дворцах.

– Пожалуй, – отозвался юноша, вяло улыбнувшись.

Родители потеряли сына, но вскоре он к ним вернётся и подарит новую, лучшую жизнь без смога и заторов Великородины, без нелепых суеверий Империи… И поймут, что будущее за ним, за теми его качествами и чаяниями, которые казались им несущественными…

– Без работы они точно не останутся, – сказал Фридрих.

– Да, конечно, – согласился Карл, – думаю, мама с папой будут рады жить в справедливом обществе.

– Во всяком случае, когда осознают всю свою выгоду.

– Хотя… – Карлом овладели воспоминания из давних времён, – отец считал справедливость утопией, а несправедливость – одним из фундаментальных свойств человеческой природы. Думаю, в глубине души он недоволен существующим положением вещей. Но от меня он хотел, чтобы я вырос приспособленным к жизни и ориентировался на то, что есть, а не на то, что должно быть.

– Обещаю, мы его переубедим, – заверил друга Фридрих.

– А что нам делать с нашими идеологическими противниками? – спросил Карл, – с теми, кого переубедить не удастся?

– Рано или поздно они все перейдут на нашу сторону, – уверенно ответил Грюнвальд, – а тех, кто не перейдёт, мы расстреляем.

Карл отодвинулся от Фридриха, убрав его руку со своей спины.

– Ты говоришь как имперец! – возмутился Авис, напряжённо смотря на приятеля.

– Ну, а ты прям вылитый Лейба, – махнул рукой Рубер, – мы все здесь разрушители, революционеры, а тебя волнует какая-то гуманность. Идёт война, друг! – он повысил голос, – и на войне все средства хороши.

– А тогда чем мы лучше охранителей?

– Тем, что на нашей стороне правда, – горячо сказал Фридрих, – их мысли и деяния полны лжи, а мы несём истину.

– Но если мы так поступим, то нашим идеям грош цена, – яро возразил Карл, – мы сами себя дискредитируем! Как Алмазов, как Империя!

Грюнвальд вздохнул и ответил:

– Ладно, Карл, ты меня убедил. Мы не будем никого расстреливать, мы мирные люди. Надо просто отправить всех недовольных в лагеря.

– Где они будут жить как в санатории, – съязвил Карл, ещё не отойдя от негодования.

– Где они будут жить, а это главное, – спокойно парировал Фридрих, – в тебя что, дух Лейбы окончательно переселился? Так мы сможем найти рабочих на стройку.

– Мне не нравится эта идея, – ответил Авис, – но это лучше, чем вернуться к расстрелам.

– Да и что нам мешает сделать более гуманные условия, чем у имперцев и Алмазова? – произнёс Грюнвальд, – прогресс не стоит на месте, а лишняя жестокость ни к чему.

Карл тяжело вздохнул.

– Думаю, недовольных лагерями будет много – не я один. А в тайне их держать невозможно – все рано или поздно заинтересуются, кто строит новые Дворцы.

– Да, ты прав, Карл. А если лагеря станут тайными, то заключённые будут заниматься бессмысленным трудом. Лишние траты. Так что придётся вернуться к расстрелам.

– Очень надеюсь, что нет, – мрачно ответил Авис.

– Да не переживай ты так – что-нибудь мы придумаем, – заверил его Рубер.

– Надеюсь.

Несмотря на некоторые сомнения, Карл всё же продолжал верить в идеалы проекта. Фридрих дал своему другу книгу Матвея Руденко. Там главный охранитель Великородины расписал природу «одержимости», которую нелестно назвал дегенерацией. Он считал, что это явление имело биологическую природу, и перечислил физические и психологические признаки людей, предрасположенных к ереси и отступничеству.

– Я удивлён, как в Империи меня никто не успел посадить в чёрный флаер, – сказал Карл, – все признаки налицо.

Друзья сидели на кровати – на этот раз в комнате Карла.

– Маловат ты ещё был, – махнул рукой Фридрих, – вот будь ты старше, они б за тобой следили, чтоб не бузил.

– И забрали бы, как Шери… – обречённо протянул Авис.

