Текст книги "Том 7. Изборник. Рукописные книги"

Автор книги: Федор Сологуб

 
Побеждает тот, кто зол.
Добрый малый, ты – осёл!
 
 
Не хвались, что ты силён, –
Попадёшься ты в полон.
 
 
Тот, кто зол, неутомим,
И не справишься ты с ним.
 
 
Не помогут яд и нож, –
Пустит в дело злую ложь.
 
 
Лжи поверят, правде – нет,
И сойдётся клином свет.
 

 
Соткался в тучах терем,
Закатом позлащен,
Но мы ещё не верим
В вечерний тихий сон.
 
 
Желаньем нашим мерим
Дорогу пред собой,
И, может быть, поверим
В победу над судьбой.
 
 
Но счёта нет потерям,
Дорога всё трудней,
И мы уже не верим
В приход счастливых дней.
 

 
«Что дурак я, знаю сам,
Но ведь это не нарочно.
Что ж нам делать, дуракам?»
Посмеялись: «Это – точно!»
 
 
«Отчего же нас бранят,
Всюду ставят нам ловушки?»
«Значит, вам добра хотят!» –
Отвечают мне старушки.
 
 
И толкуют старики,
Испуская запах гнили:
«Знать, на то и дураки,
Чтоб их били да бранили».
 
 
А за ними ну вопить
И мальчишки, и девчонки:
«Дураков-то как не бить!»
И мелькают кулачонки.
 

 
Любовь сочетает навеки.
В пыланьи безмерной любви
Проплывши чрез смертные реки,
В раю безмятежном живи.
 
 
В лирическом светлом покое
Простивши земные грехи,
Душа прозревает иное,
Слова сочетая в стихи.
 
 
Какая бы нас ни томила
Земная и злая печаль,
Но песен чудесная сила
Уносит в звенящую даль,
 
 
Где ждёт госпожа Дульцинея,
И дивную пряжу прядёт,
Где, вечно пред ней пламенея,
Бессмертная роза цветёт.
 

 
Скажу простейшими словами,
В чём вера крепкая моя:
Кто ходит голыми стопами,
Тот ближе к правде бытия;
 
 
Нагое открывая тело
Светилу пламенного дня,
Себя мы погружаем смело
В купель всемирного огня;
 
 
Входя в струящуюся воду,
Где каледьш прост и каждый смел,
В себе находим мы свободу
Для совершенья мощных дел;
 
 
А где свободный ветер веет
И грудь вздыхает глубоко,
Там наша воля пламенеет,
И всё свершается легко.
 
 
Дружи со светом и с землёю,
С водою, с воздухом земным,
И всё, навеянное тьмою,
Легко отвеется, как дым.
 
 
Толкающий людей к обманам,
Царящий над землёю Змий
Низвергнут будет ураганом
С толпой сдружившихся стихий.
 

 
Земли поколебав основы,
Восстал закованный Атлант.
Его деяния суровы,
Но прав разгневанный гигант.
 
 
Поработители! Как ложен
Безумно-яростный ваш крик!
Атлант и в бунте осторожен,
Великодушен и велик.
 
 
Благое совершая дело,
Он защищает, а не мстит,
И землю он колеблет смело,
Но труд внимательно хранит.
 

 
Бежал я от людей далёко.
Мой мир – коралловый атолл.
Живу спокойно, одиноко,
И, как в саду Эдема, гол.
 
 
Никто передо мной не в страхе,
Я всё живущее люблю,
Не убиваю черепахи,
Пугливых рыб я не ловлю.
 
 
Кокос, банан, – чего же надо
Ещё для счастья моего!
Тяжёлой кистью винограда
Я довершаю торжество.
 
 
Порой гляжу на дно лагуны,
Где дремлет затонувший бот;
В часы отлива ночью лунной
Там золотой дукат блеснёт.
 
 
Быть может, там дукатов много;
Быть может, был бы я богат,
В часы отлива на отлогий
Спустившись прибережный скат.
 
 
Нет, мне не надо и червонца.
Мой мир – коралловый атолл,
Где ясны звёзды, ярко солнце,
Где я пред океаном гол.
 

