Текст книги "Заложники (СИ)"

Автор книги: Фанни Фомина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

30

Оглянувшись по сторонам, Рона позаимствовала яблочко из корзины, припрятанной в углу, и открыла стойло.

– Здравствуй, здравствуй, девочка, – заворковала она.

Эшта с королевским презрением воззрилась на хозяйку. Дескать, неделю не вспоминала, а теперь ластится. Завертелась, отфыркиваясь и подыгрывая задней ногой, которой она куда как горазда была даже хозяйку в четверть силы, но приложить лопатками о стену. Рона поскорей сунула стервозе яблоко.

Подношение было принято, седло надето, Рона подтянула подпруги, и вывела застоявшуюся лошадь во двор.

– Лэсса Рона! Куда?! – завопил седой конюх, как раз выговаривавший что-то младшему.

– Я скоренько, – донеслось уже из-за забора.

Можно было и не возвращаться в замок. Выбрать место поудобнее, посмотреть, как ночь перетекает в утро, послушать, как кричит перед рассветом коварная птица ясь… с другой стороны, надо иметь совесть. Эйлас небось весь изведётся, да и оставался хоть призрачный и ненадёжный шанс, что в злосчастной комнате запирался кто-то другой – может, обнаглевшая горничная со стражником. А Ингар где-то бродит по своим делам, побродит-побродит и вернётся…

Она изумилась беспомощности и наивности своих минутных надежд. Надо же – как тёлушка у входа на бойню мычит, и думает «а может, всё не так страшно, может, топор мимо пролетит?»

С досады Рона осадила лошадь. Они были уже довольно далеко от замка. Лагерь королевских воинов остался позади и если свернуть сейчас налево и проехать ещё полчаса – будет деревня. Может, завалиться в кабак, выпить пива? Оно там хорошее, вкусное… выпить, потом нарваться на драку – если примут за продажную девку, или попробуют свести Эшту… правда в последнем случае драться она будет сама, вряд ли Ронино непосредственное участие потребуется. Наколдовать, зло и коротко, два летающих утюга и ещё немного посмотреть, как их будут ловить, или как хозяин внезапно воспарившего имущества – мастер из портняжной лавки напротив – побежит хватать соседа за бороду…

Она спешилась и уселась на траву. Эшта немедленно сунулась храпом – обнюхать карманы, но вкусной корочки, к собственному разочарованию, не нашла. Рона отпустила повод, разрешая, взамен сухарика, пожевать сочной, обильно покрытой вечерней росой, травушки. Кобыла не привередничала.

31

Она ещё долго сидела, измышляя всякие коварные планы – и как схватить возлюбленного за причинное место, и куда идти потом выпустить пар, и что ещё можно запустить в полёт кроме утюгов. Светлячки, степенно жующие сочные сладкие листья розового клевера, сплетались в причудливые, движущиеся, перетекающие один в другой узоры. Кружевная салфетка, лошадь с развевающейся гривой, неизвестный замок с высокими шпилями… она так увлеклась, что не сразу поймала захолодившее лопатки ощущение чужого взгляда на себе. Эшта предупредительно всхрапнула.

Он смотрел на неё издалека. Что-то было в этой смешной девочке такое, что помешало ему подъехать и, как намеревался, за ухо оттащить в замок. Что-то что заставляло его смотреть, не отрываясь. Её лицо было суровым, решительным… насупленным, как мордочка двухнедельного котёнка ашерры: впервые позарился на настоящую добычу, впервые выпустил прозрачные царапки – и наткнулся на сердито фырчащего колючего ежа. Гнев – и неумение с ним совладать. Точнее, незнание, как его применить, ведь гнев это очень сильное оружие. Нельзя забывать, как быстро взрослеют кошки. Пройдёт несколько недель, движения станут бесшумными, глаза зрячими в темноте, когти почернеют и хищно изогнутся…

– Кто здесь? – звонко разнесся её голос в стылом ночном воздухе.