Он закрыл глаза и снова увидел её – ту самую, милую и жизнерадостную Шери. Вполне возможно, что она не сделала ничего противозаконного, а люди Иммолато схватили её просто так, руководствуясь какими-то критериями, изложенными в книге.

– Ах, ты про ту свою училку, – послышался голос Грюнвальда, – я почти уверен, что она была одержимой.

– Это для меня дикость, – сказал Карл, открыв глаза, – грести людей только потому, что они не соответствуют какой-то «норме».

– Не понимают они, что одержимые – двигатель прогресса и человеческой истории. Кстати… можно показать тебе кое-что на компе?

– Конечно.

Фридрих встал и подошёл к столу у окна, за которым горели звёзды. Он вытащил из кармана штанов цифровой накопитель и подсоединил его к компьютеру Карла. Тот подвинулся поближе на кровати и вскоре увидел на прозрачном экране новые схемы. Это были Дворцы Справедливости, но другого вида – в них сильнее чувствовалось готическое влияние.

– Что это? – Карла терзало любопытство, – какой-нибудь Архидворец?

– Мы будем строить особые Дворцы для одержимых, – заманчиво произнёс Грюнвальд, – так мы облегчим их одиночество. Да и каждый найдёт себе пару легче, чем в обычных условиях.

Авис представил, что на каждой планете будет свой Тёмный Замок, где одержимые поселятся отдельно от «нормальных людей». И тогда он и похожие на него люди больше не будут вынуждены страдать в обществе, живущем по другим законам и считающим их единственно верными.

– Это… это великолепно! – Карл не мог скрыть своего восторга, глядя на готические шпили Дворца для «одержимых».

– Я так и думал, что тебе понравится, – усмехнулся Фридрих, снова сев на кровать.

– Я всегда за ясность. И свободу от ненужного шлака, – сказал Авис.

– Значит, ты хорошо усвоил истину проекта «Логика», Карл.

– И готов нести её, Фридрих! – голос Карла вдруг стал надрывающимся, а зрачки расширились.

За мгновение Авис полностью изменился и теперь смотрел на своего друга огненным взглядом, в котором сочетались решимость и мольба. Грюнвальд поможет ему воплотить в жизнь все идеи и мечты, на которые у него одного не хватило бы сил. Испытывая сильную привязанность, Карл крепко обнял Фридриха. Закрыв глаза и прильнув к другу, он представил себе скорейшую победу и торжество Дворцов Справедливости в Галактике.

Примерно в то же время Авис встретил в Тёмном Замке девушку под стать себе – из «одержимых». Он впервые увидел её на тренировочной площадке в подземельях. Она носила мешковатые джинсы и зелёную футболку со змеёй. Её малиновые волосы были коротко подстрижены. Только по наличию грудей Карл определил её пол – в таком облике эту девушку легко можно было спутать с парнем.

Второй раз он встретил её в коридоре, где она разговаривала с Грюнвальдом и Высшим Лордом Хотеусом.

– Авис, как приятно вас видеть! – взвизгнул толстый Лорд, когда Карл подошёл к нему, – я тут как раз рассказываю о гегелевской онтологии. Но всему своё время, Рубер! Мне уже пора идти, – и он медленно, вразвалочку пошёл в сторону своего кабинета.

Карл посмотрел сначала на девушку, а потом – на Грюнвальда.

– Карл, это Хардред из моей группы, – представил её Фридрих.

Хардред протянула руку, и Карл с недоумением пожал её. В Империи не было принято женщинам здороваться за руку, особенно с мужчинами. Но в Замке не существовало однозначных общих правил, кроме объективных законов, которые не позволяли разрушителям перегрызть и поубивать друг друга. А желающие сделать это были.

– Очень приятно, – ответил Птитс, – я Авис, хотя меня можно звать и Карлом.

– Извините, мне пора, – громко и резко затараторила девушка, – меня ждут в агитцентре. Потом ещё наговоримся, – и она побежала по коридору во всю прыть.

– Ну, хватит уже нести бред, Карл, – заворчал Грюнвальд, когда Хардред скрылась из вида, – «хотя меня можно звать и Карлом». Прекрати рисоваться! На твоём чувстве собственной важности никаких Дворцов не построишь.