 
Я становлюся тем, чем был.
Мы жили все до колыбели,
И бесконечный ряд могил
Начало приближает к цели,
 
 
И замыкается кольцо,
Навек начертанное строго,
И проясняется лицо
Владыки светлого чертога.
 

 
Не скажешь, какими путями
Приходит к нам в душу печаль,
Лицо умывая слезами,
Туманом окутавши даль.
 
 
Не скажешь, какою дорогой
Приходит к нам в сердце тоска,
Когда к безнадёжности строгой
Костлявая движет рука.
 

 
Огни далёкие багровы.
Под сизой тучею суровы,
Тоскою веют небеса,
И лишь у западного края
Встаёт, янтарно догорая,
Зари осенней полоса.
 
 
Спиной горбатой в окна лезет
Ночная мгла, и мутно грезит
Об отдыхе и тишине,
И отблески зари усталой,
Пред ней попятившися, вялой
Походкой подошли к стене.
 
 
Ну что ж! Непрошеную гостью
С её тоскующею злостью
Не лучше ль попросту прогнать?
Задвинув завесы, не кстати ль
Вдруг повернуть мне выключатель
И день искусственный начать?
 

 
В твоём стремлении крылатом
В просторах, вечно голубых,
Пойми, ты – только малый атом
Средь многих атомов иных.
 
 
Всегда меж нами есть преграда.
В предустановленной судьбе,
По слову мудреца, монада
Самозамкнулася в себе.
 
 
Чего же каждый атом стоит?
Внимай вещаньям мудреца:
В путях вселенской жизни строит
Глагол Небесного Отца
 
 
Предустановленной от века
Гармониею душ и тел
Тоску и радость человека,
Его блистательный удел.
 

 
Божественной комедии
Давно прошла пора.
Промотано наследие
Злодейства и добра.
 
 
Всё некогда великое
Рассыпалося в пыль,
И смотрит племя дикое
На чёртов водевиль.
 

 
Как небо вечернее ясно!
Какая там блещет звезда!
О жизни, погибшей напрасно,
Не надо грустить никогда.
 
 
Наносит удар за ударом
Жестокая чья-то рука.
Всё в жизни получено даром,
И радость твоя, и тоска.
 
 
Уродливо или прекрасно,
Но всякая жизнь догорит…
И небо вечернее ясно,
И ярко Венера блестит.
 

 
Лишь в минуты просветленья
Пробуждённая душа
И печаль, и наслажденья
Пьёт из полного ковша,
 
 
Расширяет кругозоры,
Расторгает небеса,
Видит светлые просторы,
Созидает чудеса.
 
 
Дни обычности нелепой
Скудной струйкою текут,
Загоняют душу в склепы,
Все проходы стерегут.
 
 
Впечатления все вялы.
Где же правда, где же ложь?
Точно ложечкою малой
Капли кисленькие пьёшь.
 

 
Островерхая крыша
Придавила весь дом.
Здесь живущие дышат
С превеликим трудом.
 
 
Здесь косматые, злые
Лихорадки живут,
И туманы седые
На болотах прядут.
 
 
Портят всякое дело
Здесь Авось да Небось,
А земля захирела
И промокла насквозь.
 

 
Утром встану,
В окна гляну, –
Бел туман.
Сердце бьётся,
Удаётся
Чей обман?
 
 
Что, старуха,
Слышит ухо?
Это – свой.
Улыбнулся,
Повернулся
К ней спиной.
 
 
Выждал время,
Стукнул в темя
Топором.
Сделал лихо,
Вынес тихо
Тюк с бельём.
 
 
Сел в пролётку,
Да находку
Не сберёг, –
Страшно что-то.
Шмыг в ворота
Со всех ног.
 
 
Кнут под мышки.
Вот делишки.
Не сплошал,
Раньше ль, позже ль,
Дёрнул вожжи,
Ускакал.
 
 
Только ль рано
Мглой тумана
Обманул?
Целы сутки
Шутит шутки
Вельзевул.
 