Лейральд с досады дёрнул повод. Крупный серый в чёрное яблоко конь рванул с места, расплескав по ветру белую гриву, от чего хозяин чуть было не впал в неположенное ему раздражение. Надо было отойти. Когда она подняла голову – надо было подать назад. Боевые кони обучены ходить бесшумно… оправданий себе он не искал. Однако – занятно, что ещё кто-то любит далёкие одинокие прогулки, презрев опасность… как будто, ей нечего бояться. Будь на её месте он сам – не был бы так безрассуден.

32

Всё-таки, поднимаясь по знакомым ступеням и скользя по узким коридорам, стараясь не попадаться на глаза слугам в распахнутой, пропахшей лошадью куртке, Рона где-то в глубине души надеялась, что вот она откроет дверь, а в комнате её ждёт, уныло уставившись в окно, возлюбленный, и в глазах у него такая неизбывная тоска, словно он не сможет жить, если она не придёт прямо сейчас и не обнимет…

Разумеется, её никто не ждал. Встав под душ, она отрешенно глотала крупные злые слёзы пополам с цветной, стекающей с чёлки, водой.

Отряд остановился только с наступлением ночи, когда невозможно стало отличить камень на узкой дороге от тени: побоялись, что лошадь оступится и поломает ногу. Лошадей было точно по счёту, а медлить нельзя ни секунды. Поэтому, потеряв скакуна, им пришлось бы расстаться ещё с кем-то из охраны – с учётом последних событий это было бы очень, очень не благоразумно.

Барон Киан сполз с запыленной лошади, и привалился спиной к тёплому шершавому стволу огромной ивы. Что только не приходится терпеть скромному служащему внешней разведки Короны – ради безопасности и осведомленности оной! Хорошо лэрду Советнику по международной политике – сидит там себе с Его Величеством в Мерелли… тоже, конечно, не столица, но и не послали сопровождать этого чумного гонца, да ещё и нарядившись охранником. Достаточно сказать, что истеричный юноша один раз пытался повернуть назад, убеждая эскорт, что надёжнее им спрятаться в какой-нибудь далёкой провинции вроде Ламелли, и один раз пытался бежать, оставив охрану. К правителю Руад-Исса никого кроме этого трясущегося юнца не пустили, ответ Руад Шестнадцатый изволил сообщить на словах, а посланник – вопреки ожиданиям – делиться бесценной информацией ни с кем не стал – помчался скорее назад в Хартевинг, даже подробности, лоботряс, не попытался разведать. Так мало того: по пути назад на них напали – тоже, между прочим, потому что этот олух решил сократить путь, не сворачивая в означенную на карте деревню. Вот за это одно – уже стоило оторвать ему голову. Но постольку поскольку виновник и без того валялся поперёк собственного седла, привязанный за руки и за ноги, как куль с мукой, барону Киану приходилось довольствоваться бесплотными мечтами.

После нападения в отряде их осталось четверо: два охранника на единорогах, один конник, лошадь которого была легко ранена, и собственно, барон – если не считать бездыханного посланца. Что делать с последним, барон не имел понятия. Но так как тот был не мёртв, а то ли заколдован, то ли парализован, бросить в лесу на потребу падальщикам, не узнав, что велел передать правитель Руад-Исса в ответ на письмо, барон не решался. Поначалу, правда, с ними был ещё и третий единорог, потерявший хозяина. Но как только конник попытался пересесть на него, чтобы не мучить свою исходящую пеной и кровью скотину, единорог как бешенный взметался по дороге, сбросил всадника, и ускакал обратно, предпочитая леса Руад-Исса чужой заднице на своей благородной спине. В целом, Киан разделял его мнение – так как кавалерист, который падая с лошади, выбивает себе правое плечо, по его мнению, даже доброго слова не стоил.

Зато отряд обогащен был пленником.

33

Зато отряд обогащен был пленником. И это одновременно и радовало предприимчивого разведчика, и заставляло нервно озираться и прислушиваться в поисках вероятной погони. Пленник со связанными руками и чёрной тряпкой на глазах трясся в седле последней уцелевшей лошади, причём верховая езда была ему явно в новинку. Как и многое из того, что с ним произошло в пути и ещё произойдёт, – злорадно добавил про себя барон.

– Лагерь готов, лэрд, разрешите развести огонь? – подошёл с вопросом один из охранников.