– Да, нужно быть скромнее, – согласился Карл.

– И поменьше потреблять, – продолжал наставлять его Фридрих, – человек будущего должен быть в первую очередь умеренным в потребностях. А ты у нас форменный Лейба.

– Заткнись, – Карлу надоело, что Грюнвальд его постоянно сравнивает со своим погибшим товарищем.

Авис снова встретился с Хардред позже, в трапезной, и с тех пор они стали общаться довольно часто. За месяц общения с ней он выяснил, что на самом деле её зовут Донна Хардбред, и что она дочь богатого имперского дворянина с Земли и простолюдинки. Отец бросил мать ещё до рождения ребёнка, и та оказалась на грани нищеты. Несмотря на это, у неё остались связи в высшем свете, и Донну удалось пристроить в элитную гимназию на Земле. В Тёмный Замок её привела в семнадцать лет преподавательница физики, сказав, что это будет идеальный институт для таких, как она. Хардбред помнила, как ей завязали глаза и отвезли её куда-то на лодке. Когда с неё сняли повязку, она увидела каменные стены замка и готические окна, за которыми сияли звёзды. И поняла, что в этом месте она может быть собой. С тех пор она давно не видела имперские миры и была довольна свободной жизнью разрушительницы. Она лишь иногда скучала по своим школьным друзьям, которые сейчас, вероятно, готовились стать охранителями.

«Её ненависть к Империи должна быть посильнее моей», – подумал Карл, – «с таким-то прошлым».

По ночам Авис теперь мечтал не только о Дворцах Справедливости, но и о Хардред. В Империи его учили, что женственность и мужественность – это незыблемые основы человеческого существования, заложенные самим Императором. Что есть определённые правила поведения и черты характера, свойственные тому или иному полу, и что если кто-то не соответствует этим критериям, то с ним или ней что-то не в порядке. В Тёмном Замке как в цитадели свободы и «одержимости» бытовало несколько иное мнение. Одни теоретики Разрушения говорили, что в каждом человеке смешаны в разных пропорциях мужское и женское начала, а другие полагали, что эти категории выдуманы людьми и вообще условны. Карл помещал себя где-то посередине спектра, поскольку в его характере были как «мужские», так и «женские» черты. Биологически он принадлежал к мужскому полу, а в отношениях предпочитал женщин. Несмотря на то, что он испытывал к Грюнвальду привязанность, он не хотел вступить с ним «полное слияние», как выражался Лорд Автандиль – главный ценитель однополой любви в Тёмном Замке. Но при этом Карл искал в женщинах как раз отсутствие того, что в Империи обычно называют женственностью – капризности и напускной слабости, а ещё стремления скрыть свою личность, чтобы понравиться окружающим. Если бы Хардред не была избавлена от этих пороков, она бы выглядела и вела себя совсем иначе – непривлекательно для Ависа. Она отвергала косметику и всякие безделушки, которые украшают женщин по мнению тех, кто всё это производит (при этой мысли Карл улыбнулся про себя и вспомнил давнишний разговор с Борисом о химии).

– Мама всегда хотела, чтобы я была образцовой имперской женщиной, – рассказывала Хардред, когда они вместе сидели под резной аркой в галерее Сада Хрустальных Деревьев, – носила платье, отрастила волосы, – она потрепала свою короткую шевелюру, – красилась, брила ноги, – она подняла и снова опустила штанину, – но моё нутро это решительно отвергает. Я не могу быть такой, чтоб я сдохла.

Ряды готических арок тянулись вдоль окружности. За ними в лучах небольшого искусственного солнца переливались деревья из сиреневого хрусталя, а с другой стороны под крышей царил приятный полумрак.

– А я с детства мечтал отрастить длинные волосы, – ответил Авис, – но меня постоянно стригли, и получался идиотский «ёжик» – те ужасные вихры меня раздражали. А все считали, что я выглядел мужественнее и… правильнее с ними.

– Знакомо, хоть и с точностью до наоборот, – кивнула Донни.

– В женском понимании мужская красота – это физическая сила, а силы у меня немного, – произнёс Карл, – тогда я что, совсем урод?