 
Легкокрылою мечтою
Унесён ты от земли.
Посмотри, – перед тобою
Страны новые легли.
 
 
Вот бежит на сонный берег
Ветер, волны шевеля.
Дальше Африк и Америк
Эта новая земля.
 
 
Но не радужную грёзу
Видят дрёмные глаза,
И не призрачную розу
Поит росная слеза.
 
 
Видишь, – там твоей невесте
Принесли уже фату.
Мир иной, но с нашим вместе
Заключён в одну черту.
 
 
Но, конечно, в Путь наш Млечный
Не вместится этот мир.
Близок нам он бесконечно,
Дальше он, чем Альтаир.
 
 
Мы туда путей не знаем,
Не умеем их найти.
Мы в пространствах различаем
Только три всего пути:
 
 
Вот длина лежит пред нами,
Ширина и вышина.
Только этими путями
Нам Вселенная видна.
 
 
Все пути иные стёрты,
Мы запиханы в футляр,
Не умеем мы четвёртый
Строить перпендикуляр.
 

 
Три ладьи мои снастят.
Это – всё, чем я владею.
Хоть я нынче не богат,
Но ужо разбогатею.
 
 
Освер, щедрый в декабре,
Мне мильоны даст селёдок.
Камергер я в январе,
Оснащу я двести лодок.
 
 
Гаакону подарю
Самых крупных сельдей бочку.
Скажет он: «Благодарю!»
Фрейлиной назначит дочку.
 
 
Дочка в школах учена,
И на барышню похожа.
На балу в дворце она
Не ударит в лужу рожей.
 
 
Распевает голоском
Очень звонким, как у птички.
Правда, ходит босиком,
Да ведь это по привычке.
 
 
Не пойдёт за рыбака,
Не возьмётся уж за вёсла.
Да утешит старика:
Будет муж ей – консул в Осло.
 

 
Давно наука разложила
Всё, что возможно разложить.
К чему же это послужило,
И легче ли на свете жить?
 
 
Умней и лучше мы не стали,
Как ни плевали на алтарь,
И те же дикие печали
Тревожат сердце, как и встарь.
 
 
Холодный дождь нас так же мочит,
В лицо нам так же веет снег,
Глупец по-прежнему хохочет,
Осмеивая всё и всех.
 
 
Вновь повторяем шутку ту же
При каждой новой смене дней:
«Бывали времена похуже,
  Но не было подлей».
 

 
Ничего не проворонит,
Даром слова не проронит,
Только всё, что скажет, сплошь
Клевета и злая ложь.
 
 
Называют её Лиза,
Прозывают же Подлиза.
Брат в обмане уличил,
Да от зла не излечил.
 
 
Мать вчера её бранила
За обиду дяди Нила,
Ну а сам-то дядя Нил
Брани той не оценил:
 
 
«Как её вы ни браните,
Не найдёте прочной нити
Из души исторгнуть зло.
С нею вам не повезло».
 

 
  Угол падения
Равен углу отражения…
В Сириус яркий вглядись:
  Чьи-то мечтания
В томной тоске ожидания
К этой звезде вознеслись.
 
 
  Где-то в Америке
Иль на бунтующем Тереке, –
Как бы я мог рассчитать?
  Ночью бессонною
Эту мечту отражённую
Кто-то посмеет принять.
 
 
  Далью великою
Или недолею дикою
Разлучены навсегда…
  Угол падения
Равен углу отражения…
Та же обоим звезда.
 

 
Сатанята в моей комнате живут.
Я тихонько позову их, – прибегут.
 
 
Хорошо, что у меня работ не просят,
А живут со мной всегда, меня не бросят.
 
 
Вкруг меня обсядут, ждут, чтоб рассказал,
Что я в жизни видел, что переживал.
 
 
Говорю им были дней, давно минувших,
Повесть долгую мечтаний обманувших.
 
 
А потом они начнут и свой рассказ.
Не стесняются ничуть своих проказ.
 
 
В людях столько зла, что часто сатанёнок
Вдруг заплачет, как обиженный ребёнок.
 