Киан серьёзно задумался. С одной стороны, разводить костёр опасно. С другой – от предположительной погони они оторвались, как минимум, часа на три. Так что если угли успеют прогореть, слабого мерцания с дороги никто не заметит. А представив себе очередную ночёвку на жесткой земле после куска зачерствевшего хлеба с видавшим лучшие времена сыром, барон брезгливо поморщился, и торопливо кивнул.

Охранник просиял и развернулся, чтоб уйти.

– Подожди, – одёрнул его Киан, – пленник не заговорил?

– Нет, лэрд, – покачал головой воин, – прикажете допросить ещё раз?

– Не надо, – жестко приказал барон, прекрасно представляя себе, что ребята охотно устроят для себя внеочередное грубое развлечение, а тщедушный объект истязаний может такого обращения и не пережить – в то время как государю надо предъявить хоть какой-то положительный результат их поездки, – дать воды с усыпляющим зельем. Еды не давать. Через пару дней мы будем в Мерелли – там уж все кому положено сами решат, что с ним делать.

Когда закончили полыхать ветки, и на рдеющие угли водрузили три толстых бревна, которые будут тлеть и обогревать их всю ночь, не давая дыма, Киан поднялся, отставив миску от сытной похлёбки – пусть жирной и пресной, зато восхитительно горячей, и, не пожелав спокойной ночи, удалился в палатку. Ему неинтересно было видеть, что произойдёт дальше. К сожалению, не слышать ему никто не предлагал: дальше от костра палатку ставить было боязно, да и холод перед рассветом проберётся под плотную ткань полога. А заснуть под то, что сейчас устроит охрана, всё равно не представлялось возможным.

Неподвижного гонца свалили во вторую, общую палатку, прикрыв для вида одеялом – хотя все, в общем-то, сомневались, что тому есть хоть какое-то дело до ночной прохлады.

Из оставшихся у костра, именно подбитый кавалерист был за главного. Он и удостоился чести толкнуть в освещенный круг связанного пленника.

– Успокоительный отвар – хочешь? – с вкрадчивым участием спросил один из воинов. Пленный остервенело замотал головой, что-то быстро зашептав и слепо вертя головой.

34

– Ты заснёшь чудесным спокойным сном, – увещевал второй, в то время как кавалерист шустро запустил руку в надорванный ворот простецкой рубахи в которую был облачен парень. Он и правда был худым до болезненности. Высокий, что было совершенно незаметно, когда он согнулся из-за связанных рук и непривычной езды на лошади, но явный подросток – даже мышцы ещё не приобрели хищной твёрдости, не говоря уж о благородном, спасающем от холода жирке – коего не было и в помине.

– Кия-но-Тарден! А-ги-рэв-ва!! – простонал парень, и голос не слушался, потому что за последние три дня, кажется, был сорван. Эта фраза со временем стала единственным, что он повторял, с усердием праведника, молящегося неведомым им богам. Из всего его лепета храбрые воины худо-бедно научились различать шепот «аи» – что означало согласие, и «ги» – что, по видимому, означало «нет».

– Не хочешь? – с деланным удивлением переспросил кавалерист, шаривший рукой по безнадежно сжавшемуся телу, – а вот давай-ка, вспоминай, как говорить нормально – может, что и выйдет… толковое.

Оставшиеся двое захохотали. Пленник закусил губу.

Кавалерист, между тем, стянул через голову его хламиду, обнажив болезненно худое тело, обильно покрытое ссадинами и синяками, и потянулся к грубым штанам, перехваченным в талии веревкой какого-то вычурного плетения.

– А-ги-рэв-ва… – в который раз безнадежно выкрикнул тот, и замолчал, скорчившись и повернув к теплу костра худое лицо, скрытое повязкой и неопрятными патлами тёмных, пропитанных пылью, волос.