– Зато силы много у меня – прорвёмся! – прорычала Хардред, крепко стиснув руку Птитса.

Глядя ей в глаза, Карл улыбнулся – светло, чисто и искренне.

Они ходили по Тёмному Замку, держась за руки. Она обнимала его хваткой урсоида с ледяного Бореаля. Он объяснял ей основы мироздания, которые она не хотела понимать. Он ждал её после занятий у Хотеуса. В какой-то степени их пара выглядела гармонично – худой длинноволосый Авис в фиолетовом плаще и берете и приземистая, коротко стриженная Хардред, которая в одежде не изменяла простым джинсам и футболкам.

– Знаешь, я скажу тебе, какой мне нужен искусственный спутник жизни, – как-то она сказала Карлу, – желательно умный и, главное, необычный даже по здешним меркам.

– Что ж, ты видишь его перед собой, – ответил он, – ты первая среди моих знакомых, у кого есть спрос на ум. Остальным нужны сила, настойчивость или что-то ещё.

И подумал об Императрине, Соне и Ире, которые принимали его, но исключительно как друга, а влюблялись в других.

– Карл, я не верю в любовь, – тихо произнесла Донни.

– Это почему? – спросил Карл.

– Потому что всё это имперские глупости. Любовь придумали, чтобы держать людей в рабстве предрассудков.

– Тогда мы можем придумать взамен что-нибудь новое! – пламенно ответил Карл, – мы можем жить, как мы сами считаем нужным!

Эмоционального отклика со стороны Хардред не последовало. Наоборот, она поникла и о чём-то задумалась.

– В чём дело? – улыбнулся ей Карл.

Донни медленно выдохнула, смотря не на него, а на стену замка напротив.

– Ни в чём, – она нервно покачала головой, – прости, мне нужно идти.

– Давай. До завтра.

Хардред ушла вдаль по коридору, а Авис в некотором замешательстве принялся разглядывать анимированные портреты Леди и Лордов прошлого.

«Ничего, Карл», – сказал себе юноша, – «не торопись, всё ещё впереди».

К сожалению, после этого разговора Карл долго не мог найти Хардред в Тёмном Замке – она как будто пропала. Авис обнаружил её только через три недели, когда ему нужно было отнести домашнюю работу Высшему Лорду Валдоро в Башню Безумия. Попасть туда из Главного корпуса Карл мог только через купол, а в Саду Хрустальных Деревьев кто-то как назло включил дождь. Вероятно, это был сам Валдоро – весь Замок знал о страстях, которые кипели между ним, Ребеллией и Штейнштейном. И всем было известно, что вестница революции предпочла безумного учёного ловеласу в сомбреро.

Авис бежал под дождём по каменной дорожке, с двух сторон от которой росли хрустальные деревья. В одном из прозрачных стволов промелькнуло отражение Хардред. Карл опаздывал, но решил, что либо сейчас, либо никогда.

– Хардред! – крикнул он, – стой!

Донни остановилась на дорожке и подошла к нему.

Карла поглотило волнение, ведь он планировал признаться девушке в чём-то очень важном. Он отчаянно собрал всю свою волю, но его голосовые связки никак не хотели произнести нужные слова.

– Х-хардред, я л-люблю тебя, – запинаясь, проговорил Авис.

И робко поцеловал Хардред в щёку. Сверху капал дождь, а капли на хрустальных деревьях образовали невозможные блики. Благодаря искусственному солнцу появилась радуга – даже две радуги.

– Я не верю в любовь, – тихо повторила она, – если бы я была нормальным человеком, я бы полюбила тебя. Но я – это я.

– Не бойся, – Карл успокоил Донни и дотронулся до её широких плеч, – я тоже не нормальный человек.

Она схватила его крепко и сильно, как урсоид, а он ответил улыбкой. Они стояли и мокли под дождём – возможно, несколько минут. Карл даже не думал о Валдоро и опоздании. Ему казалось, что он был счастлив как никогда в своей жизни.

Глава 11

Человеческая природа

– Помню, я тогда схватила Ирен за горло, а она как заорёт на всю школу – как полицейская сирена!

– Наверное, это было забавно.