 
Не милы им люди так же, как и мне.
Им со мной побыть приятно в тишине.
 
 
Уж привыкли, знают, я их не обижу,
Улыбнусь, когда их рожицы увижу.
 
 
Почитаю им порой мои стихи,
И услышу ахи, охи и хи-хи.
 
 
Скажут мне: «Таких стихов не надо людям,
А вот мы тебя охотно слушать будем».
 
 
Да и проза им занятна и мила:
Как на свете Лиза-барышня жила,
 
 
Как у нас очаровательны печали,
Как Невесты мудрые Христа встречали,
 
 
Как пути нашли в Эммаус и в Дамаск,
Расточая море слёз и море ласк.
 

 
Валерьяна экзальтата,
Серпий, ладан для кота.
Ночью ярость аромата
Им обильно пролита.
 
 
Кот нюхнёт, на крышу лезет,
Спину горбит, хвост трубой,
О подруге дико грезит,
И врага зовёт на бой
 
 
Злобно фыркает, мяучит,
Когти выпустит мой кот,
И врага терзает, мучит,
С крыши на землю швырнёт.
 
 
В кровь изорвана вся шкура,
Но победе храбрый рад.
Возвещает власть Амура
Валерьяны терпкий яд.
 

 
Вернулся блудный сын. Глядит из подворотни
Девчонка шустрая и брату говорит:
«Упитанных тельцов пускай зарежут сотни,
Всё блудный сын пожрёт, и всё ж не станет сыт».
 
 
И точно, – расточил отцовское наследство,
И вновь остался нищ, и взялся он за нож.
Ему осталося одно лишь только средство:
    Грабёж.
 

 
В чём слова ты обвиняешь?
С тихой лаской все их встреть.
Если речь понять желаешь,
Слово каждое приметь.
 
 
От природы все невинны,
Все теснятся в речь гурьбой.
Коротки они иль длинны,
Все, как дети, пред тобой.
 
 
Ты пойми, – они не грубы,
Самых дерзких не брани.
Лишь пройдя чрез наши губы,
Иногда язвят они.
 
 
Все звучали очень гордо
В час рожденья своего.
Из Тримурти стала морда,
Ну так что же из того?
 
 
И со мною то бывало,
Что, сложившись невзначай,
Так пленительно звучала
Кличка: милый негодяй.
 

 
День окутался туманом
Ржаво-серым и хмельным.
Петербург с его обманом
Весь растаял, словно дым.
 
 
Город, выросший в пустыне,
Прихоть дикого Петра,
От которого поныне
Всё не вижу я добра,
 
 
Погрузится ли он в воду,
Новым племенем забыт,
Иль желанную свободу
Всем народам возвестит?
 
 
День грядущий нам неведом,
День минувший нам постыл,
И живём мы сонным бредом
Дотлевающих могил.
 
 
Это тленье, или ропот
Набегающей волны,
Или вновь возникший опыт
Пробудившейся страны,
 
 
Что решит твой жребий тёмный,
Или славный, может быть?
Что придётся внукам вспомнить,
Что придётся позабыть?
 

 
Мала ворона,
Да рот широк.
Живёт Матрёна, –
Ну язычок!
 
 
Кого подцепит,
Никто не рад.
Словечко влепит,
Все повторят.
 
 
Из подворотни
Таскает сор.
Сплетает сплетни,
Разносит вздор.
 

 
Как попала на эстраду
  Деревенщина,
В теле чувствует усладу
  Эта женщина.
 
 
Здесь за ширмою она
  Ну румяниться.
На эстраду введена,
  Ну жеманиться.
 
 
Распевает она песни
  Очень сальные,
И от хохота хоть тресни,
  Шкеты зальные.
 
 
Свищут, грохают, стучат
  Всюду валенки…
…Мирно спит мальчонка
  В тихой спаленке.
 
 
И во сне встречаться сладко
  С ангелом-хранителем.
Слабо теплится лампадка
  Пред Спасителем…
 
 
…Для чего грешит всю ночь
  Эта женщина?
Уходи с эстрады прочь,
  Деревенщина!
 