Кавалерист, для виду, потрепал его по щеке, как бы стараясь ободрить. Потом быстрым движением левой, здоровой руки, распустил шнуровку штанов и, не обращая внимания на товарищей, жадно следящих за происходящим, несколько раз облизнул пальцы и обхватил собственный напряженный член. С минуту вдумчиво предавался процессу, потом ударом ноги в голень повалил парня на колени и всё ещё плохо движущейся правой, приподнял его голову за подбородок. Узкая чёрная повязка надёжно скрывала глаза, но он помнил, что они у мальчишки голубые. А когда ему больно, наверное, становятся пронзительными и отчаянными…

Его губы были красивыми… до того как по ним прошлась латная перчатка. Теперь же, бесформенные, с кровавым потёком снизу, они всё равно оставались манящими – ведь можно было представить, что они всё такие же полные и чётко очерченные, как тогда, когда они впервые его увидели. И вообразить, что он сам, намеренно, по-кошачьи изгибает спину, а вовсе не потому что потянул к земле конец веревки, связавшей руки за спиной – в то время как шершавые ладони воина удерживают подбородок, жестко и властно, не давая опустить голову.

Кавалерист ткнулся в эти губы своим возбужденным началом. И мальчик, противясь, выдал стон, от которого мурашки поползли по спинам зрителей; но для них это было не отвращение.

Краем глаза кавалерист видел, как они распахнули друг на друге одежду, и распластались около костра, сначала постоянно оглядываясь на них, стремясь уловить хоть немного похоти от молодого неопытного парня, потом – плюнув, и занявшись друг другом. Быстро, резко и без нежностей. Воинам нужно это – чтобы расслабиться.

Он ощутил, как пленник рефлекторно сглатывает, стараясь избавиться от неестественного проникновения. Голова мгновенно закружилась, и он со стоном оторвался от своей добычи, глядя, как тот судорожно кашляет, отплевываясь от его семени. Маленький развратный котёнок. Да ему бы цены не было в столичном борделе – если б конечно, кто-то взял на себя труд его обучить чему следовало.

Обнимавшиеся охранники тоже уже кончили, наспех вытерев об траву руки и, не спеша, застёгивали куртки. Он должен был первым стоять в дозоре. Поэтому вынул из седельной сумки бутылочку со снадобьем, подумал – и достал вторую – с крепким спиртным.

Смешал в кружке равные доли, и протянул пленнику.

– На, выпей. Сегодня я тобой вполне доволен, – тот начал пить, стараясь задержать дыхание, и не смог. Снова закашлялся, смесь крепленого вина со снотворным потекла по подбородку и шее… если бы не чёртов приказ! Если бы не идиотский приказ не трогать пленного – о, он бы знал, что делать с этой мордашкой. И даже несуразное угловатое тело не стало бы помехой… а впереди ещё две ночи до Хатервинга. И ему придётся – как ни крути – милостиво дать возможность подчиненным насладиться их общей добычей. А там и отдать Королю. А жаль – он бы себе оставил такого чудесного раба.

Кавалерист сплюнул, сам отпил вина из бутылки, заткнул пробкой, и швырнул товарищам.

– Идите спать, бездари, – проворчал он, усаживаясь, возле костра. Пленника, натянув рубаху обратно на рёбра, в стороне от костра привязали к небольшой осинке. «Хоть бы одеяло ему, – мельком подумал кавалерист, – а то к утру совсем околеет». Он подождал, пока в палатке угомонятся засыпающие воины. Потом снял тёплую, подшитую короткой шерстью, куртку, и набросил на спину дрожащего парня.

– Спи, – сказал он, как мог, внятно и убедительно, – Скоро приедем – недолго осталось.

И он сам не знал, что скрывается за этим «недолго».

35

Сомнение копошилось лишь на самой глубине сознания – слабое, безвольное и какое-то постыдное. Рона перевернула тонкую страницу; почерк писца был неразборчивым, так что девушка возблагодарила того, кто изобрёл книгопечатанье. Нет, в самом деле, ну не дали боги таланта к каллиграфии – ну хоть не порть хорошую вещь, подправь при помощи магии. Кроме того, почерк постоянно менялся – очевидно, когда один писец опускал руки, второй немедленно брался дописывать ценный толмуд. Может, это военная хроника? А то она так и не посмотрела, что читает – взяла со стола в кабинете…

Сегодня с утра ей попался Ингар. И хорошо, что коридор был широкий: бедный так шарахнулся, и до того выразительно прятал глаза, что Роне стало его просто по-человечески жалко. Хорошо всё-таки, что они увиделись – приятно же знать, что любимый вообще-то жив-здоров, хоть и ведёт себя как полный придурок.