На каникулы инициаты разлетелись по лагерям на различных мятежных планетах, и Авис и Хардред отправились на Мисиму – в центр великой и процветающей империи Синто. Карл и Донни стояли на балконе монастыря, где учился боевым искусствам молодой Хидео Будай. Белые башни с многоярусными крышами были построены на скалах высоко над бурлящим океаном Мисимы. Перед инициатами высился пик священной горы Син-Фудзиямы, окутанный белым туманом, а у подножия монастыря в салатовой долине розовела цветущая сакура.

– Земля, – Карл считал, что такое место, как Мисима, не подходит для обсуждения одноклассниц Хардред, и сменил тему разговора, – какая она вообще? Я видел её только на картинках и знаю, что многие отдают всё, чтобы совершить туда паломничество.

– Там очень темно и грязно, – ответила Хардред, – вся планета утыкана звездоскрёбами, и нифига не видно из-за смога. Даже в пентхаусах богачей на крышах всё хреново. Я даже не представляю, кто и как живёт на нижних уровнях.

Описанная ей картина была полной противоположностью той горной долины, которую они сейчас созерцали. Что же люди сделали со своим родным миром? Превратили в мерзкого, чудовищного спрута, который тянул свои щупальца к другим планетам. А сотни видов растений и животных, населявших Землю, выжили лишь потому, что были вывезены на первые колонии и распространены дальше по всей Галактике.

– А Имперский Дворец? Он огромный?

– Ага. Он больше всех зданий на Земле. Я видела Дворец только издалека, потому что его тщательно охраняют. Никто не может даже подойти к нему просто так.

– Закопались, жулики, – усмехнулся Карл, – нам их оттуда так просто не достать.

– Мало того, что столицу патрулирует куча кораблей, так и вся Луна утыкана пушками и оборонительными сооружениями. Их даже с Земли видно – разумеется, когда видно Луну.

– Под Луной сейчас не погуляешь, – заметил Карл.

– Ага. Но я и так не фанатка романтики.

– Как и я. Не стоит множить сущее без необходимости, а в данном случае сущее – это всякая мишура, которая сама по себе никому не сдалась, но всем положено её иметь.

Сэймэй, столица империи Синто, так же отличался от городов Священной Империи Человечества, как и вся планета, да и всё государство. Там были и небоскрёбы, и флаеры, и городские ярусы, только вместо пропагандистских плакатов и рекламы «Барбалата» горели разноцветные иероглифы, и горожанам мило и слегка нахально улыбались нарисованные большеглазые девочки-кошки. На улице рядом с отелем, где остановились инициаты, странного вида гайдзин кричал что-то на ломаном языке империи Синто и раздавал прохожим белые листовки. На этих бумажках красными иероглифами было написано: «Проект 'Логика». У гайдзина были длинные чёрные волосы, и он носил чёрный кожаный плащ и тёмные очки, закрывающие глаза. Это Грюнвальд упражнялся в агитации и распространении своих идей.

– Интересно, сколько местных клюнет на удочку Фридриха, – сказал Карл Хардред, когда они вечером вернулись в свой номер в отеле.

Карл отодвинул ширму-сёдзи и вместе с подругой проследовал в небольшую, минималистично обставленную комнату. На полу, покрытом блестящим ламинатом, лежали бамбуковые циновки, а одну из стен занимало огромное окно, за которым сияли огни погружающегося в сумерки города. Из мебели в номере были лишь две низкие кровати, простой деревянный стол и декоративные, расписанные иероглифами вазы.

– Сомневаюсь, что много, – лениво протянула Донни.

– Поэтому я сам не стою целыми днями на улице с листовками, – заключил Карл, – местные очень недоверчивы по отношению к приезжим, а под своего закосить никак нельзя, только если ты не хочешь сменить внешность. Я верен идеям «Логики», но не настолько, чтобы ради них делать глупости.

– По-моему, весь проект – одна большая глупость, – произнесла Хардред.

– Почему ты так считаешь?

– Даже если вы построите эти Дворцы, вам не изменить человеческую природу.

– Хм, – Карл задумался, – ты говоришь как мой отец.

– А может, он и прав?