 
Два блага в мире есть, добро и зло,
Есть третье, но неведомое людям.
Оно в саду Эдема расцвело.
Хоть вспомним мы его, но позабудем.
 
 
Его назвать я не умею сам,
А приблизительно назвать не смею,
И утешаюся лишь тем, что там
Я этим благом снова овладею.
 
 
А потому земная жизнь моя
Сложилась, людям вовсе непонятна,
И мудрая Эдемская змея
Таит свои пленительные пятна.
 
 
Зелёные глаза сверкнут во мгле,
Раздвоенный язык она покажет,
Прошепчет свой завет немой земле,
И снова в свой глубинный мрак заляжет.
 

 
Тебя я не устану славить,
Любовь единая моя.
Не знаю я, куда мне править,
Но мчит стремительно ладья.
 
 
Незримый Кормчий не обманет.
Его словам моя рука
Повиноваться не устанет,
Хоть цель безмерно далека.
 
 
Весь мир окутан знойным бредом,
Но из ущелий бытия
К тебе стремлюсь я верным следом,
Любовь единая моя.
 
 
За Альтаиром пламенея,
Уже мне виден твой чертог.
Для вечной встречи Алетея
Сандалии снимает с ног.
 
 
В пути безмерном ты устала,
Устала так же, как и я,
Но скоро снимешь покрывало,
Любовь единая моя.
 

 
В унылую мою обитель,
Вокруг которой бродит злость,
Вошёл Эдемский светлый житель,
Мальчишка милый, дивный гость.
 
 
Босыми шлёпая ногами
О мой натёртый гладко пол,
Он торопливыми шагами
Ко мне с улыбкой подошёл,
 
 
И в кресло тихо сел он, рядом
С моим столом, и посмотрел
В глаза мне прямо долгим взглядом,
Как бы струившим токи стрел.
 
 
«О, бедный друг мой, как исхожен
Перед душой твоей порог!
Ты всё ещё неосторожен,
И оградить себя не мог.
 
 
Впустил ты злость, тоску, тревогу,
И раздражение, и ложь.
С собою в дальнюю дорогу
Грехов ты много понесёшь». –
 
 
«Мой милый мальчик, мой вожатый,
Я вижу глаз твоих лучи,
Но тьма во мне, и, тьмой объятый,
Тебя прошу я: научи.
 
 
Скрывать я ничего не смею,
Тебя не смею обмануть.
Скажи мне вновь про Алетею
И укажи к ней верный путь.
 
 
Веди меня, вожатый милый,
А здесь всегда меня храни,
Из кельи тёмной и унылой
Гостей незваных изгони».
 

 
Человечек Божий,
Ни на что не гожий,
Был набит рогожей
И обтянут кожей.
  Водку пил,
С пьяной, красной рожей
  Он ходил,
Часто суесловью
Или буесловью
  Предан был.
Звался по сословью
  Мещанин,
А жену Прасковью
  Мял, как блин,
Тряс её, как грушу.
  Вдруг конец, –
Отдал Богу душу
  Молодец;
И жена завыла:
«Очень мой Данила
  Был хорош,
И теперь другого,
Славного такого,
  Как ты хошь,
Муженька лихого.
Парня удалого
  Не найдёшь!»
 

 
Дивной жизни преизбытка
Ты ещё не испытал,
И блаженного напитка
Ты доныне не вкушал;
 
 
Но когда судьба приблизит
Кубок тот к твоим устам,
Он тебя или унизит,
Иль поднимет к небесам.
 
 
Причастившися, спасенье
Люди не всегда найдут:
Грешник примет причащенье
В обличение и в суд.
 
 
Опасайтесь преизбытка
Первородных диких сил,
Чтоб священного напитка
Жгучий яд не отравил.
 

 
Словами установишь срок
Для исполненья и для встречи.
Слова лежат в узорах строк,
Слова кипят в изустной речи.
 
 
Непрочно пишет карандаш.
Тогда лишь, в важном деле всяком,
Векам ты слово передашь,
Когда его покроешь лаком, –
 
 
Но что написано пером,
Не вырубишь и топором,
А впрочем, сжечь бумагу можно
Нарочно иль неосторожно.
 