«Хватит, – тёплый червячок сомнения встретился с окованным сталью каблуком решимости, – какой он тебе «любимый»?! Любимые так не поступают. И вообще, ничто не вечно. Мне бы только узнать, кто та стерлядь, которая свела любовь всей моей жизни на нерест…»

В кабинет вошли Эйген и Верн, о чём-то оживленно разговаривая.

– Вот это да! Рона, – удивился дядя, – кто тебя так достал, что ты, как в детстве, прячешься в моём кабинете?

– Никто, – она изобразила непонимание, разглаживая загнутый уголок странички, – просто устала, и хотела немного посидеть тут.

– И что читаешь? – в своей обычно манере, белозубо ухмыльнулся Верн. Рона демонстративно захлопнула толмуд, показывая всем желающим обложку. Это была ошибка, потому что выражение лица у молодого лэрда стало озадаченным, – книга приходов и расходов за истекший год?! Хочешь вывести на чистую воду бессовестного вора, сведшего из замковой отары козу?

– Рона, с каких пор ты увлеклась бухгалтерией? – покачал головой Эйген, походя отбирая у ошеломленной собственным чтивом девушки книгу, – читай романы – это интереснее.

– Вот ещё, – фыркнула лэсса, размышляя о том, что именно их ей придётся читать, если в ближайшее время не обзавестись личной жизнью.

– Марш на воздух, – резюмировал Эйлас, – чтоб к ужину была веселая, голодная, и в состоянии думать хоть о чём-то толковом!

– У нас что-то важное планируется? – слегка оживилась девушка.

– Нет. Я просто не могу видеть тебя в таком состоянии. Твоё кислое выражение лица пагубно отражается на моей язве желудка.

– Пойдём, – заговорщицки кивнул Верн.

Идти, как оказалось, предлагается в конюшню. Рона привычно потанцевала вокруг Эшты, пристраивая седло, выслушав ряд комментариев с припевом «как козу седлаешь», и вдруг спохватилась:

– А куда мы едем?

– Увидишь, – отозвался Ариверн, ловко упаковав в уздечку крупного тёмно-гнедого мерина, – ну что? Готова? Или послать кого-нибудь за единорогом?

– Вот уж спасибо, – фыркнула девушка, выводя кобылу во двор.

Оказавшись в поле, кони пошли широкой рысью, и Верн вынужден был изменить мнение об охаянной лошадке – Эшта не отставала от гнедого ни на шаг, то и дело гневно фыркая и порываясь вырваться вперёд.

Путь их лежал к реке. И о том, что они приближаются к цели Рона догадалась чуть ли не за милю – по радостным воплям, доносившимся из густых и высоких кустов туи. Съязвить на эту тему она не успела – тропинка вильнула, и оказалось, что кусты были всего лишь естественным прикрытием тому безобразию, что творилось за ними.

Стоящая на берегу небольшая – в человеческий рост с подскоком – скала была назначена трамплином. Под ней раскинулось русло широкой и мелкой реки Мерь (которую злые языки давно и заслуженно переименовали в Мель). Однако прямо под скалой чьими-то заботливыми руками был старательно выкопан омут – груда зеленоватой гальки и желтого песка виднелась поодаль. Причём, судя по их количеству, бравые воины не пожалели сил, одолжив в деревне не только лопаты, но и пару тачек для погрузки ценного грунта.

Под скалой царило чрезвычайное оживление. Десяток голых по пояс кавалеристов оживленно спорили и беззлобно матерились. Причина их поведения гордым изваянием высилась на самой макушке скалы, попеременно поглядывая то на небо, то на омут, то на товарищей.

– Давай, Нико, – подбодрили снизу, – прыгай, а то стыдно немытым ходить!

– Да он плавать не умеет, – высказал предположение кто-то особо языкатый. Хохот грянул с новой силой и нервы бедного парня не выдержали. Видимо, за удовольствие потом набить шутнику морду, стоило рискнуть бренной земной жизнью.

Нико прыгнул. Бултых! Туча брызг, кажется даже на смеющихся попало, и герой вынырнул, откинув с лица мокрые волосы, полез на берег и тут же вполсилы ткнул кого-то (видимо обидчика) в рёбра.