– Когда видишь людей на Великородине или хотя бы тут, несложно согласиться, – пожал плечами Авис, – тебе не кажется, что наша эволюция идёт слишком медленно, и мы до сих пор живём первобытными инстинктами?

– Так оно и есть, – ответила Хардред, – но я не стала бы ничего менять.

– Почему? – удивился Карл, – Штейнштейн говорил, что в Империи запрещена модификация человека, кроме простейших бионических протезов, потому что религия не позволяет. А нас что в этом сковывает?

– Я считаю, что имперцы тут правы, – сказала Донни, – мы не можем насильственно вмешиваться в чужую жизнь.

– А разве наше существование – уже не насилие? – возразил Авис, – и разве не в наших силах сделать его лучше?

– Не знаю, – ответила Хардред, мечтательно глядя на небоскрёбы вдали.

Через два часа в Сэймэе наступила ночь. За окном яркими точками светились огни небоскрёбов, между которыми сновали гигантские голограммы мультяшных зверушек и девушек, рекламирующих какую-то местную продукцию. Карл и Хардред недолго полюбовались непривычной, экзотической красотой города – после полного экскурсий и всяких диковинок дня им хотелось отдохнуть от впечатлений. Они разобрались с очередной автоматической системой, которыми так славилась империя Синто, и окно номера обрело вид ещё одной стены, а города с голограммами стало не видно. Лампы на потолке тоже потускнели, и можно было готовиться ко сну.

– Давай, может, э-э… попробуем? – робко сказал Карл, переодеваясь в ночную одежду.

Только недавно он был самоуверенным апологетом проекта «Логика», а теперь чувствовал себя полным идиотом – как на Великородине ему было трудно в так называемой «личной жизни», так и теперь мало что изменилось.

– Не надо, – резко ответила Хардред.

Карл в растерянности отвёл от неё взгляд и оглядел комнату – раздвижные ширмы, пёстрые вазы, циновки на полу…

– Это из-за меня? – спросил он.

Хардред посмотрела ему в глаза.

– Нет, из-за меня. Ты меня плохо знаешь, Карл. А ты хороший человек, и я не хочу тебе зла.

– О чём ты говоришь?

– Помнишь, я тебе говорила, что я – это я?

– Тебе нравятся женщины? Я пойму, если так – я разрушитель или кто?

– Нет, не в этом дело. Это сложно… объяснить, – Хардред замялась.

– Ну ладно, – Авис посмотрел на Донни с недоумением, гадая, что же она имела в виду.

Об этом случае ни Карл, ни Хардред не вспоминали. В конце августа 987 года пассажирская каравелла вернула инициатов с Мисимы обратно в Тёмный Замок, и снова началась напряжённая учёба. История сменилась экономической теорией, а религиоведение – психологией. Количество часов мятежеведения и естественных наук, практически полностью превратившихся в химию стараниями Штейнштейна, возросло.

Фридрих был недоволен результатами своей пропаганды на Мисиме. Он сидел безвылазно в своей комнате и отказывался говорить с кем-либо, даже с Карлом и Хардред. Казалось бы, ему должны были поднять настроение плакаты, расклеенные Ависом в коридорах Замка, и несколько инициатов, выразивших свою готовность начать строить Дворцы Справедливости хоть сейчас. Но он оставался мрачнее тучи, погружённый в свои мысли.

Карл и Фридрих не разговаривали целый месяц. За это время Авис сам изложил основы их учения заинтересованным инициатам – коммунисту Эртину, анархисту Артемису и не определившейся с идеологией Йаванне (так звали в Тёмном Замке Хелен). Свободолюбивая девушка привела к Карлу двух своих друзей, которые тоже хотели узнать больше о проекте «Логика». Авис был рад хотя бы такому количеству слушателей, однако говорил как-то неуверенно, словно сомневаясь в идеях, некогда завладевших им. Что же случилось? Почему он вдруг перестал верить в их победу? Неужели Хардред и Грюнвальд поняли что-то, чего он сам не понял, и что могло быть важным изъяном в, казалось бы, простой и логичной идеологии?

В то время Карл и Фридрих даже не здоровались. Но однажды Авис увидел, как Рубер идёт к нему по коридору. Заметив друга, Грюнвальд поднял правую руку.