 
Живое слово всех прочней.
Ты это часто испытаешь.
Оно, как юркий воробей,
Раз вылетело, не поймаешь.
 
 
Хоть средство есть, – внимать изволь
Народной мудрости уроки:
Поймаешь, коль на хвост сороке
Успеешь ты насыпать соль.
 
 
Иначе речь и ту, и эту,
Всё, что сказал ты в простоте,
Сорока тотчас на хвосте
Уж разнесёт-таки по свету.
 

 
Чёрная корова
Весь мир поборола.
Месяц под ногами,
Звёзды за боками.
 
 
Чёрную корову
Повстречали дрёмой,
Величали храпом
Да великим страхом.
 
 
Вот уж на востоке,
Раздувая боки,
Рыжий конь топочет.
Чёрная корова
 
 
Уж не так сурова,
Уж она комола,
И убраться хочет.
Прыгая спросонок,
 
 
Чахлый жеребёнок,
Ухмыляясь, мочит
Ноги ей росою,
Земною слезою.
 

 
Летом молодица,
А зимой вдовица.
Летом парень рад
С нею прокатиться, –
Пусть народ дивится:
Вишь, её наряд –
Вёсла или парус.
За веслом стеклярус,
Парус ветра вздох
Надувает пышно, –
И скользит неслышно.
Да не будь же плох:
Станет миру жалко,
Коль тебя русалка
По стремнине вод
Понесёт, заманит,
И с молодкой втянет
В свой водоворот.
 
 
Летом молодица,
А зимой вдовица.
Заперта в сарай,
И одна томится,
И народ глумится:
«Ништо, поскучай!»
 

 
Покуковала, улетела,
И уж не слышится ку-ку,
А вновь примись она за дело,
Так наводила бы тоску.
 
 
Но что же! Слышу однозвучный,
Всегда один и тот же тук.
Ах, как приятен был бы скучный,
Но всё же милый сердцу звук!
 
 
Теперь живёшь и не гадаешь,
Ну, сколько жить ещё мне лет.
Ведь всё равно, так верно знаешь,
Что настоящей жизни нет.
 

 
На подённую работу
Ходит Глаша каждый день.
О сынке несёт заботу:
Накорми, учи, одень.
 
 
Простираешь день, устанешь,
Спину ломит, ну так что ж!
Мужа нет, и жилы тянешь
Из себя за каждый грош.
 
 
Он румяный да весёлый,
Набрался он свежих сил.
Босоногий, полуголый
Он всё лето проходил.
 
 
Только всё же в пионеры
Он не хочет поступить:
Не оставил нашей веры,
Хочет крестик свой носить.
 

 
Тщетно позабыли
Люди про богов:
Волю подчинили
Разуму их слов.
 
 
Вы, богоубийцы,
Что же весь ваш гам!
Вечно Олимпийцы
Недоступны вам.
 
 
Колосится поле,
Где стоял алтарь, –
Вы покорны воле
Той же, что и встарь.
 

 
Растревожил рану, а зачем?
Что прошло, о том не вспоминай.
Тёмен мир, и глух к тебе, и нем,
Не найдёшь потерянный твой рай,
 
 
И того, за что ты изгнан был,
Не искупишь смертною тоской
В час, когда суровый Азраил
Разлучит тебя с земной судьбой.
 
 
Только верь, что всё ж разлуки нет,
Что Господень мир неодолим,
Что за гранями несчётных лет
Мы в глаза друг другу поглядим.
 

 
Моя молитва – песнь правдивая,
Мой верный, нелукавый стих,
И жизнь моя трудолюбивая
Горела в ладанах святых.
 
 
Пускай для слабых душ соблазнами
Пылает каждая из книг, –
К Тебе идём путями разными,
И я в грехах Тебя постиг.
 
 
Душа пред миром не лукавила,
И не лукавил мой язык.
Тебя хулою песнь прославила, –
Багряной россыпью гвоздик.
 