– Это официальный способ отбора… хм… или отсева солдат в королевской армии? – невинно поинтересовалась Рона.

– Нет, – серьёзно качнул головой Ариверн, – только в моей сотне. А ты – хочешь доказать своё бесстрашие?

– Да брось! – возмутилась лэсса, – ты не предупреждал, что мы идём на реку, и у меня нет купального костюма.

– Ребята вы слышали?! Лэсса изволит жеманиться.

– Иди ты… – отмахнулась Рона, навскидку прикидывая высоту скалы, и прозрачность своего нижнего белья.

– Давай, – донеслось сразу из нескольких мест, – давай, девочка!

36

Рона задумчиво потрепала повод, и спешилась. А, в конце концов, что наша жизнь без маленького риска? Да и вряд ли кто-то из этих дюжих парней побежит докладывать вести Эйласу…

«Чёртов Ингар. Блядский кот. Подлый, мерзкий предатель. А я с тобой девственности лишалась!» – зло подумала благородная лэсса, и лучезарно улыбнулась. Расстегнутая куртка полетела наземь, рубашку она стянула через голову. Публика восторженно приветствовала, жадно оглядывая ещё чуть угловатую, но очень женственную фигуру.

«Если б мне кто сказал, что так будет, – размышляла Рона, – я б охальнику плюнула в глаз! Надо ж такое придумать – раздеваюсь перед целой казармой…»

Штаны присоединились к куртке, публика возликовала, и вот лэсса Рона, неуверенно ставя босые ноги на жёсткий камень, взобралась на верх импровизированного трамплина.

Она сразу же поняла, что так смущало прыгающих воинов. Конечно, не великая высота. Но копательных усилий трудового отряда хватило от силы на пару человеческих ростов вглубь. Прыгнуть вниз и шмякнуться об каменистое дно никому не хотелось. Ободранные бока и плечи – к гадалке не ходи – воспалятся, зачерпнув с камней речной тины, да и само по себе удовольствие маленькое ходить в синяках. А при весе мускулистого кавалериста, взяв разгон с этой скалы, нужно быть очень умелым пловцом, или очень везучим собачьим сыном – чтоб даже не задеть дна.

Она тихонько усмехнулась. Ей с её пустяковым (если сравнивать с ними) весом – грозила разве что опасность разбиться о воду при неудачном прыжке.

Побалансировав отставленными руками, она насладилась лёгким ветром с запахом знакомой с детства реки и слаженными воплями кавалеристов «Кайро! Кайро!» – что в переводе с воинского жаргона означало примерно «давай, давай!». Потом легко спружинила ногами и прыгнула, слитно, без брызг уйдя под воду.

Восторженный вопль, разорвавший воздух, слышен был, кажется, даже сквозь шум воды в ушах. Рона вынырнула, поймала чью-то широкую протянутую ладонь и выскочила на берег. Ариверн немедленно протянул ей собственную куртку – н-да, кажется, с непрозрачностью белья вышел небольшой просчёт.

Веселье продолжалось, на скалу после не то жеребьёвки, не то шуточного спора вытолкали очередного претендента… закончилось всё только когда по разу искупались все – даже Верн с видимой ленцой, показал навыки ловкости.

По кругу пошла тугая замшевая фляга. Рона отхлебнула чуть-чуть, только чтоб отметить своё участие в очередном ритуале.

Когда он успел подойти и встать рядом? Широкое оголенное плечо приятно грело её сквозь куртку, хотя было не холодно – только ветер ментоловой свежестью обдавал подсыхающую кожу. Уверенная нежная ладонь прижала её к мускулистому боку.

– Ты что? – тихо, не зло, не привлекая внимания, спросила Рона.

– Пойдём со мной? – кажется, даже застенчиво предложил Нико, – Ты классная.

– Ты тоже, – честно ответила лэсса, а про себя решила «почему бы и нет?»

Они, обнявшись, дослушали очередную шутку до конца, и удалились. Кто-то похихикал вслед, но обсуждения не последовало. Чего ж тут непонятного?.. Нико – не евнух, а она – хоть и не красавица, но только что заслужила себе право выбора.