 
Тебе слагалась песнь правдивая,
Тебе слагался верный стих,
И жизнь моя трудолюбивая
Горела в ладанах святых.
 

 
Проклу всё немило в мире, –
Обезумела жена…
Но в Фокейской Антикире
Исцелилася она.
 
 
Тайной силой чемерицы
Побеждён печальный бред;
Улетели, словно птицы,
Вереницы тёмных бед.
 
 
Проклу счастье улыбнулось, –
Снова с ним его жена;
В мир ликующий вернулась,
Исцелённая, она.
 
 
Снова радость ей знакома,
И забавны снова ей
У супружеского дома
Крики звонкие детей.
 
 
Осенив земные недра
И пронзив любовью мрак,
Сеешь ты, Деметра, щедро
Нам на пользу всякий знак.
 
 
Проклу, дивная, тобою
Радость светлая дана:
Снова он ласкает Хлою,
Снова с ним его жена.
 

 
Ты жизни захотел, безумный!
Отвергнув сон небытия,
Ты ринулся к юдоли шумной.
Ну что ж! Теперь вся жизнь – твоя.
 
 
Так не дивися переходам
От счастья к горю: вся она,
И день и ночь, и год за годом,
Разнообразна и полна.
 
 
Ты захотел её, и даром
Ты получил её, – владей
Её стремительным пожаром
И яростью её огней.
 
 
Обжёгся ты. Не всё здесь мило,
Не вечно пить сладчайший сок, –
Так улетай же, легкокрылый
И легковесный мотылёк.
 

 
И зло для нас премудро строит
Глагол предвечного Отца, –
Оно святым туманом кроет
Невыносимый блеск венца.
 
 
Приникнуть к дивному пределу –
Какое было б торжество!
Но неразумную Семелу
Испепелило божество.
 

 
Для наслаждений входит бес
В приуготовленное тело,
Когда отвергнут дар небес
И благодать в нём оскудела.
 
 
Но плоть священна. Перед ней
Обитель жизни бесконечной.
Стремит к ней светлый чародей,
Миродержавный, Эрос вечный.
 
 
Блажен, кто пламенный призыв
Услышав, Эросу ответит!
Он в мире беспредельном жив,
И снова Алетею встретит.
 
 
Святою благостью небес
Сожжётся пепел вожделений,
И посрамится гнусный бес,
Искатель низких наслаждений.
 

 
Подъявший крест мучений жаждет.
Стремяся к Господу, аскет
По воле непрерывно страждет,
Чтобы увидеть вечный свет.
 
 
Покорным духу стало тело,
Смирился гнев, низложен страх,
Заря спасенья заалела
В непостижимых небесах.
 

 
Являлся девою прелестной,
Антония не соблазнил,
И силой подвига чудесной
Он наконец повержен был.
 
 
Предстал тогда, как отрок чёрный,
И, злобой адскою томим,
Склонился он в тоске покорной
Перед отшельником святым.
 
 
Сказал аскет ему: «Лукавый,
Смирясь, смирися до конца,
И преклонись перед державой
Миры создавшего Отца».
 
 
Но бес, отвергнув Божье бремя,
Исчез, закутавшися в дым.
Доколе не настанет время,
Пребудет он неукротим.
 

 
«Тебя, Бога, хвалим!
Заповеди валим, –
Божия скрижаль,
Стоя, нам нужна ль!
 
 
Тебя, Бога, славим,
Пред Тобой лукавим,
Ладаном кадим,
Адом всё смердим.
 
 
Бога величаем,
И спасенья чаем, –
Богу всякий грош,
Видимо, хорош». –
 
 
«Славьте и хвалите,
Величайте, ждите, –
Отвечает бас, –
Будет шиш для вас».
 
 
Тенор продолжает:
«Бог вас не желает
В светлый рай впустить,
Чистоту смутить».
 
 
И поют сопраны:
«Печки уж убраны,
И дудит в дуду
Чёрт для вас в аду».
 
 
Дисканты и альты
Зазвенели: «Шваль ты!
Убирайся вниз!
Сверху мы пис-пис!»